Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 |

Иррациональность нацистского террора, говорится в работе, отражала иррациональность самих целей нацизма. Иррациональность сталинского террора была иной, ибо она была направлена не против внешних, а против внутренних, к тому же воображаемых врагов. И хотя суть этих режимов нельзя объяснить лишь личными качествами Гитлера и Сталина, Утем не менее психологией обоих диктаторов нельзя пренебрегать... И Гитлер, и Сталин зависели от демонизированного объекта ненависти, что давало им энергию и оправдывало их действияФ. При них власть до такой степени была персонализирована, что Упсихология диктатора становится всеопределяющим фактором... Но, какое бы значение не имела личная патология, масштабы и функции террора не могут быть сведены к нимФ216.

При ответе на вопрос : как стал возможен террор такого масштаба, приходится учитывать тот факт, что жаждавшие лучшей жизни массы готовы были поверить, что путем жесткого администрирования, прямого насилия можно придти к желанному комму­низму. И готовы были ради этого идти на жертвы, са­мопожертвование. Более того, 30-е годы были свидетелями невиданного энтузиазма масс и убежденности многих в исторической оправданности жертв и репрессий. Человек, объявленный винтиком огромной государственной машины, ощущал себя в массе как хозяин, творящий не только свою жизнь, но и историю. На деле имело место мифологическое восприятие жизни, утопия воспринималась как реально осуществляемая. Она не была привязана к реальному времени, к конкретной исторической ситуации, а была ориентирована на некую универсальную, кажущуюся рациональной схему. И то, что массы имеют дело с властью подобного мифологизированного мышления, не осознавалось ими.

Такой специалист по мифам, мифологическому мышлению как Р. Барт подчеркивает, что функция мифа — удалять реальность, противоречивость мира, Усоздавая чувство блаженной ясностиФ. Он различает УлевыйФ и УправыйФ миф. УЛевыйФ миф, по Барту, возникает тогда, когда революция начинает маскироваться, скрывать свое имя. УДолгие годы Сталин как словесный объект представлял в чистом виде все основные черты мифического слова. В нем был и смысл, т. е. реальный исторический Сталин; и означающее, т. е. ритуальное прославление Сталина, фатальная природность этих эпитетов, которым окружали его имя, и означаемое, т. е. интенция к ортодоксии, дисциплине и единству, адресно направленная коммунистическими партиями на определенную ситуацию; и, наконец, значение, т. е. Сталин сакрализованный, чьи исторически определяющие черты переосмыслены в природном духе, сублимированы под именем Гениальности, чьего–то иррационально невыразимогоФ217. Барт считает миф о Сталине, как и любой левый миф, убогим, в котором нет выдумки, он подобен монотонной молитве. Поскольку левый миф создается по заказу, он краткосрочен и небогат на выдумки.

Проблемы масс и вождей в работах Э. Канетти и С. Московичи.

Работа немецкоязычного мыслителя Э. Канетти УМасса и властьФ была опубликована в 1960 г., хотя писалась она на протяжении многих лет. В своем исследовании он использует огромный исторический материал, в том числе и записи древних историков, выявляя архетипические структуры взаимоотношения массы и власти. XX век оценивается им как самая варварская эпоха из всех существовавших в мировой истории.

При определении массы за исходный пункт он берет чисто психологический момент — страх человека перед прикосновением с другим. Человек старается держаться от других людей на некотором расстоянии, дистанцироваться от них. В массе же этот страх прикосновения снимается, все дистанции перестают существовать. Стоит однажды почувствовать себя частицей массы, как человек перестает бояться соприкосновения, он ощущает себя равным другому. Все различия, в том числе и различия пола, как бы перестают существовать. Более того, масса предстает как примитивная форма защиты от смерти. В тесноте, когда между людьми уже нет расстояния, каждый ощущает другого как самого себя, что приносит ему огромное облегчение. Ради этого люди и соединяются в массы. Но фактически это иллюзия, ибо в действительности люди не стали равными. Вслед за Лебоном и Ортегой Канетти считает, что масса представляет собой целостное существо со своими специфическими закономерностями существования.

Он дает классификацию массе. Так он различает открытую и закрытую массу, есть у него понятие медленной массы, замершей массы. Он анализирует преследующую массу, массу бегства, массу запрета, праздничные массы. Мы остановимся только на некоторых его характеристиках массы. Так, например, говоря о спонтанной массе, он подчеркивает, что она возникает там, где только что ничего не было. Возникнув однажды, она стремится возрастать и это ее важнейшее свойство. Естественная масса есть открытая масса: для ее роста вообще не существует никаких границ, как только рост прекращается, начинается ее распад. Ибо распадается масса так же внезапно, как возникает. Противоположностью открытой массе является закрытая масса, она устойчива, имеет свои границы. Однако закрытая масса часто тоже стремится расшириться, предаться неограниченному росту. И этот внезапный переход закрытой массы к открытой Канетти называет извержением и считает, что история последних ста пятидесяти лет ознаменовалась резким увеличением числа извержений. Это касается и войн, которые стали массовыми.

Главной чертой массы является то, что она никогда не насыщается. Массе уже недостаточно благочестивых правил и обетов, ей хочется самой ощутить в себе великое чувство животной силы, способность к страстным переживаниям. Особо акцентируется внимание на цели, в которую веруют массы. Когда цель отдаленная, вроде земли обетованной, то можно говорить о медленной массе, которая ориентирована на то, чтобы как можно дальше растягивать этот процесс. Когда возникает быстро достижимая цель, то мы имеем дело с преследующей массой. Здесь цель — это все. УЭто возбуждение слепцов, которым вдруг показалось, что они прозрелиФ. А при возникновении общей угрозы все бегут вместе, ибо так бежать легче. Совместное бегство придает энергию и ощущение близости спасения. Единственным завершением бега является достижение цели, после чего масса распадается. Масса бегства — самая устойчивая из всех форм масс, она держится до самого последнего мгновения.

Наряду с массами, представляющими собой коллективное единство реальных людей, Канетти говорит о массовых символах, которые служат ему для описания, понимания массы, толпы. Такими символами у него выступает, например, огонь, пламя, пожар. Они возникают внезапно, разрушительны, всепожирающи и стремятся охватить все новое пространство, масса демонстрируя те же свойства. Так огонь выступает мощным символом массы, ибо он разрушает все враждебное ей, причем разрушает необратимо. Подобными символами он считает море, которое никогда не спит, постоянно движется в своей внутренней взаимосвязи, дождь у него выступает как символ единства. Демонстрации, процессии он сравнивает с рекой, для них важна не цель, а протяженность улиц, которые она охватывает. Еще одним таким символом является песок. Он однообразен, бесконечен. В своем романе УОслеплениеФ, говоря о людях, собранных в массы, Канетти приводит высказывание китайского мудреца: УОни действуют, но не знают, что творят; у них есть привычки, но они не знают, что их породило; они всю жизнь движутся и все же не знают пути, таковы они, люди массыФ218.

Большое внимание Канетти уделяет проблеме власти, ее функционированию. Власть у него более общее понятие, чем насилие. Оно гораздо содержательнее, у власти больше пространства и времени. Власть, согласно Канетти, смертоносна и отвратительна. Борьба с нею Ч это борьба со смертью. Говоря о власти, он делает акцент на определенных психологических элементах власти. Например, он рассматривает саму возможность задавать вопросы как средство власти. УСамая сильная тирания — та, что дает право задавать самые сильные вопросы... Ответ всегда связывает человека. Ф Он обращает внимание на то почтение, с каким относятся к диктатурам, связывая во многом это с тем, что они концентрируют в себе тайну. Власть молчания всегда высоко ценилась. Тайна — самая сердцевина власти. Поэтому о демократии порой говорят с издевкой, она способна проболтаться, выдать тайну. Ведь смысл парламентских дебатов в их открытости, в них вовлечены сотни людей и вряд ли можно предполагать, что нечто может остаться тайной.

Когда Канетти говорит о массе, то он имеет в виду, что опасность омассовления вездесуща. Она касается и элиты, интеллектуалов. Он приводит в пример интеллектуальное собрание в Вене в 10—20-е годы, когда известный австрийский драматург К. Краусс своими речами бесконтрольно увлекал слушателей этих собраний, превращая их в одержимую толпу. УПрошли годы, прежде, чем я понял, что Крауссу удалось превратить интеллигенцию в толпу гонителей, которая собиралась на каждое его выступление, бушевала и не успокаивалась до тех пор, пока жертва не была повержена наземь... Ф

Проблема связи массы и власти Канетти ярко прослеживает на примере Гитлера и его отношения к массам. Он пишет о том, что Гитлер отчетливо понимал, что массам, которые он привел в движение и благодаря которым он пришел к власти, надо давать возможность снова и снова возбуждаться. Осознавая, что он пришел к власти благодаря созданию огромных масс людей, Гитлер стремился, чтобы эти массы не распались, чтобы они росли и возобновлялись. Именно для этих целей ему нужны были огромные стадионы, площади, которые вмещали бы в себя такие огромные массы. Флаги, музыка, марширующие отряды — все это действовало на массы, кристаллизовывала их. Он упоминает две страсти Гитлера: к долговечности (монументальные постройки) и к глобальным разрушениям.. УРавнодушие Гитлера к судьбе своего народа, чье величие и процветание он столько лет выдавал за истинный смысл, цель и содержание своей жизни... кажется просто беспримерным... Если будет проиграна война, то погибнет и народ... Масса убиенных взывает к своему умножениюФ219. Для Гитлера властитель — это герой, стоящий над трупами павших, неважно кто они — враги, союзники. Власть всегда воздвигает себя на груде мертвых тел. Для Канетти паранойя и власть — это как бы две стороны одной и той же тенденции, которая присуща любому человеку. Со времен катастрофического исхода первой мировой войны в Гитлере УживетФ масса павших немецких солдат. Эта масса составляет его силу, и с ее помощью удается возбудить и сплотить вокруг себя новые массы. УОн... становится мастером в овладении массами, он открывает для себя, что там, где дело за массами, для него становится вполне возможным претворить свою манию в действительностьФ220. Властитель в такой трактовке Ч это тот, кто выживает, тогда как другие обречены на смерть. Поэтому угроза смерти выступает основным инструментом в управлении массами. И это характерно не только для XX века, но для всего хода исторического развития.

Своего рода обобщением современных трактовок масс и их роли в обществе является работа французского автора С. Московичи УВек толпыФ, изданная в 1981 г. Русскому изданию этой книги предпослана статья А. Брушлинского, в которой показывается значение этой работы для социальной психологии и ее связь с русской психологической мыслью.

В нашем изложении мы хотели бы обратить внимание на современную постановку рассматриваемой нами проблемы и то значение, которое ей придается в последние десятилетия XX века. Московичи фиксирует, что мир живет в эпоху массового общества, человека-массы, в обществе, в котором происходит обезличивание умов, где разум играет вспомогательную роль, не принимается инициатива, происходит порабощение индивидуальной души коллективной. И в этом плане дается изложение взглядов Лебона, Тарда, Фрейда.. Для него толпа, масса — Уэто социальное животное, сорвавшееся с цепи. Моральные запреты сметаются вместе с подчинением рассудку... Беспрестанно кишащая людская масса в состоянии бурления — вот что такое толпа. Это неукротимая и слепая сила, которая в состоянии преодолеть любые препятствия, сдвинуть горы или уничтожить творение столетийФ221.

Конечно, толпы существовали всегда, но в XX веке они, говорит он вслед за Ортегой, стали Увидимыми и слышимымиФ. Речь идет о УмассофикацииФ, под которой Московичи, как и Арендт, понимает стирание и смешение социальных групп. Место народа заняла аморфная совокупность индивидов. И эта масса, по его мнению, стихийно стремится не к демократии, а к деспотизму. Повсюду мы наблюдаем Уцарящие, но не правящие массыФ. И не случайно, считает он, оказалось, что концентрация массы привела к концентрационным лагерям. Масса — это коллективное устройство, коллективная форма жизни, она представляет собой независимую реальность. Московичи подчеркивает, что, согласно Лебону, было бы неправильно считать, что образованные слои общества лучше противостоят коллективному влиянию, чем необразованные. УМасса — это не плебс или УчерньФ, бедняки, невежды, пролетариат... которые противопоставляли себя элите, аристократии. Толпа — это все: вы, я, каждый из нас. как только люди собираются вместе, неважно кто, они становятся массойФ222.

Особо останавливается Московичи на мышлении толпы, которое он противопоставляет мышлению индивида. Толпы мыслят мир таким, каким они себе его представляют. Мышление толп — говорит он — это всегда мышление уже виденного и уже знаемого. УКогда мы попадаем, как рыбы, в сеть толпы, и начинаем грезить наяву, идеи проникают в наше сознание в виде конкретных схем, клише и других представленийФ223. Мышление становится автоматическим, оно помогает соскользнуть с воображаемого на реальное, прямо перейти от идеи к действию. Логика толпы начинается там, где логика индивида заканчивается. Она имеет дело не с идеями-понятиями, а с идеями-образами. Толпа не различает сна от реальности, утопии от науки. Порой состояние человека, находящегося в толпе, сравнивают с сумеречным состоянием сознания, которое утрачивает активность, позволяет предаваться мистическому экстазу, видениям, паническому страху.

Pages:     | 1 |   ...   | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 |    Книги по разным темам