— Этоозначает, что слушание — это не запись, — сказал Рон, делая ударение на каждомслове. — Слушание — это творческийпроцесс. Поэтому притворство аналитиков, что психоанализ — это наука, всегда терзает меня.Психоанализ не может быть наукой, так как наука требует точных измерений, надежныхобъективных данных. В терапии это невозможно, потому что слушать — это творчество; представлениятерапевта искажаются, как только он начинает оценивать.
— Мы всезнаем, что допускаем ошибки, — присоединился Эрнст, — если наивно верим в безупречноевосприятие.— С тех пор как оннесколько недель назад где-то прочел эту фразу, он постоянно использовал ее вразговорах.
Доктора Вернера, никогда не избегающегоспоров, не вывели из себя уверенные ответы его оппонентов.
— Незацикливайтесь на ложной цели установления абсолютной идентичности мыслейговорящего и восприятия слушающего. Самое лучшее, чего мы можем ожидать, этоприблизительная точность. Но скажите мне, — спросил он, — есть ли среди вас хотькто-нибудь, включая даже мой инакомыслящий дуэт, — кивнул он в сторону Рона иЭрнста, — ктосомневается, что хорошо интегрированный человек, вероятнее всего, точнеепоймет намеренияговорящего, нежели, скажем, параноик, для которого каждое взаимодействие будетпредзнаменованиемугрозы личности Лично я убежден, что мы, продавая себя, тут же бьем себя вгрудь, стеная о нашей неспособности по-настоящему узнать другого иливоссоздать егопрошлое. Эта застенчивость привела вас, Доктор Лэш, к сомнительной практикесосредоточения исключительно на принципе Уздесь и сейчасФ.
— Как это— невозмутимопоинтересовался Эрнст.
— А так,что вы, из всех наших участников, наиболее скептически относитесь к идее оправдивости и точностивоспоминаний пациента и ко всему процессу воссоздания его прошлого. И, я думаю,вы настолько усердствуете в этом, что приводите своего пациента в замешательство. Да, несомненно, прошлоенеуловимо, и, несомненно, оно меняется от настроения пациента, и, конечно же, наши теоретическиеубеждения влияют на то, что именно он вспоминает. Но я все же верю, что подвсем этим скрывается истинный подтекст, правдивый ответ на вопрос:УДействительно ли мой брат бил меня, когда мне было три годаФ
— Истинныйподтекст — этоустаревшая иллюзия, —ответил Эрнст. — Нетникакого надежного ответа на этот вопрос. Его контекст — бил ли он намеренно или в игре,просто ставил тебе подножку или валил тебя на пол — этого не узнатьникогда.
—Правильно, — поддержаРон. — Или он ударилтебя, защищаясь, потому что ты сам его ударил минуту назад Или защищая твоюсестру Или потому, что мама наказала его за то, что сделал ты
— Истинногоподтекста не существует, — повторил Эрнст. — Это все интерпретация. Об этом говорил Ницше еще столетиеназад.
— Мнекажется, мы отклоняемся от целей нашей конференции, — вступила Барбара, одна из двухженщин-участниц.
— Впоследний раз это называлось семинар по контрпереносу.
Она повернулась к докторуВернеру.
— Мнехотелось бы высказать свое замечание по поводу процесса. Эрнст сделал именното, что мы и намеревались делать на этом семинаре — рассказывать о своих сильныхчувствах по отношению к пациенту, а затем избавляться от них. Яправа
— Да, да,права, — ответилдоктор Вернер.
Блеск его серо-голубых глаз говорил о том,что он наслаждался этой сценой бунта, в которой сиблинги, недавние конкуренты, объединились дляобщего наступления.Откровенно говоря, он был в восторге. Господи, представить только! Примитивнаястая со своими страстями, —отдаем должное Фрейду, — жива и неистовствует прямо здесь, на улице Сакраменто! На мгновение он решилпредложить это толкование группе, но потом подумал, что не стоит. Дети не былиеще готовы к этому. Возможно, позже.
Вместо этого он ответил;
— Заметьте,я не критиковал чувствадоктора Лэша по отношению к Мирне. У кого из терапевтов не возникали подобные мысли в отношениираздражающего его пациента Нет, я не критикую его мысли. Я лишькритикую егонепоследовательность, его неумение держать свои чувства при себе.
Это вызвало еще одну бурю протеста.Некоторые защищалирешение Эрнста открыто выражать свои чувства. Другие критиковали доктораВернера за то, что он не способствовал установлению доверительной обстановки насеминаре. Они хотели чувствовать себя здесь в безопасности. Они более не желалисдерживать град упреков, касающихся их терапевтических техник, особенно когда критикаобосновывалась на традиционном аналитическом подходе, непригодном длятех клинических случаев, с которыми они сталкивались ежедневно.
В конце концов Эрнст первым заметил, чтообсуждение утратилосвою продуктивность и убедил группу вернуться к первоначальной теме— его контрпереносу.Тогда несколько членов группы рассказали о похожих пациентах, которыераздражали их и надоедали им, но замечание Барбары больше прочих заинтересовалоЭрнста.
— Вряд лиэто просто упрямая пациентка, — сказала она. — Ты говорил, что она доводит тебя как никто другой, и ты раньше никогда нечувствовал такого неуважения к пациенту
— Этоправда, но я не знаю почему, — ответил Эрнст. — Есть несколько моментов, которые просто выбивают меня из колеи. Меня бесят еепостоянные напоминанияо деньгах, которые она мне платит. Она все время пытается превратить это вкоммерческую сделку.
— А развеэто не сделка —вставил доктор Вернер. — С каких это пор Ты оказываешь ей услуги, а она платит тебе заэто. Мне кажется, это настоящая торговля.
— Апожертвования прихожан, — они же не делают из церковной службы акт купли-продажи,— возразиЭрнст.
— Да нетже, делают! —настаивал доктор Вернер. — Обстоятельства, может быть, более рафинированные изамаскированные. Прочти изящную надпись в конце молебника: Уне будетпожертвований —прекратятся службыФ.
— Типичныйаналитический редукционизм — все сводится к базовому уровню, — сказал Эрнст. — Я с этим не согласен. Терапия— не коммерция, а я нелавочник. Не поэтому япришел в эту область. Если бы важнее были деньги, я бы выбрал что-нибудь другое— юриспруденцию,банковское дело, даже какую-нибудь высокооплачиваемую медицинскуюспециальность, например офтальмолога или рентгенолога. Мне кажется, терапия— это нечто большее,назовем это актом кари-тас. Я посвятил свою жизнь оказанию помощи. За что мне,между прочим, посчастливилось получать деньги. Но эта пациентка все времязадает мне пощечины вопросом о деньгах.
— Ты даешьи даешь, —успокаивающе проговорил доктор Вернер своим ровным, исключительнопрофессиональным голосом, по-видимому, смягчаясь. — Но она ничего не дает в ответ.
Эрнст кивнул:
—Правильно! Ничего не дает тебе в ответ.
- —аа Тыдаешь и даешь, —повторил доктор Вернер. — Ты даешь ей самое лучшее, а она требуетеще лучшего
— Именноэто и происходит, —сказал Эрнст спокойнее.
Этот обмен репликами произошел так плавно,что никто из членов семинара, наверное, даже сам доктор Вернер, не осознали,как он перешел на успокаивающий профессиональный тон.
— Тысказал, что она чем-то похожа на твою мать, — заметила Барбара.
— Я и отнее видел мало хорошего.
—Сказывается ли ее влияние на твои чувства по отношению к Мирне
— С мамойбыло иначе. Я держался от нее на расстоянии. Она смущала меня. Мненеприятно было думать, что она родила меня. Когда я был маленьким — в восемь или девять лет,— стоило материподойти ко мне слишкомблизко, и я чувствовал, что задыхаюсь. Я помню, что сказал своемупсихоаналитику: УОна поглощает весь кислород в комнатеФ. Эта фраза сталадевизом, основныммотивом моего анализа: мой аналитик возвращался к этому снова и снова. Порой ясмотрел на свою мать и думал, что должен любить ее, но если бы она была чужой,мне бы не нравилось в ней ничего.
— Воттеперь мы знаем кое-что очень важное о твоем контрпереносе, — сказал доктор Вернер.— Хотя тыпризываешь своегопациента сблизиться, ты в то же время ненамеренно посылаешь ей сигнал: УНеприближайсяФ. Она может зайти слишком далеко и поглотить весь кислород. Безсомнения, она воспринимает это второе послание и реагирует именно на него. Ипозволь мне снова повторить: мы не можем скрыть своих чувств отпациента. Это уроксегодняшнего дня. И этот факт нельзя не выделить. Ни один опытный терапевт неможет сомневаться всуществовании бессознательного сопереживания.
— В твоихсексуальных чувствах к ней слишком много амбивалентности, — сказала Барбара. — Я поражена твоим отношением к ее груди— и желание, иотвращение. Тебенравятся пуговицы на ее блузке, но они вызывают неприятие, потому чтонапоминают о матери.
— Да,— добавил Том, ещеодин из близких друзей Эрнста, — а потом ты смущаешься и начинаешь задаваться вопросом, смотрел ли ты наее грудь. Со мной это тоже часто происходит.
— И твоесексуальное влечение, сопровождаемое желанием удрать Что ты об этомдумаешь — спросилаБарбара.
— Я, безсомнения, во власти темной примитивной фантазии о зубастом влагалище,— ответил Эрнст.— Но есть и ещечто-то, что вызывает особенный страх.
Прежде чем заснуть, Эрнст еще раз спросилсебя, может быть, ему стоит перестать встречаться с Мирной. Может быть, ейнужен терапевт женщина, размышлял он. Может быть, мои отрицательные чувстваукоренились слишкомглубоко и прочно. Но когда он поднял этот вопрос на семинаре, все, включаядоктора Вернера, сказали: УНет, не бросай это делоФ. Им казалось, чтоосновные проблемыМирны с мужчинами быстрее разрешит терапевт мужчина. Слишком плохо, думал Эрнст: он на самом делехотел сбежать.
Он еще раз прогнал в голове эту страннуюсегодняшнюю сессию.Хотя и во многом неприятную, включая очередное напоминание о плате, но в общемудачную — Мирнанаконец-то заметила его присутствие в комнате. Она спорила с ним, спрашивала,нравится ли она ему, обсуждала с ним его комментарий о майке. Это былоутомительно — но покрайней мере произошло что-то необычное, что-то настоящее.
По дороге на следующую сессию Мирна опятьпрослушала тузлосчастную запись доктора Лэша, а затем запись последней встречи. Неплохо,думала она, ей понравилось, как она держала себя на последней встрече. Онарадовалась, что заставила этого сосунка отрабатывать свои деньги. Каквосхитительно, что он чувствовал себя неуверенно, когда дело касалось еезамечаний об оплате; я сделаю так, решила она, чтобы каждую сессию онотрабатывал свои деньги. Хватит ходить вокруг да около.
— Вчера наработе, — начала часМирна, — я сидела вдамской комнате и подслушала, что говорили обо мне некоторыедевчонки.
— И Что жеты услышала — Эрнставсегда интриговалиистории о подслушанных разговорах.
— Вещи,которые мне не понравились. Что у меня мания зарабатывать деньги. Что я неговорю ни о чем, кроме этого, что у меня нет других интересов. Что я скучна исо мной трудно иметь дело.
— Ужасно!Как, наверное, обидно было слышать такое.
— Ячувствовала себя преданной теми, кто, как я думала, заботится обо мне. Простоудар под дых.
—Преданной Какие между вами были отношения — Ну, они притворялись, что любятменя, заботятся обо мне, что они мои друзья.
— Какнасчет других твоих коллег Как они к тебе относятся
— Если выне возражаете, доктор Лэш, я решила, что раз вы говорили о том, чтобыоставаться здесь, в этом офисе — вы помните — сосредоточиться на нашихвзаимоотношениях,— то я хотела быпопробовать.
—Совершенно верно. — Налице Эрнста отразилось потрясение. Он не мог поверить своим ушам.
— Такпозвольте мне спросить вас, — сказала Мирна положив ногу на ногу так, чтобы слышно былошуршание чулок,— а вы так же думаете обо мне
— Как также — оторопеЭрнст.
— Как ятолько что сказала. Вы считаете меня ограниченной Скучной Трудной вобщении
—Я не испытываю тех чувств, что ты назвала, к тебе, даи к любому другому.
— Инымисловами, вообще никогда,— сказалаМирна, которуюневозможно было удержать.
Эрнст почувствовал, что в горле пересохло.Он попытался незаметносглотнуть.
— Давайпосмотрим на это с другой стороны. Когда ты отстраняешься от меня, когда ты безконца повторяешь однои то же — например,говоришь о своих биржевых акциях или о своем длительном конфликте с компанией, то я чувствую, что расстояниемежду нами увеличивается. Лучше сказать, мне это менееинтересно.
—Менее интересноДругими словами —скучно
— О нет, яне это имею в виду, скучно — это социальная ситуация, не подходящая для терапевтической. Пациент, тоесть ты — существуетне для того, чтобы развлекать меня. Я обращаю внимание на то, как мой пациентвзаимодействует со мной и другими, чтобы...
— Но, безсомнения, — перебилаона, — тынаходишь некоторыхпациентов скучными.
— Ну,— сказал Эрнст,вытаскивая салфетку из коробочки на боковом столе и сжимая между ладонями, — Я постоянно исследую своичувства, и если я... э... не заинтересован...
—. То естьтебе скучно
— Несовсем. Если я... э... отдален от пациента, я думаю об этом без осуждения. Я думаю о встрече истараюсь понять, чтомежду нами происходит.
Попытка Эрнста вытереть ладони неускользнула от Мирны. УХорошо, — подумала она. — Стопятидесяти-долларовый потФ.
— Асегодня Я наскучила тебе сегодня
— Сейчас Яточно могу сказать, что сегодня ты не скучна и с тобой совсем не труднообщаться. Я чувствую заинтересованность. Небольшую угрозу. Пытаюсь бытьоткрытым и не защищаться. А теперь ты расскажи мне, что тыпереживаешь.
— Сегоднявсе намного лучше.
— ЛучшеМогла бы ты выразиться еще более неопределенно
—Что
— Извини,Мирна. Неудачная попытка пошутить.
Pages: | 1 | ... | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | ... | 33 | Книги по разным темам