Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |   ...   | 33 |

Еще одно: ты знал, как сильно я настаивалана том, что я должна знать и понимать, каково мое положение. В связи с этим, ядумаю, что твоя импровизация была планом — этаким хитрым планом — как умиротворитьменя.

И еще одна мысль... Ты хочешь, чтобы япродолжала в том же духе, Ирв

— Да-да.Продолжай.

— Когда тырассказывал мне о других вдовах или своих исследовательских находках, я знаю,ты пытался подбодрить меня, и иногда благодаря этому я понимала, что нахожусь вцентре событий, что могу пройти через это, так же, как это сделали другиеженщины. Но в ос­новномподобные комментарии унижали меня. Ты как будто пытался сделать меня заурядной,такой же, как все. Но я никогда не чувствовала себя заурядной во времяимпровизаций. Тогда я была необычной, уникаль­ной. Мы были людьми, которые вместеищут свой путь.

— Что ещебыло полезным

— Самыепростые вещи. Ты, наверное, даже не по­мнишь, но в конце одного из нашихпервых сеансов, когда я выходила из кабинета, ты положил руку мне на плечо исказал: УЯ хочу увидеть это твоими глазамиФ. Я никогда этого не забуду— это была мощнаяпод­держка.

— Я помнюэто, Ирен.

— Особеннопомогало, когда ты временами прекра­щал попытки анализировать или интерпретировать и го­ворил что-нибудь простое иоткровенное, например: УИрен, ты живешь в кошмаре — в одном из наиболее жутких, какиея только могу себе представитьФ. Но лучше всего было, когда ты добавлял— правда, не такчасто, — что тывосхищаешься мною и уважаешь меня за мое отважное упорство.

Обдумывая, что бы сказать сейчас о еемужестве, я поднял глаза и увидел, как она смотрит на часы, и услы­шал ее слова:

— Огосподи, мне пора бежать!

Итак, встречу заканчивала она. Как низко я пал! На мгновение у менявозникло озорное желание закатиться в поддельной истерике и заставить ееостаться со мной, но решил, что не стоит ребячиться.

— Я знаю,что ты думаешь, Ирв.

—Что

— Ты,наверное, нашел это забавным, что я, а не ты, заканчиваю сессию.

— Ты права,Ирен. Как обычно.

— Тыпосидишь здесь еще пару минут Я встречаюсь с Кевином на улице, мыдоговаривались позавтракать вместе, и могу позвать его сюда, чтобы онвстретился с тобой. Мне этого очень хотелось бы.

Ожидая возвращения Ирен с Кевином, япытался со­поставить еемнение о терапии с моим собственным. Она считала, что в основном я помог тем,что был рядом, УприсутствоваФ, был верен ей, не отмахивался от нее, что бы онани говорила и что бы ни делала. Я помог ей, протянув руку, я импровизировал,поддер­живал ее в этихсуровых испытаниях и обещал смотреть на все ее глазами.

Меня задело такое упрощение. Несомненно,мой подход к терапии был более сложным и комплексным! Но чем больше я думал обэтом, тем больше понимал, что Ирен была абсолютно права.

Скорее всего, она была права в отношенииУприсут­ствияФ— ключевой идеи моейпсихотерапии. С самого начала я решил, что мое присутствие — это самое эффек­тивное, что я мог предложить Ирен.И это означало не просто быть хорошим слушателем, поощрять катарсис или утешатьее. Это означало, что я должен был стать как можно ближе к ней, должен былсосредоточиться на Упространстве между намиФ (фраза, которую яиспользо­вал фактическикаждый час наших встреч с Ирен), на подходе Уздесь и сейчасФ, на отношениимежду ней и мною здесь (вэтом офисе) и сейчас (вданный момент).

Фокусирование на Уздесь и сейчасФ— это один изос­новных методовработы с пациентами, испытывающими проблемы во взаимоотношениях, но в случае сИрен причина применения этого принципа была совершенно иной. Согласитесь: развеэто не абсурд и не грубость требовать от женщины, находящейся в чрезвычайнойситуации (умирающий от опухоли мозга муж, скорбь по умершим матери, отцу, братуи крестнику), чтобы она направила свое внимание на мельчайшие оттенкивзаи­моотношений стерапевтом, которого она едва знает

Тем не менее именно это я и делал. С самойпервой нашей встречи, беспрерывно. На каждой сессии я не­пременно спрашивал о тех или иныхаспектах наших взаимоотношений.

УНасколько сильно твое чувство одиночествасейчас, когда ты находишься со мной в этой комнатеФ

УКак бы ты могла описать свои ощущениясегодня — насколько тыдалека от меня или близка ко мнеФ УЧто ты чувствуешь сегодняФ

УКаковы твои ощущения сегодня — далека ли ты от меня или близка инасколькоФ

Если она, как это часто бывало, говорила:УЯ будто бы за тысячи миль отсюдаФ, — я, конечно,концентриро­валсянепосредственно на этом чувстве. УВ какой имен­но момент возникло это чувствоФИли: УМожет быть, я сделал или сказал что-то, что увеличило эторасстоя­ниеФ И чащевсего: УЧто мы можем сделать, чтобы со­кратить егоФ

Я старался с вниманием относиться к ееответам. Если она отвечала: УЕсли ты хочешь способствовать на­шему сближению, назови мне книгу,которую я могла бы прочитатьФ, я всегда называл ее. Если она говорила, что ееотчаяние невозможно описать словами и самое лучшее, что я могу для нее сделать— просто взять ее заруку, то я придвигал свой стул ближе к ней и брал ее за руку, иногда на минутуили две, порой на десять или даже больше. Иногда мне было не по себе отприкосно­вений, однаконе из-за нормативного предписания, за­прещавшего даже дотрагиваться допациента. Скорее я испытывал неудобство из-за того, что такоеприкоснове­ние былонеизменно эффективным: это заставляло меня чувствовать себя всемогущим волшебником,обладаю­щим необычайнойсилой, действие которой оставалось мне непонятным. В конце концов спустянесколько ме­сяцевпосле похорон мужа Ирен перестала обращаться ко мне с просьбой подержать ее заруку.

На протяжении всей нашей терапии я упорнопро­должалпридерживаться принципа присутствия. Я отказался быть отвергнутым. На ее: УСменя достаточно, я не хочу больше говорить сегодня; я вообще не понимаю, чтосегодня здесь делаюФ —я реагировал обычно замеча­нием вроде: УНо ты здесь сегодня. Какая-то часть тебя хочет быть здесь, и сегодня я хочупоговорить с этой частьюФ.

Когда это было возможно, я переводилсобытия в их эквивалент Уздесь и сейчасФ. Взять, например, начало или окончаниевстречи. Очень часто Ирен входила в мой офис и быстро проходила к своему стулу,не глядя на меня. Я редко когда оставлял это без внимания. Я мог сказать: УНу,похоже, у нас сегодня опять одна из этих сессийФ, и обращал ее внимание на нежелание смотреть на меня.Иногда она отвечала: УКогда я смотрю на тебя, ты становишься настоящим, а этоозначает, что ты скоро должен умеретьФ. Или: УЕсли я буду смотреть на тебя, ястану беспомощной, и это даст тебе слишком много власти надо мнойФ. Или: УЕслия буду смотреть на тебя, то, скорее всего, захочу поцеловать тебяФ, или: УЯувижу твой взгляд, требующий скорой поправкиФ.

Завершение каждого занятия былопроблематичным: она ненавидела мою пунктуальность и отказываласьухо­дить. Каждоеокончание было похоже на смерть. Во время особо тяжелых периодов она была неспособна удерживать в памяти образы и боялась, что однажды, оказавшись вне поляее зрения, я перестану для нее су­ществовать. Окончание сессии, по ее мнению, символи­зировало то, как мало она значитдля меня, как мало я забочусь о ней, что я способен быстро отделаться от нее.Такие же проблемы возникали в связи с моими отпуска­ми или командировками, и я старалсязвонить ей, чтобы поддерживать контакт.

Все становилось зерном для мельницы здесь исей­час: ее желаниеслышать от меня комплименты и знать, что я думаю о ней больше, чем о другихпациентах, по­лучатьподтверждения того, что мы не просто терапевт и пациент, что я восхищаюсь еюкак женщиной.

Обычно сосредоточенность на подходе здесь исейчас имеет свои преимущества. Она вызывает чувство непо­средственности терапевтическойвстречи. Она предо­ставляет более точные данные, чем опора на несовер­шенное и постоянно меняющеесявидение пациентом своего прошлого. Поскольку способ общения здесь и сейчасявляется социальным микрокосмом способа от­ношения с другими, то прошлое инастоящее, любые проблемы во взаимоотношениях проявляются во всех красках сразуже, как только начинают разворачиваться взаимоотношения с терапевтом. Крометого, терапия становится более насыщенной, волнующей — ни одна индивидуальная илигрупповая сессия, выстроенная по принципу Уздесь и сейчасФ, никогда не будетскучной. УЗдесь и сейчасФ обеспечивает некую лабораторию, на­дежное место, где пациент можетопробовать новые спо­собы поведения, перед тем как перенести их в окружаю­щий мир.

Важнее этих достижений то, что подходУздесь и сей­часФускорил развитие близости между нами. Внешнее поведение Ирен — холодность, отчужденность,созна­ние своегопревосходства —удерживало других от обще­ния с ней. То же самое происходило и когда я устроил ее на шестьмесяцев в терапевтическую группу в то время, когда умирал ее муж. Хотя Иренсразу же заслужила ува­жение членов группы и в значительной мере помогала другим, она малочто получала в ответ. Ее вид независимого человека ясно говорил другим членамгруппы, что ей ничего от них не нужно.

Только муж мог пробиться к ней сквозь еетрудный характер; только ему удавалось достучаться до нее и только он мограссчитывать на глубокие и тесные отно­шения. И только с ним она моглапоплакать и позволить проявиться той маленькой девочке, которая жила в ней. Сосмертью Джека она потеряла критерий близости. Это было очень самонадеянно, но ясобирался стать ее кри­терием близости.

Собирался ли я занять место ее мужа Этоглупый, нелепый вопрос. Нет, я никогда не думал об этом. Я лишь стремилсявосстановить, один или два часа в не­делю, островок близости.Постепенно, не сразу, она на­чала осознавать свою беспомощность и искать у меняподдержки.

Когда умер ее отец, вскоре после ее мужа,она была чрезвычайно подавленной, думая о поездке на похоро­ны. Для нее была непереносима мысльо том, что при­детсянаходиться с матерью, пораженной болезнью Альцгеймера, и увидеть свежую могилуотца совсем рядом с надгробной плитой на могиле брата. Я советовал ей неездить. Наоборот, я назначил ей встречу как раз во вре­мя похорон и попросил принестифотографии ее отца. Мы провели целый час в воспоминаниях о нем. Это был ценный,глубокий и плодотворный опыт, и позднее Ирен благодарила меня заэто.

Где была граница между близостью исоблазном Могла ли она стать слишком зависимой от меня Смог­ла бы она когда-нибудь найти силыпокинуть меня Мог ли сильный перенос испытываемых к мужу чувств ос­таться неразрешимым Эта мысльдавила на меня. Но я отложил решение этой проблемы на потом.

В работе с Ирен было легко придерживатьсякурса Уздесь и сейчасФ. Она была чрезвычайно трудолюбива и преданна. Работая сней, я никогда, ни разу не слышал от нее слов, которые выражали бысопротивление или претензии и требования, такие, как: УЭто не имеетзна­чения... Это к делуне относится... Моя жизнь не сводит­ся к твоей персоне — я вижу тебя лишь дважды в неде­лю; мой муж умер всего лишь двенедели назад —поче­му ты заставляешьменя говорить о моих чувствах к тебе Это безумие... Все эти вопросы о том, как я вос­принимаю тебя, о том, как я вхожу вэтот кабинет, —слишком банальны, чтобы говорить о них. В моей жизни происходит так многопо-настоящему важных со­бытийФ. Напротив, Ирен хваталась за все мои попытки предпринятьчто-либо, и на всем протяжении терапии излучала благодарность за мое участие кней.

Замечания Ирен об УимпровизированнойФтерапии заинтересовали меня. Позднее я выразил это фразой: УХорошийпсихотерапевт должен создавать терапию для каждого пациентаФ. Это крайняяпозиция, более ради­кальная, чем даже давнее предложение Юнга создавать новыйтерапевтический язык длякаждого пациента. Ра­дикальные решения для радикальных времен.

Современный механизм администрирования вздра­воохранениисмертелен для психотерапии. Рассмотрим его заповеди: 1) терапия должна бытьнеправдоподобно короткой, в основном сосредоточенной на внешнихсимп­томах, а не навнутренних конфликтах, породивших эти симптомы, 2) терапия должна бытьнеоправданно деше­вой(что ударит и по специалистам, которые посвятили многие годы глубиннойподготовке, и по пациентам, ко­торым придется обращаться к слабо подготовленным те­рапевтам), 3) терапевты должныподражать медицин­скиммоделям и проходить сквозь шарады формулирова­ния точных медико-подобных целей ипроцедуры их еженедельного оценивания, 4) терапевты должны рабо­тать только с эмпирическиподтвержденными техниками (ЭПТ), таким образом, отдавая предпочтение кратким,скорее всего педантичным, когнитивно-бихевиоральным моделям, которыедемонстрируют угасание симпто­мов.

Но из всех этих ошибочных и дажетрагических ультиматийных установок по отношению к психотерапии, ни одна неявляется более зловещей, чем ориентация на протокольную терапию. Так, некоторыеоздоровитель­ныепрограммы и НМО15[15] требуют от терапевта придер­живаться в курсе психотерапиипредписанного плана, иногда даже списка тех тем, которые необходимопод­нять на следующихсессиях. Жадное до прибыли меди­цинское руководство и их дезинформированные про­фессиональные советники считают,что терапия функционирует успешно благодаря получению и распределе­нию информации, а не являетсярезультатом взаимоот­ношений терапевта и пациента. А это печальная ошибка.

Из восьмидесяти мужчин и женщин, пережившихутрату, случаи которых я изучил в процессе моего исследо­вания перед работой с Ирен, ни одинне был похож на нее. Никто не переживал подобного созвездия идущих одна задругой (и практически равнозначных) потерь: муж, отец, мать, друг, крестник.Никто в такой мере не был травмирован ранней потерей горячо любимого брата. Ниу кого не было таких взаимозависимых отно­шений с мужем, как у нее. Никому изних не приходи­лосьнаблюдать угасание супруга, постепенно пожирае­мого раком. Никто не был врачом,так ясно понимав­шимприроду патологии мужа и ее последствия.

Нет, Ирен была уникальна и требовалауникальной терапии, такой, какую мы должны были построить вмес­те. Но это не значит, что мы спервасоздали терапию, а затем работали согласно ей, — все наоборот: проект со­здания новой, уникальной терапии и был самой терапией.

Pages:     | 1 |   ...   | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |   ...   | 33 |    Книги по разным темам