Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 33 |

— Никакогосекрета, никакой тайны во всем сне. Здесь то, что я все это время чувствовала.Сон говорит о том, что ты не можешь по-настоящему видеть меня из-за этихмертвых тел, из-за этих смертей. Ты не можешь себе этого представить. Стобой ничего такого непроис­ходило! В твоейжизни не было трагедий.

В жизни Ирен потери шли одна за другой.Сначала ее брат. Затем муж, умерший в конце первого года терапии. Несколькимимесяцами позже ее отцу поставили диа­гноз — рак простаты, вслед за этим у еематери обнару­жилиболезнь Альцгеймера. И когда казалось, что она начинает приходить в себя ипоявляется прогресс в тера­пии, ее крестник, которому был всего двадцать один год,единственный сын ее двоюродной сестры, подруги всей жизни, утонул, катаясь налодке. Эта последняя потеря была вершиной горечи и отчаяния, и во сне онаувидела стену из тел.

— Продолжай,Ирен, я слушаю.

— Мнекажется, ты не можешь понять меня. Твоя жизнь ненастоящая — теплая, уютная, невинная. Онапохожа на этот кабинет. — Она указала на книжные стеллажи позади нее и на алый японскийклен, пламе­неющий заокном. — Здесь еще нехватает ситцевых по­душек, камина и потрескивания поленьев. Тебя окружа­ет семья — вы все живете в одном городе.Нерушимый семейный союз. Что ты можешь знать о потерях Ты ду­маешь, ты бы справился с нимилучше Представь, что твоя жена или твой ребенок должны вскоре умереть. Что быты сделал Даже твоя самодовольная полосатая рубашка — я ее ненавижу. Каждый раз, когдаты надеваешь ее, меня трясет. Я терпеть не могу то, о чем она го­ворит.

— А о чемона говорит

— Онаговорит: УЯ решил все свои проблемы, теперь расскажите мне освоихФ.

— Ты ужеговорила об этих чувствах прежде. Но се­годня они имеют какую-тонеобычайную силу. Почему именно сегодня И твой сон, почему ты увидела егоименно сегодня!

— Яговорила, что хотела поговорить с Эриком. Вчера мы вместе обедали.

— И..— подсказал я после ееочередной абсурдной паузы, подразумевавшей, что я должен был установить связьмежду Эриком и ее сном. Она лишь один раз упо­минала этого мужчину, рассказывая отом, что его жена умерла десять лет назад и они встретились на лекции длялюдей, переживших тяжелую утрату.

— Онподтвердил все, что я сказала. Он говорит, что ты в корне неправ по поводумоего отношения к смерти Джека. Ты не прошел через это, ты это не пережил. УЭрика новая жена и пятилетняя дочь, но рана все еще кровоточит. Каждый день онговорит со своей умершей женой. И он понимает меня. Я убеждена, что этосмогут понять только телюди, которые сами испытали это. Су­ществует подпольное общество...

— Подпольноеобщество

— Из техлюдей, которые действительнознают, те, кто остался в живых, все те, кто пережил тяжелую утра­ту. Все это время ты пыталсяубедить меня отделиться от Джека, вернуться к жизни, найти новую любовь— это было ошибкой.Это ошибка самодовольных людей типа тебя, которые никогда не испытывали горечьутраты.

— Значит, свами может работать только тот человек, который сам пережил потерю

— Кто-то,кто прошел через это.

— Я слышуэто на протяжении всех лет практики, с того времени, как решил выбрать этотпуть. Только ал­коголики могут лечить алкоголиков Наркоманы — нар­команов Должен ли быть упсихотерапевта нарушен процесс принятия пищи, чтобы лечить анорексика Он что,должен быть депрессивным или маниакальным для того, чтобы общаться с людьми, укоторых аффективные расстройства Надо обязательно быть шизофреником, чтобылечить шизофреника

Ирен знала, как выключить меня. Она сбесхитрост­нойловкостью определяла и сводила на нет основные раздражители.

— Конечноже, нет, — отрезалаона. — Я участвовала вдискуссии в Рэдклифе и знаю эту стратегию — reductio ad absurdum5[5]! Но она не работает. Согласись, вмоих сло­вах есть доляправды.

— Нет, я несогласен. Это основательно пересматри­вает подготовку психотерапевтов! Вмоей профессии есть правило — достигать чувствительности, сочувст­вия — уметь войти во внутренний мирдругого, пережить то, что он пережил.

Я был раздражен. Но я научился не отступать.Работа проходила лучше, когда я высвобождал свои чувства. Порой Ирен приходилако мне в кабинет настолько уг­нетенной, что едва ли могла говорить. Но, однажды за­путавшись в чем-то, она неизбежнооживлялась. Я знал, что принял на себя роль Джека. Он был единственным, ктокогда-либо противостоял ей. Ее ледяное спокойст­вие обескураживало окружающих(практиканты прозва­лиее Королевой), но только не Джека. Она рассказыва­ла, что он не испытывал большогожелания скрывать свои эмоции и, выходя из комнаты, обычно говорил:

УУ меня нет желания выслушивать этучушьФ.

Меня же раздражала не только еенастойчивость, что лишь психотерапевты, пережившие потерю, могутрабо­тать с пациентами,у которых горе, но и Эрик, утверж­давший, что ощущение потери бесконечно и длится всю жизнь. Эта идеябыла частью непрекращавшихся споров между мной и Ирен. Я принимал хорошоизвестную по­зицию, окоторой много говорили, то есть что работа со скорбью заключается в том, чтобыполностью отделить себя от умершего человека и направить свою жизнь и энергиюна окружающих. Фрейд впервые разработал это понимание горя в 1915 году в своейработе УСкорбь и меланхолияФ, и с тех пор эта концепция поддерживаетсямножеством клинических наблюдений и эмпирических исследований.

В моем собственном исследовании, законченномкак раз перед тем, как я начал работу с Ирен, каждый оди­нокий вдовец и вдова полностьюотделились от своего умершего супруга и отдали все свои силы чему-то иликому-то еще. Это произошло даже с теми, кто безумно любил своего умершегосупруга. Мы обнаружили устой­чивую закономерность: те, у кого был удачный брак, проходили черезутрату и процесс отделения легче, чем те, кто жил в постоянном противоречии.(Объяснение этого парадокса, как мне кажется, заложено в Усожале­нииФ: для того, кто всю жизньдумал, что рядом с ним находится не тот человек, пережить утрату былослож­нее, потому что онтакже скорбел по себе, по утрачен­ным впустую годам.) Когда я представил замужество Ирен полным любвии понимания, я сначала предска­зывал относительно легкое переживание потери.

Но Ирен критически относилась ко многимтрадици­онным подходамк вопросу утраты. Она ненавидела мои высказывания об отделении и отвергала рукупомощи:

УМы, те, кто пережил утрату, научилисьдавать исследо­вателямте ответы, какие они хотят получить. Мы знаем, что мир хочет поскорее вернутьнас к жизни, окружающие становятся нетерпеливыми к тем, кто надолгооста­ется привязан клюдям, которых уже не вернутьФ.

Она очень сильно обижалась на любое моепредложе­ние позволитьсебе уйти от Джека: два года спустя после его смерти все его личные вещи так илежали в ящиках, его фотографии были развешаны по дому, его любимые журналы икниги были на своих местах, а она продолжа­ла вести долгие ежедневные беседы сним. Меня беспо­коилото, что ее разговоры с Эриком сдвигали всю тера­пию на несколько месяцев назад иубеждали ее в мысли, что я сильно заблуждался. Теперь было труднее убедить ее втом, что со временем она могла бы излечиться от своего горя. А что касается ееглупой веры в тайное со­общество людей, переживших горе утраты, которые были согласны сней, это было еще одной стороной ее безрассудного тщеславия. Нет смыслаудостаивать это ответом.

Некоторые суждения Ирен попадали в точку.Напри­мер, история ошвейцарском скульпторе Альберто Джакометти, сломавшем ноги в автокатастрофе.Лежа на улице в ожидании УСкоройФ, он произнес: УНаконец-то со мной что-топроизошлоФ. Я точно знаю, что значили эти слова и в чей огород был камень. Япреподавал в Стэнфорде в течение тридцати лет, жил в одном и том же доме,наблюдая, как мои дети ходят в одну и ту же школу, никогда не сталкивался стемной стороной жиз­ни.Не было никаких тяжелых, безвременных потерь: мои родители умерли старыми, отцубыло семьдесят, ма­териза восемьдесят. Моя старшая сестра здорова. Я не терял близких друзей, а моичетверо детей всегда рядом и процветают.

Для мыслителя, охватившего жизненную системуко­ординат, размереннаяжизнь — это большаяответствен­ность. Какчасто, сидя в стенах университета, я тосковал по мукам настоящего мира. Годамия мечтал провести свой творческий отпуск как обыкновенный рабочий, возможно,водителем УСкорой помощиФ в Детройте, или поваром в ресторанчике в Бовери, илиприготовляя сандвичи в Манхэттене. Но никогда ничего не получа­лось: настойчивые приглашениявенецианских коллег или поездка с друзьями на озеро Комо всегда брали верх. Яникогда не сталкивался с разводами и не наблю­дал одиночества взрослых. Явстретил Мэрилин, мою жену, когда мне было всего пятнадцать, и моментальнорешил, что это и есть женщина моей мечты. (Я даже за­ключил пари с другом на пятьдесятдолларов, что же­нюсьна ней, — и забрал ихвосемь лет спустя.) Наша со­вместная жизнь не всегда была плавной, но Мэрилин была любящимдругом, стоящим на моей стороне. Иног­да я завидовал пациентам, идущим покраю, которые имели смелость переехать, уйти с работы, поменять про­фессию, развестись, начать всезаново. Мне не нрави­лось быть наблюдателем, и я всегда удивлялся, когда у меняполучалось незаметно поощрить своих пациентов сделать решительный шаг заменя.

Все это я рассказываю Ирен, ничего не утаив.Я гово­рю ей, что онаправа по поводу моей жизни — до пос­ледней детали.

— Но ты неправа, когда говоришь, что я никогда не переживал трагедии. Я делаю все, чтобы точнее понять трагедию.Я всегда помню о своей смерти. Когда я рабо­таю с тобой, я всегда представляю,что было бы, если моя жена была бы смертельно больна, и каждый раз меняохватывает неописуемая грусть. Я уверен, абсолют­но уверен, что я бы двигалсявперед, я бы перешел на другой уровень жизни. Мое увольнение из Стэнфорда былобы безусловным шагом. Все признаки старения — порванный коленный хрящ,постепенная потеря зрения, боли в спине, седеющие борода и волосы, мысли особ­ственной смерти— говорят, что ядвигаюсь прямо к концу своей жизни.

В течение десяти лет, Ирен, я работал сумирающими пациентами, надеясь, что они ближе познакомят меня с трагическимядром жизни. Это, конечно же, случилось, и я на три года вернулся к терапии,наблюдая за Ролло Мэем, чья книга УЭкзистенцияФ стала очень важной для меня впсихиатрической практике. Эта терапия была не похожа ни на одну работу,проводимую мною до этих пор. Я глубоко погрузился в изучение собственнойсмерти.

Ирен кивнула. Я знал эту манеру — характерный на­бор движений, одно движениеподбородком, затем два или три легких кивка, ее соматическая азбука Морзе,го­ворящая, что япредложил что-то рациональное и удов­летворительное. Я прошел тест— по крайней мерепока.

Но я еще не закончил работать сосном.

— Ирен, мнекажется, есть еще что-то в твоем сне. — Я обратился к своим записям(наверное, единственные записи, которые я делаю во время сессии, касаются снов;вследствие того, что они исчезают из памяти, па­циенты часто при повторномпересказе искажают их) и вслух прочитал первую часть сна: УЯ в этом кабинете,сижу на этом кресле. Посередине комнаты, прямо между нами, находится оченьстранная стена. Я не вижу тебяФ.

— Что меняудивляет, — продолжаюя, — так этопос­леднее предложение.Во сне ты не видишьменя. До сих пор во времявсей этой сессии мы обсуждаем немного другую сторону — я тебя не вижу. Позволь тебяспро­сить: несколькоминут назад, когда я рассказывал о своем старении, ты помнишь, мое колено, моиглаза...

— Да, да, явсе это уже слышала, —воскликнула Ирен, перебивая меня.

— Ты слышалаэто — но как всегда,когда бы я ни за­говорил о собственной смерти, твои глаза тускнеют. Так же, как и вте две недели после операции на глаза, когда у меня было трудное время и яносил темные очки, ты ни разу не спросила меня об операции, о том, как моидела.

— Мне необязательно знать о твоем здоровье, я здесь пациент.

— Нет, этонамного больше, чем простое отсутствие интереса, больше, чем отношение пациентаи доктора. Ты избегаешь меня. Ты закрываешься от любой инфор­мации обо мне. Особенно от той,которая каким-либо образом ослабляет меня. С самого начала япредупреж­дал, чтоиз-за наших социальных отношений, из-за об­щих друзей, Эмили и Эрла, я не могскрыть себя от тебя. Но до сих пор ты не проявила никакого желания узнать обомне что-либо. Тебе не кажется это странным

— Когда мыначали наши встречи, я не рискнула еще раз потерять дорогого для меня человека.Я не пережила бы это. У меня было только два выбора...

Как обычно, Ирен замолчала, то есть я долженбыл догадаться о конце предложения. Я не торопился помо­гать ей, сейчас было лучшепозволить ей самой выска­заться.

— Какие двавыбора

— С однойстороны, не позволить тебе значить для меня слишком много, — но это было невыполнимо. Либо невидеть в тебе настоящего человека с историей.

— Систорией

— Да, систорией жизни — отначала до конца. Мне хочется держать тебя вне времени.

— Сегодня,как всегда, ты пришла в мой кабинет и направилась прямо к стулу, не глядя наменя. Ты избега­ешьсмотреть мне в глаза. Это и значит Увне времениФ

Она кивнула:

— Если ябуду видеть тебя, ты станешь слишком на­стоящим.

— Анастоящим людям приходится умирать.

— Теперь тыпонял.

а

а

УРОК ТРЕТИЙ:

ГНЕВ ПЕЧАЛИ

а

— Я толькочто узнал, Ирен, —начал я сессию одним утром, — что мой зять умер несколько часов назад. Вне­запно. Коронарит. Я потрясен этим исейчас не в форме, — яслышал, как дрожал мой голос, — но поста­раюсь сделать все, чтобы наша встреча прошла полно­ценно.

Мне трудно было сказать это, но я долженбыл, у меня не было выбора. Мортон, муж моей единственной сестры, был моимлучшим другом и очень важным чело­веком в моей жизни с того времени, как мне исполни­лось пятнадцать лет. Застигнутыйврасплох дневным звонком сестры, я сразу же заказал билет на ближайший рейс доВашингтона, чтобы поддержать ее. Когда я пере­носил встречи, назначенные нанесколько следующих дней, увидел, что одна двухчасовая сессия была с Ирен, ямог провести эту встречу и даже успевал на самолет. Может, стоило с нейвстретиться

Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 33 |    Книги по разным темам