Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 58 |

Постоянно разграничивая понимание и простознание, я не хочу преуменьшить важность записанной, но не объясненнойинформации. Такая информация безусловно важна для всего: от размножениямикро­организма(который содержит такую информацию в молекулах ДНК) до самого абстрактногочеловеческого мышления. Чем же тогда отли­чается понимание от простогознания Что есть объяснение, в отличие от простой формулировки факта, коейявляются правильное описание или предсказание На практике мы обычно достаточнобыстро чувст­вуемразницу. Мы осознаем, когда чего-то не понимаем, даже если мы можем точноописать это и дать этому точное предсказание (например, течение известнойболезни неизвестного происхождения), и также мы знаем, что объяснение поможетнам лучше понять это. Но дать точ­ное определение понятий лобъяснение или понимание сложно. Грубоговоря, они скорее отвечают на вопрос почему, чем на вопрос что;затрагивают внутреннюю суть дел; описывают реальное, а не кажуще­еся состояние вещей; говорят отом, что должно быть, а не что случает­ся: определяют законы природы, ане эмпирические зависимости. Эти понятия можно отнести к связности,утонченности и простоте в про­тивоположность произвольности и сложности, хотя ни одному из этихпонятий также нельзя дать простое определение. Но в любом случае, понимание— это одна из высшихфункций человеческого мозга и ра­зума, и эта функция уникальна. Многие другие физические системы,например, мозг животных, компьютеры и другие машины, могут срав­нивать факты и действовать всоответствии с ними. Но в настоящее время мы не знаем ничего, кромечеловеческого разума, что было бы способно понять объяснение или желало быполучить его прежде всего. Каждое открытие нового объяснения и каждое пониманиесуществу­ющегообъяснения зависит от уникальной человеческой способности мыслитьтворчески.

Можно считать, что теория римских цифрутратила свое объяс­нительное значение и превратилась в простое описание фактов.Подоб­ное устареваниетеорий происходит постоянно по мере роста нашего знания. Изначально римскаясистема цифр действительно формирова­ла часть концептуальной итеоретической системы взглядов, которая помогала людям, использующим эти цифры,понимать мир. Но сейчас то понимание, которое когда-то достигалось такимобразом, — не болеечем крошечный аспект гораздо более глубокого понимания, воплощен­ного в современных математическихтеориях и неявно в современных условных обозначениях.

Это иллюстрирует еще одно свойствопонимания. Возможно понять что-то, не осознавая, что понимаешь это, или даже неуделяя этому особого внимания. Возможно, это звучит парадоксально, но смыслглу­боких обобщенныхобъяснений состоит в том, что они охватывают не только знакомые ситуации, но инезнакомые. Если бы вы были совре­менным математиком и впервые столкнулись с римскими цифрами,возможно, вы бы сразу не осознали, что уже поняли их. Сначала вам бы пришлосьвыучить факты относительно того, что это такое, а потом поразмышлять над этимифактами в свете вашего настоящего понима­ния математики. Но завершив это,вы могли бы, оглянувшись назад, сказать: Да, в римской системе цифр для менянет ничего нового, кро­ме фактов. Именно это мы имеем в виду, когда говорим, чтообъясни­тельная рольримских цифр полностью устарела.

Точно также, когда я говорю, что понимаю,каким образом кривизна пространства и времени влияет на движение планетда­же в другихсолнечных системах, о которых я, возможно, никогда не слышал, я не утверждаю,что могу вспомнить без дальнейших размышлений объяснение всех подробностейвращения и колебаний орбиты любой планеты. Я имею в виду, что понимаю теорию,со­держащую все этиобъяснения, и поэтому могу точно вывести лю­бое из них, если получу некоторыефакты о конкретной планете. Сделав это, я, оглянувшись назад, смогу сказать впрошлое: Да, в движении этой планеты я не вижу ничего, кроме фактов, которыене объясняет общая теория относительности. Мы понимаем струк­туру реальности, только понимаятеории, объясняющие ее. А по­скольку они объясняют больше, чем мы непосредственноосозна­ем, мы можемпонять больше, чем непосредственно осознаем, что поняли.

Я не утверждаю, что, когда мы понимаемтеорию, мы обязатель­нопонимаем все, что она может объяснить. В очень глубокой теории осознание того,что она объясняет данное явление, само по себе может быть значительнымоткрытием, требующим независимого объяснения. Например, квазары — чрезвычайно яркие источникиизлучения в цент­ренекоторых галактик —в течение многих лет были одной из загадок астрофизики. Когда-то даже полагали,что для того, чтобы их объяс­нить, потребуется новая физика, но сейчас мы считаем, что ихобъяс­няет как общаятеория относительности, так и другие теории, которые были известны еще дооткрытия квазаров. Мы полагаем, что квазары состоят из горячей материи впроцессе падения в черные дыры (разру­шенные звезды с таким мощнымгравитационным полем, что ничто не может избежать его). Однако потребовалисьмногие годы наблюдений и теоретических исследований, прежде чем мы пришли кэтому выводу. Теперь, когда мы считаем, что нашли меру понимания квазаров, мыне думаем, что и раньше обладали этим пониманием. Хотя мы и объ­яснили квазары через существующиетеории, мы получили абсолютно новое понимание. Насколько сложно датьопределение объяснению, на­столько же сложно определить, считать ли вспомогательноеобъяснение независимой составляющей того, что понято, или относить его к болееглубокой теории. Это сложно определить, но не так сложно осознать: на практике,когда нам дают новое объяснение, мы понимаем, что оно новое. И снова: разницасвязана с творческими способностями. Объяс­нить движение какой-то планетычеловеку, который понимает общую теорию относительности, — чисто механическая задача, хотяона мо­жет оказатьсяочень сложной. Но, чтобы использовать существующую теорию для объясненияквазаров, необходимо творческое мышление. Таким образом, чтобы понять все, чтопонято в астрофизике на сегод­няшний день, вам придется подробно изучить теорию квазаров. Но вамне придется изучать орбиту какой-то конкретной планеты.

Таким образом, несмотря на то, чтоколичество известных нам те­орий, да и записанных фактов растет как снежный ком, самаструктура не становится более сложной для понимания. Дело в том, что, становясьболее подробными и многочисленными, отдельные теории постепенно теряютактуальность, так как понимание, которое они содержат, пе­реходит к глубоким обобщеннымтеориям. А количество последних все уменьшается, но они становятся болееглубокими и более обобщенны­ми. Под более обобщенными я подразумеваю, что каждая из этихтеорий приводит больше доводов, охватывает большее количество ситу­аций, чем несколько отдельныхтеорий ранее. Под более глубокими я понимаю, что каждая из них объясняетбольше (охватывает большее понимание), чем ее предшественники, вместевзятые.

Если бы вы захотели построить большоесооружение, мост или собор, несколько веков назад, вам понадобился быпроектировщик. Он бы знал, что необходимо сделать, чтобы обеспечить прочность иустойчивость конструкции с минимальными возможными усилиями и затратами. Он несмог бы выразить большую часть этого знания на языке математики и физики, какмы можем сделать это сегод­ня. Вместо этого он положился бы, главным образом, на своюинту­ицию, навыки иэмпирические зависимости, которые узнал во време­на своего ученичества, авпоследствии, возможно, усовершенствовал, руководствуясь догадками и долгимопытом работы. Но даже эта ин­туиция, эти навыки и эмпирические зависимости на самом деле былиявными и неявными теориями,содержавшими реальное знание пред­метов, которые сегодня мы называем инженерным делом иархитек­турой. Именноиз-за знания этих теорий, пусть очень неточных по сравнению с существующимисегодня и применимых в небольшом чис­ле случаев, вы и наняли бы этогопроектировщика. Восхищаясь стро­ениями, простоявшими века, люди часто забывают, что видят лишь то,что уцелело. Подавляющее большинство сооружений, построенных в средние века ираньше, давно развалилось, часто вскоре после то­го, как они были построены.Особенно это касалось новых сооружений. Считалось доказанным, что любоенововведение может стать причи­ной катастрофы, и строители редко отступали от традиционныхкон­струкций иметодов. В наши дни, напротив, большая редкость, ес­ли какое-то строение (пусть даженепохожее ни на что, построенное раньше) развалится из-за неправильнойконструкции. Все, что мог построить древний квалифицированный строитель, егосовременные коллеги могут построить лучше и с меньшими усилиями. Онитак­же могут соорудитьтакие строения, о которых он вряд ли мечтал, например, небоскребы иликосмические станции. Они могут исполь­зовать такие материалы, какстекловолокно или железобетон, о ко­торых он никогда не слышал и которые вряд ли смог быиспользо­вать, дажеесли бы они каким-то образом у него появились, т. к. он имел весьма смутные инеточные представления о поведении матери­алов.

Мы достигли настоящего уровня знаний непотому, что собрали много теорий, подобных той, что была известна древнемустроителю. Наше знание, явное и неявное, не просто больше, оно отличается посвоей структуре. Как я уже сказал, современных теорий меньше, но они болееобобщенные и более глубокие. В каждой ситуации, с которой сталкивалсяпроектировщик, выполняя какую-то работу, — к примеру, выбирая толщинунесущей стены, — онпользовался довольно специфи­ческой интуицией или эмпирической зависимостью, котораяпримени­тельно кнестандартным случаям могла дать безнадежно неправиль­ные ответы. В наше времяпроектировщик принимает такие решения, используя теорию, обобщенную настолько,что ее можно применить к стенам, сделанным из любых материалов, в любой среде:на Луне, под водой и где угодно еще. Эта теория настолько обобщена, потому чтооснована на достаточно глубоких объяснениях принципа поведения материалов иконструкций. Чтобы найти оптимальную толщину стены из незнакомого материала,используют ту же теорию, что и для любой другой стены, но расчеты начинают,принимая различные факты — используя различные численные значения разных параметров.Прихо­дится смотреть всправочнике такие факты, как предел прочности на растяжение и упругостьматериала, но в дополнительном понимании нет необходимости.

Именно поэтому современный архитектор ненуждается в более длительной или трудоемкой подготовке, даже несмотря на то,что по­нимает гораздобольше, чем древний строитель. Возможно, типичную теорию из учебной программысовременного студента понять сложнее, чем любую из эмпирических зависимостейдревнего строителя; но со­временных теорий гораздо меньше, а их объяснительная способностьпридает им такие качества, как красота, внутренняя логика и связь с другимипредметами, благодаря которым эти теории проще изучать. Сейчас мы знаем, чтонекоторые древние эмпирические зависимости были ошибочными, другие — истинными или близкими к истине,и мы знаем причины этого. Некоторыми эмпирическими правилами мы до сих порпользуемся, но ни на одном из них уже не основывается пони­мание того, почему конструкции нерушатся.

Я, конечно, не отрицаю, что во многихпредметах, где увеличи­вается знание, включая архитектуру, появляются специализации.Од­нако это неодносторонний процесс, т. к. специализации часто исчеза­ют: колеса уже не проектируют и неизготавливают колесные мастера, плуги — мастера по плугам, а письма ужене пишут писцы. Тем не менее, достаточно очевидно, что тенденция углубления иобъединения, которую я описывал, не единственная: параллельно ей происходитне­прерывноерасширение. Поясню: новыеидеи часто не просто вытесня­ют, упрощают или объединяют существующие. Они также расширяютчеловеческое понимание до областей, которые раньше не были поняты совсем или осуществовании которых даже не догадывались. Они могут открывать новыевозможности, новые проблемы, новые специализации и даже новые предметы. И когдаэто происходит, мы можем получить. по крайней мере на время, больше информациидля изучения, чтобы понять все это.

Возможно, медицина — наиболее распространенный примеррас­тущейспециализации, которая кажется неизбежным следствием роста знания, когдаоткрывают новые способы лечения многих болезней. Но даже в медицинеприсутствует противоположная тенденция объедине­ния, которая непрерывноусиливается. Общеизвестно, что многие функ­ции тела, как, впрочем, имеханизмы многих болезней, еще мало изуче­ны. Следовательно, некоторыеобласти медицинского знания все еще состоят, главным образом, из собраниязаписанных фактов, навыков и интуиции врачей, имеющих опыт в леченииопределенных болезней и передающих эти навыки и интуицию из поколения впоколение. Други­мисловами, большая часть медицины все еще не вышла из эпохи эмпи­рических правил, и вновьобнаруженные эмпирические правила стиму­лируют появление специализаций. Нокогда в результате медицинских и биохимических исследований появляются болееглубокие объяснения процессов болезни (и здоровых процессов) в теле,увеличивается и по­нимание. Когда в различных частях тела, в основе разных болезнейобнаруживают общие молекулярные механизмы, на смену узким тео­риям приходят более обобщенные.Как только болезнь понимают на­столько, что могут вписать ее в общую структуру, роль специалистауменьшается. Вместо этого врачи, столкнувшись с незнакомой болез­нью или редким осложнением, могутположиться на объяснительные теории. Они могут посмотреть эти факты всправочнике. Но затем они смогут применить обобщенную теорию, чтобы разработатьнеобходи­мое лечение иожидать, что оно будет эффективным, даже если никогда раньше оно неприменялось.

Таким образом, вопрос о том, сложнее илипроще становится по­нять все, что понято, зависит от равновесия двух противоположныхре­зультатов ростазнания: расширения иуглубления наших теорий.Из-за расширения наших теорий понять их сложнее, из-за углубления — про­ще. Одно из положений этой книгисостоит в том, что углубление мед­ленно, но уверенно побеждает. Другими словами, утверждение, вко­торое я отказывалсяповерить, будучи ребенком, в самом деле ложно, а истинно практическипротивоположное. Мы не удаляемся от состоя­ния, когда один человек способенпонять все, что понято, мы прибли­жаемся к нему.

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 58 |    Книги по разным темам