Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |

Таким образом, принадлежащая животному террито­рия - это лишь функция различии его агрессивности в Разных местах, что обусловлено локальными Факторами, подавляющими эту агрессивность. С приближением к центру области обитания агрессивность возрастает в гео­метрической прогрессии. Это возрастание настолько ве­лико, что компенсирует все различия по величине и силе, какие могут встретиться у взрослых половозрелых особей одного и того же вида. Поэтому, если у территориальных животных — скажем, у горихвосток перед вашим домом или у колюшек в аквариуме — известны центральные точки участков двух подравшихся хозяев, то исходя из ме­ста их схватки можно наверняка предсказать ее исход: при прочих равных победит тот, кто в данный момент нахо­дится ближе к своему дому.

Когда же побежденный обращается в бегство, инерция реакций обоих животных приводит к явлению, происходя­щему во всех саморегулирующихся системах с торможени­ем, а именно — к колебаниям. У преследуемого — по мере приближения к его штаб-квартире — вновь появляется му­жество, а преследователь, проникнув на вражескую терри­торию, мужество теряет. В результате беглец вдруг разво­рачивается и — столь же внезапно, сколь энергично — нападает на недавнего победителя, которого — как можно было предвидеть — теперь бьет и прогоняет. Все это повторя­ется еще несколько раз, и в конце концов бойцы останавли­ваются у вполне определенной точки равновесия, где они лишь угрожают друг другу, но не нападают.

Эта точка, граница их участков, вовсе не отмечена на дне, а определяется исключительно равновесием сил; и при малейшем нарушении этого равновесия может пере­меститься ближе к штаб-квартире ослабевшего, хотя бы, например, в том случае, если одна из рыб наелась и пото­му обленилась. Эти колебания границ может иллюстриро­вать старый протокол наблюдений за поведением двух пар одного из видов цихлид. Из четырех рыб этого вида, поме­щенных в большой аквариум, сильнейший самец А тот­час же занял левый-задний-нижний угол — и начал без­жалостно гонять трех остальных по всему водоему; други­ми словами, он сразу же заявил претензию на весь аквари­ум как на свой участок. Через несколько дней самец В освоил крошечное местечко у самой поверхности воды, в диагонально расположенном правом-ближнем-верхнем углу аквариума и здесь стал храбро отражать нападения первого самца. Обосноваться у поверхности — это отчаян­ное дело для рыбы: она мирится с опасностью, чтобы ут­вердиться против более сильного сородича, который в этих условиях — по описанным выше причинам — напа­дает менее решительно. Страх злого соседа перед поверх­ностью становится союзником обладателя такого участка.

В течение ближайших дней пространство, защищаемое самцом В, росло на глазах, и главное — все больше и больше распространялось книзу, пока наконец он не пере­местил свой опорный пункт в правый-передний-нижний угол аквариума, отвоевав себе таким образом полноценную штаб-квартиру. Теперь у него были равные шансы с А, и он быстро оттеснил того настолько, что аквариум оказался разделен между ними примерно пополам. Это была краси­вая картина, когда они угрожающе стояли друг против дру­га, непрерывно патрулируя вдоль границы. Но однажды ут­ром эта картина вновь резко переместилась вправо, на быв­шую территорию В, который отстаивал теперь лишь не­сколько квадратных дециметров своего дна. Я тотчас же понял, что произошло: А спаривался, а поскольку у всех крупных пестрых окуней задача защиты территории разде­ляется обоими супругами поровну, то В был вынужден противостоять удвоенному давлению, что соответственно сузило его участок. Уже на следующий день рыбы снова уг­рожающе стояли друг против друга на середине водоема, но теперь их было четыре: В тоже приобрел подругу, так что было восстановлено равновесие сил по отношению к семье А. Через неделю я обнаружил, что граница перемести­лась далеко влево, на территорию А; причина состояла в том, что супружеская чета А только что отнерестилась и один из супругов был постоянно занят охраной икры и забо­той о ней, так что охране границы мог посвятить себя только один. Когда вскоре после того отнерестилась и пара В — немедленно восстановилось и прежнее равномерное рас­пределение пространства. Джулиан Хаксли однажды очень красиво представил это поведение физической моделью, в которой он сравнил территории с воздушными шарами, за­ключенными в замкнутый объем и плотно прилегающими друг к другу, так что изменение внутреннего давления в од­ном из них увеличивает или уменьшает размеры всех ос­тальных.

Этот совсем простой физиологический механизм борьбы за территорию прямо-таки идеально решает задачу спра­ведливого, т.е. наиболее выгодного для всего вида в его со­вокупности, распределения особей по ареалу в котором данный вид может жить. При этом и более слабые могут прокормиться и дать потомство, хотя и в более скромном пространстве. Это особенно важно для таких животных, ко­торые — как многие рыбы и рептилии — достигают половой зрелости рано, задолго до приобретения своих окончатель­ных размеров. Каково мирное достижение Злого начала!

Тот же эффект у многих животных достигается и без аг­рессивного поведения. Теоретически достаточно того, что животные какого-либо вида друг друга не выносят и, со­ответственно, избегают. В некоторой степени уже кошачьи пахучие метки представляют собой такой случай, хотя за ними и прячется молчаливая угроза атрессии. Однако есть животные, совершенно лишенные внутривидовой агрессии и тем не менее строго избегающие своих сородичей. Многие

ягушки, особенно древесные, являются ярко выраженны­ми индивидуалистами — кроме периодов размножения — и, как можно заметить, распределяются по доступному им жизненному пространству очень равномерно. Как недавно установили американские исследователи, это достигается очень просто: каждая лягушка уходит от кваканья своих со­родичей. Правда, эти результаты не объясняют, каким об­разом достигается распределение по территории самок, ко­торые у большинства лягушек немы.

Мы можем считать достоверным, что равномерное распределение в пространстве животных одного и того же ви­да является важнейшей функцией внутривидовой агрессии. Но эта функция отнюдь не единственна! Уже Чарлз Дарвин верно заметил, что половой отбор - выбор наилучших, наиболее сильных животных для продолжения рода—в значительной степени определяется борьбой соперничающих животных, особенно самцов. Сила отца ес­тественно обеспечивает потомству непосредственные пре­имущества у тех видов, где отец принимает активное уча­стие в заботе о детях, прежде всего в их защите. Тесная связь между заботой самцов о потомстве и их поединками наиболее отчетливо проявляется у тех животных, которые не территориальны в вышеописанном смысле слова, а ве­дут более или менее кочевой образ жизни, как, например, крупные копытные, наземные обезьяны и многие другие. У этих животных внутривидовая агрессия не играет суще­ственной роли в распределении пространства; в рассредо­точении таких видов, как, скажем, бизоны, разные анти­лопы, лошади и т.п., которые собираются в огромные сообщества и которым разделение участков и борьба за терри­торию совершенно чужды, потому что корма им предоста­точно. Тем не менее самцы этих животных яростно и дра­матически сражаются друг с другом, и нет никаких сомне­ний в том, что отбор, вытекающий из этой борьбы, приво­дит к появлению особенно крупных и хорошо вооружен­ных защитников семьи и стада, — как и наоборот, в том, что именно видосохраняющая функция защиты стада привела к появлению такого отбора в жестоких поедин­ках. Таким образом и возникают столь внушительные бойцы, как быки бизонов или самцы крупных павианов,

которые при каждой опасности для сообщества воздвига­ют вокруг слабейших членов стада стену мужественной круговой обороны.

В связи с поединками нужно упомянуть об одном фак­те, который каждому не биологу кажется поразительным, даже парадоксальным, и который чрезвычайно важен для дальнейшего содержания нашей книги: сугубо внутривидовой отбор может привести к появлению морфологиче­ских признаков и поведенческих стереотипов не только совершенно бесполезных в смысле приспособления к сре­де, ной прямо вредных для сохранения вида. Именно по­этому я так подчеркивал в предыдущем абзаце, что защи­та семьи, т.е. форма столкновения с вневидовым окруже­нием, вызвала появление поединка, а уже поединок ото­брал вооруженных самцов. Бели отбор направляется в оп­ределенную сторону лишь половым соперничеством, без обусловленной извне функциональной нацеленности на сохранение вида, это может привести к появлению при­чудливых образований, которые виду как таковому совер­шенно не нужны. Оленьи рога, например, развились иск­лючительно для поединков; безрогий олень не имеет ни малейших шансов на потомство. Ни для чего другого эти рога, как известно, не годны. От хищников олени-самцы тоже защищаются только передними копытами, а не рога­ми. Мнение, что расширенные глазничные отростки на рогах северного оленя служат для разгребания снега, ока­залось ошибочным. Они, скорее, нужны для защиты глаз пои одном совершенно определенном ритуализованном движении, когда самец ожесточенно бьет рогами по низ­ким кустам.

В точности к тем же последствиям, что и поединок со­перников, часто приводит половой отбор, направляемый самкой. Если мы обнаруживаем у самцов преувеличенное развитие пестрых перьев, причудливых форм и т.п., то можно сразу же заподозрить, что самцы уже не сражают­ся, а последнее слово в супружеском выборе принадлежит самке и у кандидата в супруги нет ни малейшей возмож­ности лобжаловать приговор. В качестве примера можно привести райскую птицу, турухтана, утку-мандаринку и фазана-аргуса. Самка аргуса реагирует на громадные крылья петуха, украшенные великолепным узором из глазчатых пятен, которые он, токуя, разворачивает перед ее глазами. Эти крылья велики настолько, что петух уже почти не может летать; но чем они больше — тем сильнее возбуждается курица. Число потомков, которые появля­ются у петуха за определенный срок, находится в прямой зависимости от длины его перьев. Хотя в других отноше­ниях это чрезмерное развитие крыльев может быть для него вредно, — например, хищник съест его гораздо рань­ше, чем его соперника, у которого органы токования не так чудовищно утрированы, — однако потомства этот пе­тух оставит столько же, а то и больше; и таким образом поддерживается предрасположенность к росту гигантских крыльев, совершенно вопреки интересам сохранения ви­да. Вполне возможно, что самка аргуса реагирует на ма­ленькие красные пятнышки на крыльях самца, которые исчезают из виду, когда крылья сложены, и не мешают ни полету, ни маскировке. Но так или иначе, эволюция фа­зана-аргуса зашла в тупик, и проявляется он в том, что самцы соперничают друг с другом в отношении величины крыльев. Иными словами, животные этого вида никогда не найдут разумного решения и не договорятся отка­заться впредь от этой бессмыслицы.

Здесь мы впервые сталкиваемся с эволюционным про­цессом, который на первый взгляд кажется странным, а ес­ли вдуматься — даже жутким. Легко понять, что метод сле­пых проб и ошибок, которым пользуются Великие Конст­рукторы, неизбежно приводит к появлению и не самых целесообразных конструкций. Совершенно естественно, что и в животном и в растительном мире, кроме целесообразного, существует также и все не настолько нецелесообразное, чтобы отбор уничтожил его немедленно. Однако в данном случае мы обнаруживаем нечто совершенно иное. Отбор, этот суровый страж целесообразности, не просто смотрит сквозь пальцы и пропускает второсортную конструк­цию — нет, он сам, заблудившись, заходит здесь в гибель­ный тупик. Это всегда происходите тех случаях, когда отбор направляется одной лишь конкуренцией сородичей, без связи, с вневидовым окружением. Мой учитель Оскар Хейнрот часто шутил: После

крыльев фазана-аргуса, темп работы людей западной ци­вилизации — глупейший продукт внутривидового отбо­ра. И в самом деле, спешка, которой охвачено индустри­ализованное и коммерциализованное человечество, явля­ет собой прекрасный пример нецелесообразного развития, происходящего исключительно за счет конкуренции меж­ду собратьями по виду. Нынешние люди болеют типичны­ми болезнями бизнесменов — гипертония, врожденная сморщенная почка, язва желудка, мучительные невро­зы, — они впадают в варварство, ибо у них нет больше времени на культурные интересы. И все это без всякой не­обходимости: ведь они-то прекрасно могли бы договорить­ся работать впредь поспокойнее. То есть, теоретически могли бы, ибо на практике способны к этому, очевидно, не больше, чем петухи-аргусы к договоренности об уменьше­нии длины их перьев.

Причина, по которой здесь, в главе о положительной роли агрессии, я так подробно говорю об опасностях внутривидового отбора, состоит в следующем: именно агрессивное поведение - более других свойств и функций животного - может за счет своих пагубных результатов перерасти в нелепый гротеск.

В дальнейших главах мы уви­дим, к каким последствиям это привело у некоторых жи­вотных, например у египетских гусей или у крыс. Но прежде всего — более чем вероятно, что пагубная агрессивность, которая сегодня как злое наследство сидит в крови у нас, у людей, является результатом внутривидового отбора, влиявшего на наших предков десятки тысяч лет на протяжении всего палеолита. Едва лишь люди про­двинулись настолько, что, будучи вооружены одеты и социально организованы, смогли в какой-то степени огра­ничить внешние опасности — голод, холод, диких зверей, так что эти опасности утратили роль существенных селекционных факторов,— как тотчас же в игру должен был вступить пагубный внутривидовой отбор. Отныне движущим фактором отбора стала война, которую вели друг с другом враждующие соседние племена; а война должна была до крайности развить все так называемые воинские доблести. К сожалению, они еще и сегодня многим кажутся весьма заманчивым идеалом, — к этому мы вер­немся в последней главе нашей книги.

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |    Книги по разным темам