Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |   ...   | 26 |

Сведения со слов больного. Отеца— твердый, суровый, решительный, энергичный, властный. Выпивал. В состоянии опьянения сдержанность не оставляла его. Матьа— общительная, откровенная, не может быть без людей. Решительная, энергичная. Сестраа— добрая, мягкая, спокойная, общительная. Больше ни о ком из родных не знает. Больной рос в крестьянской семье. Развитиеа— N. Мальчиком рос добрым, отзывчивым, крайне впечатлительныма— чужое гореа— было его горем. Доверчивый, откровенный, общительный, всегда имел много товарищей. Несколько застенчивый, тревожный: хотя и был достаточно уверен в своих силах и возможностях, но всякое, не доведенное им до конца дело сильно волновало его. Житейские неурядицы переживал тяжело, малейшая неприятность оставляла длительный и глубокий след. Реагировал на все слезами. Но все же был чрезвычайно настойчив, обязательно добивался своего. Делая это тихо, мирно, без шума, без задора, но упорно. С детства любил чистоту, порядок, не допуская в костюме ни малейшего изъяна, каждая вещь должна была твердо знать свое место. Мечты были всегда совершенно реальными, сосредоточивались они на его будущей жизни. Самым заветным, не оставляющим его и по сию пору, было желание стать юристом. Вообще вопросы справедливости играли для больного большую, огромную роль, кто-нибудь кого-нибудь обидит, а мне больнее, чем самому обиженному. Всяческие несправедливости вызывали в нем бурю негодования, но большая сдержанность помогала ему этого не проявлять вовне в тех случаях, где он сознавал свое бессилие; там же, где он видел возможность помочь, вступался крайне активно. По отношению к вещама— всегда бережлив. Костюмы его сохранялись много дольше, чем у других мальчиков. Достигал этого своей аккуратностью и осторожностью: не лазал по деревьям вместе с товарищами; раньше, чем сесть на лавку, тщательно вытирал ее, на ночь складывал все в определенном порядке. Учиться начал лет с 8-ми, способности были прекрасные, все давалось легко, относился к учению с большой добросовестностью, лесли чего не выучит, ночь спать не будет. Уроки были на первом плане. Шел всегда первым учеником. Товарищи очень любили и уважали его, он помогал учиться незнающим, не позволял себе никогда ни на кого доносить, лучше сам воздействует морально. В драках и ссорах не участвовал. 12-ти лет окончил четырехклассовую школу. Стал работать вместе с отцом по столярному делу. В 1919аг. вступил в комсомол. Вскоре стал выделяться, как один из наиболее активных, энергичных и толковых работников. В этом же году перенес сыпной и возвратный тифы. 16-ти лет был ряд увлечений, относился к ним серьезно, девушек уважал, но работа всегда была для него важнее этого. В 1921аг. избран был секретарем местной комсомольской организации, где работал с большой успешностью около трех лет.

В 1923аг. на соседнем стекольном заводе произошло ограбление. Краденые вещи подкинули на чердак в избу больного. При обыске вещи были найдены, больного арестовали. До суда он просидел 9 месяцев. В первое время он относился к аресту как-то шутя, со дня на день ожидал освобождения. Ячейка усердно хлопотала за него, посещавшие товарищи верили в полную его невиновность. Со всех сторон он видел сочувствие. Но суд вынес совершенно неожиданно для больного приговор: он присужден был к 10 годом тюремного заключения и переведен в камеру для уголовных. Здесь он оказался как бы среди двух огней. С одной стороныа— администрация, которая презирала его, уголовного преступника, с другойа— соседи по камере, которые верили в его невиновность, и за это ненавидели его, издевались над ним, а иногда даже избивали его. Душевное состояние было крайне тяжелым. Жестокий приговор перевернул всю психику, он сам себя не понимал, не находил нужных слов, временами ему казалось, что он действительно что-то сделал. Его не пугали ни наказание, ни лишения, но убивала сама несправедливость, сознание, что сидит в тюрьме лабсолютно невинный человек. Стал чувствовать в себе беспрестанное волнение, не было ни одной секунды, во время которой его не мучили бы бесконечные вопросы, стал казаться себе низким, ничтожным, винил себя в том, что не сумел оправдаться и попал во всю эту грязь. Сознавал, что нужно бы что-нибудь предпринять, объявить голодовку, покончить с собой, но не мог, не было сил, не было воли. Появилась апатия ко всему, полное безразличие, чувство совершенной беспомощности. На второй год пребывания в тюрьме он стал делаться робким, застенчивым, неуверенным в себе, на людях стал смущаться, краснеть, появились сердцебиения и дрожание голоса. В глазах людей он казался себе преступником. Сперва он пробовал бороться с этими явлениями, чтобы лизжить их, нарочно старался больше общаться с окружающими. Но состояние его все ухудшалось, и на третий год пребывания в тюрьме лон совершенно ушел в себя, перестал бороться со своими переживаниями, на прогулке держался особняком, сторонился всех, на работе забивался куда-нибудь в угол. Все помыслы его были направлены на то, чтобы остаться незамеченным. Он вооружился книгами. Успевал хорошо. Был переведен в камеру для политзаключенных. Здесь он нашел себе сочувствие, его окружили вниманием, но состояние его все ухудшалось, замешательство на людях усиливалось до такой степени, что войти в комнату, где кто-нибудь сидел стало для него невозможным.

Осенью 1927 г. случайно выяснилась его невинность, и он был выпущен. Друзьями и родными он был встречен с колоссальною радостью. Тотчас же получил работу на фабрике в качестве инструктора, восстановлен был в комсомоле, но ничего не могло изменить его состояния. До тюрьмы он был первым человеком, а вышел оттуда последним. Работать было чрезвычайно трудно, хотя дело свое он знал хорошо: его парализовала мысль, что он должен войти в цех, что его увидят сейчас, что он начнет краснеть, волноваться. Зачастую он подолгу простаивал у дверей цеха, не решаясь зайти туда. От партийной работы ему пришлось совсем отказаться, т.к. выступать на собраниях он не мог вовсе. Однажды он пытался пересилить себя, но посередине принужден был остановиться, т.к. в замешательстве стал путать слова, забыл продолжение речи, покраснел, голос начал дрожать. Объективно с заводской работой справляется хорошоа— считался на фабрике первым инструктором, но стоило все это ему неимоверных усилий. Товарищами был по-прежнему любим, пробовал заводить новых друзей, заниматься спортом, думал, что это поможет ему справиться с собой, но состояние его все ухудшалось.

В ноябре 1928аг. поступил он в санаторий Сокольники. Улучшение не наступило. Из санатория перевели в клинику.

Со слов сестры. Мальчиком помнит его бойким, веселым, общительным, послушным, услужливым. С раннего детстваа— очень аккуратный, чистоплотный, требовал, чтоб все на нем блестело. Учился хорошо. Был прилежен, за книгами просиживал до поздней ночи. По выходе из тюрьмы больной оказался совершенно переменившимся: робким, застенчивым, на людяха— краснеет, теряется. Дома же он требователен, капризен, все по нем должно делаться. Претензии его главным образом направлены на соблюдение чистоты и порядка: чуть складка на сорочке, тотчас же велит ее разгладить, чуть заметит в комнате малейший непорядок, все должно быть немедленно убрано. Больной совершенно потерял свою прежнюю веселость, реже стал видеться с товарищами, большую часть времени проводит за книгами.

Status praesens. Больной среднего роста, правильного телосложения, с преобладанием черт пикнического типа. Сердце несколько расширено вправо. Тоны глуховатые, сосуды мягкие, пульс ритмичный (по заключению терапевтаа— спортивное сердце). Кровяное давление 115–80. Отмечается некоторая потливость, легкий тремор вытянутых пальцев рук. Зрачкиа— равномерны, реакция на свет достаточная, сухожильные рефлексы живые.

Больной ориентирован, сознание ясное. Общителен, приветлив, много и охотно рассказывает о себе и своей болезни. Рассказ свой часто прерывает слезами и просьбами помочь ему как-нибудь, сделать с ним что угодно, но только лисцелить его. Так жить он больше не может, если клиника не изменит его состояния, то ему остается лишь пулю в лоб пустить. Материальные и моральные условия его жизни складываются так, что он должен был бы быть самым счастливым человеком на свете, а на самом деле нет человека, несчастнее его. Перед вами лишь остов человека, нет никого на свете, с кем бы он хорошо себя чувствовал, пятилетний младенец заставляет его краснеть и теряться. Его все время тянет к публике, к обществу, а между тем каждый шаг для негоа— трагедия. Стоит ему пройти мимо людей, как выступает робость, застенчивость, внутренний трепет. Иногда начнет беседу хорошо, но вдруг зальет лицо краской, растеряется, начнет казаться, что его уличили в чем-то. Общение для негоа— равносильно петле. Длится это состояние с таким упорством, что все рушится перед полной безнадежностью. В силу этого постоянная неудовлетворенность преследует его, ничего не мило, даже солнце, и то не радует. Если бы не робость, не застенчивость, не страх общения, то все было бы хорошо. Душа у него осталась прежняя. Временами состояние настолько улучшается, что больной чувствует себя почти исцеленным, лодно небольшое усилие медицины, и он будет здоров. Но момент не схвачен, время утеряно, и все болезненные явления возвращаются вновь. Со стороны формальных способностей отклонений от N нет.

Течение. В клинике больной был капризен, обидчив, несколько раздражителен, требовал к себе большого внимания, постоянно старался найти себе собеседника, которому можно было бы рассказать о своих переживаниях. Старался влиться в жизнь отделения, общаться с больными, работать, но, часто оставляя начатую работу или прерывая беседу, бежал к своей кровати и, ложась на нее, подолгу плакал. Объяснял это появившейся растерянностью, печатью застенчивости, которая не покидает его на людях. Когда больному нужно было поехать в страхкассу уладить свои материальные дела,а— упорно отказывался, говоря, что при одной мысли об этом он весь холодеет.

Множество раз высказывал недовольство, что его не лечат, ожидал каких-то решительных мероприятий. Психотерапевтические беседы, которые проводились с больным, оставались безрезультатными. В конце мая того же года больной выписан в том же состоянии.

Суммируя и даже несколько схематизируя наблюдение, можно сказать, что эпилептоидная (стеническая) до действия травмы личность после этой травмы становится астеничной. Совершенно правильно говорит автор цитируемой работы (Левинсон), что астеническое ядро личности, бывшее до шока как бы в латентном состоянии, стало после травмы покрывать собой ее стенические тенденции; точно так же можно вполне согласиться и с тем положением, что этот случай дает возможность привлечь к объяснению подобного развития личности ее возрастные особенности; можно предполагать, что в переходном возрасте в психике не успевает создаваться устойчивой пропорции между отдельными ее компонентами и достаточно интенсивный и длительный фактор может активировать один из них, чтобы он и впредь оставался доминирующим.

РАЗВИТИЕ С ВЫЯВЛЕНИЕМ ОБСЕССИЙ

(НАВЯЗЧИВЫЕ СОСТОЯНИЯ)

По своей психопатологической сущности навязчивые состояния не однородны. Они могут быть симптомами и таких заболеваний, как хотя бы шизофрения или эпилепсия, однако очень нередко они представляют результат патологического развития некоторых групп психопатических личностей, преимущественно эмотивно-лабильных, астеников и шизоидов. Здесь мы, естественно, не будем касаться тех их форм, которые наблюдаются при шизофрении и эпилепсии, а займемся исключительно картинами, развивающимися у психопатов.

У ряда людей психопатического склада, сравнительно сносно справляющихся с жизнью, с ее запросами и требованиями, в определенный срок, однако, не сразу, а постепенно, путем ряда последовательныха— вследствие различных шокова— ухудшений состояния устанавливается если не полная, то во всяком случае большая беспомощность, обусловливаемая тем, что сколько-нибудь правильное течение жизни в корне нарушается появлением своеобразных неотвязных опасений, с одной стороны, и защитных привычек, с другой, которые сосредоточивают на бесплодной борьбе с собой все внимание пациента и делают для него невозможной регулярную трудовую жизнь. Основным фактором, обуславливающим развитие таких состояний, по-видимому, является естественный, каждому свойственный страх, только выявляющийся особенно резко в тот или иной момент и затем в силу ряда причин закрепляющийся. Надо добавить при этом, что, хотя мы и говорим здесь о состояниях, на самом же деле в описываемом синдроме мы имеем явление не стационарное, а некоторую развивающуюся динамическую форму, результат накопления многих реакций на различные воздействия, каждое из которых само по себе, однако, совершенно недостаточно для вызывания более или менее стойкого реактивного состояния. По-видимому, впрочем, есть и такие формы описываемого синдрома, которые, поскольку они представляют из себя ответ на длительное аффективное напряжение, вызванное каким-нибудь конфликтным переживанием, было бы правильнее описывать не здесь, а в главе о реакциях. Мы не сочли, однако, удобным разбивать описание одного синдрома по различным главам, тем более что не видим принципиального различия между развитием и длительным реактивным состоянием.

Помещение навязчивых состояний в главу о развитии кроме того диктуется их особенной склонностью к фиксированию, к закреплению иногда на очень длительные сроки.

Pages:     | 1 |   ...   | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |   ...   | 26 |    Книги по разным темам