Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 |   ...   | 49 |

Поэтому я последовательно обработал всемышечные позиции лица, относительно которых можно было предположить, что онипредставляют собой судороги, то есть гипертонический отпор соответствующиммышечным действиям. Прошло несколько недель, прежде чем действия лицевой ишейной мускулатуры дали следующую картину. Судорожное сокращение рта сначалауступило место клоническому подергиванию и перешло затем в складывание губтрубочкой, которое разрешилось плачем, хотя и не проявившимся в полную силу. Всвою очередь, плач уступил место реакции ярости, проявившейся на лице сневиданной резкостью. При этом рот искривился, мускулатура нижней челюсти сталажесткой, как доска, зубы заскрежетали. К сказанному добавились другиевыразительные движения. Пациент наполовину выпрямился на кушетке, содрогаясь отярости, поднял кулак одеревеневшей правой руки, как бы собираясь нанести удар,но не сделал этого. Затем,измученный, он откинулся на кушетку, так как его дыхание прервалось. Всеразрешилось в жалобных рыданиях. Эти действия выражали бессильную ярость,которую дети часто испытывают по отношению к взрослым.

После того, как приступ миновал, онзаговорил о происшедшем, полный душевного покоя, будто ничего и не произошло.Было ясно, что где-то следовало искать нарушение связи вегетативного мышечноговозбуждения с психическим ощущением. Конечно, я постоянно обсуждал с пациентомне только последствия и содержание мышечных действий, но и его страннуюпсихическую замкнутость по отношению к ним. Нам обоим бросалось в глаза, чтоон, несмотря на свою неуязвимость, непосредственно понимал функцию и смыслприступов. Мне не было необходимости истолковывать их. Напротив, больнойпоражал меня разъяснениями относительно приступов, которые были емунепосредственно очевидны. Этот факт был очень отраден. Я вспоминал о многих годах труднойработы по толкованию симптомов, в ходе которой из внезапно приходивших в головубольного идей или симптомов делались выводы о ярости или страхе. За этимследовали длившиеся месяцами и даже годами попытки разъяснить их пациенту. Какже редки были удачные результаты, и как мало удавалось тогда выйти за пределычисто интеллектуального понимания проблемы! Поэтому у меня были основаниярадоваться, когда больной без какого-либо объяснения с моей сторонынепосредственно почувствовал смысл своих действий. Он понял, что проявилчудовищную ярость, которую десятилетиями держал в себе под спудом. Психическийэмоциональный барьер пал, когда приступ вызвал воспоминание о старшем брате,который в детстве командовал и помыкал им.

Теперь пациент понял, что в прошлом онподавлял ярость против брата, которого особенно любила мать. Для зашиты онсформировал в себе любезность и любовь к брату — качества, самым резким образомпротиворечившие его подлинным чувствам. Он не хотел портить отношения сматерью. Ярость же, не находившая тогда выхода, выражалась теперь в действиях,будто десятилетия не могли ничего с ней сделать.

Здесь надо на миг задержаться и прояснитьпсихическую ситуацию, с которой мы имеем дело. Аналитики, прибегающие к старойтехнике толкования симптомов, знают, что им приходится браться за психическиевоспоминания и более или менее предоставлять случаю решение вопросов отом:

1) всплывут ли соответствующие воспоминанияо прежних переживаниях, и о том,

2) являются ли возникшие воспоминаниядействительно теми, из-за которых порождаются самые сильные и наиболеесущественные для будущей жизни возбуждения.

Напротив, в вегетотерапии вегетативноеповедение неизбежно вызывает воспоминания, имеющие решающее значение дляразвития невротических черт характера.

Известно, что подход со стороны однихтолько психических воспоминаний решает эту задачу в чрезвычайно неполнойстепени. При рассмотрении изменений, наступивших у пациента после многих летлечения, можно понять, что такой подход не стоит затраченных времени и энергии.В случаях, когда удается подойти непосредственно к проблеме связанностивегетативной сексуальной энергии, аффект порождается прежде, чем наступаетпонимание того, о каком, собственно, аффекте идет речь. К этому добавляется идополнительное, автоматическое, без каких-либо усилий появление вспоминания,сначала породившего аффект (как, например, в нашем случае было с воспоминаниемо брате, которого предпочитала мать). Любое указание на этот факт не будетдостаточно настойчивым. Он столь важен, сколь же и типичен. Не воспоминание приопределенных условиях влечет за собой аффект, а концентрация вегетативноговозбуждения и его прорыв воспроизводят воспоминание. Фрейд постоянноподчеркивал, что при анализе приходится иметь дело только с производнымиподсознательного, что подсознательное ведет себя как вещь в себе, то естьявляется на деле непостижимым.

Это утверждение было правильным, но неабсолютным. Мы должны прибавить к нему, что с помощью практиковавшихся тогдаметодов подсознательное можно было исследовать только в его производных, а непостигать в его собственном образе. Сегодня нам удается с помощью прямогодоступа к тому, что связывает вегетативную энергию, постичь подсознательное нев его производных, а в его реальности. Наш пациент черпал ненависть к брату неиз расплывчатых, мало отягощенных аффектами представлений о ненависти к своемубрату, но вел себя так, как должен был бы вести себя в тогдашней ситуации, еслибы ненависти к брату не противостоял страх перед потерей материнской любви.Более того, мы знаем, что существуют детские переживания, которые так никогда ине стали осознанными. Из последующего анализа нашего пациента следует, что хотяон и осознавал зависть к брату на интеллектуальном уровне, но никогда неосознавал степени и интенсивности мобилизованной им ярости. Теперь мы знаем,что действие психического переживания определяется не содержанием переживания,а степенью вегетативной энергии, мобилизуемой этим переживанием. Например, приневрозе навязчивых состояний осознаются даже кровосмесительные желания, но еслиони потеряли аффективное содержание, то есть они фактически неосознанны, таккак их осознание удается лишь на интеллектуальном уровне. На деле это означает,что ликвидация вытеснения не удалась. Чтобы проиллюстрировать сказанное, обратимся к дальнейшимсобытиям в процессе лечения, о котором идет речь.

Чем интенсивнее становились действиялицевых мышц, тем шире распространялось телесное возбуждение, исходившее отгруди и живота, все еще в условиях полной блокады психического осмысления. Попрошествии нескольких недель пациент сообщил, что он во время конвульсий груди,особенно же при их прекращении, чувствовал течение в направлении подчревнойобласти. В эти дни он уходил от своей жены с намерением встретиться с другойженщиной, но союз, к которому он стремился, не складывался, причем больнойвовсе не замечал этого. Только когда я обратил его внимание на данноеобстоятельство, он попытался заинтересоваться им после нескольких безобиднозвучавших объяснений. Можно было ясно видеть, что он подчинен внутреннейблокаде, которая не позволяла действительно аффективно подойти и к устройствуличной жизни. Так как для анализа характера непривычно обсуждать сколь угодноактуальные темы, если больной сам с полной аффек-тивностью не приходит к ихобсуждению, я отложил дело и продолжал следовать линии, которую предписываломне распространение действия лицевых мышц.

Итак, тоническая судорога мускулатуры,ставшей жесткой, как доска, распространялась на грудь и надчревную область.Дело обстояло так, будто при приступах пациента против его воли поднимала сопоры некая внутренняя сила и держала в таком положении. Наблюдалосьневероятное напряжение брюшной стенки и грудной мускулатуры. Прошло довольномного времени, пока я понял, почему не было дальнейшего распространения вниз. Яожидал, что теперь вегетативное возбуждение перейдет с живота на таз, но этогоне произошло. Наступили бурные клонические судороги ножной мускулатуры и оченьсильно возрос коленный рефлекс. К моему крайнему удивлению, пациент сообщил,что он воспринимает судороги ножной мускулатуры как нечто чрезвычайно приятное.При этом я непроизвольно подумал о клонических спазмах у эпилептиков и увидел,что подтверждается моя точка зрения, в соответствии с которой приэпилептических и эпилептиформных мышечных сокращениях речь идет об освобожденииот страха, а оно может восприниматься только как нечто приятное (восприниматьсяс удовольствием).

На протяжении лечения моего больного бывалипериоды, когда я не был вполне уверен, не имею ли дело с настоящей эпилепсией.По меньшей мере внешне приступы, начинавшиеся тонически и иногда разрешавшиесяклоническими явлениями, имели очень мало отличий от эпилептических припадков. Яподчеркиваю, что на этой стадии после примерно трех месяцев лечения былимобилизованы мускулатура головы, груди и надчревной области, равно как и ножнаямускулатура, в особенности коленная и бедренная. Подчревная область и таз былии оставались неподвижными. Неизменным сохранялось расщепление между мышечнымидействиями и их восприятием со стороны Я. Пациент знал о приступе. Он могпонять его значение, но не чувствовал аффекта во время приступа. Главныйвопрос, как и раньше, гласил: что же происходит между приступом и аффектомСтановилось все яснее, что пациент защищался от восприятия целого во всех егодеталях. Мы оба знали, что его Я было оченьосторожным. Осторожность выражалась не только в егопсихической позиции. Она выражалась не только в том, что он в своей любезностии приспособлении к требованиям, выдвигавшимся в процессе труда, всегда доходиллишь до определенной границы и отвергал те или иные требования, если онипереходили определенный предел. Эта лосторожность содержалась и в его мышечнойактивности, будучи, так сказать, дважды закрепленной. Сам пациент описывал ипонимал свое состояние, представляя себя мальчиком, которого преследуетмужчина, желая его избить. При этом он пытался увернуться, испуганно смотрелназад и втягивал ягодицы, чтобы преследователь не добрался до них. На обычноманалитическом языке после такого описания сказали бы: за избиением, конечно,скрывается страх перед гомосексуальным покушением. И действительно, пациент напротяжении года подвергался анализу с помощью толкования симптомов, в ходекоторого постоянно делался вывод о его пассивном гомосексуализме. Само посебе это было правильно, но с точки зрения сегодняшних знаний аналитикуследовало сказать себе, что такое толкование не имело смысла. Ведь мы видим,что в пациенте до сих пор действительно противоречило аффективному постижениюэтого факта — егоосторожность и мышечная связанность энергии, далеко еще неослабленная.

Я начал воздействовать на осторожностьбольного не с психической стороны, как поступал обычно в процессе анализахарактера, а с телесной. Например, я вновь и вновь демонстрировал ему, что хотяон и выражал свою ярость в мышечных действиях, но никогда не продолжал их,никогда не дал на деле со всей силой опуститься сжатому и поднятому кулаку.Несколько раз оказывалось, что в тот момент, когда он хотел грохнуть кулаком покушетке, ярость исчезала. Теперь я сконцентрировал работу на том, что тормозилоосуществление мышечного действия, все время руководствуясь сознанием того, чтоименно в осторожности и выражалось торможение. После нескольких часовинтенсивной работы над ситуацией отпора мышечным действиям пациенту внезапновспомнился эпизод, произошедший с ним на 5-м году жизни. Маленьким мальчиком онжил на скалистом берегу, круто обрывавшемся в море. Он был очень живым ребенкоми раскладывал на берегу костер, с которым играл так самозабвенно, что рисковалсвалиться в воду. Мать появилась в дверях дома, находившегося на расстояниинескольких метров, увидела, что делал сын, испугалась и попыталась увести егосо скал. Она знала о двигательной активности сына, и это ее пугало. Матьприманивала сына к себе дружескими словами и обещаниями сладостей, а когда онпоследовал за ней, то был жестоко избит. Это переживание произвело на негобольшое впечатление, но теперь он понял его связь со своей оборонительнойпозицией по отношению к женщинам и осторожностью, которую проявлял в процесселечения. Но тем самым проблема еще не была решена. Осторожностьсохранилась.

Однажды в промежутке между двумя приступамипациент, страстный любитель ловли форелей, с юмором и очень выразительноописывал удовольствие, которое доставляло это занятие. Он воспроизводилсоответствующие движения, описывал, как видят форель, как забрасывают удочку, ипри этом его лицо приобрело невероятно жадное, почти садистское выражение. Язаметил, что, хотя больной очень точно описывал весь процесс, он опустил однудеталь — момент,когда рыба заглатывает наживку. Я понял связь, о которой шла речь, но увидел,что рассказчик не обратил внимания на этот момент. При использовании обычнойаналитической техники ему сказали бы об этой связи или поощрили бы на сесамостоятельное постижение. Но я был заинтересован в том, чтобы понять причинуотсутствия описания последнего этапа рыбной ловли. Прошло примерно четыренедели до тех пор, пока не случилось следующее: сокращения тела все болееначали терять свой судорожный тонический характер. Меньше стал и клонус, иначали проявляться странные сокращения живота.Они были не новы для меня, так как я видел их и умногих других пациентов, но не в той связи, которая сейчас раскрылась передомной.

Верхняя часть туловища, сокращаясь,двигалась вперед, середина живота оставалась спокойной, а нижняя частьтуловища, сокращаясь, двигалась в направлении, противоположном направлениюдвижения верхней. Во время таких приступов пациент наполовину выпрямлялся,тогда как нижняя часть туловища двигалась кверху. Все происходившеепредставляло собой единое, органическое движение. Были часы, когда такое движение совершалось непрерывно.Чередуясь с этими сокращениями всего тела, в теле, особенно в ногах и животе,наступали ощущения течения, которые он воспринимал как приятные. Положениерта и лица изменялось мало. Во время одного из приступов лицо пациентаприобрело совершенно рыбье выражение. Он сказал, не дожидаясь приглашения, ипрежде, чем я успел обратить его внимание на это; Я чувствую себя какпростейшее, а потом: Я чувствую себя как рыба. Так что же произошло Пациентсвоими телодвижениями изображал бьющуюся, очевидно пойманную, рыбу, не имея ипонятия об этом, не установив связи с помощью ассоциаций. На аналитическомязыке сказали бы: он играл пойманную рыбу. Наличествовали все признаки,позволявшие говорить об этом. Перекошенные и застывшие губы были судорожновытянуты вперед. Тело вздрагивало от плеч до ног. Спина была жесткой, какдоска. Не вполне понятно было на этой фазе положение рук, которые пациент приконвульсиях на протяжении определенного времени простирал вперед, как быобнимая кого-то. Теперь я не помню, обратил ли его внимание на связь с историейо форели или он сам осознал эту связь (что в данном контексте не так уж иважно), но он непосредственно чувствовал ее и нимало не сомневался в том, что он сам был какловцом форели, так и этой форелью.

Pages:     | 1 |   ...   | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 |   ...   | 49 |    Книги по разным темам