Книги, научные публикации Pages:     | 1 |   ...   | 10 | 11 | 12 | 13 |

Федор Раззаков Гибель советского кино 1918Ц1972. Интриги и споры Великому советскому кинематографу посвящается История советского кинематографа неразрывно связана с историей страны. Поэтому если ...

-- [ Страница 12 ] --

В сущности, это было правдой: режиссеров, фильмы которых приносили огромные доходы, на главной киностудии страны было предостаточно (Мосфильм по этой части был безоговорочным лидером). Однако такого талантливого агитпроповца, каким был Кеосаян, в советском кинематографе уже не будет. Плюс изменится само отношение к жанру, и советские истерны в итоге превратятся в типичные стрелялки с одной извилиной. Единственным исключением будет лента Никиты Михалкова Свой среди чужих, чужой среди своих, но этот фильм появится как раз на пике умирания жанра (в 1974 году) и, увы, так и не станет поводом для подражания.

Что касается Эдмонда Кеосаяна, то и он на новом месте работы навсегда забудет про истерны и переключится на создание лирических комедий. Одна из них - Когда наступает сентябрь - в 1977 году даже будет отмечена дипломом Британской академии, соберет еще несколько призов на различных фестивалях (в том числе и на Всесоюзном), однако в прокате достигнет не самых выдающихся результатов: привлечет в кинотеатры чуть меньше 17 миллионов зрителей.

Но вернемся к пленуму СК СССР и докладу А. Караганова.

Разобравшись с Кеосаяном, докладчик добрался и до других известных режиссеров. Цитирую: Критика не имеет права не думать о направлении и максимальном использовании таланта. Почему А.

Кончаловский, начавший свой путь в киноискусстве сильным революционным фильмом ДПервый учительУ, вот уже несколько лет отдает свой талант экранизации классики? Почему А. Салтыков не развил в ДДиректореУ лучшие традиции ДПредседателяУ? Почему П.

Тодоровский, М. Богин, А. Митта сегодня работают хуже, чем несколько лет назад? Ведь мы не можем не мерить их новые работы критериями, какие они сами для себя установили фильмами ДВерностьУ, ДДвоеУ, ДЗвонят, откройте дверьУ.

Что происходит с ними? Задумываются ли они о потерях своих, не ищут ли в искусстве путей полегче, задач попроще?.. И вновь позволю себе небольшую ремарку. Кончаловский после революционного фильма Первый учитель снял не менее революционную (в смысле своего взгляда на советскую деревню) Историю Аси Клячиной, которую цензура признала идеологически вредной и положила на полку. После этого Кончаловский решил больше не рисковать и ушел в нейтральные воды - стал снимать классику.

Знал ли об этом Караганов? Наверняка знал, однако свой вопрос почему то задал.

Другой упомянутый режиссер - Алексей Салтыков - снимал своего Председателя на исходе хрущевской лоттепели, когда власть еще допускала иной взгляд на историю: критический. Во времена Директора дело обстояло уже иначе: тогда большинство острых углов в отечественной истории старались не выпячивать, а сглаживать, дабы не будоражить общество. Отсюда и непохожесть Председателя и Директора (перед последним был еще фильм Бабье царство, который стоял вплотную к Председателю по тематике - речь в нем тоже шла о советской деревне и женщине - председателе колхоза, но дальше от него по традиции).

Кстати, сам Салтыков хорошо обозначил собственное кредо в интервью журналу Советский экран в июле 1971 года (то есть за несколько месяцев до пленума), и этот материал Караганов должен был читать. А сказал режиссер следующее:

Я не считаю себя Дсвободным художникомУ, творящим Дчего душа запроситУ. Я считаю, что состою на службе страны, народа, партии.

Лучше или хуже ты служишь - другой вопрос, но главное - надо созидать. В старину говорили: как перед богом. Так вот, как перед богом, истинно говорю вам: достоин я этого или нет, но я хочу, чтобы за плечами стояло мое Отечество. Во всем, что я делаю. Всегда.

Можно, конечно, заподозрить Салтыкова в лицемерии, в желании понравиться начальству. Однако одно бесспорно: все его фильмы и в самом деле помогали созидать советское государство, воспевали его строителей. И именно этим можно было объяснить то, что врагов у Салтыкова было множество, начиная от родного Мосфильма и заканчивая ЦК КПСС, где созидателей, людей, искренне любящих свое Отечество, с каждым годом становилось все меньше и меньше. И то же пьянство Салтыкова (о чем непрерывно судачили его недоброжелатели), может быть, тем и объяснялось, что он прекрасно видел, куда все идет и чем в итоге может закончиться.

И вновь вернемся к материалам пленума СК СССР.

Другой докладчик - Георгий Капралов - подхватил эстафету из рук Караганова и вновь попенял критикам за то, что они перехвалили последний фильм Алексея Салтыкова Директор (то же самое потом сделали и другие докладчики: А. Красинский, Н. Кладо, что ясно указывало на то, что либеральные критики отнюдь не собираются сдавать свои позиции и мнение верхов, которым творчество Салтыкова нравилось - например, Брежнев от фильма Директор был в восторге, - откровенно игнорируют). Однако закончил свою речь Капралов спичем за здравие партии и народа:

Критика иногда руководствуется не общими интересами народа, не задачами искусства, а выражает свои взгляды по поводу тех или иных фильмов с оглядкой, отмечая, что эта картина сделана маститым, седовласым мастером, а эта - молодым режиссером, а тут надо учесть еще какие-то факторы. Этот поток взаимного амнистирования растет и растет и превращается в то явление, которое и вызвало беспокойство партии тем обстоятельством, что критика до конца своих задач не выполняет и не помогает партии так, как это требуется... Наравне с Салтыковым критике были подвергнуты и другие режиссеры, снимавшие кино почвенно-патриотического направления.

Например, Николай Москаленко и его фильм Журавушка, рассказывающий о нелегкой судьбе простой деревенской женщины, которая, потеряв на войне мужа, теперь в одиночку воспитывала сына.

Фильм стал одним из лидеров проката 1969 года (8-е место), собрав миллионов 200 тысяч зрителей. В защиту фильма выступил критик и главный редактор журнала Искусство кино Евгений Сурков, которого либералы ненавидели практически все без исключения, считая самым яростным защитником партийности (классовости) в советском кинематографе (за это его называли золотым пером партии).

Сошлюсь, к примеру, на слова киноведа-эмигранта Валерия Головского:

Талантливый театральный критик, человек обширных знаний и отличного вкуса, Сурков, однако, посвятил свою жизнь служению режиму. В годы ждановщины работал главным театральным цензором, затем в ДЛитературной газетеУ, позже его поставили главным редактором Главной сценарной редакционной коллегии Госкино. На этой должности он зарекомендовал себя отъявленным ретроградом, гонителем всего, что хоть как-то могло быть опасно для системы. Когда ненависть кинематографистов к Суркову достигла апогея, за многочисленные перегибы и конфликты с мастерами кино его сняли и перебросили на ДИскусство киноУ.

Кино как таковое Суркова мало волновало (другое дело - театр!), и все силы он направлял на то, чтобы соответствовать сегодняшней - а еще лучше завтрашней - линии партии... С этой целью он любил посещать ЦК и Госкино, где в коридорах и кабинетах власть имущих он улавливал носившиеся в воздухе руководящие веяния. Еще один излюбленный способ: улечься на время в кремлевскую больницу. Там можно было и переждать грозу, и - в общении с сильными мира сего - набраться информации, обдумать стратегию и тактику дальнейшей работы... Напоминаю, что слова эти принадлежат деятелю либерального лагеря, человеку, который в 1981 году эмигрирует в США, где вдоволь поизгаляется над партийным советским кинематографом, читая лекции в Институте дипломатической службы Госдепа США.

Но вернемся к материалам пленума СК СССР и, в частности, к выступлению Е. Суркова. Взяв под защиту Журавушку и другие фильмы, снятые с партийных позиций, оратор вступил в спор с критиком Е. Загданским, который высказал идею, которая в те годы активно поддерживалась в либеральном лагере.

Принято считать, что зритель всегда ищет в фильме только моральный образец для подражания, - заявил Загданский. - Это, по моему, узкая и опасная позиция. До определенного возраста подросток действительно стремится к подражанию. Но потом вступает в силу другой закон - человек стремится не повторить кого-то, а проявлять свою личность, свою индивидуальность.

И все кинематографисты в своей работе должны рассчитывать не на подражание, а на повышение сознательности наших людей, на то, чтобы люди поняли, какие новые процессы происходят в обществе, какие новые социальные проблемы возникают, какие новые типы рождаются. А критика порой оценивает фильм лишь с одной точки зрения - годится или не годится он для подражания. Этим мы оказываем плохую услугу нашему обществу.

Возражая против подобного подхода, Сурков заявил следующее:

Я бы предостерег участников пленума от примитивно вульгаризаторских толкований слова ДподражаниеУ. Разве можно выбросить из истории искусства тот факт, что целые поколения жили под знаком Вертера, Онегина, Печорина? Разве можно отбросить тот факт, что Рахметова вспоминали как человека, который оказал огромное влияние на формирование духовного облика людей? Главная проблема нашего искусства связана с необходимостью сформировать в самой жизни те черты, которые представляют для зрителя сейчас значение, связанное с ответами на волнующие их вопросы. И критик, выступающий с партийных позиций, не может оценивать какое бы то ни было произведение искусства, не имея в виду прежде всего проблему его функциональности, проблему воздействия на аудиторию. Он должен организовывать это воздействие, должен ясно видеть, в какой идеологический контекст вписывается данное произведение.

В ходе этого спора всплыла другая серьезная проблема: кассовое кино и отношение к ней критики. Ситуация в этой сфере сложилась такая, что подавляющая часть критиков обходила своим вниманием большинство кассовых фильмов отечественного и зарубежного производства, считая их пустым времяпрепровождением. Зритель, который любил смотреть, к примеру, индийское кино, таких критиков откровенно раздражал. Ведь он, по их мнению, тратил деньги и время на просмотр примитивных произведений, вместо того чтобы потратить их на более содержательное искусство. Чтобы понять, каковы были вкусовые пристрастия большинства советских кинозрителей, приведу следующий пример.

В 30-тысячном казахском городе Темиртау в середине 60-х годов была создана опорная база ЦК ВЛКСМ по эстетическому воспитанию молодежи. Сотрудники этой базы решили выяснить уровень подготовленности молодежного населения города к восприятию искусства и провели исследование, какие фильмы в местных кинотеатрах посещаются активнее всего. Получилась следующая картина. При 310 местах в зрительном зале индийская мелодрама Ганга и Джамна за четыре дня собрала 14 тысяч человек, а шедший ранее Гамлет увидели 258 зрителей;

Председатель за три дня показа собрал 3611 человек, а индийская мелодрама Цветок в пыли снова собирает почти все взрослое население города - около двенадцати тысяч человек.

Темиртауский эксперимент можно было провести в любом другом городе СССР, и результат оказался бы тем же: развлекательное кино уверенно победило бы интеллектуальное. Те же индийские фильмы всегда пользовались повышенным вниманием у советского зрителя. Это началось еще с середины 50-х годов, с фильмов Раджа Капура Бродяга, Под покровом ночи, Господин 420 и др. Достаточно простые по своей драматургии, но очень сентиментальные и музыкальные, эти фильмы мгновенно завоевывали симпатии миллионов людей, принося огромные прибыли государству (иная индийская лента покрывала затраты сразу на три десятка второразрядных советских фильмов). Поэтому практически каждый год один-два новых индийских фильма обязательно выходили в советский прокат, вдобавок повторно выпускалось и несколько старых.

Критика обычно редко снисходила до того, чтобы рецензировать подобные картины. По сути, она находилась между молотом и наковальней: зная, какое важное значение имели эти фильмы для казны, критики опасались писать о них плохо, а писать хорошо им было еще страшнее, поскольку в таком случае их бы подняли на смех коллеги по критическому цеху. Плюс нелюбовь к власти связывала руки критикам сильнее любых веревок. Ведь когда в начале 60-х годов власть разрешала прокату закупать так называемое прогрессивное кино (в основном итальянское), от желающих писать о нем не было отбоя. Но потом это дело прикрыли, поскольку прокат понес серьезные убытки - подавляющая часть населения СССР не хотела смотреть зарубежную заумь.

Такова была объективная реальность, и сетования современных киноведов вроде А. Брагинского и О. Коновалова по этому поводу лично я считаю неуместными. К примеру, они пишут: От советского зрителя отсекалось почти все, что разрушало миф о французском фильме, предназначенном для легкого отдохновения. Оттого даже творчество любимых актеров представлялось неадекватно. Марэ был известен как герой авантюрных фильмов, а не элитарных лент Кокто. Бельмондо - как герой ДполицейскихУ триллеров, а не Дновой волныУ. Ален Делон повсеместно воспринимался как сладкий красавчик - меж тем мировую известность он получил не благодаря фильму ДИскатели приключенийУ, а у Лукино Висконти, Микеланджело Антониони (к счастью, ДРокко и его братьяУ и ДЗатмениеУ все-таки попали на наши экраны), Джозефа Лоузи, Мельвиля, Клемана. Марина Влади была популярна благодаря ДКолдуньеУ (фильма ДДве или три вещи, которые я знаю о нейУ Жана Люка Годара, конечно, не было в прокате). Мы не видели лучших лент с Жанной Моро (ДЖюль и ДжимУ, ДДневник горничнойУ). Отечественный зритель долго будет воспринимать Катрин Денев как холодную кинодиву и удивляться, отчего звезду заносит к Караксу или Ларсу фон Триеру.

А ведь актриса прославилась именно в ролях, пронизанных психопатологическим подтекстом, - для зрителя же, не видевшего фильмов Романа Поланского, Луиса Бунюэля, Марко Феррери, она оставалась лирической героиней упрощенно прочитанных картин ДШербурские зонтикиУ и ДМайерлингаУ... На мой взгляд, массовый советский зритель абсолютно не страдал от того, что Жан Марэ был известен ему прежде всего по приключенческим фильмам жанра плаща и шпаги, а не как герой элитарных фильмов Жана Кокто. Что Катрин Денев ассоциировалась у него с героиней из музыкальной мелодрамы Шербурские зонтики, а не как героиня триллера Романа Поланского с выразительным названием Отвращение. В конце концов, советский зритель хотя бы знал французских актеров по этим ролям. А вот каких советских актеров (или режиссеров) знал массовый французский кинозритель? Ему-то вообще был закрыт доступ к советскому кинематографу, поскольку в широком прокате наши фильмы во Франции хоть и демонстрировались, но крайне редко. Поэтому если советский зритель мог легко отличить Алена Делона от Жана-Поля Бельмондо, а Катрин Денев от Марины Влади, то французский не только не отличал, но вообще не ведал, кто такой, к примеру, Михаил Жаров или Николай Рыбников, Андрей Миронов или Юрий Никулин, Нонна Мордюкова или Алла Ларионова.

Наконец, советская элитарная публика из числа кинематографистов всегда могла приобщиться к творчеству не любимых советским прокатом западных режиссеров: для этого существовал Госфильмофонд, куда поступало большинство из их картин, а также специальные просмотры в Доме кино. Остальным советским гражданам показывали фильмы режиссеров из разряда массовых, поскольку это было выгодно по всем позициям: приносило фантастические доходы плюс развлекало людей, отвлекая их от многочисленных бытовых проблем. Так, в начале 70-х годов это были в основном французские комедии с неподражаемым комиком Луи де Фюнесом (только в одном 1971 году их вышло сразу четыре: Большая прогулка, Маленький купальщик, Замороженный и Господин Крюшо в Нью-Йорке) и двухсерийные индийские мелодрамы (после того как в 1970 - годах на линдийском фронте было затишье, в 1972 году их выйдет сразу семь: три старых (Хамраз, Сангам, Бродяга) и четыре новых (Рам и Шиам, Мое имя - клоун, Преданность, Сын прокурора).

Отметим, что индийские ленты будут пользоваться у широкого зрителя чуть большим успехом, чем ленты с участием де Фюнеса. Так, лидерами посещаемости в представленном списке станут фильмы:

Преданность (47 миллионов 400 тысяч зрителей), Сын прокурора (45 миллионов 500 тысяч) и Хамраз (42 миллиона 400 тысяч), в то время как упомянутые фильмы с де Фюнесом едва перемахнут 30 миллионную отметку. А до этого в лидерах среди картин индийского производства значились уже упоминаемый Бродяга (прокат года), собравший на своих сеансах 63 миллиона 700 тысяч человек;

Материнская любовь - 52 миллиона 100 тысяч в 1969 году;

Цветок и камень - 46 миллионов 400 тысяч в 1970 году;

Любовь в Кашмире - 40 миллионов 600 тысяч в 1969 году;

Четыре сердца, четыре дороги - 39 миллионов 800 тысяч в 1962 году.

Из фильмов с участием Луи де Фюнеса самыми посещаемыми в СССР станут уже упоминаемые две серии про Фантомаса: Фантомас (45 миллионов 500 тысяч) и Фантомас разбушевался (44 миллиона тысяч), а чуть позже (в 1978-м) к этому списку добавится лента Жандарм женится (41 миллион 800 тысяч).

Но вернемся к материалам пленума, посвященного кинокритике.

На тревожное расхождение между вкусами зрителей и пристрастиями критики обратил внимание на пленуме главный редактор журнала Советский экран Дмитрий Писаревский. Он привел некоторые цифры, свидетельствующие об увлечении части зрителей такими индийскими фильмами, как Сангам, Материнская любовь, Любовь в Кашмире, и сказал следующее:

Нужно ли разобраться в этом явлении? Вероятно, нужно.

Я призываю в союзники Пушкина. Он писал: ДСкажут, что критика должна единственно заниматься произведениями, имеющими видимое достоинство. Не думаю. Иное произведение само по себе ничтожно, но замечательно по своему успеху или влиянию и в сем отношении нравственные наблюдения выше наблюдений литературныхУ.

Нравственные наблюдения ни в коем случае не должны ускользать от внимания критиков. Мы же порой слишком уж сосредотачиваемся на наблюдениях литературных (в нашем случае - кинематографических).

Показателен в этом смысле пример фильмов Опасные гастроли, Чудный характер и Каждый вечер в 11. Как известно, эти фильмы были оценены в печати как крупная неудача. Саму оценку вряд ли нужно оспаривать. Однако, как справедливо заметил в своем докладе А.

Караганов, в критической суете и шуме не заметили, что критика этих фильмов свелась к фельетонным насмешкам и более или менее остроумным рецензентским сарказмам... Но проблему этих фильмов фельетонами исчерпать нельзя. Ведь в подобных фильмах проявляются вполне определенные представления о красоте, интеллигентности, морали, о границах искусства и его задачах. Представления эти свойственны и части зрителей, отнюдь не малочисленной, - названные фильмы имеют свою аудиторию, своих поклонников и защитников.

Взятые в совокупности - от замысла и его воплощения до восприятия зрителем, - эти фильмы представляют собой некий феномен социальной психологии... Рассуждения Писаревского поддержал и продолжил актер Евгений Матвеев. Вспомнив, каким успехом пользовался у зрителей фильм с его участием Родная кровь (в прокате 1964 года он занял 4-е место, собрав 34 миллиона 940 тысяч зрителей), оратор отметил, что критика, которая тоже хвалила картину, в то же время забыла написать, что это была мелодрама. Тем самым критика закрыла глаза на то, что успех фильма во многом объяснялся самой природой жанра. Мелодрама в глазах критиков - слово оскорбительное, даже ругательное, - отметил Матвеев.

Добавим от себя, что не только мелодрама, но и комедия.

Например, Леонида Гайдая большинство кинокритиков за большого режиссера вообще не держало, считая, что он занимается тем, что потрафляет примитивным вкусам массового зрителя. Но, как уже отмечалось ранее, эта нелюбовь проистекала из нескольких причин: во первых, из-за того, что в фильмах Гайдая не было явных фиг, так любимых либералами, и во-вторых - Гайдаю просто мстили за то, что он умудряется одновременно быть любимым и народом, и властью. Однако из-за этой нелюбви ни один (!) фильм Гайдая не будет отмечен призами на Всесоюзных кинофестивалях. А ведь во многом именно благодаря фильмам Гайдая в СССР существовало лавторское кино, представленное такими режиссерами, как А. Тарковский, С. Параджанов и др.: будучи убыточным, это кино субсидировалось из тех баснословных средств, которые приносили бюджету именно фильмы Леонида Гайдая.

Отмечу, что нелюбовь яйцеголовых либералов к развлекательному кинематографу имела несколько причин. Однако главным было то, что он перекрывал дорогу проблемному кинематографу, за который либералы всегда голосовали обеими руками, поскольку только оно могло дать им шанс критиковать существующую власть. В годы горбачевской перестройки победа придет-таки на улицу либералов: дорвавшись до власти, они резко сократят количество развлекухи, завалив страну проблемным кинематографом, но в основном из разряда чернухи. Что из этого получится, мы с вами знаем: ничего хорошего.

После развала СССР то же индийское кино практически исчезнет с российских экранов (как и сам жанр сентиментальной мелодрамы), а ему на смену придет не только отечественная чернуха, но и агрессивный Голливуд. Из этого тоже ничего хорошего не выйдет. Известный кинорежиссер Отар Иоселиани по этому поводу грустно заметит:

Голливуд даже хуже индийского кинематографа, который хотя бы делается для многомиллионного народа, любящего мечтать о красоте и благополучном разрешении самых ужасных драм. Голливуд настолько перевоспитал зрителя во всем мире, что места настоящему кинематографу осталось очень, очень мало.

Запоздалое постановление Пленум по вопросам критики стал последним в карьере Алексея Романова на посту председателя Госкино. В августе 1972 года на его место был назначен Филипп Ермаш.

Новый руководитель советской кинематографии имел к этой отрасли давнее отношение: с 1962 года Ермаш начал работать в ЦК КПСС, в секторе кино Отдела культуры. Через несколько лет он уже возглавил этот сектор, а еще через некоторое время стал заместителем заведующего Отдела культуры. Так что всю киношную кухню он знал изнутри. Однако не только это стало поводом к тому, чтобы именно его назначить на пост главы Госкино. Решающим фактором в этом возвышении стало то, что покровителем Ермаша был не кто иной, как член Политбюро Андрей Кириленко, который в начале 70-х годов приобретал большой вес в высших кругах советского руководства.

В 1955Ц1962 годах Ермаш работал под его началом в Свердловском обкоме КПСС (Кириленко был там 1-м секретарем), и, когда Кириленко перевели на работу в Москву, он тут же вызвал туда и Ермаша. И все последующие годы помогал ему в его продвижениях по ступеням карьерной лестницы.

Назначение Ермаша стало ответом руководства страны на те процессы, что происходили в недрах политической власти. А там происходило следующее. После того как на рубеже 60-х годов брежневское руководство зачистило либералов, прошло почти три года. И политическая линия Кремля изменила вектор развития - был взят курс на сближение с Западом, на разрядку (детант по-западному).

Причем это стало возможным благодаря согласию обоих лагерей - как державного, так и либерального, каждый из которых имел свои интересы в разрядке.

Державники видели в ней возможность расширить влияние Советского Союза на третий мир, либералы - возможность пробить новые бреши в железном занавесе. Однако, поскольку либералам в этом процессе отводилась весьма существенная роль (они должны были стать своеобразным мостиком между Кремлем и западной интеллигенцией), властям пришлось в общении с ними сменить кнут на пряник. В отношениях с кинематографистами таким шагом стало назначение председателем Госкино Ермаша, который за годы работы в Отделе культуры ЦК завоевал в кругах интеллигенции звание пусть умеренного, но либерала.

Назначению Ермаша предшествовал ряд событий, которые многими были восприняты как уступка либералам. Так, за полгода до смены руководства в Госкино после пятилетнего запрета на всесоюзный экран был выпущен многострадальный фильм Андрея Тарковского Андрей Рублев (на Запад он был выпущен, как мы помним, чуть раньше).

Правда, нашлись люди, которые связали это событие не с уступкой либералам, а с международной ситуацией - с обострением советско китайских отношений. Как отмечал в те дни с другого берега (из Парижа) журналист Михаил Геллер:

Есть в этом фильме одна деталь - цвет кожи тех, кто убивает русских людей, - желтый. У Тарковского это татары. Было бы величайшей несправедливостью с моей стороны сводить ДАндрея РублеваУ к борьбе с желтой опасностью, но несомненно, что именно этим объясняется появление фильма на экране. И приходится лишь удивляться недоумению московского корреспондента газеты ДМондУ, восклицающего: ДНикто не знает, почему фильм Тарковского ДАндрей РублевУ после пятилетнего ожидания вышел на московские экраныУ.

Руководители советской пропаганды отлично знают. Они пришли, видимо, к выводу, что сцены разгрома татарами русской церкви, убийства русских и т. п. заслонят все другое, что есть в фильме... Еще одним событием стал выход в свет постановления ЦК КПСС о Мерах по дальнейшему развитию советской кинематографии. Того самого документа, который мариновался в недрах ЦК аж с 1968 года!

Однако за минувшие пять лет в мире много чего изменилось, поэтому первый вариант постановления и последний (тот, что увидел свет) имели существенные различия. Главным же было то, что оно утратило былую жесткость формулировок и оценок, превратившись в некий безликий и умиротворительный документ из разряда ли нашим, и вашим.

Постановление было опубликовано 22 августа 1972 года в газете Правда в сжатом виде, и я позволю себе привести лишь некоторые отрывки из него:

ЦК КПСС принял постановление ДО мерах по дальнейшему развитию советской кинематографииУ. В нем отмечается возросшее значение советской кинематографии в деле коммунистического строительства, формировании мировоззрения, нравственных убеждений и эстетических вкусов советских людей. За последние годы создан ряд фильмов, в которых продолжена работа над воплощением революционной тематики, показана самоотверженная борьба трудящихся масс за победу и укрепление социалистического общественного строя...

Вместе с тем ЦК КПСС считает, что имеющиеся возможности для развития советской кинематографии используются недостаточно активно, ее уровень еще не соответствует требованиям, выдвинутым ХХIV съездом партии.

На экран нередко выходят фильмы, не отвечающие идейно эстетическим критериям советского искусства и возросшим запросам зрителя. Кинематографу недостает глубины в художественном отображении важнейших процессов современности. Не все делается для того, чтобы показать экономические, общественные и культурные преобразования, осуществляемые советским народом под руководством партии, запечатлеть важные социальные изменения, происходящие в жизни рабочего класса, колхозного крестьянства и интеллигенции, борьбу партии и народа за органическое соединение достижений научно-технической революции с преимуществами социалистического строя.

Не используются в полной мере возможности кинематографа для усиления интернационального и патриотического воспитания трудящихся, для всестороннего отображения процессов расцвета и сближения социалистических наций, укрепления братской дружбы народов СССР.

Некоторым кинофильмам не хватает идейной целеустремленности, четкого классового подхода к раскрытию явлений общественной жизни.

Вместо правдивого показа жизни с позиций ленинской партийности в таких произведениях дается поверхностное, одностороннее, а порой и неверное истолкование событий и фактов. Имели место попытки некритического заимствования приемов зарубежного кинематографа, чуждых искусству социалистического реализма.

Многие кинематографисты не используют всего богатства художественных средств для создания впечатляющего образа нашего современника, живущего в условиях развитого социалистического общества. На экране редко появляются герои, которые привлекали бы цельностью характера, человеческим обаянием, преданностью коммунистическим идеалам. В то же время преувеличенное внимание уделяется персонажам, лишенным глубоких общественных интересов и твердых моральных устоев.

Не получила должного развития художественная кинопублицистика. Почти не создаются фильмы по острым идейно политическим вопросам классовой борьбы на международной арене.

Мало выпускается увлекательных, художественно полноценных фильмов для детей и юношества, воспитывающих подрастающее поколение на революционных, боевых и трудовых традициях советского народа, на принципах коммунистической нравственности.

ЦК КПСС отметил, что Комитет по кинематографии при Совете Министров СССР слабо осуществлял государственное руководство развитием киноискусства в стране, не обеспечил целенаправленной репертуарной политики, не проявлял должной требовательности и взыскательности, в ряде случаев подходил к оценке выпускаемых фильмов с заниженными идейно-художественными критериями. Нередко к производству принимались заведомо неполноценные сценарии, постановка фильмов поручалась режиссерам, не обладающим необходимой профессиональной подготовкой. Не применялись с должной эффективностью меры морального и материального стимулирования для создания произведений высокого качества.

Союз кинематографистов не использует всех возможностей для повышения уровня советского киноискусства. Союз должен проявлять постоянную заботу об идейно-эстетической направленности творчества работников кино. С большей мерой ответственности заниматься проблемами роста их профессионального мастерства, углубленного изучения ими жизни...

Киноискусство призвано активно способствовать формированию у широчайших масс марксистско-ленинского мировоззрения, воспитанию людей в духе беззаветной преданности нашей многонациональной социалистической Родине, советского патриотизма и социалистического интернационализма, утверждению коммунистических нравственных принципов, непримиримого отношения к буржуазной идеологии и морали, мелкобуржуазным пережиткам, ко всему, что мешает нашему продвижению вперед. Почетный долг режиссеров, сценаристов, операторов, актеров, всех деятелей кино - создавать высокохудожественные, разнообразные по тематике, жанрам и стилям кинопроизведения, развивающие лучшие традиции искусства социалистического реализма...

В произведениях кино следует глубоко запечатлеть героический путь, пройденный советским народом под руководством КПСС, свершения современного этапа коммунистического строительства, неуклонное упрочение морально-политического единства нашего общества;

больше внимания уделять отображению труда и подвигов советского человека, его богатого внутреннего мира, утверждению идейных и нравственных ценностей нашего общества, советского образа жизни...

Важная задача кинематографистов - активно влиять на идейно нравственное становление и всестроннее развитие юных граждан нашей страны, воспитывать в них благородные чувства любви к социалистической Родине, преданности делу Коммунистической партии, непримиримости к врагам социализма, силам реакции и агрессии.

Создавать полноценные произведения, помогающие формированию поколений людей, способных приумножить завоевания социализма, героические достижения партии и народа, успешно строить коммунистическое общество...

Подчеркнув значение сценария как основы произведений киноискусства, во многом определяющей их идейную и художественную ценность, ЦК КПСС предложил Госкино СССР обеспечить коренное улучшение сценарного дела. В этих целях ввести в практику перспективное планирование производства фильмов, предусматривая основные тематические направления, жанровое разнообразие, а также наиболее целесообразную занятость творческих работников;

предоставить Госкино СССР право ежегодно осуществлять 15 - государственных заказов ведущим мастерам советского кино с целью создания значительных произведений, посвященных важнейшим проблемам современности и героической истории советского народа;

образовать Центральную сценарную студию;

более активно привлекать для написания сценариев талантливых литераторов, систематически проводить сценарные конкурсы, обеспечить публикацию лучших произведений кинодраматургии...

ЦК КПСС рекомендовал Союзу кинематографистов СССР улучшить воспитание творческих кадров, способствовать повышению у них чувства ответственности за свой труд, направлять внимание мастеров экрана на актуальные проблемы коммунистического строительства. Союз кинематографистов призван систематически обсуждать коренные вопросы киноискусства, поддерживать все подлинно новаторское, талантливое, подвергая принципиальной критике неверные тенденции и слабые произведения... Повторюсь, что в первоначальном варианте постановление было куда жестче: в нем назывались конкретные имена режиссеров и фильмы, которые олицетворяли собой те самые неверные тенденции в советском кинематографе, о которых говорилось в постановлении.

Однако в итоге от этой жесткости ничего не осталось, в результате чего документ получился весьма обтекаемым, вполне в духе того времени, которое наступало в стране - позднее его назовут застоем. Поэтому подавляющая часть кинематографистов встретила этот документ в общем-то спокойно, без какого-либо ажиотажа. Все эти слова о формировании у широчайших масс марксистско-ленинского мировоззрения и воспитании людей в духе советского патриотизма для многих кинематографистов были как пустой звук, поскольку о каком воспитании патриотизма кинематографистами могла идти речь, если большой процент деятелей кино при слове патриотизм готов был, образно говоря, схватиться за маузер.

Короче, по-разному они понимали это слово: одни, к примеру, в патриоты записывали Алексея Германа с его запрещенным фильмом Проверки на дорогах, другие - Юрия Озерова с его эпопеей Освобождение. И водораздел между двумя этими группами стал уже настолько огромным, что преодолеть его не могло даже сто подобных постановлений.

Тем временем в октябре 1972 года в Москве был собран III Пленум правления Союза кинематографистов СССР. В выступлениях большинства делегатов сквозило беспокойство по поводу ситуации, сложившейся в кинематографе, причем формулировки были вполне конкретными, а не обтекаемыми, как это было в постановлении. Чтобы читателю стало понятно, о чем идет речь, приведу несколько отрывков из выступлений участников пленума, взятых из материала, опубликованного в журнале Советский экран.

Современная тема всегда определяла ход развития нашего кино, и сейчас она продолжает занимать ведущее место, - отметил в своем докладе первый секретарь правления Союза кинематографистов СССР Л.

Кулиджанов. - Но сколько среди выпускаемых фильмов таких, которые не оставляют следа в сердцах и в памяти зрителей, скользят по поверхности явлений без глубокого постижения кардинальных экономических, социальных, культурных преобразований, происходящих сейчас во всех областях жизни советского общества!

Взять хотя бы тему рабочего класса. Появился ли хоть один фильм, о котором можно было бы сказать: в нем наконец-то встает в полный рост образ советского рабочего человека, который по своему общественному и нравственному облику соответствовал бы портрету, нарисованному Л. И. Брежневым в речи на съезде профсоюзов?

Докладчик напоминает о провале, который постиг наши художественные фильмы о рабочем классе в рабочей аудитории на Горьковском фестивале, состоявшемся в начале этого года. Он подробно останавливается на недостатках таких картин, как Седьмое небо, Нюркина жизнь, Если ты мужчина..., У нас на заводе. Главный из недостатков заключается в том, что рабочая тема часто подменяется изображением спецовок, а конфликты сводятся к семейным мелодрамам.

Не можем мы, к сожалению, похвастать и серьезными достижениями в области колхозной тематики.

Редко появляются на экране герои, которые привлекли бы цельностью характера, человеческим обаянием, преданностью коммунистическим идеалам. Именно в создании такого характера главное достоинство фильма Укрощение огня.

На примере неудавшегося фильма Озарение Л. Кулиджанов показал бесплодность попыток изобразить характер советского человека с помощью формальных приемов, заимствованных у иных западных режиссеров...

Первый секретарь правления СК СССР говорил об историко революционных фильмах, в частности об опасности скатывания к бездумному приключенчеству, о необходимости возрождения историко патриотического фильма на новой, современной основе...

Режиссер Т. Левчук (Украина) с горечью говорит об отставании кино от дел народных, рассказывает о встречах с тружениками полей, на которых приходилось краснеть, когда речь заходила о фильмах Долгие проводы или Зозуля с дипломом. Появление подобных лент поистине трудно объяснить. Пришло время положить конец мелким, ненужным темам...

Московский кинодраматург Даниил Храбровицкий обеспокоен тем, что интерес зрителей к кино падает оттого, что удачи порою тонут в потоке серых произведений...

Естественно беспокойство артиста А. Баталова, который отмечает, что для некоторых актеров кино стало лотхожим промыслом, так как на студиях нет достаточно серьезного отношения к актерскому труду...

Писатель, секретарь Союза кинематографистов Киргизии Чингиз Айтматов выступил против дидактического, резонерского кинематографа, который является сегодня листорическим анахронизмом и тормозом на пути развития подлинного искусства.

Только полнокровные художественные образы, сложные жизненные ситуации могут оказать воздействие на зрителей, стать поводом для зрелых размышлений и глубоких переживаний. Примитивные ленты, рассчитанные на прямое подражание поступкам героев, оставляют зрителей равнодушными. Говоря об опасности стандартизации образа современника, Ч. Айтматов призвал отражать на экране духовное богатство и многомерность жизни, создавать многогранные образы советских людей - с поисками, исканиями, присущими духовно развитой личности...

Режиссер Сергей Герасимов ставит в своем выступлении вопрос о глубоком изучении запросов зрителя.

Если зрительный зал пустует, то самый добрый по замыслу фильм оказывается не более чем холостым выстрелом. Однако кассовые сборы не являются абсолютным показателем художественной ценности произведения. Речь идет прежде всего о тех духовных ценностях, которые уносит зритель после просмотра. Настоящее искусство всегда учило и учит. Художник-гуманист должен дать зрителям импульс к нравственному возвышению. Он должен ответить на вопрос пусть не всегда осознанный, но постоянно обращенный к искусству: как жить лучше, содержательнее, духовно богаче?.. Судя по всему, Герасимов не случайно затронул эту тему. Еще совсем недавно, каких-нибудь десять лет назад он сам входил в число самых кассовых режиссеров советского кинематографа. Его фильм Молодая гвардия в 1948 году стал лидером проката, собрав свыше миллионов зрителей, а десять лет спустя другая его картина, Тихий Дон, собрала уже 47 миллионов, вновь взяв 1-е место. Удачно начались для Герасимова и 60-е: в 1962 году фильм Люди и звери собрал более чем 40-миллионную аудиторию и стал третьим в списке самых кассовых картин того года. Но затем касса отвернулась от мэтра, и его следующие картины, несмотря на всю актуальность проблем, затрагиваемых в них, собирали уже меньшее количество зрителей. Так, Журналист (1967) занял всего лишь 18-е место (27 миллионов тысяч зрителей), У озера (1970) и вовсе не вошел в двадцатку ( миллионов 900 тысяч). Что касается нового фильма Герасимова Любить человека (1972), то он улучшит кассовые показатели режиссера (12-е место;

32 миллиона 200 тысяч зрителей), однако случится это через несколько месяцев после пленума, о чем Герасимов, естественно, пока не знает.

Отметим, что несмотря на антикоммерческую сущность советского кинематографа, проблема кассовости была в нем одной из важнейших.

Ведь кино в СССР вот уже почти полвека приносило государству не только идеологический, но и значительный финансовый доход, который уступал разве что водочному производству. Вот как это описывает Б.

Павленок:

Система кино представляла собой почти идеальную производственно-экономическую структуру. Главной чертой было единство производства и реализации - мы сами изготовляли товар и сами продавали его кинотеатрам через систему проката. В стране было примерно 130 тысяч киноустановок, начиная с крупных кинотеатров (около 500) и всякого рода ведомственных киноустановок и заканчивая принадлежащими профсоюзам, морскому флоту, а также сельскими и городскими кинопередвижками. Билет на один сеанс стоил в среднем 20Ц25 копеек (от 5 копеек для детей и 60 - на широкоформатный фильм в крупном кинотеатре). Сеансы за год посещало почти 5 миллиардов зрителей, оставляя в кассах более 1 миллиарда рублей, большую половину из которых поглощал государственный налог. Производство фильмов велось за счет банковского кредита. На эти цели Министерство финансов выделяло ежегодный лимит в 90Ц100 миллионов рублей (на сколько удавалось уговорить Госплан и Минфин в зависимости от сложности постановок картины). В пределах этой суммы я мог выделить на производство фильма и 350 тысяч, и миллион, согласовав только с собственным министром... Как мы помним, львиную долю прибыли кинематографу приносили несколько ведущих киностудий страны (Мосфильм, Ленфильм, киностудия имени Горького), а большинство остальных, по сути, жили на эти деньги. Естественно, в подобной ситуации киношное руководство ценило прежде всего тех режиссеров, которые делали кассу, а к остальным относилось как к балласту. Особенно доставалось режиссерам-штучникам - представителям авторского кинематографа вроде Киры Муратовой (ее последний фильм Долгие проводы критиковал на пленуме Тимофей Левчук) или Сергея Параджанова. Еще весной 1969 года советник председателя Госкино М. Блейман, касаясь этой темы, ставил в одной из докладных записок вопрос ребром.

Цитирую:

Нужно решить принципиально и окончательно, может ли наша кинематография быть столь щедрой, чтобы ставить картины столь индивидуального стиля, как стиль Параджанова. Если не нужно - нужно прямо об этом сказать, т. е. заявить, что Параджанову не найдется места в системе нашей кинематографии.

Думаю, что мы сами этот вопрос не решим. И я бы придал вопросу о постановке фильма Параджановым большое общественное значение (речь идет о фильме Цвет граната. - Ф. Р.). Я бы обсудил этот вопрос принципиально, в Союзе кинематографистов, даже в Отделе культуры ЦК... Вопрос стоит так - работать Параджанову или не работать? Творчество Параджанова давно раздражало киношное начальство, однако не по причине какой-то идеологической вредности, а в силу своей формы - слишком усложненной для восприятия рядовым зрителем.

Из-за этого фильмы Параджанова неизменно проваливались в прокате, принося одни убытки. Однако руководство Госкино, даже несмотря на свою нелюбовь к подобному искусству, продолжало субсидировать фильмы этого режиссера. И после письма Блеймана фильм Цвет граната, хотя и не был принят к выпуску на всесоюзный экран, однако был разрешен к выпуску в Армении с числом копий в 143 штуки.

Естественно, сам режиссер считал это дискриминацией, что вполне понятно: какой творец согласится с подобным отношением к своему творчеству.

Несколько иным было отношение к Андрею Тарковскому. Учитывая пристальный интерес к нему за рубежом и отдавая дань его таланту, руководство советской кинематографии в самом начале 70-х годов сняло запрет с его режиссерской деятельности и после почти пяти лет простоя разрешило ему запуститься с фильмом Солярис по Станиславу Лему.

Причем, прекрасно понимая, что фильм вряд ли себя окупит (тот и в самом деле едва перевалит за необходимую для оправдания вложенных затрат планку в 10 миллионов зрителей), киношное руководство выделило режиссеру приличные деньги на постановку (одна грандиозная декорация космического корабля съест чуть ли не половину бюджета и будет долго шокировать работников Мосфильма, которые специально приходили в павильон к Тарковскому, чтобы собственными глазами лицезреть это чудище).

Кстати, на октябрьском пленуме именно Тарковский выразил беспокойство по поводу того места в постановлении ЦК КПСС о кинематографе, где речь шла о переходе на договорную систему работы между режиссером и студией. Видимо, он почувствовал в этом опасность для режиссеров подобных себе, поскольку это положение предоставляло руководствам студий узаконенный шанс дискриминировать постановщиков из разряда некассовых. Тарковский отметил, что отныне съемочные группы станут менее стабильными, что было верно:

какой осветитель или монтажер захочет работать в съемочной группе, которая сидит без премиальных. Кроме этого, режиссер предложил разрешить авторам фильма участвовать в его последующей жизни на экране, в пропаганде, прокате (Тарковский считал, что его фильмы намеренно дискриминируются киношным начальством, из-за чего они и проваливаются в прокате).

Как видим, в выступлениях участников пленума (а я привел лишь небольшую их часть) было много остроты, желания изменить жизнь в кинематографе в лучшую сторону. Другое дело, искренними ли были эти выступления, верили ли сами докладчики в то, что существует возможность что-либо изменить. И верил ли сам безымянный автор материала в журнале в свои слова, которыми он завершал репортаж:

Пленум прежде всего показал идейное единство, полную сплоченность мастеров кино вокруг партии. Каждое положение этого важного партийного документа воспринято верно и, главное, активно:

старые и молодые мастера кино, представители всех кинопрофессий, посланцы всех студий страны согласны до конца с критикой в их адрес и полны желания добиться решительного творческого подъема в кинематографии... Увы, но все это осталось на уровне деклараций. Ни о каком единстве в кинематографических рядах речь уже давно идти не могла:

там царили клановость, групповщина. Впрочем, они царили там всегда, однако в 70-е годы все это расцвело самым пышным цветом. Вот как об этом вспоминает очевидец - зампред Госкино Борис Павленок:

Переехав в столицу (это случилось в 1970 году. - Ф. Р.), я не только лишился друзей, но и вообще попал в другую творческую атмосферу. Кланы, группы и группочки, салоны элиты образовывались по пристрастиям и интересам. Но я не мог примкнуть ни к одному из них, чтобы не попасть в зависимость, и, будучи веселым и общительным на службе, за пределами ее жил этаким бобылем. Отношения между творческими работниками и партийным руководством складывались весьма необычным образом. Режиссура относилась к нам, представляющим идеологическую структуру в государственном руководстве, в лучшем случае пренебрежительно, а то и презрительно, считая неспособными постичь тайны искусства, зацикленными на партийных догмах. Наиболее образно высказался лоб эстетическом отношении искусства к действительности известный режиссер Эльдар Рязанов. В речи на пленуме Союза кинематографистов он так сформулировал творческое кредо:

- Все мы - айсберги и видны на поверхности лишь в одной седьмой части, а что думаем на самом деле, этого никто не знает.

И дальше следовали рассуждения о том насилии, которое, руководствуясь принципом партийности искусства, начальство совершает над творческими работниками. Особо жестокой критике подверглась практика приемки фильмов, требования поправок и т. д.

Меня, в общем, не удивило то, что наружу был вытащен призыв к свободе творчества и отвержению партийного руководства искусством.

Об этом толковали за рюмкой чая и без оной на всех кухонных посиделках. Поразило, что, признаваясь в собственном двоедушии и жи, Рязанов облил грязью всех творческих работников, и никто из присутствующих на пленуме не пытался даже отереть лицо. Но я-то знал немало ребят, искренне верящих в то, что они утверждали своим творчеством. Были и приспособленцы - люди с двойной моралью. Я не мог не выступить против и, хотя получил немало аплодисментов, думаю, также немало приобрел врагов... Единство творческой интеллигенции подрывала и еврейская иммиграция, которая с каждым годом увеличивалась (в 1970 году из СССР уехало 13 тысяч 200 евреев, спустя год - 28 тысяч 800, а в году эта цифра составит 25 тысяч 400). По этой причине еще более резко сократился прием абитуриентов-евреев во все советские вузы, в том числе и в творческие (в тот же ВГИК). Как заметил по этому поводу один из руководителей Госкино: Мы не будем готовить кадры для сионистского государства. Все это, конечно, только подстегивало многих остающихся в стране евреев к выезду из страны.

Свою существенную роль в этом процессе играли западные идеологические центры, которые изо всех сил старались расписать жизнь на Западе как сплошной рай. На самом деле никаким раем там и не пахло, и большинству отъезжантов пришлось ощутить это на собственной шкуре. Взять, к примеру, популярного советского киноактера Юлиана Панича.

Слава пришла к нему еще в середине 50-х годов, когда он снялся в фильме Педагогическая поэма. Затем фильмы с его участием стали выходить на широкий экран один за другим, причем в большинстве из них он играл положительных героев - честных и принципиальных советских юношей, дерзновенно строящих лучшее общество на земле.

Такие образы он создал в фильмах Разные судьбы, За власть Советов! (оба - 1956), Всего дороже (1957), Кочубей (1959) и др. В конце 60-х годов Панич стал совмещать актерскую профессию с режиссерской и снял несколько фильмов: Дорога домой (т/ф;

1968), Проводы белых ночей (1969).

Все эти годы у Панича не было каких-либо принципиальных расхождений с властью и никуда уезжать из страны он не собирался.

Более того, в начале 70-х годов даже взялся ставить на телевидении фильм о работе советских разведчиков, который патронировал КГБ.

Последний факт наглядно демонстрировал то, что даже такое ведомство, как Комитет госбезопасности, несмотря на серьезность ситуации с еврейской эмиграцией, не считал поголовно всех евреев людьми неблагонадежными. Например, именно еврей Юлиан Семенов (Ляндрес) считался самым главным гэбэшным писателем в стране (писал романы во славу КГБ), а в кинематографе таким человеком был режиссер Игорь Гостев, который с 1972 года стал снимать фильмы на эту же тему:

начал с Меченого атома, а затем перешел на экранизации книг зампреда КГБ Семена Цвигуна, сняв на их основе целую трилогию о подвигах партизанского отряда под командованием майора Млынского.

Так что и Юлиан Панич вполне мог вписаться в эту компанию, однако выбрал иной путь.

Все началось со встречи с режиссером Михаилом Каликом (тем самым, который одним из первых советских кинематографистов эмигрировал из СССР). За некоторое время до своего отъезда Калик случайно встретился с Паничем и стал уговаривать его уехать тоже. Вот как об этом вспоминает сам Ю. Панич:

Я спросил:

- Ты едешь? Почему?

- Я - еврей. У меня дети - евреи. Ради них. И ради Израиля.

Израилю нужно сейчас настоящее кино. Я еду делать в Израиле кино.

И в таком духе... Он спросил:

- А у тебя в семье евреи есть?

- Да, мама.

- Слушай, Панич! Так ты же и есть настоящий еврей! Ты не знал?

- Нет.

И через час-полтора разговора по душам и двух бутылок Столичной я тоже засобирался в Израиль.

Потом в кабинете появились какие-то милые и веселые люди - гости Калика, и среди них - журналист Веня Горохов, а я, пьяненький, хорохорился и говорил, что мою маму зовут по-еврейски МНУХА, что я сочувствую и Мише Калику, и Вене Горохову и... вообще всем уезжающим... что романтизм первооткрывателей мне по душе... что сионизм, наверное, очень перспективное движение... Как мы помним, Калик покинул СССР в 1971 году, Панич спустя год - в июне 1972 года. Причем никакие уговоры родственников на него не подействовали. А ведь его мать-еврейка ехать в Израиль отказалась (сказала: Я вышла из местечка и в местечко не вернусь), а двоюродный брат... отвесил отъезжанту пощечину и осудил его. Поэтому на проводы Панича никто из его родственников не пришел - была только мама.

Между тем, уже вскоре после приезда в Израиль, Панич понял, в какую яму он угодил. Оказалось, что никому он там особо и не нужен. По его же словам:

Выехавший за полгода до нас режиссер Миша Калик писал нам из Израиля:

Не теряйте времени, ребята, учите иврит. Вас ждут шикарно оборудованные студии и американская кинотехника... - Миша! Зачем ты это писал?

- Я думал, что если я буду не один, а соберется много из бывших советских кинематографистов...

- Какие студии? Кто нас ждет?

- А разве я не в таком же говне, как и вы? А так - я не один...

Он - не один. Очень скоро нас набралось почти сорок человек, у кого в документах стояли профессии кинорежиссер, кинооператор, монтажер, актер.

Вот и собрал нас всех министр культуры Израиля Игаль Алон... Он буквально молил русских интеллектуалов пойти работать учителями в школы, особенно в арабские школы, и преподавать в них что угодно...

Мы сочли Игаля Алона типичным советским агитатором, тем более что он из социалистической партии, и к разговору с министром культуры больше не возвращались...

Мы решили кто как мог пробиваться своим путем... Чуть позже судьба свела Панича с известным израильским кинематографистом - госпожей Маргот Клайзнер, которая сказала ему то же самое, что и министр культуры. Цитирую:

л - Я не понимаю, что вы делаете здесь?

Маргот Клайзнер встала из-за своего громадного письменного стола, тяжело прошла к окну и театрально распахнула его. За окном - сад, в саду - зеленая лужайка. На лужайке - человек десять-двенадцать молодых людей.

- Эти юноши и девушки закончили профессиональные киношколы в Лос-Анджелесе и Риме, в Лондоне и Париже. Они все - евреи. Они все приехали сюда, как и вы, делать израильское кино. Они в совершенстве владеют английским и ивритом. Но и для них: эйн брира! (Нет выхода! - иврит). Почему никто из вас не хочет понять, что мы - маленькая страна и мы не можем делать больше двух-трех картин в год. И наши зрители в основном - это арабы... Короче, Панич оказался в патовой ситуации. Работать по профессии он не мог, а ни в каком другом качестве он себя не видел (идти в учителя ему, видимо, казалось оскорбительным). Еще более оскорбительной была для него мысль о возвращении на родину. Однако и жить на скудное эмигрантское пособие ему тоже не улыбалось.

Поэтому он выбрал иной путь - путь служения идеологическим врагам своей недавней родины. В итоге бывший советский актер оказался в штате радиостанции Свобода в Мюнхене, которая содержалась на деньги ЦРУ. Причем взяли его после творческого экзамена, на котором он должен был прочитать нобелевскую лекцию Солженицына (для западных идеологов эта речь стала неким детектором жи, на котором они проверяли искренность своих новых слуг). Панич проверку на этом детекторе выдержал с честью: прочитал ее с таким воодушевлением, что из глаз его брызнули слезы. То ли от излишнего пафоса, то ли от желания понравиться своим новым хозяевам. Увидев это, даже одна из тамошних начальниц не смогла скрыть своего омерзения:

- Расплакался у микрофона... Думает, что ему за это заплатят больше...

Однако именно эта слезливость решила исход дела: Панича зачислили в штат подрывной радиостанции, и он в течение нескольких лет брызгал уже не слезами, а настоящим ядом в сторону своей бывшей родины. Сам он утверждает, что таким образом боролся против коммунистической тирании. Дословно это выглядит так:

Передачи ДСвободыУ, как я теперь понимаю, воздействовали не впрямую, они действовали на подсознание и способствовали тому, что на территории СССР вырастало первое поколение ДнебитыхУ людей. И уж как бы там сегодня ни относились к ДколокольчикамУ ДСвободыУ, звуковой эмблеме нашей радиостанции, свой вклад в дело раскрепощения всего мира она внесла... Ну, какое раскрепощение наступило на территории бывшего СССР, мы теперь хорошо видим - раскрепостили в людях в основном все самые низменные инстинкты. Колокольчики Свободы принесли нам такую свободу, что впору снова совершать Октябрьскую революцию. Вина таких людей, как Панич, во всем происшедшем несомненна, только они вряд ли в этом когда-либо признаются - перевертышам и предателям подобные порывы не свойственны.

В своих мемуарах бывший артист весьма нелестно характеризует своих начальников на Свободе. Цитирую:

Нас с Людой (жена Панича. - Ф. Р.) поражало, как это свободолюбивые американцы находили в нашей среде таких особей и делали из них директоров, старших редакторов, начальников отделов?

Выслуживаясь перед американскими начальничками, наши капо делали карьеру, а уж ради нее... Выходит, себя Панич к этим выслуживающимся не относит.

Интересно почему? По мне, такой же ползающий на брюхе (по В.

Высоцкому), как и все остальные свободнорядцы.

И свободолюбивые американцы это прекрасно понимали, потому и создавали в подведомственных им учреждениях обстановку террариума, где действует принцип наплюй на ближнего, нагадь на нижнего.

Предателями и отщепенцами именно так легче всего управлять.

Кстати, на путь предательства становились не все отъезжанты.

В тех же мемуарах Панича есть упоминание о советском журналисте Василии Сечине, который долгое время работал в Комсомольской правде, а в середине 70-х годов уехал на Запад. Его пытались заманить на Свободу в качестве рецензента, но он отказался, заявив: Я бежал из СССР не для того, чтобы кого-то здесь ДрубитьУ!.. В итоге Сечин оказался в лагере беженцев и жил на скудное пособие. Потом самостоятельно выучил немецкий язык и устроился работать в театр в качестве режиссера. И весьма в этом деле преуспел - ставил спектакли не только в Германии, но и в Швейцарии. Чуть позже выпустил книгу мемуаров, где написал, что одной из своих жизненных удач считает то, что не соблазнился на жирный куш и на работу на радиостанции Свобода.

Отметим, что, когда осенью 1973 года Израиль вступит в очередную войну (войну Судного дня) и потерпит поражение, это несколько собьет вал еврейской эмиграции из СССР, однако не намного.

Большинство советских евреев не передумают уезжать из СССР, но стопы свои направят уже не в, а лот Израиля - в основном в США.

Как напишет по этому поводу А. Солженицын:

Потек просто - массовый побег от трудовой советской жизни в легкую западную, по-человечески вполне понятный. Но в чем же тогда ДрепатриацияУ? и в чем Ддуховное превосходствоУ тех, кто решился на выезд из Дстраны рабовУ? Советские евреи, добившиеся эмиграции, в те годы звонко возглашали: ДОтпусти народ Мой!У Но это была - усеченная цитата. А в Библии сказано так: ДОтпусти народ Мой, чтоб он совершил мне праздник в пустынеУ (Исх.5:1). Но что-то много отпущенных - поехали не в пустыню, а в изобильную Америку.

От Джентльменов удачи до Всадника без головы Несмотря на ту критику, которая прозвучала в постановлении ЦК КПСС и на октябрьском (1972) пленуме СК, в целом ситуация в советском кинематографе складывалась тогда вполне благополучно.

Даже успехи главного конкурента - телевидения, которое с каждым годом набирало очки, не сильно сказывались на популярности важнейшего из искусств. Тот даже заключил с конкурентом джентльменское соглашение: обязался ежегодно предоставлять для показа свои новинки. В итоге многие блокбастеры большого экрана оказались на ТВ спустя всего лишь год (а то и меньше) после своей премьеры на большом экране. Так, в 1970 году это были следующие фильмы, вышедшие в прокат всего лишь год назад: Неподсуден, Новые приключения неуловимых, Бриллиантовая рука, Влюбленные, Деревенский детектив, Мертвый сезон, Виринея, Тренер, Фальшивая Изабелла (Венгрия).

В следующем году список фильмов, перекочевавших с большого экрана на телевизионный, выглядел уже куда более внушительно:

Белое солнце пустыни (причем фильм в течение года показали по ТВ аж 4 раза!), Посол Советского Союза, У озера (показали два раза), Смерть филателиста, Начало, Улица тринадцати тополей, Пассажир с ДЭкватораУ, ДТройная проверкаУ, ДДиректорУ, ДОбвиняются в убийствеУ, ДСюжет для небольшого рассказаУ, ДЦветы запоздалыеУ, ДСнегурочкаУ, ДСтарая, старая сказкаУ, ДСмерть индейца ДжоУ (Румыния - ФРГ - Франция), ДГрафиня КоссельУ (Польша), ДГосподин НиктоУ (Болгария), ДЗвезды ЭгераУ (Венгрия), ДПохищенныйУ (ГДР), ДПан ВолодыевскийУ (Польша), ДДевичий заговорУ (Польша), ДПодозревается доктор РотУ (ГДР).

В 1972 году список фильмов оказался еще более обширным. Тогда по ТВ были показаны следующие ленты: Красная палатка, Угол падения, Последняя реликвия, Красная площадь, Мужское лето, Семь невест ефрейтора Збруева, Салют, Мария!, Судьба резидента, Городской романс, Ночная смена, Зеленые цепочки, Морской характер, Освобождение, Преступление и наказание, Черное солнце, Дорога на Рюбецаль, В лазоревой степи, Красные пески, Севастополь, Семеро сыновей моих, Ехали в трамвае Ильф и Петров, Песнь о Маншук, Тропой бескорыстной любви, Яблоки 41-го года, Меж высоких хлебов, Софья Грушко, Офицеры, Возвращение ДСвятого ЛукиУ, ДНе горюй!У, ДЯ, Франциск СкоринаУ, ДПиросманиУ, ДЯ, следовательУ, ДОфицер запасаУ, ДЧайкаУ, ДМама вышла замужУ, ДПриключения желтого чемоданчикаУ, ДСады СемирамидыУ, Д12 стульевУ, ДПесни моряУ (СССР - Румыния), ДЧерная гораУ (СССР - Индия), ДПо следу ДТиграУ (Югославия), ДПрофессор преступного мираУ (Венгрия), ДБелые волкиУ (ГДР - Югославия), ДСлед СоколаУ (ГДР), Смертельная ошибкаУ (ГДР).

Между тем киноиндустрия страны выдавала на-гора почти полторы сотни фильмов в год, львиная доля из которых пользовалась у зрителей устойчивым спросом, принося государству фантастические доходы в размере 2 миллиардов рублей (отметим, что именно в 1972 году будет установлен рекорд десятилетия по сборам, о чем речь еще пойдет впереди). Например, большинство обруганных на том же пленуме СК фильмов народ с удовольствием смотрел, голосуя за них рублем. Так, мелодраму Эдуарда Бочарова Седьмое небо, где блистал супружеский дуэт в лице Николая Рыбникова и Аллы Ларионовой, посмотрели свыше 15 миллионов зрителей, что было весьма неплохим показателем (на том же кинофестивале рабочего фильма в Горьком фильму был присужден один из главных призов). И хотя общая тенденция с посещаемостью кинотеатров в начале 70-х годов складывалась не так благополучно, как в конце 60-х, однако и катастрофической ее назвать тоже было нельзя:

та же пятерка фаворитов ниже 200-миллионой отметки не скатывалась.

Между тем в кинопрокате 1972 года кино на военную тему вновь оказалось на коне. Вышедшая почти в конце сезона (в августе) военная драма Станислава Ростоцкого А зори здесь тихие... по повести Б.

Васильева сумела за считаные месяцы собрать многомиллионную аудиторию и в конечном итоге победила в споре за звание самого кассового фильма сезона, собрав 65 миллионов 900 тысяч зрителей.

И опять это было кино из разряда патриотических: в нем горстка молоденьких девушек вступала в поединок с отборным отрядом гитлеровских десантников и побеждала его, правда ценой собственной жизни. Фильм был решен в жанре народной трагедии и стал настоящей сенсацией проката, по праву войдя в сокровищницу советского кинематографа. Он и по сию пору смотрится на одном дыхании (30 лет спустя китайцы даже снимут по нему телесериал).

Кстати, сей эффект изначально предугадывался и руководством Госкино. Поэтому картину Ростоцкого цензура особо не мурыжила, и единственной претензией, которую она предъявила режиссеру, был эротический эпизод в бане. В первоначальном варианте эта сцена длилась куда больше и по меркам советского времени считалась слишком эротичной (и в самом деле, такого количества обнаженной женской натуры в советском кинематографе еще не было). Ростоцкий долго сопротивлялся, но в итоге вынужден был эпизод сократить.

Однако, когда фильм через год показало Центральное телевидение, даже этот сокращенный эпизод был вырезан из него по требованию главы Гостелерадио Сергея Лапина. По этому поводу случился скандал, который выплеснулся на страницы прессы (в Литературной газете Ростоцкий опубликовал возмущенное письмо). После этого картину еще раз показали по ТВ (уже с баней), после чего аж до следующего десятилетия отправили в запасники. То есть один из лучших советских фильмов о войне был спрятан от народа под надуманным предлогом борьбы против эротики.

Но вернемся к кинопрокату-72.

С небольшим отставанием в 700 тысяч зрителей на 2-м месте расположилась комедия Александра Серого и Георгия Данелии Джентльмены удачи (65 миллионов 200 тысяч зрителей). На третьем месте, несмотря на свою явную художественную беспомощность, оказалась заключительная часть трилогии о неуловимых мстителях Эдмонда Кеосаяна Корона Российской империи, или Снова неуловимые (60 миллионов 800 тысяч). Следом шла драма о современной деревне Русское поле молодого режиссера Николая Москаленко (56 миллионов 200 тысяч). Этого режиссера можно было по праву назвать одним из кассовых на тот период, поскольку за последние четыре года три его фильма входили в пятерку прокатных фаворитов.

А ведь поначалу его судьба в кинематографе складывалась весьма непросто и был даже момент, когда он едва не угодил за решетку. Но расскажем обо всем по порядку.

Несмотря на то что Москаленко закончил ГИТИС (в 1959 году), он решил посвятить себя кинематографу, устроившись работать на Мосфильм. Однако участие в одной из первых картин, где он работал вторым режиссером, едва не закончилось для него плачевно. Речь идет о ленте Алексея Салтыкова Директор. Во время экспедиции в Каракумы в ноябре 1965 года трагически погиб исполнитель главной роли актер Евгений Урбанский. Он выполнял средней сложности трюк на автомобиле (прыжок через бархан), но не справился с управлением и погиб, сломав шейный позвонок.

Так получилось, что в момент трагедии на съемочной площадке процессом руководил именно Москаленко (главреж Алексей Салтыков был в отъезде), и всех собак повесили именно на него. Молодой режиссер вполне мог очутиться за решеткой. Но затем было принято решение обойтись более мягким наказанием, и в течение нескольких лет Москаленко сидел в глухом запасе. И только в конце 60-х годов, когда после чехословацких событий державники повели мощную атаку на либералов, карьера режиссера поползла в гору. Москаленко добивается самостоятельных постановок и практически сразу выходит в лидеры.

Фильмы, которые снимал Москаленко, нельзя было назвать шедеврами, однако это были очень добротные и, главное, талантливо скроенные под массовое сознание произведения. По жанру это были народные мелодрамы, которые создавались в русле той почвеннической прозы, которая в те годы была в большом фаворе в СССР (вроде книг Анатолия Иванова или Петра Проскурина). Среди этих картин значились:

Журавушка (в кинопрокате-69 она не только собрала рекордную для дебютанта аудиторию в 37 миллионов 200 тысяч зрителей, но и взяла приз на кинофестивале в Сан-Себастьяне);

Молодые (в кинопрокате 71 собрала 39 миллионов 100 тысяч зрителей);

Русское поле, которое явилось самым кассовым проектом Москаленко за все годы его работы в кино.

Однако чем большей популярностью пользовались эти фильмы у начальства и в народе, тем сильнее росла к ним неприязнь в стане либералов. Приведу лишь один пример: переписку кинорежиссеров Сергея Юткевича и Григория Козинцева. Так, в марте 1972 года первый писал второму:

После того как Романов объявил на большом худсовете, что главные режиссеры мира (!!!) Озеров и Москаленко, автор фильмов ДМолодыеУ и ДРусское полеУ, а все беды идут от Киры Муратовой и Эйзенштейна, который плохо смонтировал в ДСтачкеУ бойню, а в ДОктябреУ фразу о богах, я понял, что моя кинодеятельность заканчивается вовремя... Юткевич (кстати, отметим, что он, помимо Москаленко, на дух не переносил и творчество Василия Шукшина) ошибется: его карьера в кинематографе продлится еще почти полтора десятка лет. А вот жизнь и карьера Николая Москаленко завершатся гораздо раньше: в январе 1974 года режиссер скончается. Причем смерть настигнет его в сравнительно молодом возрасте - за два с половиной месяца до 48 летия.

И вновь вернемся к кинопрокату-72.

Пятерку фаворитов замыкала экранизация известного романа эпопеи о жизни казацкой станицы первой половины 20-го века Константина Седых Даурия, осуществленная Виктором Трегубовичем и собравшая аудиторию в 49 миллионов 600 тысяч зрителей.

Общая цифра сборов пятерки фаворитов принесла рекордную для 70-х годов цифру: 297 миллионов 700 тысяч зрителей, что было немногим меньше всесоюзного рекорда, поставленного в 1967 году - тогда прокатная пятерка собрала 304 миллиона 900 тысяч зрителей.

Среди других фаворитов значились следующие ленты: героико приключенческая картина Владимира Бычкова Достояние республики (47 миллионов 140 тысяч);

детектив Инспектор уголовного розыска Суламифь Цибульник (40 миллионов 910 тысяч);

боевик Дерзость Георгия Юнгвальд-Хилькевича (35 миллионов 200 тысяч);

очередная лента в жанре плаща и шпаги Слуги дьявола Александра Лейманиса (33 миллиона 600 тысяч);

комедия Старики-разбойники Эльдара Рязанова, который давно уже не входил в десятку режиссеров фаворитов (31 миллион 500 тысяч);

Освобождение (фильм 4-й - Битва за Берлин, фильм 5-й - Последний штурм) Юрия Озерова ( миллионов);

драма Укрощение огня Даниила Храбровицкого ( миллионов 600 тысяч);

киноповесть Мировой парень Юрия Дубровина (25 миллионов);

детектив Я, следователь Георгия Калатозишвили ( миллиона 700 тысяч);

военная драма Горячий снег Гавриила Егиазарова (22 миллиона 900 тысяч);

музыкальный фильм Прощание с Петербургом Яна Фрида (21 миллион 600 тысяч);

приключенческий фильм Человек с другой стороны Юрия Егорова (20 миллионов тысяч);

мелодрама по мотивам рассказов М. Шолохова Смертный враг Евгения Матвеева (20 миллионов 100 тысяч).

Рейтинг киностудий выглядел следующим образом. Несмотря на то что в фаворитах опять был Мосфильм (8 лент из представленных в списке), однако лидером второй год подряд становилась картина киностудии имени Горького (всего - 3 фильма). Два фильма было у Ленфильма, по одному приходилось на киностудии Ленфильм, имени Довженко, Одесскую, Рижскую, Грузия-фильм, Беларусьфильм.

Между тем многие из перечисленных картин можно было смело отнести к гражданственно-патриотическим. В их число входят военные фильмы вроде продолжения эпопеи Освобождение, а также Горячий снег, Дерзость, в которых речь шла о героизме советского народа в годы войны. В другом фильме - Человек с другой стороны Юрия Егорова - рассказывалось о деятельности советского правительства в 20-е годы, когда белоэмигранты делали все от них зависящее, чтобы помешать молодому советскому государству получать выгодные заказы в Европе. Но советские инженеры, часто рискуя своей жизнью, самоотверженно выполняли возложенную на них миссию.

О деятельности одного из таких инженеров - Крымова (эту роль играл Вячеслав Тихонов) - и рассказывалось в картине Егорова.

В фильме другого режиссера - Даниила Храбровицкого, - который назывался Укрощение огня, речь шла о становлении советского ракетостроения. Отметим, что космонавтика в последние годы стала одной из самых приоритетных программ советского государства и именно ее развитие вывело СССР в разряд супердержав. Опираясь на успехи в этой области, советские власти строили свою активную пропаганду как внутри страны, так и за ее пределами. То есть это был один из мощных идеологических козырей в колоде Кремля. Вот почему для советских либералов не было более сильного раздражителя, чем тема космонавтики. Поэтому каждый неуспех советских ракетостроителей они воспринимали с огромным воодушевлением.

В этом свете весьма показателен эпизод, который произошел в начале 1970 года в оплоте либеральной фронды Театре драмы и комедии на Таганке.

Там был поставлен спектакль Берегите Ваши лица по А.

Вознесенскому, действие которого происходило на фоне большого плаката, растянутого на заднике сцены. На нем значилась надпись А ЛУНА КАНУЛА (палиндром, который читался в обе стороны одинаково). Эта надпись обыгрывала недавние события 69-го года, когда американцы сумели обогнать СССР, первыми высадившись на Луне. Таким образом либеральная Таганка выражала свое отношение к провалу советских ракетостроителей, которые опоздали с лунной программой всего на несколько месяцев.

Но вернемся к фильму Укрощение огня.

Он был встречен либералами с глухой ненавистью, а сам Даниил Храбровицкий навсегда угодил в реестр их лютых врагов. Причем его вина была вдвойне тяжкой: ведь он не только осмелился пиарить ненавистную либералам тему, но к тому же был... евреем. Поэтому, несмотря на то что официальной пропагандой фильм был возведен в разряд шедевров (был удостоен призов на кинофестивале в Карловых Варах (1972) и Всесоюзном кинофестивале в Алма-Ате (1973), а исполнитель главной роли в фильме актер Кирилл Лавров был награжден Государственной премией РСФСР (1974)), в самой кинематографической среде лента была отнесена к разряду лизоблюдских, и говорить о ней что-либо хорошее там считалось дурным тоном.

Еще одна патриотическая лента кинопроката-72 была снята в Белоруссии. Это была картина Юрия Дубровина Мировой парень, где речь шла о том, как рядовой советский инженер с Минского автозавода (эту роль исполнял Николай Олялин) отправляется на международные гонки в качестве консультанта, однако по воле случая вынужден занять место за баранкой вместо выбывшего из соревнований водителя и в итоге приводит советский самосвал МАЗ к победе. Отметим, что в фильме звучала (в исполнении ВИА Песняры) одна из самых популярных песен патриотического толка тех лет Березовый сок, написанная, кстати, двумя евреями: Вениамином Баснером и Михаилом Матусовским.

Таким образом, все перечисленные факты наглядно указывали на то, что патриотическая тема в советском кинематографе не только продолжала быть превалирующей, но и пользовалась спросом у широких слоев населения (свидетельством чему успех подобных картин у массовой аудитории).

Между тем из наиболее заметных фильмов, которые в прокате провалились, стоит назвать новую работу Андрея Тарковского Солярис. Как мы помним, последним фильмом этого режиссера был Андрей Рублев, который был снят аж шесть лет назад - в 1966 году.

Но из-за цензурных соображений выпуск его на экраны страны затянулся на четыре года. После выхода фильма Тарковский получил возможность вернуться к режиссерской профессии. И снял фильм по фантастическому роману польского писателя Станислава Лема Солярис.

Скажем прямо, это кино оказалось не по зубам ни руководству Госкино, ни рядовому зрителю. И если Андрей Рублев поражал своей экспрессией и натурализмом (как мы помним, из-за присутствия последнего к фильму были серьезные претензии у цензуры), то Солярис являл собой диаметрально противоположное произведение:

весьма неторопливое (а фильм длился 2 часа 50 минут) и почти начисто лишенное какого-либо натурализма. Поборники интеллектуального кино тут же записали фильм в шедевры, однако подавляющая часть зрителей ничего толком в нем так и не поняла. Отсюда и результат - всего миллионов 500 тысяч зрителей, то есть фильм едва окупил затраты на него (а это около полумиллиона полновесных советских рублей), а прибыли вообще не принес. Правда, речь идет только о финансовой прибыли внутри страны, поскольку за границей фильм был оценен иначе - его премировали на кинофестивалях в Каннах и Карловых Варах, после чего закупили для проката в ряде стран (а это - твердая валюта).

Однако в тех же Каннах реакция зрителей на фильм была идентична советской реакции. Вот как об этом вспоминает очевидец - актер Донатас Банионис, который играл в фильме главную мужскую роль - Криса:

С конкурсного просмотра многие уходили, а в сцене города будущего раздавались даже смешки (эти кадры Тарковский снимал в Токио. - Ф. Р.)... В одной рецензии утверждалось, будто бы Тарковский - прекрасный моралист, но не подлинный кинематографист.

Помню и спор в консульстве Западного Берлина, категоричное мнение местной дамы: король гол, а вы все просто прикидываетесь! Особенно обидной была позиция некоторых наших крупных мастеров кино. Зная про официальные гонения на Тарковского, они публично, правда, его не порицали, зато в кулуарах часто давали волю своему раздражению.

Думается, оно было вызвано даже не их завистью, не враждебностью, а демонстративной независимостью Тарковского, задевавшей их собственные комплексы: они были слабее, приспосабливались, делали, что нужно народу, внутренне в это не веря... По поводу своего места в искусстве сам Тарковский позднее заявит следующее:

Такой режиссер, как Спилберг, всегда привлекает огромную публику, его фильмы приносят ему баснословные деньги, но он не художник, и его фильмы не искусство. Если бы я снимал такие фильмы - во что я не верю, - я бы умер со страха. Искусство - это как гора: есть вершина горы, а есть внизу расстилающиеся холмы. Тот, кто находится на вершине, не может быть понят всеми.

В мои задачи не входит завоевание публики.

Самое важное для меня - это не стать понятым всеми. Если фильм - это форма искусства - а я уверен, что мы можем согласиться с этим, - то не нужно забывать, что художественное произведение не является товаром потребления, а скорее тем творческим максимумом, в котором выражены различные идеалы эпохи. Идеалы никогда нельзя сделать доступными для всех. Для того чтобы хотя бы приблизиться к ним, человек должен расти и развиваться духовно... У Тарковского и в самом деле была особенная позиция в советском кинематографе. Как и у всякого гения, у него была масса врагов и недоброжелателей. Чиновники Госкино не любили его как за независимость в суждениях и поступках, так и за сложность киноязыка (большой прибыли в казну его фильмы не приносили, а чаще даже были убыточными). Коллеги завидовали его таланту, а также тому, что государство носится с ним как с писаной торбой - то есть при убыточности его искусства субсидирует самые сложные его проекты (взять тот же Солярис, для которого, как мы помним, на Мосфильме была построена огромная декорация космического корабля, на которую ушли средства сразу нескольких малобюджетных картин). Что касается широкого зрителя, то он фильмы Тарковского попросту не понимал и после Соляриса вообще перестал на них ходить.

И все же, как это ни парадоксально, но несмотря на всю сложность творческой судьбы Тарковского в СССР (хотя какому гению и где бывает легко?), он был плотью от плоти именно советского кинематографа.

Исповедуя идеи некоммерческого искусства, он давал возможность таким деятелям, как Тарковский, долгие годы творить, невзирая на то что их творчество было убыточным. Сегодняшние биографы Тарковского сетуют на то, что режиссеру не давали спокойно работать и не оплачивали достойно его труд (после провала Соляриса он даже вынужден был жить в долг). Однако выскажу парадоксальную вещь:

если бы не те трудности, которые сопровождали карьеру этого режиссера на протяжении долгих лет, он никогда бы не стал тем Тарковским, которого мы все знаем. То есть, с одной стороны, давление цензуры прибавляло ему рубцов на сердце, но в то же время помогало ему наращивать творческие мускулы, шлифовало талант, доводя его до совершенства. В этом и заключался трагизм судьбы этого режиссера:

ему было нелегко в рамках советской системы, но именно это придавало ему дополнительные силы в борьбе за те идеалы, которые он исповедовал в жизни и в искусстве.

Впрочем, говоря о тяжелой доле Тарковского в СССР, стоит отметить, что она вряд ли оказалась бы легкой за его пределами. Какой западный продюсер или глава кинокомпании, к примеру, взял бы на себя труд столь долго поддерживать творческие устремления Тарковского только лишь из меценатских побуждений? Ведь когда режиссер в начале 80-х годов покинул СССР и остался жить на Западе, он так и не смог достичь ни новых творческих вершин, ни даже разбогатеть, поскольку не оправдал главной цели своих зазывальщиков.

Им нужен был Тарковский-диссидент, а когда стало понятно, что он таковым не является, то интерес к нему и к его творчеству быстро улетучился. В итоге, сняв всего два фильма, которые оказались слабее своих советских предшественников, Тарковский умер на чужбине, так и не найдя там ни творческого понимания, ни человеческого счастья.

Впрочем, более подробно речь об этом еще пойдет впереди, а пока вернемся в первую половину 70-х годов, а именно - к итогам советского кинопроката 1972 года.

В пятерке его фаворитов значились сразу четыре фильма, которые можно было отнести к разряду гражданственно-патриотических: А зори здесь тихие..., Корона Российской империи, Русское поле и Даурия. Несмотря на разность жанров и времени, в котором происходили события этих картин, их всех объединяла одна общая особенность: они проповедовали искреннюю любовь к советской родине и самоотверженное служение ей. Взять, к примеру, два последних фильма пятерки: Русское поле и Даурия.

В первой картине речь шла об обычной русской женщине, советской колхознице по имени Феня (ее роль играла Нонна Мордюкова). Исследуя непростые перипетии ее судьбы (уход горячо любимого мужа к другой женщине, гибель взрослого сына во время службы в армии), фильм удачно сочетал в себе элементы мелодрамы и трагедии, являя собой произведение, которое всегда нравится массовому зрителю. В нем не было абсолютно никаких фиг по адресу власти, зато была искренняя любовь к родному Отечеству, к земле, на которой ты живешь и работаешь. Поскольку все эти чувства подавались в фильме бесхитростно, что называется в лоб, все это и снискало ленте огромную симпатию у рядового зрителя. И автоматически родило открытую неприязнь к этому произведению у либеральной кинокритики. Не случайно фильм был подвергнут уничижительным оценкам и на Западе (например, в парижском журнале Культура Михаилом Геллером), где его уличили... в лантикитайской направленности (сын Фени погибал от рук китайских агрессоров во время боев на острове Даманском).

Даурия являла собой иной жанр - народную эпопею, где речь шла о жизни казачества времен Первой мировой и Гражданской войн (1916Ц1921). Кино подобного жанра стало очень популярно именно в начале 70-х годов и тоже было обязано своим рождением литературе. По сути, это был социальный заказ государства, которое, встревоженное появлением на свет достаточно жестких произведений о русской деревне, как в литературе (вроде повести Из жизни Федора Кузькина Бориса Можаева), так и в кино (История Аси Клячиной Андрея Михалкова-Кончаловского), стало ориентировать писателей и режиссеров именно на создание эпических произведений, где деревенская жизнь была бы показана в русле героико-патриотической мифологии (кстати, тот же Голливуд действовал подобным же образом, мифологизируя жизнь первых американских переселенцев, из чего и родился жанр вестерна). Эту традицию ввел еще Сталин, во времена которого и родились первые произведения подобного рода: та же Даурия Константина Седых, которая была датирована 1942 - годами (в 1950 году этот роман был удостоен Сталинской премии), Строговы Георгия Маркова (1946Ц1949;

Сталинская премия в году).

В 60-е годы эту традицию продолжила новая волна писателей почвенников вроде упоминаемого выше Анатолия Иванова, который выпустил в свет два своих выдающихся романа-эпопеи: Тени исчезают в полдень (1963) и Вечный зов (1971Ц1976). Эти книги имели грандиозный успех у читателей и вскоре были перенесены на экран: в феврале 1972 года Центральное телевидение показало премьеру 7 серийного фильма Тени исчезают в полдень режиссеров Владимира Краснопольского и Валерия Ускова, который собрал у голубых экранов небывалую доселе аудиторию - почти 200 миллионов зрителей.

Практически каждая советская семья, где имелся телевизор, не оставила без внимания этот сериал. После такого успеха кинематограф бросился локучивать данную тему: на том же ТВ был запущен в производство сначала сериал по Вечному зову (начал сниматься в 1973 году, премьера по ТВ первой части - июнь 1976), а потом по эпическим романам Георгия Маркова Строговы, Соль земли, Грядущему веку и Сибирь (последняя книга была написана в 1969Ц1973 годах).

Фильм Даурия был из этого же потока. И его успех четко ложился в ту атмосферу, которая царила тогда в обществе, - подъем патриотизма.

Между тем либеральная критика не могла оставить без внимания подобные премьеры. К тому времени полемика между либералами и державниками в советской прессе, стреноженная властями, несколько поутихла (во всяком случае бурных дискуссий, вроде тех, что бушевали в конце 60-х годов, уже не было) и если порой и возникала, то чаще всего развивалась по канонам полуподпольного творчества: то есть мысли выражались скорее иносказательно, чем напрямую. Однако в случае с Даурией все получилось наоборот: в рецензии, посвященной фильму, в самом популярном киношном журнале Советский экран (в отличие от другого киношного журнала Искусство кино, который считался элитарным, интеллигентским, СЭ был народным изданием с тиражом в 1 миллион 540 тысяч экземпляров) фильм в открытую был назван неудачным. Впрочем, удар по картине был нанесен с соблюдением плюрализма, поскольку предваряла эту статью другая, обзорная, которая была выдержана в державном духе и даже носила вполне характерное название - Русское кино. Статья принадлежала перу известного кинокритика Ростислава Юренева и была приурочена к грядущему в декабре 1972 года юбилею - 50-летию образования СССР (номер журнала вышел за месяц до этого торжества). Приведу из нее лишь несколько отрывков:

Быть первым среди равных не только честь, но и большая ответственность.

Эту ответственность за развитие и расцвет всех братских кинематографий народов Советского Союза приняла на себя русская кинематография, русское кино. Им созданы тысячи фильмов, им выдвинуты сотни славных имен, им пройден большой и нелегкий путь.

И как ни напрягай память, как ни старайся даже мелочи не упустить, нельзя найти на этом пути следов национальной ограниченности и шовинизма, следов неприязни или ненависти к другим народам, призывов к захватам и уничтожению. Несвойственны великому русскому народу эти презренные черты.

Любовь к своей земле, к своей истории, к своим обычаям и традициям всегда сочетал русский народ с уважением и интересом к другим, соседним народам, будь они малы или велики, слабы или могучи, бедны или богаты. И это исконное качество, без которого немыслим интернационализм, осветило всю русскую художественную культуру и, в частности, русское кино...

В дореволюционной России не было условий для развития кинематографии других народов, кроме русского. Но все же были сделаны первые шаги для создания польских, украинских, грузинских, еврейских кинокартин. И в этих начинаниях участвовали также и русские кинематографисты...

Великая Октябрьская социалистическая революция поставила перед молодым искусством кино совершенно новые и величественные задачи - служить просвещению широких народных масс, участвовать в создании и укреплении Советского государства, утверждать и распространять идеи социализма...

К середине двадцатых годов в Москве выдвинулись мастера, чьи имена прогремели на весь мир, имена новаторов, революционеров.

Кулешов, Вертов, Эйзенштейн, Пудовкин создали новый язык киноискусства, открыли новые возможности, жанры, приемы. Они воспели революцию в фильмах, революционных не только по содержанию, но и по форме. Новаторство нередко выражалось в отрицании традиций, в дерзком, порою мальчишески задорном пренебрежении к опыту прошлого. Поэтому их неразрывность с русской художественной культурой была установлена не сразу. Американская тематика картин Кулешова, немецкая фамилия Эйзенштейна порою мешали понять, что и тот и другой художник глубоко русские. Да и мог бы разве Эйзенштейн так страстно воспеть подвиг русского пролетариата в Стачке, Броненосце ДПотемкинеУ и ДОктябреУ, так глубоко и горько постичь противоречия русской деревни в ДСтаром и новомУ, не восприняв всем своим существом пафос русской действительности? Очевидна связь Эйзенштейна и Вертова с Маяковским, а Пудовкина с Горьким. Эйзенштейн был учеником Мейерхольда, а Пудовкин работал над применением системы Станиславского в кино. Но если вдуматься, станет очевидна зависимость поэтики эпопей Эйзенштейна от народной трагедии Пушкина, а образность Пудовкина станет в зависимость от Толстого. Так русская революционная кинематография, погрешив на словах нигилизмом, на деле продолжила русскую национальную художественную традицию.

И эту традицию укрепил приход в кино русских советских писателей:

Алексея Толстого, Бориса Лавренева, Ольги Форш, Юрия Тынянова и других...

Освоение звука поставило перед кинематографистами задачу создавать фильмы на языках народов Советского Союза. Но языковые различия не создали границ между союзными кинематографиями.

Щорс Довженко, Последний маскарад Чиаурели, Пэпо Бек Назарова, Богдан Хмельницкий Савченко дошли до русских зрителей не хуже, чем до украинцев, грузин, армян. А шедевры русского кино?

Разве они не стали неотъемлемой частью духовной жизни всех советских людей? И чем более русскими были человеческие характеры, созданные в фильмах, тем ближе и понятнее становились они всем советским людям. Полководец Чапаев, питерский большевик Максим, великий гражданин Шахов, ученый Полежаев, колхозница Соколова, учитель Лаутин, летчик Чкалов. Можно смело утверждать, что эти образы русских людей социалистической эпохи идейно способствовали формированию новой исторической общности - советского народа...

Богат и многообразен опыт современного русского кино. Не забыта традиция обращения к произведениям русской классической литературы: Война и мир, Братья Карамазовы, Дворянское гнездо;

произведения Пушкина, Лермонтова, Чехова, Горького, Куприна, произведения советских писателей от Шолохова и Толстого до самых молодых - Тендрякова, Нагибина, Аксенова - обрели второе рождение на экране. Образы русской истории и истории революции, воссозданные в многочисленных фильмах, служат поучительными примерами самоотверженного служения народу, патриотизма.

Неувядающими свидетелями нашей эпохи, наших свершений и подвигов перед лицом грядущих поколений послужат образы современных русских людей: рабочих Весны на Заречной улице, Высоты, Трех дней Виктора Чернышева, крестьян Чужой родни, Председателя, Журавушки, ученых Девяти дней одного года, Степени риска, солдат Родной крови, Освобождения, Живых и мертвых. Всех не назовешь, не перечислишь. Но, словно в торжественном марше, за рядом ряд встают перед мысленным взором открытые, мудрые, благородные лица русских людей... Открыв номер на столь высокой ноте, редакция через пять страниц опустила читателя на грешную землю, опубликовав статью кинокритика новой либеральной волны Валерия Кичина (он уже упоминался у нас ранее, когда критиковал фильм Опасные гастроли в 70-м), посвященную фильму Даурия. По сути, этот фильм вполне вписывался в перечень тех картин, которые приводил в своей статье Р. Юренев, - это было именно русское патриотическое кино, изображающее сильные характеры и воспевающее любовь к своей родине. Другое дело, что в рамках двухсерийного материала не все получилось: толстенный роман не удалось втиснуть в три часа экранного времени (если бы он был экранизирован на ТВ, то результат наверняка был бы иным), из-за чего многие сюжетные линии оказались обрубленными, а кое-какие и вовсе исчезли. Однако упрек за это должно было адресовать в первую очередь сценаристу Юрию Клепикову, который роман и кроил под нужды кинематографа, но автор статьи его имени вообще не называет по причине, понятной для сведущих людей: Клепиков считался в либеральных кругах своим человеком, с клеймом гонимого (за фильм История Аси Клячиной).

К моменту выхода статьи фильм уже восемь месяцев шел в прокате и собрал многомиллионную аудиторию. Об этом автор статьи тоже не упоминает, предпочитая весь пыл своего критического таланта сосредоточить на огрехах ленты. Цитирую:

Вторая серия приобрела все черты приключенческой ленты.

Лихая перестрелка в казначействе, гротескно карикатурные анархисты, эффектный захват спящих ДбеляковУ - все это, кажется, явилось из какого-то другого фильма, из мира ДнеуловимыхУ и напоминает роман К.

Седых сюжетно, но не по существу. Ибо книга эта все-таки сильна не хитросплетениями интриги, а движением характеров, динамикой становления революционного сознания. Этим она прежде всего интересна.

Не сумев вычленить в огромном романе главное для себя, не рискнув поступиться во имя главного второстепенными деталями, авторы экранизации пошли по проторенному пути иллюстрирования книги.

Фильм остался без авторской концепции. Он вряд ли запомнится как произведение самоценное, и зрителю, роман не читавшему, могут показаться недостаточными многие из его сюжетных или психологических мотивировок, связей. (От себя замечу, что, посмотрев фильм в кинотеатре, я немедленно отправился за романом в библиотеку, но сразу получить его не смог - после выхода ленты народ активно принялся его читать. Наконец, заполучив книгу через месяц-другой, я и в самом деле обнаружил роман гораздо объемнее фильма, однако ощущения какой-то ущербности последнего не создалось. Ведь в главном фильм был абсолютно созвучен книге - в изображении сильных, запоминающихся героев. - Ф. Р.) Среди экранизаций последнего времени Даурия не одинока в этой своей беде. Устрашает ли кинематографистов авторитет солидных первоисточников, или сказывается все-таки поверхностный подход к материалу, выбранному без духовной необходимости, случайно, а только экранизации по-прежнему редко несут нам открытия. Более или менее педантично воспроизводя литературные страницы на экране, не озаботившись задачей сказать нечто новое, свое, кинематограф неизбежно утрачивает значительную долю собственной художественной самостоятельности... Сетования критика на обилие неудачных экранизаций не случайны. Ведь к таковым в первую очередь многие либеральные критики относили именно те фильмы, которые нравились не только подавляющей массе населения, но и были востребованы властями (в этом народ и партия были едины). Именно это единство и бесило в первую очередь либералов. Поэтому они были так единодушны в своем отношении к другим экранизациям, которые они принципиально никогда не критиковали, находя в них сплошные достоинства. Имеются в виду полочные фильмы типа Скверного анекдота, Ангела или Комиссара.

Отметим, что американские прокатчики купили Даурию, однако в итоге на экраны США так и не выпустили. То ли начитались Кичина, то ли сами разобрались, что пиарить русско-советский патриотизм у себя на родине себе дороже.

Между тем столь обильное представительство патриотических фильмов на вершине советского кинопроката было не случайным. Как уже отмечалось, это было в целом державное время, хотя разрядка уже дышала в лицо. Но в 1972 году инициатива пока была у державников, которые наступали по всем направлениям. Например, именно в том году КГБ нанес серьезный удар по диссидентскому движению, заставив двух его лидеров - Якира и Красина - публично признать свои политические заблуждения и отречься от диссидентства. Как отметят западные источники, такого мощного удара изнутри советские диссиденты никогда еще не испытывали.

Точно такой же эффект произвело и другое событие, но теперь уже в литературной жизни страны. Известный писатель Варлам Шаламов, который был известен в либеральных кругах как ярый антисталинист (он 18 лет провел в сталинских лагерях и написал об этом цикл Колымских рассказов, которые власти запретили к публикации), внезапно выступил в Литературной газете с покаянным письмом, в котором, по сути, отрекался от своих рассказов, утверждая, что они перестали быть актуальными. В дополнение к этому Шаламов опубликовал в журнале Юность стихотворение, где воспевал дружбу советского и египетского народов, воздвигших Асуанскую плотину. Для произраильски настроенных либералов этот поступок Шаламова был сродни тому, что Якир и Красин сотворили против диссидентов.

И наконец, в конце лета советские власти несколько приостановили волну еврейской эмиграции, которая была разрешена год назад (после захвата группой евреев здания приемной Президиума Верховного Совета СССР). 3 августа 1972 года свет увидел декрет №572, который значительно увеличивал цену, которую евреи, желающие выехать из СССР, должны были заплатить государству. Если до этого эта сумма равнялась 900 рублям (400 за визу и 500 за отказ от советского гражданства), то теперь решено было взимать еще деньги за образование. Причем дипломы технических вузов стоили дороже гуманитарных дипломов. Таким образом, к тем 900 рублям, которые взимались ранее, добавлялись еще 12Ц15 тысяч (доктора наук должны были платить и вовсе 30 тысяч).

Этот декрет, конечно, приостановил еврейскую эмиграцию, но не отменил ее. Но он вызвал гневную реакцию со стороны США, вернее, тамошней еврейской элиты. В итоге два года спустя гнев этот трансформируется в хорошо известный и поныне закон Джексона - Вэника, который вводил торговое эмбарго в отношении СССР (разработчики этого закона и не скрывали, что увязывают его с еврейской эмиграцией из СССР).

Тем временем, несмотря на великий исход евреев из Советского Союза, массового антисемитизма в стране не наблюдалось, о чем даже заявил на весь мир (в журнале Плейбой, декабрь 1972) один из глашатаев либералов поэт Евгений Евтушенко. По его словам:

Абсолютно невозможно быть коммунистом и быть антисемитом, это две взаимно исключающие позиции.

Официальная пресса, если и поднимала на своих страницах еврейскую тему, то исключительно в целях обличения мирового сионизма. В том же державном журнале Октябрь (№ 9Ц10) был опубликован роман Юрия Колесникова Земля обетованная. Несмотря на то что действие романа происходило в конце 30-х годов, однако всем своим пафосом он был обращен к современности. Например, в нем имелся следующий пассаж, вложенный в уста еврея: Людей, подобных Ротшильду в Европе и Моргентау в Америке, как известно, не единицы и не десятки. В странах мира их сотни и тысячи. Они владеют большой долей мирового запаса золота. Им принадлежат крупные банки и заводы, фабрики и торговые фирмы... Через них мы имеем реальную возможность решающим образом влиять на политику правительств различных стран, направляя ее в нужное нам русло... (Стоит отметить, что именно деньгами Ротшильда частично субсидировалась чехословацкая оппозиция в 1968 году. - Ф. Р.) Однако, продолжая исповедовать политику компромиссов (так называемый полет двуглавого орла), советские власти делали определенные реверансы и в сторону либералов, в том числе и еврейского происхождения. Взять, к примеру, творческую интеллигенцию. В начале 1972 года великому сатирику Аркадию Райкину было разрешено вновь выступать в его родном Ленинграде (до этого он больше года в городе на Неве не концертировал), а также записать на ЦТ два фильма (Люди и манекены и Аркадий Райкин).

Другому известному советскому артисту - Владимиру Высоцкому - разрешили вступить в Союз кинематографистов СССР (март 1972 года) и сделали его главным социальным бардом страны, а другому барду - опять же еврею - Александру Галичу перекрыли кислород: исключили из всех творческих союзов (Союза писателей и Союза кинематографистов) и запретили гастролировать по стране (отныне он вынужден будет перебиваться исключительно домашними концертами, а в 1974 году и вовсе покинет страну).

Кроме этого, именно в 72-м году у Высоцкого выходит первый твердый миньон (до этого единственная пластинка у певца выходила пять лет назад, в 1967 году) и его утверждают на главные роли в фильмы корифеев советского кинематографа: Александра Столпера (фильм Четвертый, Мосфильм) и Иосифа Хейфица (фильм Плохой хороший человек, Ленфильм).

Обе ленты несли в себе острый политический и социальный заряд, несмотря на то что исследовали разные эпохи: если в Четвертом это была современность, то в Человеке речь шла о временах предреволюционной России. Однако оба режиссера пригласили на главную роль именно Высоцкого не случайно, а потому, что в глазах миллионов советских людей он олицетворял собой те протестные настроения, которые давно присутствовали в интеллигентских кругах, а в первой половине 70-х годов уже начинали охватывать и низы общества.

У Столпера Высоцкий играл преуспевающего американского журналиста, который в годы войны сумел чудом выжить в концлагере, хотя трое его товарищей погибли. И вот теперь от него, Четвертого, требуется определенное мужество, поскольку он поставлен перед выбором: либо разоблачить преступные планы сторонников войны и лишиться благополучия, либо промолчать, сохранив свое благополучие, но потеряв совесть.

По сути, на американской тематике автор сценария (и одноименной пьесы, поставленной во многих советских театрах) Константин Симонов ставил вопросы, которые были актуальны и для многих советских интеллигентов: либо жить в ладу с властью, которую ты считаешь преступной, либо выступать против нее. И образы трех погибших товарищей, которые постоянно возникают в сознании Четвертого, можно было расшифровать, исходя из советской действительности: как упреки фронтовиков, сложивших свои головы на полях войны, тем выжившим товарищам, которые теперь безропотно служили брежневскому режиму.

Кстати, именно подобный упрек будет брошен спустя десятилетие молодыми кинематографистами своим старшим товарищам на 5-м съезде кинематографистов в 1986 году. К примеру, сценарист Евгений Григорьев (автор сценариев фильмов Три дня Виктора Чернышева, Романс о влюбленных и др.) заявит следующее:

Почему же в дальнейшем эти люди, прошедшие фронт, знающие цену всему, люди, поднявшиеся на волне ХХ съезда партии, - почему они дрогнули, почему они законсервировались, перед какой силой они вдруг смутились? Перед какой - когда за ними были погибшие на фронте товарищи? Почему они все это позволили, когда за ними было наше великое искусство, когда за ними стояли мы?.. Между тем у Хейфица Высоцкий играл абсолютно другого героя:

зоолога фон Корена, в образе которого явственно проглядывали черты современного фюрера или вождя всех народов (кому как нравится).

Хейфиц не случайно обратился к повести Чехова Дуэль (после того, как снял Даму с собачкой и В городе С), поскольку на фоне тогдашней победы державников, которых либералы называли не иначе как сталинистами, именно это произведение звучало наиболее актуально. Державники ратовали за приход к власти сильной личности, а Хейфиц своим фильмом эту сильную личность разоблачал. Его симпатии были целиком на стороне рефлексирующего интеллигента Лаевского, а позиция фон Корена всячески изобличалась. И не случайно, что журнал Советский экран выделил целых две полосы (№2 1973) для того, чтобы Хейфиц подробно изложил концепцию своего фильма. Правда, не впрямую, а иносказательно. Однако люди знающие все прекрасно поняли. Приведу лишь некоторые отрывки из этой публикации:

Мы не намерены делать академический киновариант повести Чехова. Мы и выбрали это труднейшее произведение именно потому, что оно, как нам кажется, должно вызвать у думающего зрителя размышления о мире, окружающем нас, о том, что сегодня происходит на нашей грешной планете. Рассказывая о судьбах героев повести - о чиновнике финансового ведомства Лаевском, рвущемся убежать от провинциальной тоски, от опостылевшей Надежды Федоровны (стоит отметить, что советские либералы называли советскую власть СВ, или Софьей Власьевной. - Ф. Р.), которую он когда-то любил, о зоологе фон Корене, ненавидящем ничтожество и бездеятельность Лаевского, и обо всех других, - мы меньше всего стремимся привнести в этот сложнейший узел любви, вражды, измен, рушащихся надежд какие-то современные параллели, как-либо модернизировать персонажей, их взаимоотношения. Чем более экранизация будет соответствовать духу самой повести, тем более она будет современной в высоком, а не в вульгарном смысле этого понятия...

Дуэль - вещь для Чехова переходная. Она создана в то время, когда он постепенно расставался с кратковременным увлечением толстовством. Дуэль не похожа ни на Даму с собачкой, ни на Ионыча. Герои в ней не прячут мысли в подтекст, а открыто высказывают свои взгляды. Хотя общий тонус окружающей жизни действительно вялый и скучный, внутреннее действие повести развивается активно и энергично...

Часто задают вопросы: обвиняете ли вы фон Корена? Защищаете ли вы Лаевского? Не есть ли доктор Самойленко самый лучший герой этой повести, ее добрый идеал? Как вы относитесь к судьбе Надежды Федоровны? Ни на один из этих вопросов я не могу ответить односложно.

Возьмем Лаевского. В нем много так называемых отрицательных черт, и, что хуже всего, он лишен идейной жизни. Но только ли этим исчерпывается он как человек? В Лаевском есть что-то глубоко человечное, доброе. Очень хорошо о нем говорит другой персонаж повести, молодой дьякон Победов: Правда, Лаевский шалый, распущенный, странный, но ведь он не украдет, не плюнет громко на пол, не попрекнет жену: ДЛопаешь, а работать не хочешьУ, не станет бить ребенка вожжами... Он человек душевно богатый, хотя богатство это не раскрыто и не использовано по его же собственной вине.

Не просто обстоит дело и с фон Кореном. Конечно, его высказывания насчет необходимости уничтожения хилых и слабых не могут вызвать ни малейшей симпатии. Но в характере его немало притягательного, незаурядны его научная целеустремленность, энергия, трудолюбие. Именно эти черты так необходимы были русской интеллигенции конца прошлого века. Не случайно Чехов в известной статье о Пржевальском восхищался волей и мужеством великого путешественника, говорил о воспитующем значении нравственного примера таких людей. Те же качества близки писателю и в фон Корене...

Годы, когда создавалась Дуэль, отмечены всеобщим увлечением естественными науками - не случайно фон Корен по роду занятий зоолог. Но сам Чехов никогда не становился на ту точку зрения, что выводы естественных наук достаточны для понимания человека.

Человек неизмеримо сложнее. Фон Корен оказался искусным изучателем медуз, но никуда не годным воспитателем человека. Такие фон Корены, жаждущие лулучшения человеческой породы по методам зоологического отбора, не перевелись и сегодня, а значит, и сегодня не устарела гуманная мысль повести. Эренбург в книге о Чехове писал, что, когда Гитлер еще пешком под стол ходил, фон Корены уже высказывали свои тезисы. Нам не хотелось бы прибегать к прямолинейным аналогиям, рисовать фон Корена как предтечу фашизма, тем более что в глубине души он по-своему добр и сентиментален. Скажем, мы сняли такой кусок: к фон Корену, возвращающемуся домой, со всех сторон сбегаются собаки, ластятся к нему. Он их любит. Он, наверное, не стал бы стрелять в собаку. Но в Лаевского фон Корен стрелять не побоялся. Дуэль для фон Корена оказалась победой его последовательной жизненной философии и в то же время его нравственным поражением. Он ничего не добился. Насилием, страхом нельзя воспитать человека. Так воспитывают только рабов. На этой теме зиждется весь финал повести.

Моральное превосходство в сцене дуэли целиком на стороне Лаевского. Он готов просить извинения не из трусости, а из глубокого внутреннего осознания античеловечной сути дуэли, где кровь и пуля должны решать вопросы морали и чести. Лаевский разряжает пистолет в воздух, он не может стрелять в человека, он обнаруживает высокое человеческое, духовное начало, оказавшееся в нем не потерянным. И в этом для нас и заключена та светлая нота надежды на будущее, которая всегда присутствует у Чехова. Во всяком случае, так мы Чехова понимаем и так снимаем его.

Между тем и Четвертый, и Плохой хороший человек в кинопрокате-73 провалились, не достигнув заветной отметки в миллионов зрителей. На мой взгляд, фильм Столпера этого вполне заслуживал, а вот картина Хейфица не пришлась по душе массовому зрителю исключительно по причине малой популярности у него экранизаций классики. Что касается западной реакции, то там картину по Чехову отметили сразу двумя призами: на фестивалях в Чикаго (США) и Таормине (Италия).

Тем временем лидером советского кинопроката 1973 года впервые стал фильм, снятый в жанре вестерна. Причем это был не тот вестерн по-советски, который именовался истерн - то есть снятый на материале Гражданской войны (подобные фильмы ни разу не бывали на самой вершине хит-парадов, но в тройку лидеров иногда входили: например, два фильма о приключениях четверки неуловимых мстителей или Белое солнце пустыни), - а именно стилизация под настоящий вестерн об американском Диком Западе. Речь идет о фильме Владимира Вайнштока Всадник без головы, снятом по одноименному роману Майн Рида.

Отметим, что жанр вестерна в советском кинопрокате переживал в первой половине 70-х годов пик своей популярности. Несмотря на то что после скандала с Великолепной семеркой (его, как мы помним, сняли с проката волевым решением верхов) американские вестерны в СССР больше не покупались, фильмы этого жанры из других стран продолжали появляться на советских экранах с пулеметной частотой.

Так, с 1966 года это были фильмы из двух Германий: ГДР (так называемые дефа-вестерны с участием Гойко Митича) и ФРГ (так называемые штрудель-вестерны с Пьером Брисом в роли Виннету).

Кроме этого, были еще румынско-французские фильмы по Фенимору Куперу (Прерия и Приключения на берегах Онтарио).

Все эти вестерны пользовались большим успехом у советских зрителей, а лидером среди них по посещаемости на рубеже 70-х годов был фильм Верная рука - друг индейцев (в прокате 1968 года он собрал аудиторию в 46 миллионов 500 тысяч зрителей). В 1974 году этот рекорд будет побит американским вестерном Золото Маккенны, который соберет аудиторию в 63 миллиона человек. Тот год вообще будет богат на вестерны из разных стран, которые в общей массе соберут самую большую за всю историю этого жанра в СССР аудиторию зрителей. Так, дефа-вестерн с Гойко Митичем Апачи посмотрят миллионов 900 тысяч зрителей, а очередную историю про приключения вождя апачей Виннету под названием Сокровище Серебряного озера - 39 миллионов 800 тысяч. Спустя год на советские экраны выйдет еще один фильм про Виннету - Виннету - сын Инчу-Чуна, который соберет гораздо большую аудиторию, чем два последних фильма - 56 миллионов человек. Как покажет будущее, это будет последний столь массовый всплеск интереса к вестернам в Советском Союзе.

Как видно из приведенных данных, у родоначальников жанра, американцев, была в СССР особая популярность. Сначала их Великолепная семерка собрала аудиторию значительно большую, чем любой из немецких вестернов - 67 миллионов, а в 74-м году другой вестерн из США - Золото Маккенны - недотянет до этого показателя всего четыре миллиона. Однако всех этих заграничных рекордсменов сумел побить по кассовым сборам вестерн по-советски 73-го года выпуска - фильм Владимира Вайнштока Всадник без головы.

Как мы помним, Вайншток считался не только мэтром советского кинематографа, но и одним из корифеев экранизации. Он пришел в этот жанр в 28-летнем возрасте со второй волной режиссеров-евреев, экранизировав в 1936 году роман Ж. Верна Дети капитана Гранта, который стал одним из лидеров проката. Неменьший успех ждал другую экранизацию Вайнштока - Остров сокровищ (1938) по Р. Стивенсону.

Однако после этого талантливый режиссер внезапно ушел не только из режиссуры, но и из искусства вообще (по одной из версий, он стал сотрудником внешней разведки).

Возвращение Вайнштока в кинематограф произошло на исходе хрущевской лоттепели, в середине 60-х годов, правда, не как режиссера, а как сценариста. В итоге в течение нескольких лет он написал (под псевдонимом Владимир Владимиров) сценарии сразу к нескольким фильмам: Перед судом истории (1965), Мертвый сезон (1969, в соавторстве с А. Шлепяновым), Миссия в Кабуле (1971, с П.

Финном), Заблудшие (с П. Финном, 1971), Сломанная подкова (1973). В начале 70-х годов Вайншток вновь вернулся в режиссуру, в жанр экранизации. И перенес на советский экран прозу Майн Рида.

Обращение к прозе именно этого писателя не было случайным. Как уже отмечалось, в СССР тогда огромной популярностью пользовались восточногерманские фильмы про индейцев с участием югославского актера Гойко Митича, и один из этих фильмов - Оцеола - тоже являлся экранизацией одноименного романа Майн Рида (он вышел на советские экраны за полгода до фильма Вайнштока - в январе года). Поэтому, учитывая спрос аудитории на кино подобного жанра, Вайншток и решил перенести на экран прозу популярного американского писателя, а именно - его самый известный роман Всадник без головы.

Фильм создавался на Ленфильме в содружестве с кубинскими кинематографистами (на Кубе снимали часть натуры, в частности горные ландшафты, лес и прерию). Но основные съемки проходили в студийных павильонах и в Крыму, где под городом Белогорском, у села с красивым названием Вишенное, у подножия Белой скалы декораторы возвели целый городок Дикого Запада. Как писала в газете Крымская правда (номер от 26 августа 1972 года) журналист Р. Смольчовская:

Здесь вырос небольшой пограничный форт с банком, почтовым ведомством, баром, салуном. По площади проходят солдаты в голубых мундирах, проезжают кареты, в которых сидят смуглые женщины в кружевных мантильях. Тут же темпераментные мексиканцы заключают пари, и тогда свистит в воздухе бич над дикими лошадьми-мустангами.

Рядом гасиенда богатого плантатора - красивое здание с окнами, закрытыми ажурными решетками и азотеей, куда вся семья поднимается, чтобы подышать воздухом в предвечерние часы... (Кстати, по соседству трудилась над другой экранизацией режиссер Тамара Лисициан - она снимала Приключения Чиполлино. - Ф. Р.) Фильм Всадник без головы вышел на широкий экран 25 июля 1973 года. И до конца года его кассовые показатели перевалили за 50 миллионный рубеж. Всего же фильм собрал в советском прокате миллионов зрителей (по другим данным - 64 миллиона 700 тысяч). Для Ленфильма эта победа была вдвойне радостной, поскольку на вершину проката ее продукция не забиралась вот уже более десятилетия, когда в 1961 - 1962 годах сразу два его фильма оказались лидерами: Полосатый рейс собрал 42 миллиона 340 тысяч зрителей, Человек-амфибия - 65 миллионов 500 тысяч. Правда, была еще комедия Свадьба в Малиновке, которая в 1967 году привлекла в кинотеатры 74 миллиона 640 тысяч зрителей, однако этот результат помог ей занять только 2-е место. Фильм Вайнштока хоть и собрал людей меньше Свадьбы..., однако сумел вернуть Ленфильм на самую прокатную вершину (отметим, что в последний раз хит проката - фильм Бриллиантовая рука - собирал еще большую аудиторию в году - 76 миллионов 700 тысяч).

Добавим, что лента Вайнштока, по сути, станет лебединой песней сразу для двух советских звезд: Олега Видова (он сыграл в фильме роль мустангера Мориса Джеральда) и Людмилы Савельевой (роль Луизы Пойндекстер). Будучи ровесниками, Видов и Савельева начали свой путь в кинематографе практически в одно время: он дебютировал ролью Медведя в Обыкновенном чуде (1964), она - ролью Наташи Ростовой в Войне и мире (1966Ц1967). Затем у каждого было еще несколько интересных ролей, которые хотя и позволили им стать звездами советского кино нового поколения, однако в разряд кассовых так и не ввели. Это сделал именно Всадник без головы. Не случайно людская молва даже поженила их после выхода ленты на экран - уж больно романтично выглядела актерская пара на экране. Однако слух этот был неправдой.

Савельева еще во второй половине 60-х годов вышла замуж за популярного актера Александра Збруева, а Видов в 1971 году женился на подруге Галины Брежневой, дочери генерала КГБ Наталье Федотовой.

Кстати, в киношных кругах тогда упорно ходили слухи о том, что именно эта женитьба сыграла решающую роль в утверждении актера на роль Мориса Джеральда. Однако, даже если этот слух и правда, это нисколько не умаляет актерского таланта Видова - в роли мустангера он выглядит просто великолепно (единственное но: роль за него озвучивал другой актер).

Увы, но та волна славы, которая обрушилась на Видова и Савельеву после Всадника..., продлится недолго. Он снимется еще в одной романтической картине - Москва, любовь моя (1974), которая соберет в прокате почти 30 миллионов зрителей. После чего время центральных ролей для Видова закончится. В киношных кругах пойдут разговоры, что это было связано с семейными неурядицами в жизни актера. После того как Видов со скандалом разведется с Федотовой, та приложит немало сил, чтобы перекрыть кислород своему бывшему мужу.

В итоге уделом Видова станут роли второго плана и эпизоды. Он совершит попытку податься в режиссуру - поступит на Высшие режиссерские курсы, но и это ему не поможет - новоявленному режиссеру так и не дадут снять ни одной полнометражной картины.

В итоге в середине 80-х годов актер сбежит на Запад.

Что касается Людмилы Савельевой, то и она особых лавров после Всадника без головы не снищет. И хотя, в отличие от Видова, ее семейная жизнь сложится куда более благополучно (ее брак с Александром Збруевым не распадется), однако в кино она будет сниматься редко и звездных ролей в ее карьере уже не случится.

Но вернемся к кинопрокату-73.

Следом за вестерном расположилась комедия: фильм корифея этого жанра Леонида Гайдая Иван Васильевич меняет профессию, который собрал 60 миллионов 700 тысяч зрителей. Следом шло совсем иное кино - приключенческая лента Земля Санникова, собравшая миллион 100 тысяч зрителей. Затем шли два фильма на современную тему: Учитель пения Наума Бирмана (32 миллиона 700 тысяч зрителей) и Любить человека Сергея Герасимова (32 миллиона тысяч).

Среди других фаворитов того кинопрокатного сезона значились:

шпионский боевик Пятьдесят на пятьдесят Александра Файнциммера (31 миллион 900 тысяч);

военная драма Командир ДСчастливой ЩукиУ Бориса Волчека (31 миллион);

лента в жанре Дплаща и шпагиУ ДСлуги дьявола на чертовой мельницеУ Александра Лейманиса, которая была продолжением прошлогоднего хита ДСлуги дьяволаУ (30 миллионов тысяч);

детектив ДКругУ Герберта Раппапорта, который, являясь продолжением фильма 67-го года ДДва билета на дневной сеансУ (собравшего 35 миллионов 300 тысяч зрителей), собрал почти на миллионов меньше - 29 миллионов;

шпионский боевик ДМеченый атомУ Игоря Гостева (27 миллионов 700 тысяч);

детектив ДЧерный принцУ, который, являясь продолжением фильма 71-го года ДВозвращение ДСвятого ЛукиУ, собравшего 21 миллион 600 тысяч зрителей, обогнал его более чем на пять миллионов зрителей (26 миллионов 800 тысяч);

приключенская картина ДЖизнь и удивительные приключения Робинзона КрузоУ Станислава Говорухина (26 миллионов 300 тысяч);

шпионский боевик ДЗемля, до востребованияУ Вениамина Дормана (23 миллиона тысяч);

криминальная драма ДВозвращение к жизниУ Владимира Басова (23 миллиона 400 тысяч);

мелодрама ДСибирячкаУ Алексея Салтыкова (23 миллиона 300 тысяч);

драма по мотивам романа Д. Мамина-Сибиряка ДПриваловские миллионыУ Ярополка Лапшина (23 миллиона 300 тысяч);

узбекский истерн Седьмая пуляУ Али Хамраева (22 миллиона тысяч).

Пятерка фаворитов проката-73 собрала аудиторию в 253 миллиона 100 тысяч зрителей. Это было меньше прошлогоднего результата более чем на 40 миллионов, однако тоже считалось неплохим результатом.

И общий итог сборов за тот год не упал ниже положенной отметки в миллиарда рублей (немалую роль при этом сыграли два зарубежных хита прошлых лет, вновь выпущенных в прокат: три серии фильмов про Фантомаса и два про Анжелику - маркизу ангелов, которые показали малым экраном, то есть во второразрядных кинотеатрах).

Хит-лист киностудий, на которых снимались перечисленные фильмы, возглавила вновь главная студия страны Мосфильм - картин. На втором месте расположился Ленфильм - 3 фильма, на третьем - имени Горького с 2 фильмами. По одной картине пришлось на следующие киностудии: Рижскую, Одесскую, Свердловскую, Узбекфильм.

Отметим, что, несмотря на активную еврейскую эмиграцию из страны, присутствие представителей этой нации среди режиссеров кассовых лент по-прежнему достаточно высокое. Так, в 1972 году из картин-фаворитов они сняли 8, в 1973 году из 18 фильмов опять же выпало на их долю. Правда, ни в одной из этих лент нет и намека на леврейскую тему - она в советском кинематографе давно закрыта и возврата к ней в ближайшее время не предвидится. Хотя во многих советских фильмах фигурируют евреи, однако их национальная принадлежность никогда вслух не обозначается, подразумевая, что зритель сам обо всем догадается. Киновед М. Черненко называет эту ситуацию лицемерной, хотя это вопрос спорный. В советских фильмах, снимаемых на центральных киностудиях в те годы, национальная принадлежность любых героев вообще никогда не озвучивалась открыто (такое могло происходить только в лентах национальных киностудий).

То есть, к примеру, русское или мордовское происхождение героя можно было определить только по каким-то косвенным признакам, сам же он никогда не говорил с экрана: ля - русский или ля - мордвин. Герои евреи были поставлены точно в такие же условия.

Между тем в документальном кинематографе тех лет фильмов на леврейскую тему снимали достаточно много: по три-четыре в год, особенно много их выходило в самом начале 70-х годов, причем режиссерами их были евреи. Так, фильм Биробиджан, год 70-й снял А.

Вилькенс, Наша родина - Советский Союз - Л. Кристи и т. д. Однако маститого киноведа и это не радует, поскольку всю эту кинематографию он относит к разряду разоблачительно-пропагандистских. Хотя что плохого в том, что в подобных лентах разоблачался сионизм и пропагандировалась многонациональная дружба народов СССР? В этих лентах национальная принадлежность советских евреев нисколько не скрывалась плюс показывались их достижения во многих областях советской жизни. Подчеркнем, что подобное кино демонстрировалось не только в кинотеатрах, но и регулярно показывалось по телевидению, которое по своим масштабам зрительской аудитории уже заметно опережало кинопрокат.

Басмачкино Тем временем присутствие в числе фаворитов кинопроката- среднеазиатской киностудии (Узбекфильм) было явлением далеко не случайным. Ведь именно эта киностудия выгодно отличалась от большинства себе подобных тем, что ее кинопродукция чаще других попадала в хит-листы, вызывая искренние симпатии как у рядового зрителя, так и у серьезных критиков. То есть Узбекфильм был лидером среди среднеазиатских киностудий, опережая по части зрительских симпатий таких своих конкурентов, как Казахфильм, Киргизфильм, Таджикфильм и Туркменфильм.

Особенно отчетливо это лидерство стало проявляться с начала 60-х годов, когда киностудия получила новый современный комплекс зданий (это стало результатом деятельности нового главы Узбекистана Шарафа Рашидова, который уделял кинематографу своей республики пристальное внимание: во многом именно благодаря ему с 1968 года в Ташкенте стал проводиться международный кинофестиваль стран Азии и Африки). Даже разрушительное землетрясение 1966 года не смогло помешать узбекским кинематографистам сохранить свое лидерство не только среди среднеазиатских, но и других республиканских кинематографий. Достаточно посмотреть на показатели ежегодного выпуска фильмов.

Если Узбекфильм выдавал на-гора до 10Ц12 картин в год (шесть художественных и шесть телевизионных, что было предельной квотой по кинопроизводству для республиканских киностудий), то его конкуренты вдвое меньше: Казахфильм, Таджикфильм, Азербайджанфильм - 5Ц7 фильмов, Туркменфильм, Киргизфильм - 4Ц6 фильмов. Такая ситуация сложилась не случайно: именно на Узбекфильме была лучшая проявочная лаборатория, рассчитанная на обслуживание нужд всех республик Центральной Азии, лучший дубляжный цех, первенство которого безоговорочно признавали коллеги из других стран, современные павильоны и т. д.

Мощный рывок узбекское кино сделало во второй половине 60-х годов, когда на всесоюзный экран вышли такие картины, снятые на Узбекфильме, как: Белые, белые аисты (1967;

режиссер Али Хамраев), Нежность (1967;

Эльер Ишмухамедов), В 26-го не стрелять! (1967;

Равиль Батыров), Ташкент - город хлебный (1968;

Шухрат Аббасов), Подвиг Фархада (1968;

А. Хачатуров), Влюбленные (1969;

Эльер Ишмухамедов), Яблоки 41-го года (1970;

Равиль Батыров).

Все перечисленные фильмы собирали хорошую кассу в большинстве союзных республик и особенно в РСФСР. Например, рекордсменами в приведенном списке стали: боевик В 26-го не стрелять - 32 миллиона 900 тысяч, мелодрама Влюбленные - миллионов 500 тысяч зрителей (Нежность собрала меньшую аудиторию - 9 миллионов 300 тысяч), драма Ташкент - город хлебный - 9 миллионов 800 тысяч. Особенно урожайным на зрителей стал для Узбекфильма 1971 год, когда сразу несколько картин киностудии выбились в лидеры проката. Среди них значились следующие ленты: Гибель черного консула - 19 миллионов 700 тысяч, Он был не один - 19 миллионов 400 тысяч, Чрезвычайный комиссар - 15 миллионов 400 тысяч.

В последнем списке сразу два фильма (первый и последний) принадлежали к истернам. И это было не случайно: картины этого жанра, повествовавшие о становлении советской власти в Средней Азии и борьбе с басмачеством, снискали у широкого зрителя особую популярность (эту волну истернов в советском кино породили Неуловимые мстители, которые явились настоящей сенсацией киносезона-67). Такие фильмы стали выпускаться на Узбекфильме по нескольку штук в год, и зритель (особенно молодой) охотно на них шел.

Отметим, что в этой истерновой кампании участвовали практически все среднеазиатские киностудии, а также одна закавказская - Азербайджанфильм, создавшая в 1970 году один из лучших республиканских истернов - Семеро сыновей моих (в подражание американской Великолепной семерке). В итоге только за пять лет (1969Ц1973) во всесоюзный прокат вышло более десятка среднеазиатских и азербайджанских истернов, среди которых самыми кассовыми оказались следующие ленты:

1969 год - Встреча у старой мечети (Таджикфильм), Всадники революции (Узбекфильм);

Красные пески (Узбекфильм), Выстрел на перевале Караш (Киргизфильм).

1970 год - Засада (Киргизфильм), Разоблачение (Таджикфильм), Чрезвычайный комиссар (Узбекфильм).

1971 год - Гибель черного консула (Узбекфильм), Конец атамана (Казахфильм), Семеро сыновей моих (Азербайджанфильм).

1972 год - Алые маки Иссык-Куля (Киргизфильм), Последний перевал (Азербайджанфильм), Горячие тропы (Узбекфильм).

1973 год - Седьмая пуля (Узбекфильм).

Как видим, лидером в этом списке была киностудия Узбекфильм.

В общей сложности пятерка перечисленных выше узбекских истернов собрала во всесоюзном прокате почти 100 миллионов зрителей, что было отличным показателем для периферийной киностудии. И хотя высоколобая критика подобные ленты обычно не жаловала, однако рядовой зритель охотно нес в кассу свои кровные, чтобы увидеть на широком экране лихие погони и перестрелки, снятые на фоне среднеазиатской экзотики: в раскаленных песках пустыни и на фоне древних минаретов. Кстати, упреки по адресу подобных картин - дескать, большинство из них сняты на низком художественном уровне - явно натянуты. Достаточно вспомнить большинство американских или итальянских вестернов: шедевров среди них тоже очень мало, а основная масса - типичный масскульт.

Свидетельствую как очевидец: фильмы о борьбе красных с басмачами пользовались большой популярностью у молодежной аудитории. Иные из них по своей кассовости ни в чем не уступали тем же дефа-вестернам. Хотя справедливости ради стоит заметить, что так было не всегда: в основном такой ажиотаж сопутствовал фильмам из разряда басмачкино на заре становления этого жанра (в конце 60 х - начале 70-х годов), а потом этот интерес стал понемногу улетучиваться. Во многом потому, что наступила жанровая профанация, а также в советский прокат вновь стали поступать вестерны из США и других западных стран (как уже говорилось, первым таким фильмом после Великолепной семерки станет в 1974 году американская лента Золото Маккенны).

Pages:     | 1 |   ...   | 10 | 11 | 12 | 13 |    Книги, научные публикации