Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | Шизоидные типажи...Нить изложения снова ведет нас к физиономике: пора переходить на другую сторону оси. Красивая циклотимная лысина - как отполированный бильярдный шар, шизотимная - словно выедена мышами...

Но еще характернее шапка волос при астеническом телосложении. Дон Кихот, великолепный шизоид, в сопровождении циклотимика Санчо Пансы.

Классические наблюдения, сильно пошатнувшиеся в своей достоверности, но еще кое-что значащие. Астеник, антипод пикника, - УядерныйФ вариант шизотимной конституции, но опять же никак не обязательный.

Тут и сколько угодно атлетов, громадных и маленьких, и всевозможных нескладных, и даже пикники, только какие-то не такие. Шизотимный полюс широк, широка и шизофрения.

(Астеник - по-гречески УстеносФ - сила, - буквально: слабый, лишенный силы; но это название часто не соответствует действительности: и физическая и психическая сила астеника, худощавого тонкого человека, может быть очень велика.) Астеник тоже смотря какой. Есть вариант, внешне лучше всего представленный персонажами Боттичелли, - тип, который американцы назвали УплотояднымФ, - искрящийся, раздражительный, с быстрым индуктивным умом, энергичный, остроумный, повышенно эротичный, склонный к туберкулезу. Может дать внезапный буйный психоз, но опасность шизофренического распада ничтожна, очень сильный тип.

Нет, решительно невозможно дать хотя бы приблизительное единое определение внешности шизотимика - настолько они разные; и все же - и все же! - их узнаешь обычно сразу, даже среди негров или монголов.

Что это Мне казалось одно время, что дело в крупности черт, что лица, сработанные с достаточной долей добротной грубости, с плотной клетчаточной подкладкой, не могут принадлежать шизотимикам, что их физиономические атрибуты - мелкая заостренность, мышиность, точечность. Астеники с крупными, закругленными чертами лица, казалось мне, более синтонны. Но встречались случаи, опровергавшие это.

Нет, вся штука именно в том, что это чувствуется каждый раз индивидуально, целостно, а отдельные опорные признаки переменны.

Может быть, это какие-то свойства кожи или сосудов, что-то гормональное, акая-то фактура облика, что ли. А чаще всего, наверное, все вместе. Никогда не забуду эту потрясающую астеничку, с тяжелейшей шизофренией, сальным, застывшим маскообразным лицом, с мелкими чертами - и единственной фразой, повторявшейся монотонно девять лет кряду: У...Избегнуть мешать тайным системамФ...

Да, тут работают, конечно, и статика, и динамика.

Мимика глубоких шизоидов либо бедна, либо преувеличена до гримас (у циклоида она всегда гармонична и адекватна). У некоторых преобладает какое-то одно постоянное выражение, например сардоническая улыбка;

поражает порой несоответствие между подвижностью одной части лица, например, ба или рта, и неподвижность других.

Речь - невнятно-бормочущая, тихая и монотонная или деревянно-громкая, типа Укнижного чтенияФ; иногда вдруг резко меняется регистр, делаются странные паузы и ударения. Молчание - в момент, когда ожидается слово, слово - когда кажется, что его не будет.

Позы - однообразны, меняются редко, но резко. Походка - скованная, неуклюжая, со слабым участием рук и туловища, или окрыленно-нервозная, стремительная, остро-четкая, с наклоном, с вывертом; особенно причудлив бег. Естественной закругленности, обобщенной целесообразности синтонного пикника нет и в помине. И это при том, что шизоиды, особенно астенического телосложения, превосходят всех на свете пикников своей ручною умелостью. Мелкие, точные движения им удаются явно лучше. Среди них попадаются настоящие виртуозы тонкой работы - в научном ли эксперименте, в технике, в живописи или в игре на инструменте. А вот певцов и эстрадников мало, можно сказать, нет.

Почерк шизоидов либо чрезвычайно отчетливый и аккуратный, с раздельными буквами, либо причудливый и неправильный, неуверенно-детский, словно прижимающийся к бумаге; либо, наконец, УокаменелыйФ. Очень часты зубчатые, острые линии. Шизоидный почерк был у Лермонтова, Ницше, Шумана, Скрябина, Аракчеева, Суворова - диапазон, как видим, более чем широк.

При умеренной шизотимности ( а иногда и при шизофрении) все это может быть выражено слабо или совсем отсутствовать. Основное и здесь проявляется в личном общении. Незнакомый или малознакомый человек, а в ярких случаях и знакомый и самый близкий (при том, что сам он средний, в средней ситуации) никогда не чувствует себя с шизотимиком так просто и непринужденно, как с циклотимиком. Ощущаются дистанция, напряженность, синтонностью и не пахнет, хотя с обеих сторон могут прилагаться самые искренние усилия...

Ожидание неожиданного Шизоид может быть даже чрезмерно общительным, и, однако, чего-то в этой общительности недостает. Или что-то лишнее Когда он старается одолеть свою замкнутость, получается замкнутость наизнанку, самовыворачиванье, способное лишь расширить круг одиночества. УОбычный человек чувствует вместе с циклотимиком и против шизотимикаФ.

ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ письмо в книге Перо запнулось. О тебе мне труднее писать, чем о твоем антиподе:

...он проще, ты неожиданнее... УАстеник и неврастеникФ - узнал Когда-то ты сам, со своей загадочной усмешкой, рассказал мне об этой дефиниции врача из военкомата. А я говорил тебе и еще раз повторяю тупо, но со знанием дела, что ты честный (ты любишь это слово, однажды сказал, что витамины - одна из немногих честных вещей в медицине) - честный шизоид.

Видишь ли, тут две стороны: тобой я доказывают необходимость шизоидности, а шизоидностью - необходимость тебя, необходимость, в которой ты никогда не переставал сомневаться. Не пеняй же, что я авторски посягнул на тебя, да еще пришпиливаю к типологии. Наоборот - отшпиливаю. Шизоиды - гениальное племя, рождающее чудесных чудовищ. Не будь его, человечество не узнало бы, что такое нестадный, таинственный, истинный человек.

(только что из кабинета вышел твой шарж, с бредом отношения, бледный, высокий, а-ля Эль Греко, в свои двадцать два полновесно несчастный и одинокий.

- Я питаю антипатию к человечеству, потому что оно на девяносто девять процентов состоит из внушаемых идиотов, доступных любой пропаганде. Каждый из них, если ему шепнут на ухо, готов встать и убить меня. Скажите, бывает ли при мании величия мания преследования - Почти обязательно.)...В первый раз увидел тебя на лестнице нашего института, на первом далеком курсе. Сутулый, с вдохновенно запрокинутой головой, отрешенный, с загадочной улыбкой, немного растерянной, и только бледные молодые прыщики на нобелевском бу да гордый отблеск золотой медали в глазах выдавали, что ты наш ровесник. В тебе было уже что-то академическое, так о тебе и говорили: УУже сложившийся ученыйФ. Ты себя таковым не считал (и не считаешь), но в то время или чуть позже появилась заметка в молодежном журнале, где ты подавался как юная звезда микробиологии с внешностью человека, который ничем, кроме спорта, не интересуется.

Уже тогда я сказал себе, что эмоционально ты иностранец, и даже песни под гитару - чудесные! - ты высылаешь себя исполнять, это ты и не ты. Какое-то время я был твоим переводчиком...

Самую захудалую столовую твое появление превращает в таверну;

сигарета в твоей руке обретает кинематографическую нелепость.

Диалог с тобой замечательно взвешен, изумительно напряжен.

Телефонный звонок.

Ты:

- Здравствуй...

Я:

- Привет...

- Я опять проявляю навязчивость.

- Да ну почему же Рад тебя слышать и буду рад видеть.

(Ловишь в моем тоне нотки формальной вежливости, чтобы вонзить их в себя: микробред отношения. Чувствуя это, акцентирую теплоту. Ты слышишь: фальшь, заминка, но перешагиваешь.) - Как ты живешь (Банальные слова говоришь редко, но так ароматно, так первозданно и целомудренно, в такой неповторимой тональности... Никто, кроме тебя, никогда этого не произносил.) - Я живу так-то.

- Желание увидеть тебя достигло апогея. (Выражение совершенно шизоидное. От смущения.) - У меня тоже. (Сфальшивил или нет Микродостоевщина. Кажется, все в порядке. Настраиваюсь на волну. Хочу видеть.) Ты мог стать врачом высочайшей квалификации, но никогда - врачом для больного, для этого в тебе слишком велико тяготение к общему. Вкус к частностям у тебя совсем в другой плоскости. Теория, конечно, теория, роскошь игры представлений. Уйдя от практики, ты поступил честно.

Не мог без иммунологии, теперь она не может без тебя. Да, ты превратился в налаженную машину по перемалыванию фактов в концепции, концепций - в эксперименты и снова факты. Ты проклинаешь человеческие мозги. Но в тебе живет эстетическое чутье мысли.

Ты любишь идею, музыку дела, тебе нужны идеи идей, музыка музык. А я предсказываю тебе открытие (так же, как тогда, в кризисе, предсказал новую встречу, помнишь.._.

Своеобразием ты производишь, конечно, неотразимо странное впечатление. Между тем, ты один из самых душевно здоровых людей, которых я знаю. Астеник и неврастеник, ты при всех шатаниях-сомнениях мужествен и внутренне ориентирован. Ты ко мне шел за стержнем, а он в тебе, ты не знал, что меня одариваешь.

Но тебе трудно, как иностранцу, даже переводчику с тобой нелегко.

Однажды, помнишь, когда у обоих нас дела были неважные, мы холостяцки ночевали у тебя. Ты был рассяенно-добр, где-то витал. У тебя изумительно легкий сон, почти без дыхания, в странной позе - парение на животе в обнимку с подушкой. Таким же легким было с утра наше молчание. Вдруг несколько слов - и мы галактически далеки...

Что произошло тогда, мне до сих пор непонятно: набежала туча, заволокло. Наверное, в моих словах или тоне ты в тот момент почуял что-то пошлое, ординарное; со мною так вполне могло быть, а ты этого никогда не допустишь, ты за версту обходишь границы суверенитета чуждой личности. Зеркальная проекция собственной чрезмерной чувствительности. Ни тени фамильярности, тонкая стеклянная перегородка...

Общаясь с тобой, попадаешь в высокогорный климат, и наступает миг, когда приходится спуститься, побродить по болоту, растянуться на траве, отдышаться, отвести душу, побыть невоспитанным, без запросов.

Ты вежливо страдаешь. Почему так трудно тебя с кем-нибудь совместить Вот приходит еще кто-то, и все заклинивается. Кому-то надо уходить подобру-поздорову. Циклотимик через одного друга-приятеля попадает в целую компанию, мы же с тобой в тесной клетке, к нам нельзя впускать никого. Правда, Утретий лишнийФ этот не исключителен, это, пожалуй, закон: даже в равносторонних треугольниках дружбы каждая сторона чуть-чуть лишняя по отношению к двум другим; может быть, это напряжение и поддерживает. С Утретьего лишнегоФ начинается океанская одинокость толпы.

УВ одаренных шизотимических семьях, - писал Кречмер, - мы иногда встречаем прекрасных людей, которые по своей искренности и объективности, по непоколебимой стойкости убеждений, чистоте воззрений и твердой настойчивости превосходят самых полноценных циклотимиков; между тем, они уступают им в естественной теплой сердечности в отношении к отдельному человеку, в терпеливом понимании его свойствФ.

Но ведь ты добр, ты доверчив, ты можешь простить невероятное, ты нежно внимателен, ты, как японец, неистощим в изобретении утонченных радостей. Никто, как ты, не умеет быть благодарным, боготворить. Но горячего проникновения от тебя ждать не приходится, это не твое;

когда ты себя к этому понуждаешь, получается что-то неблагоутробное.

В отношении к женщине первозданно чист (отнюдь не будучи не моралистом, ни импотентом), звереешь в присутствии пошляка. Но вжиться в женские джунгли...

УЯ отличаюсь постоянством чувствФ, - сказал ты о себе однажды - и был слишком прав. В какие-то моменты вдруг объявляешь этому постоянству войну.

Панически боишься быть скучным; чтобы не быть скучным, невзначай можешь и морду набить какому-нибудь тяжелоатлету ((ох, уж эти астеники-неврастеникки) и надраться разочек в месяц Удо положения ризФ. Посреди блестящих сухих рассуждения такой вдруг первозданный, такой музыкальный мат... Мне нравится, как ты скучен, очень ты интересно скучен, неповторимо, ужасно весел. Не сердись же!..

Прости!..

ОБОЮДООСТРОЕ ЖАЛО Палитру шизотимических типов создатель оси набросал широко и смело, с очаровательной циклотимической небрежностью:

необщителен, тих, сдержан, серьезен (лишен юмора), чудак;

застенчивый, боязливый, тонко чувствующий, сентиментальный, нервный, возбужденный, друг книги и природы;

послушен, добродушен, честен, равнодушен, туп, глуп - таковы регистры и гаммы, образуемые пропорцией чувствительности и холодности.

Сдержанные, утонченные, ледяные аристократы, изысканные джентльмены с высокими запросами и низкими инстинктами, патетические, чуждые миру идеалисты, холодные, властные натуры, с неукротимой энергией и последовательностью преследующие свои цели, а рядом, в ощутимой, но трудноопределимой генетической близости, - никчемные бездельники, сухо-безвольные, гневно-тупые. Очень часто они группируются в одном семействе, на одном генеалогическом древе, но установить закономерность не удается, тем более что все это в многомерном наложении совместимо в одной личности.

Здесь педантичный и скрытный делец-домосед, прижимистый и подозрительный. Тут и Плюшкин и Собакевич. Рядом неукротимый спорщик, самоуверенный резонер: цепкая, односторонняя углубленность, своеобразная мелочность мысли. Меланхолик прокрался сюда в виде мимозной, ипохондричной, сверхвпечатлительной личности, для которой каждое прикосновение жизни - удар.

Работоспособный инженер, скромный и добросовестный работник, прекрасный семьянин в моменты, когда жизненное напряжение достигает какого-то предела, объявляет домашним: УЯ поработал, хватит, больше не могуФ, - ложится в постель, приткнувшись к стене, и ничто его уже не поднимет, пока ситуация не разрядится: типичная реакция меланхолического шизоида.

Pages:     | 1 | 2 |    Книги по разным темам