Книги по разным темам
Pages: | 1 | ... | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | ... | 21 | Местом, где происходило таинство этого посвящения, стали леса и холмы возле горы Вихи. В те годы мир Голубого каньона и гор вокруг него был совершенно безлюдным. Он казался девственным и нетронутым человеком; там многоликая жизнь представала во всех своих формах и проявлениях. Цветы и травы, звери и птицы, жабы и черепахи – все это было частью бесконечного потока жизни, берущего своё начало в неведомой дали времён: праморе Тетис, отпечатки листьев древней пальмы и бесчисленные луны, встававшие над первобытными джунглямиЕ Изначальный рай, память о котором скрыта в глубине души.
Так изо дня в день я блуждал по лабиринтам яров, а подобная стремительному потоку сила бучацкого посвящения уносила мою душу всё дальше и дальше к первоистокам бытия, первоистокам ночи – всё глубже и глубже в бездонный фантастический омут иллюзии... И порой действительно казалось, что если найти начало потока, шумящего на дне Голубого каньона, это поможет мне открыть что-то очень важное, связанное с первоистоками бытия.
Поиск первоосновы жизни уводил мысль в далекие геологические эпохи, потому что вся история живых существ отпечаталась в человеческом бессознательном, в инстинктивной памяти тела. На пути возвращения к первоистоку предстоит пройти через все уровни проявления единой жизни в поисках изначального уровня чистого бытия (лз усх явищ найдивнше – то саме снування), вмещающего в себя все разноликие проявления жизни, но ни одним из них не являющимися.
Если суметь не отождествляться с этими проявлениями, тогда можно познать их и дальше погружаться в глубину. Ведь цель состояла не только в том, чтобы достичь первоосновы существования, но и суметь потом, изменившись, вернуться назад, в мир людей, к человеческому сознанию. Если же поддаться колдовскому очарованию многоликой Жизни (недаром слова Жизнь и Женщина начинаются с одной буквы) в каком-то из ее обличий, испытать любовь и страсть к ней, вечно изменчивой неутомимой танцовщице, то в этой ловушке можно будет найти свой конец. Потому что слова Страсть и Смерть тоже начинаются с одной буквы.
Сон всё это или явь Реальность или иллюзия
И кто я, странник Откуда и куда иду
Во время одного их походов по каньону, в самой глубокой и узкой его части, где над ручьем нависали отвесные каменистые стены обрывов, в русле потока я нашел огромную спиральную раковину древнего моллюска – наутилуса. Сначала я не понял, что это такое, но меня привлек радужный блеск зеленоватого перламутра, местами сохранившегося на поверхности раковины и отсвечивавшего через воду текущего ручья.
С большим трудом я вытащил спиральную раковину, хорошо отмыв её в потоке, и тогда этот предмет силы поразил мое в воображение, став символом бучацкого посвящения – затягивающий в себя спиральный водоворот и фантастическое сияние миров иллюзии...
Я спрятал тяжелую раковину в сухих листьях под обрывом у развилки каньона, но потом почему-то не смог найти это место и лишь через много лет волей судьбы снова увидел наутилуса – он все так же лежал под листьями, где я его оставил.
А на следующий день в лесу на склоне яра я нашел скелет огромного кабана, лежавший в траве – то ли он умер от старости, то ли забежал когда-то в яр, раненный охотниками. Трава проросла через побелевшие от времени кости, а длинный череп лежал среди весенних цветов. Жизнь и Смерть, переплетенные в своих объятьях, прорастающие и взаимопроникающие друг в друга...
Однажды после утреннего путешествия по отрогам Голубого каньона я по лесным дорогам вышел на гору Лысуху, высоко поднимающуюся над берегом на самом краю села Бучак и поросшую старым лиственным лесом. Спустившись по тропинке мимо тысячелетнего дуба на песчаный пляж возле одного из черепаховых озер, я провел там весь день. Никто не потревожил меня, ни люди, ни звери, и я мог делать то, что мне хотелось – сидеть, скрестив ноги, на раскаленном песке, созерцая зеленые горы, парящего ястреба, небесный зенит и небесную даль.
Когда настал вечер и жаркое солнце скрылось за горой, я выбрался по крутому обрыву, цепляясь за корни, а потом поднялся на вершину горы, где раньше никогда не был. Там на большой поляне, поросшей молодой весенней травой, среди нескольких кустиков цветущего терна, виднелись остатки давно истлевшего деревянного столика, вкопанного в землю. Вокруг стояли странные сосны с раскинувшимися горизонтально ветвями и синеватой длинной хвоей – это были пинии, растущие обычно на юге, в Крыму и на Кавказе, и непонятно как оказавшиеся тут.
Справа и слева открывались далекие горизонты, и купол безбрежного синего неба накрывал собой весь мир. Я сел в траве, и сердца коснулось умиротворение этого вечернего часа. Вниз уходил крутой травянистый склон с редкими старыми дубами и липами. Было пять часов и мимо прошли, не заходя в Бучак, три метеора на Киев. А мне туда пока не надо... – с удовольствием подумал я и лег в траве, вынув флягу с водой, кусок черствого хлеба и полпачки печенья. Вечерний свет озарял прозрачные травинки, сухую ветку и три голубых цветка, оказавшихся передо мной, названия которых я не знал и не хотел знать – давно ведь уже было сказано, что незнание глубже, а знание мельче.
Действительно, здесь, в этих горах, где на душу ничего не давит, начинаешь испытывать радость от всего – от питья воды из источника в холодном яру и от лежания на траве в прохладной тени; от рассматривания неторопливо летящих летних облаков и голубой воды с рябью бриза на ней; плывущих по реке барж, птиц, неба...
Такие мгновения оказываются самодостаточным, хотя в них нет ничего, кроме самого лишь существования, чистого бытия. Действительно, так можно было бы жить бесконечно. Может быть, это и есть свобода И возвращение к первоистоку
Но у этих гор была и другая сторона, мрачная – затягивающие в себя фантастические миры иллюзии, миры сублимированного Танатоса. Я хорошо почувствовал эту сторону в прошедшие дни, бродя по ярам. Действительно, л...легко войти в мир Будды, но нелегко войти в мир дьявола. Однако без мира дьявола нет мира Будды...
Та шо нам той Будда – усмехнулся я про себя, глядя на вечернее небо над горой Лысухой – вн був такий же хлопець, як ми. И если он говорил, что собирается идти в город Бенарес бить в барабан бессмертия во тьме этого мира, то и мы можем для этого хоть завтра отправиться в город Канев, чтобы там бить в барабан бессмертия...
А ясный небесный свет всё лился и лился над миром с прозрачного вечернего неба, в котором не было ничего, кроме пустоты. Когда мир заполнен светом великой пустоты, все в нем становится совершенным и прекрасным – яблоко на ветке и зеленое дерево на сельской улице, обмазанный глиной угол сарая и грязь под ногами.
Тогда Я исчезает, растворяясь в процессе существования, а когда меня уже нет, то нет и разделения на в кайф и не в кайф, как нет и всех вопросов типа лимеет ли жизнь смысл. Смысл – для кого Если меня уже нет, то и вопрос о смысле и бессмыслии утрачивает всякую актуальность. Пока было Я, оно могло то входить в состояние радости, то выходить из нее; когда же Я больше нет, остается только сама радость и нет больше ничего кроме великой пустоты.
Еще с детской поры я заметил в себе способность погружаться в любую вещь и уходить в какой-то бесконечный мир, открывающийся за ней. Сначала просто смотришь на травинку или рисунок на пачке печения, удерживая на нём взгляд. Потом исчезают мысли и бездумно созерцаешь травинку, как будто ничего другого в мире не существует. А после этого начинаешь видеть свет, озаряющий небесным сиянием и травинку, и пачку печенья и кусок хлеба. Через этот свет сознание получает возможность проникать во всё что угодно. В нём, в этом свете открывается бесконечное внутреннее пространство, в котором нет ни слов, ни мыслей, ни качеств, ни самого времени, а только вечно длящееся мгновение бытия, мгновение изначального просветления, звучащее как аккорд, как сумма всего. Тогда исчезает разделение на меня, смотрящего, и на объект созерцания, как будто зрящий и зримое стали одним целым. А когда нет больше разделения на мое и не моё, мир вокруг оказывается настоящим, как будто увиденным впервые. И это чувство неуловимой подлинности мира настолько влечет к себе, что возникает непреодолимый соблазн уйти из дома, покинуть человеческое бытие навсегда, как оставляем мы при внезапном отъезде ставшие ненужными старые вещи... Уйти и раствориться в окружающей действительности; раствориться, как тает сахар в чашке чая и крупинка соли, упавшая обратно в море. Путь будет то, что есть здесь и сейчас – ведь меня все равно уже нет... Навсегда и навеки...
Подобно крупице соли, которая, смешавшись с водой, |
Через полчаса я спустился обратно на берег залива, искупался и хотел уже уходить, но что-то заставило меня вернуться и сесть у воды на песке. Из Канева наверх прошла последняя ракета, напротив горы она замедлила свой бег, заворачивая к пристани, хорошо видимой отсюда. С плеском набегала на песок волна и гладкая вода в это вечерний час начала приобретать опаловый цвет... В голубом вечернем пространстве неба и воды я смотрел на север, на гряду далеких гор, охватывающих дугой полмира, и меня поразило острое чувство реальности этого мгновения. Это была она, подлинность мира – как будто я впервые видел и этот залив, и эти горы... Уходить не хотелось, и я всё сидел и сидел на берегу, повторял про себя бессмысленные греческие слова – тон эона.
Навсегда и навеки.
Пепси-кола.
Так пролетели удивительные дни бучацкого посвящения и пришла пора возвращаться в город. По ведущим вдоль берега каменистым лесным дорогам, мимо залитых ярким светом зеленых гор, через луга и болота я отправился на пристань в соседнее село, до которого от Голубого каньона было километров пятнадцать. Взор мой был светел и пуст, а в душе было чувство свободы и счастья. Все мне было похуй, и в этом было высочайшее блаженство – ведь теперь мой дух крещен у истоков вечности, по сторону добра и зла.
В таком настроении я пришел на пристань, где уже собрались местные жители со своими корзинами и мешками. Ухмыляясь и чувствуя себя старым драйвером, оказавшемся среди сборища туземцев где-то в Мексике, я дождался, пока к пристани подошёл белый корабль – Метеор-25. В измененном состоянии сознания, в котором я находился, он показался мне совершенным творением внеземной цивилизации.
От жары сильно хотелось пить, и вот я, наконец, добрался до буфета. Мне повезло, и в холодильнике была пепси-кола. В те годы она ещё была осквернена рассуждениями всяких лохов о поколении пепси и меня с ней связывали отношения интимные и нежные, которые простому народу было не понять, ибо народ в те годы преимущественно пил пиво.
И вот, наконец сняв рюкзак с обгоревших на майском солнце плеч, я добрался до своего любимого места у выхода, а метеор тем временем набрал скорость и понесся по волнам мимо зеленых гор. Ветер бил в лицо, летели в разные стороны радужные брызги а я, мучимый жаждой, наконец открыл бутылку и смогу насладиться тобой, верная спутница моей юности, о пепси-кола, пьянящий напиток вкуса свободы!
Твой цвет и твой вкус давно уже стали для меня символами лета – одного бесконечного метафизического лета, вобравшего в себя приключения и дороги всех лет странствий; символом того мира Солнечной Дороги, в котором никогда не бывает скучно.
О пепси-кола, ты действовала на меня, как наркотик – стоило только увидеть красно-синюю этикетку с ее предельно простым изгибом линий, намекающим на катящуюся волну (да, да, это она – та самая волна!), стоило только взять в руку бутылку с жидкостью цвета днепровской воды и ощутить твою пузырящуюся прохладу во рту – сразу срабатывал условный рефлекс, и радость начинала свой невидимый танец во мне.
Сколько раз было так – идешь по берегу в жаркий полдень, с каждым шагом все больше растворяясь и исчезая в фантастическом солнечном мире... В животе пусто, ни есть ни пить не хочется; а потом сядешь на камень в тени у воды, чтобы направо и налево был виден далекий горизонт; достанешь из рюкзака бутылку с красно-синей волной; а за ней – блестящий титановый контейнер с пищей богов, смешаешь две субстанции, эти эссенции Солнца и Луны, чтобы произошёл алхимический брак Эроса и Танатоса, а потом выпьешь получившуюся смесь – о, сома! – чувствуя, как с каждым глотком все быстрее и быстрее начинает пульсировать в теле Бог-Ротор... Тогда не наступит ни голод, ни жажда, а только изначальная радость будет играть во мне невидимым ветром силы – ведь было написано тысячи лет назад, что кто достиг огненного тела Йоги, тот не знает ни болезни, ни старости, ни смерти.
Я стоял в Метеоре-25 возле левого выхода и медленно, с оттяжкой вливал тебя, о пепси-кола – в себя, а метеор пересекал Каневское море у Переяслава, где всегда ветер и блеск, где яркое солнце сияет над головой и искрится бесчисленными алмазными бликами вода в чаше синеющих гор – метафизическое лето, не кончающееся никогда... О да, действительно, в этом фантастическом мира для полноты счастья достаточно самого факта существования...
Я вспомнил, как в мае прошлого года я возвращался в Бабиной горы, сидя на корме ракеты под названием Зрка и в этом же самом месте напротив Переяслава тоже пил пепси-колу, думая о загадке, оставшейся у тех синеющих гор. И вот загадка воплотилась – в мою душу вошла влекущая сила бучацкого посвящения.
Метафизическое лето.
Настроение бучацкого посвящения, познанное в мае в Голубом каньоне, пронесло меня через всё лето этого года. Оно было совсем не таким, как преды-дущие, хотя, казалось бы, повторялись те же самые приключения на дорогах странствий.
Весной я познакомился с Волоханом – прочитав первую часть моих запи-сок, называвшуюся в первой версии Три та, Волохан пришел ко мне домой с бутылкой вина, чтобы поделиться впечатлениями, и так началась наша дружба. Вскоре мы поехали в экспедицию в Заруб, где было много разных интересных похождений, которые в молодости всем нам дарит лето. Мне запомнилось, как Волохан, набрав в яру серой глины, несколько дней старательно лепил из нее круглую чашу – для сжигания эзотерических рукописей, как пояснил он; и как мы долго рубили толстую грушу, закрывавшую нам вид на Зарубину гору.
Pages: | 1 | ... | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | ... | 21 | Книги по разным темам