Geum.ru

Усыновление и мир маленького ребенка

Вид материалаДокументы

Содержание


Расовые различия и различия, связанные с усыновлением
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8
^

Расовые различия и различия, связанные с усыновлением


Наши дети растут в обществе, где господствует мнение, что между членами одной семьи должно быть внешнее сходство. Они тысячи раз слышат, что это одна из важнейших характеристик, делающая семью семьей: учитель объединяет в одно семейство только желтых уток или тетя говорит, что Джейн «унаследовала свои рыжие волосы от матери».

Трехлетние дети страстно желают быть похожими на тех, кто он них заботится. Когда ребенок приобретает способность видеть различия, а сходство воспринимается им как предмет желаний, порой он начинает грустить и проявлять горячий интерес к теме усыновления. В другое время тот же самый малыш отмечает различия бесстрастно или с любопытством, не приводящим к отрицательным эмоциям.

Поскольку семьей обычно называется группа людей, члены которой чем-то похожи друг на друга, становится ясно, почему маленькие дети придают такое огромное значение тому, что они отличаются от остальных домочадцев. У некоторых малышей раннее осознание физических различий накладывается на их формирующееся представление о том, что быть усыновленным, значит иметь двух матерей. Одна трехлетняя девочка, усыновленная из азиатской страны, попросила приемных родителей, чтобы они сняли с нее ее желтую кожу и заменили ее такой же белой, как у них. Спустя несколько месяцев, когда незнакомый прохожий сказал ей на улице, что она выглядит иначе, чем ее родители, девочка объявила во всеуслышание, что ее приемная мама - это не ее «настоящая» мама. В том же году малышка выразила надежду, что однажды кожа ее приемной матери пожелтеет и станет такой же, как у нее. Затем она спросила о цвете кожи «ну, той женщины». Приемная мать поняла, что девочка пытается поговорить о биологической матери. Ее попытки разрешить проблему различия между своей внешностью и внешностью усыновительницы (при помощи приведения себя и ее к одному виду) стали толчком к осознанию факта существования двух матерей, на одну из которых она похожа, а на вторую - нет. Другой ребенок (3г.9мес) пытался разрешить проблему различия с помощью поисков матери, которая имела бы с ним сходство: «Я не хочу, чтобы ты была моей мамой. Я хочу коричневую маму». В другой раз этот малыш предложил маме покрасить свою кожу коричневой краской, добавив, что если краска будет осыпаться, Бог сможет этому помешать. В тот же день он сказал: «Ты можешь быть моей мамой всегда-всегда», подразумевая, что не видит нужды расставаться.

Замечать различия в цвете кожи - естественный процесс для детей трех лет, поскольку они вступили в тот период своего развития, когда любые отличия становятся очевидными. Этот процесс, однако, не связан с интересом пяти- шестилетних детей к классификации всего, что их окружает, включая их самих и других людей. Более комплексное представление о том, что каждый человек принадлежит к той или иной расе, а расы различаются социальным статусом, приходит позднее, когда ребенок больше узнает о наследственности и социальной структуре.

Ранняя обеспокоенность различиями во внешности может всполошить приемных родителей, страшащихся, что из этого может возникнуть серьезная проблема. Однако исследования, посвященные межрасовым усыновлениям, не дают повода для беспокойства, они показывают, что период адаптации ребенка продолжается примерно одинаковое время как в моно- так и в многорасовых приемных семьях (Файгельман и Сильверман (Faigelman, Silverman), 1984), и, как правило, дело кончается тем, что ребенок имеет здоровую самооценку и достаточную уверенность в себе (Ким (Kim), 1974; Джил, Джексон (Gill, Jackson), 1983; МакРой, Цурхер, Лаудердэйл, Андерсон (McRoy, Zurcher, Lauderdale, Anderson), 1982). Действительно, в одном исследовании говорилось, что дети из Кореи, усыновленные людьми другой расы, в подростковом возрасте обычно превосходят своих сверстников из монорасовых семей в таком компоненте как способность к адаптации, хотя они все еще таят в себе свои ранние тревоги по поводу своей внешности, отличающейся от внешности усыновителей (Файгельман, Сильверман (Faigelman, Silverman), 1984).

Нам, взрослым, нужно вести себя крайне осторожно, чтобы невзначай не навязать детям своих взглядов. Зачастую мы боимся, что у ребенка могут возникнуть проблемы с идентичностью из-за того, что у него две пары родителей, или его расовая принадлежность отличается от расовой принадлежности его приемной семьи. Многие из тех, кто говорит о «спутанной идентичности» без сомнений берут за единицу нормы семьи, где все родственники принадлежат к одной расе. Но тот факт, что перед приемным ребенком в многорасовой семье стоит задача, отличная от задачи ребенка из монорасовой семьи, не значит, что ему не суждено с ней справиться. Маленькие дети, принимавшие участие в нашем исследовании, строили свои фразы, настойчиво включая в них союз «и». Трехлетний малыш рассказал, что он бы хотел, чтобы у него на дне рождения была и приемная, и биологическая мама. Пятилетний ребенок мечтал о том, что он и приемная семья каждое лето будут ездить в гости к его биологическим маме и папе. Ребенок четырех лет нарисовал портрет своего дедушки из Сальвадора, с которым он никогда не встречался в реальной жизни, но о котором много думал. Восьмилетний мальчик, делая домашнее задание, касающееся этнической принадлежности родителей, сказал: «Мам, если я нарисую только немецкие флаги (приемная мать была немкой), никто ничего не поймет». В тот момент ребенок уже четко возводил темный цвет своей кожи к своему темнокожему биологическому отцу, а не к белой приемной матери. Он решил нарисовать четыре флага, по одному для каждого родителя - приемного и биологического. И это является вовсе не показателем спутанной идентичности, а свидетельствует о формирующейся мультирасовой идентичности, которая включает в себя различные аспекты жизни ребенка.

В 1960-х и 1970-х годах противники межрасовых усыновлений предрекали приемным детям столкновение с серьезными проблемами, связанными с идентичностью. Вместо этого, как показывают исследования, эти дети сформировали идентичность, которую нельзя назвать неполноценной, поскольку она содержит достаточную самооценку, даже если расовая или этническая идентичность выражена немного слабее.

Дети, выросшие в мультирасовых семьях и принявшие участи в исследовании О.Джила и Б.Джексона (Джил, Джексон (Gill, Jackson), 1983), также не страдали заниженной самооценкой - основным признаком спутанной идентичности. Внешнее несходство с родителями, а также с друзьями и соседями, не подчинило себе их общее представление о собственной личности, а также не привело к поведенческим расстройствам.

Интервью с подростками, прошедшими через межрасовые усыновления (Джил, Джексон (Gill, Jackson), 1983), показали, что наибольшие трудности, связанные с расовой принадлежностью, возникают у детей в начале их школьной жизни. Но когда дружеские связи установлены, любое унизительное замечание уже не воспринимается как катастрофа. Для большей части детей основная проблема заключалась в отношениях со сверстниками, а не с взрослыми. Прежде чем дети осознают свою расовую принадлежность, они обращают внимание на то, что некоторые их отличительные черты вызывают насмешки и язвительные замечания со стороны ровесников. У родителей это порождает страхи по поводу проявлений расизма и несправедливости в будущем. Однако приемные дети не чувствуют, что они находятся в таком же невыгодном положении, как и дети одной с ними расы, растущие в биологических семьях. Причина - подразумеваемая, но никогда афишируемая подростками и их родителями, носит классовый характер. Хотя подростки, усыновленные из других стран, унаследовали расу биологических родственников, им нравится, что благодаря приемным родителям они принадлежат к среднему или высшему социальному классу, который в большинстве случаев дает им образовательные и экономические преимущества, часто недоступные для их сверстников, принадлежащих к одной с ними расе. Действительно, работы по исследованию результатов усыновления зачастую подспудно изучают результат роста и развития ребенка в условиях среднего и высшего классов, поскольку усыновление, как правило, имеет место именно в этих слоях американского общества.


«Почему мама бросила меня?»: Путь от нее к вам

В мыслях и фантазиях детей, чьи истории представлены в главе 4, присутствует три временных отрезка, связанных с усыновлением: жизнь в приемной семье, жизнь с биологическими родителями и промежуточный этап. Момент приезда в ту семью, где он живет сейчас - настоящую, любящую приемную семью - ребенок осознает раньше, чем начинает интересоваться, где он был прежде. В игре маленький зверек сначала теряется, а потом его находят. Но вопросы: «Кто его потерял?», «Кто его бросил?», «Почему его бросили?» возникают немного позднее.

Но однажды в центр внимания ребенка попадает его рождение, в этот период он может спросить, как звали его биологическую маму (3г.4мес, 4 года), как она выглядит (4 года), сколько ей лет (5 лет, 8 лет 3 мес.), где она сейчас (4 года, 7 лет 11 месяцев), как долго он жил с ней (6 лет 6 месяцев). Поскольку маленькие дети, как правило, имеют смутное представление о репродукции, вопросы о биологическом отце пока не приходят им в голову. Однако в наших историях некоторые дети интересовались личностью своих биологических отцов в очень раннем возрасте:
  • «Это мой настоящий папа?» - спросил приемного отца ребенок, родившийся в Индии, когда увидел идущего по улице индуса (3г.5мес).
  • «И где он, мой настоящий папа? Почему ты не знаешь, где он теперь? Я не хочу, чтобы он нашел меня… Он заберет меня… Он, наверное, передумал. Он украдет меня» (4 года).
  • Ребенок спросил, как выглядит его отец, кем он работает, какой он расы и какого вероисповедания (5 лет).

Но когда малыш начинает задавать вопросы о «семечке», разговора о биологическом отце уже не избежать. «А где же мама покупает семечко?» - спросила одна пятилетняя девочка. «Ей дает его биологический папа», - ответила усыновительница. «А тебе папа дал его?» - «Нет, ты же знаешь, ты росла в животике не у меня, а у Терезы. Она взяла семечко у своего мужчины».

В этот период - когда дети вдруг обнаруживают, что в том, как они появились на свет есть еще нечто неведомое им, но известное их нынешним родителям - ребенок иногда начинает бояться, что рано или поздно он должен будет вернуться в биологическую семью (3г.4мес., 3г.5мес., 4г.3мес.), что биологические родители украдут его или найдут другой способ забрать его обратно (4 года). Малыш может впервые попросить о встрече с биологическими родителями (3 года, 4 года, 4 года 9 мес.) и не понимает, почему это невозможно. Проявляя подобное беспокойство, ребенок думает только о себе, его чувства качественно отличаются от более поздних переживаний о том, как сейчас живут биологические родителей, что они собой представляют, и какие причины подтолкнули их к отказу. Поскольку малыш видит, что обе его семьи существуют отдельно друг от друга, он может фантазировать о том, как однажды все они соберутся вместе: биологическая мама приедет к нему на день рождения (3 года), приемная семья проведет лето в гостях у биологической матери (6 лет 3 месяца), в саду можно поставить палатку и там будет жить биологическая мать (6 лет).

Примерно в четыре года дети начинают спрашивать, почему их отдали на усыновление: «Почему женщина, которая родила ребенка, бросила его?... Почему она бросила меня?» (4 года). Зачастую, когда этот вопрос поднимается впервые, ребенок еще не имеет базы для понимания ответа. Его мышление все еще характеризуется эгоцентризмом; ему трудно принять точку зрения другого человека, и он до сих пор с готовностью соглашается с тем, что все происходящее в мире обязательно имеет какое-то отношение к нему. Кроме того, он имеет весьма смутное представление о трудностях жизни в социуме, которые в наше время толкают матерей отдавать детей на усыновление: войны, нищета, половая дискриминация, экономические притеснения женщин, предубеждение против матерей-одиночек. Поэтому малыш на свой вопрос (или вопрос друзей), почему от него отказались родители, отвечает, что он был плохим ребенком.

Родители, услышав подобное высказывание, могут забеспокоиться: вдруг у сына или дочери заниженная самооценка. Это необязательно так. Скорее всего, это единственная причина, которую ребенок может найти самостоятельно. Кроме того, он замечает, что любимые им люди, зачастую отдаляются от него, когда он ведет себя неподобающим образом. Достаточно ли он хорош? А вдруг нынешние мама и папа тоже откажутся от него? Если малыш считает, что его бросили, потому что он был плохим, естественно, он боится, не повторится ли это снова, если он «наказание мое» и «горе мое луковое»? Когда возникают подобные тревоги, усыновителям нужно разуверить ребенка, рассказать, что биологические родители были не готовы воспитывать ребенка вообще, а не конкретно его, то есть отказ не был связан непосредственно с ним. В большинстве случаев биологическая мать планирует отдать младенца на усыновление еще до того, как он родится. Поэтому отказ обычно не имеет никакого отношения к этому конкретному новорожденному, ибо обычно его отношения с биологической матерью минимальны или вовсе отсутствуют. И, наконец, нужно донести до ребенка мысль о том, что в эмоциональном смысле нет такого понятия, как план усыновления. Родители не хотят отказываться от своих детей, отделяться от них. Они находятся под гнетом обстоятельств, и почти всегда испытывают горечь и сожаление от сделанного. Ребенок часто бывает удивлен, когда узнает, что биологическая мама даже не знала его. Приемным родителям следует начать закладывать базу для того, чтобы ребенок впоследствии имел представление о некоторых фактах общественной жизни, имеющих отношение к усыновлению, будь то нищета, предрассудки, притеснения, или беременность в подростковом возрасте.

Дети часто задают усыновителям вопросы, на которые те не в состоянии ответить, поскольку не обладают достаточной информацией. Например, ребенок просит приемных родителей рассказать о том, что думала кровная мать о той ситуации, в которой она оказалась. Но усыновители никогда не были в подобных обстоятельствах. В большинстве случаев приемные родители тратят годы, пытаясь зачать ребенка. А теперь их просят объяснить, как могла биологическая мама оставить своего малыша.4 Одна женщина призналась: «Я не могу придумать ни одной причины, которая заставила бы меня отказаться от ребенка». Другая приемная мать, застигнутая врасплох вопросом своей четырехлетней дочери, в конце концов в сердцах воскликнула:

Я постаралась тебе ответить. Но я действительно не знаю всех причин, которые привели твою маму к решению не быть твоей мамой. Мне на самом деле трудно понять, как женщина, выносив ребенка, может оставить его. Возможно, ты не поймешь этого сейчас, но поймешь позже. Лично к тебе это не имеет никакого отношения. Это касается ее жизни. Я не знаю всех причин, но если и через несколько лет ты захочешь узнать их, мы можем попытаться найти твою маму и спросить у нее.

В пятилетнем возрасте девочка попыталась самостоятельно ответить на мучивший ее вопрос, и придумала историю о том, что она была желанным ребенком и жила со своей биологической мамой, которая очень ее любила, а потом появилась приемная мать и украла ее. Однако в девять лет девочка, повзрослев, пришла к ясному пониманию, что мать отказалась не от нее лично, а от ребенка вообще. «Она не бросала меня. У нее родился малыш, но она даже не знала, какой он. Она отказалась от этого малыша. Но не от меня».

Многие проблемы снялись бы сами собой, если бы биологические родители были обязаны предоставить информацию, необходимую, согласно исследованиям, приемным детям на разных этапах их развития: фотографии биологической семьи, семейное древо каждого из родителей (с отметками о личностных особенностях, физических данных, интересах каждого члена семьи), семейная медицинская история, возраст биологических родителей на момент отказа и, в частности, письмо от каждого из родителей, где бы объяснялись причины, по которым ребенка отдали на усыновление. Это письмо, прочитанное ребенком 10-11 лет или подростком, принесло бы огромную пользу, ведь в этом возрасте вопрос «почему» требует более глубокого ответа. В отсутствие такой практики приемные родители оказываются в положении, когда дети задают им вопросы, ответы на которые им в полной мере не известны. Поэтому нет ничего удивительного в результатах исследования Д. Бродзински, свидетельствующих о том, что по сравнению с другими аспектами усыновления дети хуже всего осведомлены о том, почему родители решили отказаться от них. Усыновителям было бы гораздо легче, если бы люди, принявшие это важное решение, с которого начинается жизнь каждого приемного ребенка, сами объяснили свой поступок.

«Почему она не хотела меня?»: Разница между нежеланием иметь именно этого ребенка и решением не быть матерью
  • «Почему настоящая мама не хотела меня? … Я думаю, я ей не нравился» (4г.6мес).
  • «Как бы я хотел быть у тебя в животике… Почему она не хотела меня?... Сколько ей было лет?... Ох-ох. Она была подростком. Если она была подростком тогда, сейчас она тоже подросток?.. Ну ладно. Я люблю ее и хочу увидеть» (5 лет).
  • «Почему (биологическая мама моей сестры) не хотела ее?... А почему моя мама меня хотела?... Сколько ей было лет? Сколько ей было точно лет? Это важно. Это важно» (7лет 10мес.).

«Почему она бросила меня?», «Почему она не хотела меня?» - приемные дети задают эти связанные друг с другом вопросы снова и снова. Люди, выросшие в приемных семьях, рассказывают, что в детстве они больше всего желали услышать, что их биологические родители хотели, любили их, и не отказывались от них (Тризелиотис (Triseliotis), 1973, стр. 146-147). Вопрос ребенка, почему его бросили, зачастую подразумевает другой, более простой и важный вопрос: «Любила ли меня моя первая мать?» Родителям нужно постараться убедить малыша в следующем: передача на усыновление необязательно означает, что его не хотели или не любили кровные отец и мать. Действительно, многие матери отказываются от малыша, потому что осознают, что по различным причинам ребенку будет лучше в приемной семье.

П.М.Бринич (Бринич (Brinich), 1990), психоаналитик и специалист по усыновлениям, считает, что задача приемных родителей - сделать так, чтобы «нежеланный ребенок почувствовал себя желанным». Они должны убедить ребенка в том, что хотя его родила другая женщина, которая не хотела его, теперь он их любимый малыш и им останется навсегда (стр. 46). П.М.Бринич предлагает усыновителям совершить эту трансформацию не только в мыслях ребенка, но и в своем собственном сознании. Мы же считаем, что подобные изменения у нас в голове начинаются с осознанием реального существования биологической матери и ее чувств. Опрос биологических матерей и тех, кто близко общался с ними, показал несостоятельность утверждения, что дети, отданные на усыновление - нежеланные и нелюбимые дети. «Социальные работники, курирующие незамужних матерей, знают, какие теплые чувства они испытывают к своим детям и как трудно им расстаться с ними. Мать, по личным или социальным причинам бросившая своего ребенка без сожаления, является, скорее, исключением из правила» (Тризелиотис (Triseliotis), 1973, стр.147).

Нам, как приемным родителям, нужно пересмотреть устаревшее и эгоистичное представление о том, что дети, отданные на усыновление - нежеланные дети. Возможно, такое утверждение было справедливо в прошлом, когда люди не знали, как контролировать рождаемость, а аборты были под запретом, хотя даже в то время оно требовало определенной осторожности. Последние исследования, в которых принимали участие женщины, «отказавшиеся» от своих детей много лет назад, выявили, что многие дети были желанными и горячо любимыми.

Опрос тридцати восьми биологических родителей, проведенный А.Д.Сороски, А.Бэраном и Р.Пэннором (Сороски, Бэран, Пэннор (Sorosky, Baran, Pannor), 1978), показал, что большинство его участников беспокоились о судьбе своих детей, когда отдавали их на усыновление и продолжают думать о них и в настоящее время. Многие опрошенные хотели бы, чтобы их ребенок знал об их чувствах. В исследовании Е.К.Райнерсон (Райнерсон (Rynearson), 1982) участвовали двадцать две женщины, отказавшиеся от своих детей пятнадцать - тридцать лет назад. Девятнадцать матерей постоянно разговаривали с малышом во время беременности и всеми силами старались найти выход из ситуации, заставлявшей их отдавать ребенка на усыновление. Они придумывали детям имена и, как и все беременные, волновались, что не смогут выносить ребенка. Все двадцать женщин расценивали отказ от малыша не как свое собственное добровольное желание, а как решение, обусловленное внешними обстоятельствами, которые сделали невозможным дальнейшее воспитание ребенка. В исследовании Н.Миллена и С.Ролла (Миллер, Ролл (Millen, Roll), 1985) приняли участие двадцать две женщины, которые после отказа от ребенка проходили психотерапевтическое лечение в связи с не покидающим их чувством невосполнимой потери, свойственным многим биологическим матерям. Эти женщины фантазировали о том, что их ребенок находится где-то рядом так же, как часто дети воображают, что их мать живет в соседнем доме. Они чувствовали себя потерянными, злились на себя, их мучило постоянное чувство вины за отказ от ребенка, стремление найти его. Однако важно помнить, что данные результаты получены на основе исследования узкой, искусственно выделенной группы женщин, которые спустя многие годы продолжали испытывать чувство потери.

Существует принципиальная разница между желанием быть матерью и осознанием, что в настоящее время ты не можешь дать ребенку то, что, по твоему мнению, он должен получить. Агентствам по усыновлениям и приемным родителям выгодно видеть себя в роли спасителей нежеланных детей. Но при такой точке зрения ребенок теряет многое. Если бы правда была известна, большинство детей были бы желаемы двумя парами родителей. Горе ребенка, связанное с биологическими родителями, часто является ответом на горе биологических родителей, отдавших его на усыновление. Если бы у ребенка была возможность оценить это, его самооценка была бы меньше травмирована мыслями о том, что родители бросили его.

Некоторые матери так выражают свои чувства:

«Я мать, отказавшаяся от своих прав, но не от своих чувств к дочери, отданной на усыновление. Я бы хотела, чтобы она знала, что я отказалась от нее не потому, что не любила ее. Мне хотелось, чтобы у нее было все, что нужно, но тогда я не могла ей дать этого».

«Если бы мой малыш мог знать, что я любила его, и оставила только под давлением обстоятельств, с которыми ничего не в силах была поделать. Я чувствовала, что кто-то другой может дать ему больше, чем я».

«Я всегда хотела увидеть свою дочь и убедить ее в том, что я отдала ее на усыновление, потому что любила ее, но знала, что я не могу дать ей дом и нормальные отношения, которые, я знала, были ей необходимы. Я надеюсь, мою девочку любят в новой семье и она понимает, что я тоже любила ее» (Сороски, Бэран, Пэннор (Sorosky, Baran, Pannor), 1978, стр. 62-67).

Мы хотим предостеречь приемных родителей от слов: «Твоя мама отдала тебя на усыновление, потому что она любила тебя», поскольку маленький ребенок задастся вопросом, не сделают ли то же самое и приемные родители, которые также любят его (Л.Мелина (Melina), 1989b, стр. 83). Важно подчеркнуть, однако, что передача ребенка на усыновление и любовь к нему - не взаимоисключающие вещи. Принимая решение расстаться со своим ребенком, биологические родители пытаются быть ответственными, поскольку они хотят для малыша только добра.

«Место ожидания»: Между биологической и приемной семьей

Промежуточный этап между биологической и приемной семьями часто является поводом для страха и беспокойства. Некоторые дети воображают себя (или своего двойника - зверька) потерявшимися и одинокими (2года, 2года 11 мес.), украденными (1г.9мес., 2г.9мес., 5 лет), разделенными с родителями или брошенными ими (2г.9мес., 4г., 5лет), сиротами (2г.6мес., 2г.9мес.), оказавшимися в опасной ситуации, плачущими и зовущими приемную мать (3г.). Одна девочка (3г.4мес.) подчеркнула нестабильность места ожидания, сказав, что ее мама могла взять из приюта не того ребенка. Другой малыш трех лет интересовался, где была его приемная мама, когда он ждал ее в приюте.

Мальчик (6лет 9мес.) спросил свою маму: «Мам, а что будет, если беременная женщина заболеет?... Ну, в смысле, что если она умрет?» После того, как мама ответила ему, сын конкретизировал свою тревогу: «Что было бы, если тебя и папы не было рядом, когда я родился у биологической мамы?» Усыновительница сначала настаивала, что они были там, а затем, поняв, что таким образом не рассеет беспокойство ребенка, спросила, что, по его мнению, могло бы случится, если бы они отсутствовали. «Им бы пришлось убить меня», - был ответ. Страхи ребенка исчезли, когда он узнал, что его биологическая мать сама выбрала для него приемных родителей, и если бы они не смогли забрать его вовремя, она выбрала бы другую семью, где бы о нем хорошо заботились. В любом случае он бы не был брошен и забыт, его мама обо всем позаботилась.

Для детей из благополучных, любящих семей быть в безопасности, значит быть с родителями. Поэтому пока они не поймут механизм усыновления (отказ, фостерская семья или приют, судебная система, работа социальных работников и юристов, усыновление), промежуточный этап между двумя семьями - даже если его практически не было - беспокоит их.

Точно так же, из-за непонимания ситуации малыш может винить усыновителей в разлуке с кровной матерью. Как мы видели ранее, девочка, не знавшая, что решение биологической матери отказаться от нее равнозначно намерению найти усыновителей, думала, что ее приемная мать, желая получить ребенка, похитила ее из родного дома.

Приемным родителям нужно быть особенно бдительными, ибо отсутствие у ребенка необходимых знаний может привести его к неправильному и иногда ранящему представлению о процессе усыновления. Интерпретации, подобные описанной выше, не говорят о психопатологии, но в некоторой степени отражают уровень познавательного и социального развития ребенка, уровень, нормальный для его возраста.

Некоторым детям, наоборот, доставляет удовольствие фантазировать о промежуточном этапе между двумя семьями. Они воображают, что биологические и приемные родители встретились и понравились друг другу или что они решили вместе заботиться о ребенке. Одна мама рассказала, что ее дочь «любит вспоминать, как биологическая мать и я встретились и понравились друг другу. Ей нужен этот мостик между нами, и хотя временами я слышу от нее фразы типа: «Моей маме не понравилось бы, как ты со мной обращаешься!» (ее обычный ответ на мои просьбы собрать игрушки или убрать туфли в шкаф), в большинстве случаев она дает понять, что ей нравится, что я и ее кровная мать знаем друг друга». В настоящее время не существует научных исследований, подтверждающих эту точку зрения, но мы подозреваем, что изменение традиционных форм усыновления в сторону большей открытости может быть полезным, поскольку ребенка будет меньше беспокоить процесс перемещения из одной семьи в другую.

О любом событии, которое приходится переживать маленьким детям, - развод, смерть, рождение, болезнь или стрижка волос - они интересуется, обратимый это процесс или нет, и если нет, то почему. Если я покинул одно место, мою биологическую семью, чтобы попасть в приемную, могу я уйти отсюда, и вернуться к кровным родителям? Если биологическая мать отказалась от ребенка, может ли она потребовать его обратно? Если приемные родители хотели иметь ребенка, могут они передумать и отказаться от него?

Взрослые иногда играют на страхах маленьких детей, преподнося родительство как обратимый процесс и пугая малышей тем, что они отдадут их обратно в магазин, если они будут плохо себя вести, или оставят на стоянке, если они не пойдут вместе с родителями. Такие угрозы сильно влияют на маленького ребенка, у которого нет рационального объяснения, почему этого не может случиться. Некоторые приемные дети боятся, что биологические родители вернутся за ними или украдут их (4г.); других пугает мысль, что усыновители переменят свое решение. Они, конечно, не понимают, что стабильность их положения закреплена юридически и эмоционально. Неудивительно, что так много приемных родителей лгали своим детям, что их биологические родители умерли, чтобы для развития подобных фантазий не было повода.