Geum.ru

Н. А. Бернштеин о ловкости и ее развитии публикация подготовлена профессором И. М. Фейгенбергом

Вид материалаКнига

Содержание


Кик возникала упражняемость?
Что представляет собою двигательный навык?
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   30
201

кается на раздражение приказом — потоком нервных побуж-
дений, который он направляет в подчиненные ему слюнные
железы. Явление это наблюдается у всех животных, у которых
только водится во рту слюна, и наступает с машинообразной
правильностью везде и всегда, даже у самых маленьких дете-
нышей. Подобные прирожденные механизмы называются рефлек-
сами. •

Знаменитый русский физиолог И..П. Павлов, уже увенчан-
ный в то время Нобелевской премией" за свои исследования по
пищеварению, обнаружил такой факт. Если проголодавшейся со-
баке день за днем за полминуты до кормления давать услышать
звонок или свисток или показывать загорающуюся лампочку
того или другого цвета и т. п., то мало-помалу, после многоднев-
ных повторений этого опыта, собака начинает выделять слюну не
от приема пищи, даже не от ее вида, а уже от одного только
того добавочного сигнала, к которому ее приучили перед кормле-
нием. Оказывается, буквально нет на свете такого сигнала, кото-
рый нельзя было бы подобным же способом сделать вызывателем
слюноотделительного рефлекса. После сотни сочетаний сигнала и
кормления можно достигнуть того, что у собаки «потекут слюн-
ки»-от укола в определенное место тела, от чесания, гудка, блес-
ка, покашливания, писка, треска, запаха — словом решительно
от чего угодно. Разумеется, действует подобным образом,
т. е. делается способным заместить собой раздражение оболо-
чек рта, только тот единственный вид сигнала, на который тре-
нировалась данная собака. Незнакомые сигналы не вызывают
ни единой капли слюны даже у очень голодного животного.
Тысячи собак, наудачу подобранных с улицы, ничем не отзовутся
на звук пищика или на мелькание лампочки, кроме, может быть,
настораживания ушей, и только у нашего лабораторного Боба
обильно закапает слюна от звука пищика, у Джека — от лампоч-
ки, а у Милки или Тобика — еще от любого другого условного
сигнала, какой только сумеет изобрести неукротимая исследова-
тельская фантазия.

Ясно, что во всех этих случаях перед нами новый рефлекс,
выработавшийся искусственным путем, на наших глазах. Это
уже не прирожденный, всеобщий рефлекс, как описанный только
что обычный рефлекс слюноотделения, а рефлекс, отразивший
себе какое-то обогащение личного жизненного опыта данной со-
баки. И. П. Павлов дал этим искусственным рефлексам название
условных, в отличие от врожденных безусловных.

Для объяснения того, как образуется в мозгу нервный путь
нового условного рефлекса, было выдвинуто такое предположе-
ние. Известно (и мы уже сообщали об этом читателю), что слу-,
ховые, зрительные, осязательные и т. д. впечатления имеют к
своим услугам в коре полушарий мозга обширные области, в ко-
торых оканчиваются нервные проводники от соответственных
органов чувств. Предположим, что для каждого отдельного ощу-

щёния, для каждого нового впечатления, какое доставляют в
•мозг наши органы чувств, существуют в этих мозговых областях
особые микроскопически малые «центры», например нервные кле-
точки, в которых, как мед в сотах, оседают все эти прибываю-
щие впечатления, размещаясь там бок о бок и.не м'ешая друг
другу. Находит себе незанятую, порожнюю клеточку и достигаю-
щий впервые до собачьего мозга звук пищика или световой сиг-
нал от лампочки. Далее предположим, что от каждой такой кле-
точки существует изначала свой нервный провод к слюноотде-
лительному центру, но только этот провод почему-то непроходим
для нервных сигналов. Если сочетать раз за разом какое-нибудь
безразличное впечатление с кормлением, как это было описано,
то от этого соединительный путь между обоими центрами
начинает проторяться, постепенно становясь проводимым. Мы
нашли где-то старую, засоренную резиновую трубку, которая нам
очень нужна. Мы вооружаемся вязальной спицей и начинаем
долбить ее, прочищая от земли и мусора. О, радость! Вот уже
спица проходит насквозь, вот уже пропускаемая вода закапала с
противоположного конца трубки, в свою очередь промывая ее, и
вот наконец она бьет сквозь трубку веселой струей, обдавая нас
каскадом брызг. Так примерно рисовалось в уме физиологов
«проторение» нервных связующих путей*. Опыты с собаками сви-
детельствовали о том, что подобные проторения совершаются
очень медленно и туго, и в этом усматривалось достаточное
объяснение тому, зачем для освоения нового житейского опыта
или навыка нужно долго и упорно упражняться.

Открытие условных (слюноотделительных, а потом и двига-
тельных) рефлексов у животных было действительно крупным
успехом физиологии и окрылило научную мысль. Теперь можно
было покончить одним ударом с «жизненной силой». Налицо бы-
ли факты, которые-сами напрашивались на широкие распростра-
нительные толкования. «Проторением» нервных путей в головном
мозгу стали объяснять и обучаемость, и упражняемость, и приоб-
ретение навыков, и все вообще формы накапливания личного
жизненного опыта.

Однако уподобление двигательного навыка человека услов-
ному рефлексу собаки таило в себе ряд крупных ошибок и при-
несло практике не меньше вреда, чем проповеди «жизненной си-
лы», только действие его было более кратковременным.

Прежде всего, и приобретение жизненного опыта в есте-
ственных условиях, и даже самый ход впитывания в себя внеш-
них впечатлений активны, а не пассивны, как уже говорилось
Fibiuie. Живое существо, от червя и улитки -до человека, не от-
дается потоку впечатлений, а хватает и ловит их само. Все это

* Образование условных рефлексов нельзя было объяснить вырастанием в
мозгу каких-либо новых нервных путей, так как было точно известно, что в
посдеутробном периоде никакие волокна в центральной нервной системе больше
не растут.

203

несравнимо с положением собаки, привязанной к своему лабора-
торному станку и не проявляющей никакого самостоятельного
участия к тому, что ей показывают или дают услышать.

Кроме того, наводит на серьезные сомнения вот эта тугость и
медленность образования в мозгу новых связей между впечатле-
ниями, эти месяцы,' которые тратятся на .образование условного
рефлекса. В живой, повседневной действительности ни собаке, ни
тем более человеку, совсем не требуется десятков повторений ка-
кого-нибудь впечатления для того, чтобы память могла схватить и
закрепить его. Животное, которому для освоения каждого нового
впечатления в его жизни требовались бы месяцы, было бы слиш-
ком плохо вооруженным для борьбы за существование: суровая
действительность не стала бы возиться с такими невосприимчи-
выми особями, а прямо выбросила бы их за' борт.

Мы хорошо знаем и из прямого опыта, что собака или ло-
шадь, не говоря уже об обезьянах, очень многое соображают
и запоминают с одного раза. Человеку требуется несколько пов-
торений только в тех случаях, когда ему нужно что-нибудь за-
учить дословно; если же речь идет о схватывании смысла и сути,
он никогда не нуждается в них. Несомненно, эта разительная
разница — однократность в естественных условиях и необходи-
мость бесконечного задалбливания в условиях опыта с условны-
ми рефлексами -~ основным образом зависит от первого разли-
чия. В обстановке естественной жизни животное проходит мимо
тех впечатлений, до которых ему нет дела, и само ловит и схва-
тывает те, которые его кровно интересуют*. В условиях опыта
оно волей или неволей позволяет что-то делать около себя, не
принимая само в этом никакого деятельного участия.

Правда, 'двигательные навыки осваиваются человеком не
сразу, — это и было причиной того, почему их так легко сопос-
тавили с условными рефлексами. Но, как мы подробно увидим
ниже, всякий двигательный навык сложен, и его осваивание со-
вершается в связи с этим через целый ряд последовательных
этапов. Отдельные же этапы этого освоения очень часто со всей
ясностью совершаются на наших глазах сразу (например, возни-
кающие одним скачком моменты овладения равновесием на вело-
сипеде или умением держаться на воде).

Практически вред, проистекавший из обрисованного ошибоч-
ного сопоставления, очевиден. Во-первых, примиренческое-отно-
шение к полной пассивности, к отсутствию живого, деятельного
интереса (ведь закрепляются же у совершенно незаинтересован-
ной, то и дело засыпающей в своем станке собаки условные реф-
лексы!) прямо толкало к тому, что называется «зубрением», т.е.

* Недаром слово «интерес» имеет в языке два смысла: значение занима-
тельности («какой интересный рассказ!») и значение пользы, прибыли («какой
мне интерес?», «это не в моих интересах?»). Суровая обстановка' борьбы за
существование вынуждает живые существа проявлять интерес только к тому, что
жизненно важно для них.

204

:к пассивному, невникающему задалбливанию. И мыслящие педа-
гоги и их вдумчивые учащиеся хорошо знают, как мало пользы
приносит такое несознательное, проводимое со скукой и отвраще-
нием заучивание.

Во-вторых, глубоко неправильно отождествлять приобрете-
ние какого бы то ни было умения с проторением нервного пути
в мозгу. Даже с точки зрения того, что называется коэффициен-
том полезного действия, было бы чудовищно неэкономным делом
затрачивать многие сотни тысяч килограммометров работы на
многочисленные повторения, например прыжка с шестом, чтобы
произвести этою ценою передвижку в глубине мозга нескольких
молекул, закупоривающих собою этот нервный путь. Действи-
тельная цель повторения двигательных упражнений совсем иная.
Повторения осваиваемого вида движения или действия нужны
для того, чтобы раз за разом (и каждый раз все удачнее) решать
поставленную перед собою двигательную задачу и этим путем
доискиваться до наилучших способов этого решения. Повторные
решения этой задачи нужны еще потому, что в естественных
условиях никогда ни внешние обстоятельства не бывают два раза
подряд в точности одинаковыми, ни сам ход решения двигатель-:
ной задачи не может повториться два раза подряд абсолютно
одинаковым образом. Поэтому необходимо набраться опыта по
всему разнообразию видоизменений самой задачи и ее внешней
обстановки, и прежде всего по всему разнообразию тех впечат-
лений, с помощью которых совершаются сенсорные коррекции
данного движения. Это необходимо для того, чтобы не растерять-
ся в дальнейшем ни от какого, хотя и незначительного, но не-
ожиданного, изменения самой задачи или обстановки и суметь
сразу приспособиться к ним.

Кик возникала упражняемость?

Уже в очерке III было показано, как осложнявшаяся и
обострявшаяся в животном мире борьба за жизнь требовала не
только все большей сложности и точности движений, но, главное,
все большей способности разрешать внезапные, непредвиденные
затруднения. Простейшим, нйзкоразвитым древним организмам
еще не нужно было ни памяти для накапливания жизненного
опыта, ни сообразительности, чтобы выпутаться из непривычного
положения с помощью этого опыта, ни, наконец, ловкости, чтобы
мышцы не подвели в исполнении того, что сообразила голова.

В связи с этой возраставшей требовательностью жизни
естественно получилось, что более новые мозговые устройства,
вырабатывавшиеся позднее и присущие более высокоразвитым
живым существам, оказывались наделенными и все большею
упражняемостью. Чем новее уровень построения движений, чем
он выше стоит по смыслу и сложности доступных ему задач, тем

205

он в то-же время гибче, приспособительнее, как говорят, «плас-
тичнее», и тем больше он упражняем.

Это подтверждается и сравнительной физиологией живот-
ных, которая уже не раз служила нам в этой книге ключом для
проникновения в древнюю историю развития. О древнейших
мягкотелых животных, с гладкими мышечными клетками, вообще
не приходится говорить. Медузу, улитку или коралловый полип
так же наивно надеяться чему-то научить, как жестяную пуго-
вицу. Но даже стоящие безгранично выше их членистоногие —
насекомые, пауки, раки — совершенно недрессируемы и предель-
но тупы. Интересно прикинуть, что, например, насекомых насчи-
тываются на Земле сотни тысяч видов (гораздо больше, чем су-
ществует видов всех других животных вместе взятых), а за всю
свою историю человек смог одомашнить и приспособить себе на
пользу только два из них: пчелу и бабочку-шелкопряда.. (Чело-
века, к сожалению, сумело приспособить себе, на пользу несрав-
ненно большее число видов членистоногих). Но даже и эти два
вида, по сути, не приручены в том смысле, как это можно сказать
о лошади или собаке, и ничем не отличаются, от своих диких
лесных собратий. Пчеловод может возиться с ульями — десятки
лет, и все-таки ему приходится в ответственные моменты наде-
вать себе сетку на голову, чтобы не быть искусанным. Одно
время пользовались цирковым успехом дрессированные блохи, но
их «укротитель» сам разъяснил в печати, в чем состоял фокус.
Он только отучил блох прыгать, долгое время содержа их в плос-
ких коробочках со стеклянным верхом. Когда мускулатура их
задних, скаковых, ног ослабела от долгого бездействия и его бло-
хи только ползали, ему уже не составило труда запрягать их в
крошечные кареты или заставлять волочить за собой нитку, дру-
гой конец которой, смоченный в кислоте, подтягивался к затравке
игрушечной пушечки, производя выстрел. Во .всем этом было
больше восхищения перед ювелирно сработанным реквизитом —
каретой с горошину и пушкой в половину спички, нежели перед
дрессировкой, которой здесь не было и следа.

Условные рефлексы у насекомых совершенно не вырабаты-
ваются, даже в самых примитивных формах. Эти животные, со-
вершенно точно говоря, не доросли ни до восприимчивости, ни
до упражняемости.

У позвоночных животных наблюдается точное соответствие
между их положением на лестнице развития и доступной им
степенью восприимчивости и упражняемости. Рыбы и земновод-
ные с их «потолочным» мозговым устройством — паллидумами —
способны уже к кое-какому (тугому и мучительному) закрепле-
нию условных рефлексов, но дрессировать их никак не удается.
Почти то же приходится сказать и о пресмыкающихся; в очерке
III уже говорилось о том, что эта невосприимчивость была, мо-
жет быть, важнейшею из причин их вымирания в древние эпохи.
Птицы, у которых мозг обогащен кроме стриатумов еще и целым

206

рядом чувствительных отделов коры полушарий, дрессируемы,
приручаемы и упражняемы уже в очень многих отношениях.
У них легко вырабатываются и стойко удерживаются условные
рефлексы (вспомним хотя бы типичный условный рефлекс, по-
буждающий обитателей птичьего двора мчаться со всех сторон
на освоенный ими звук голоса — «цып-цып-цып» и т. д. — ежед-
невно кормящей их птичницы). Прекрасною памятью и тонкой
подражательностью обладают глупые в других отношениях попу-
гаи. Самые высшие из всего пернатого царства по своему разви-
тию хищные птицы дрессируемы, может быть, не хуже иных
домашних собак (например, охотничьи соколы, осваивавшие мно-
жество тонких и точных двигательных навыков). И сами эти
птицы,, и их дрессировщики, командовавшие их действиями на
охоте, назывались ловчими; нет никакого сомнения, что слово
ловкость происходит именно отсюда. Это — хорошее подтвержде-
ние того, что народная мудрость высоко ставила координа-
ционную, сноровку излюбленной ловчей птицы и искусство воспи-
тывавших ее сокольничих.

Одно слабое место продолжает оставаться у всех птиц,
вплоть до самых высших: они плохо оснащены для внезапных,
разовых двигательных комбинаций. В отличие от совершенно не-
воспитуемых холоднокровных тварей, они. уже хорошо приспособ-
лены к постепенному приучиванию и длительным, однообразным
по своему характеру навыкам, но дальше этого они не идут.

Новый шаг к развитию суждено было сделать только млеко-
питающим.

Из числа млекопитающих можно подобрать полную, без
пропусков лестницу от самых тупых и бестолковых животных до
высокоодаренных, человекообразных обезьян. И чем выше разви-
та и расчленена кора полушарий млекопитающего, чем ближе
она подбирается к формированию в ней центров высших уровней
построения, тем большею становится упражняемость животного и
его двигательная находчивость в непредвиденных случаях.

Таким образом, упражняемость — довольно молодое явление
в истории развития. В сущности она — точный сверстник по вре-
мени рождения со старейшими отделами коры гголушарий. Древ-
ний живбтный мир не знал упражняемости, его представители
рождались и умирали, ничему не научась за свою иногда и дол-
гую жизнь.

Может быть, несколько неожиданно прозвучит другой вывод,
который, однако, если вдуматься, сам собою вытекает из всего
сказанного раньше. Этот вывод гласит, что ловкость в истории
развития — младшая сестра упражняемости; она «родилась на
свет еще позже последней. В самом деле, мы уже видели, что
способность находчиво выходить из не встречавшихся раньше
положений, создавать быстро и подходящим образом новые дви-
гательные комбинации появляется позднее, чем простая, медлен-
ная упражняемость, и требует более совершенных мозговых

207

устройств. А между тем именно эта способность и лежит в осно-
ве двигательной ловкости. Этот вывод о сравнительной молодос-
ти качества ловкости прямо подтверждается и непосредственны-
ми наблюдениями. Оставим в стороне образцово неуклюжих ра-
ков или омаров, но даже прыткие, подвижные кузнечики, \крыл а -
тые насекомые при внимательном рассмотрении поражают своею
неловкостью. Как неуклюже поведение краба, перевернутого, на
спину! Кузнечик производит впечатление ловкого и изящного
своими быстрыми, огромными скачками, и все-таки прав Козьма
Прутков, сказавший о нем: '. .

Ведь кузнечик с.качет,

А куда — не видит! • • -

И правда, финалы его прыжков большей частью плачевны.
Не поленитесь понаблюдать за любыми видами насекомых —
это лучше подкрепит высказанное здесь утверждение, чем са-
мые обстоятельные аргументы. с .

Мы упоминали уже о том, что с ловкостью не следует смеши-
вать проворство. Это последнее качество — быструю подвиж-
ность — мы' найдем в обилии у многих представителей низших
позвоночных: маленьких рыбешек, ящериц, змеек, и т.п. Но
настоящая ловкость, стоящая на уровне тех требований, которые
мы предъявляем к этому качеству, начинает обнаруживаться
сколько-нибудь заметно только у высших представителей птичье-
го царства и лишь у млекопитающих достигает своего Наиболь-
шего развития и расцвета.

Эти наблюдения дают нам мимоходом еще один убеждаю-
щий довод против родства упражняемости с «жизненной силой».
Действительно, хорошо известно, что самые яркие проявления
того, что в древности приписывалось «жизненной силе», — спо-
собность к заживлению и возрождению поврежденных частей
тела, имеют место как раз на низших ступенях'развития. Мор-
ская звезда легко отращивает себе новый; луч взамен отрезанно-
го, а ящерица или лягушка уже не могут отрастить себе новую
лапку; у ящерицы еще отрастет отрезанный ,кончик хвоста, а у
кошки или фокстерьера этого не мржет случиться и т. д. Упраж-
няемость, наоборот, как мы видели, явление новое и притом все
возрастающее снизу вверх, от низших организмов к высшим.

Нам очень важно установить, применимо ли правило о том,
что упражняемость возрастает от древних уровней построения
к более новым, также и к человеку? Ведь у человека, как было
показано в очерках IV и V, сохранились все мозговые уровни
построения, когда-либо существовавшие у позвоночных живот-
ных, хотя и испытали у него ряд изменений и сдвигов. Рыбы
и лягушки фактически лишены упражняемости. Следует ли из
этого, что и у человека уровень мышечно-суставных увязок (В),
описанный в очерке V и соответствующий по своему строению вер-
ховным ядрам рыб и лягушек, тоже неупражняем? Или система

208

стриатума, которая ведает у человека движениями нижнего
подуровня пространства (С1), т. е. локомоциями, многими спор-
тивно-гимнастическими движениями и т. д., — следует ли из ска-
занного, что она упражняема у человека так же туго, как у птиц,
у которых она возглавляет весь мозг?

Нет, в такой форме вывод был бы неправильным. Верно и
неоспоримо одно: у человека чем выше уровень, тем он более
податлив и восприимчив к, упражнению и тем больше в нем пред-
посылок для проявления ловкости. Это последнее обстоятельст-
во выявилось уже при разборе уровней. Отсюда видно, как важ-
но для педагогической практики уметь правильно проанализиро-
вать движение и установить, к какому из уровней построения
оно принадлежит. Этот анализ сразу покажет, на какую степень
упражняемости этого движения можно рассчитывать, легко или
туго пойдет его выработка.

Однако, несмотря на наличие такой лестницы упражняемос-
ти уровней у человека, даже низовые его уровни обладают
гораздо большей степенью упражняемости, нежели их подобия у
низших позвоночных. Это прямо связано с тем, что у человека
все низовые уровни построения возглавляются высокоразвитою,
совсем особенною корою полушарий, которая оказывает на них
свое верховное управляющее действие. То обстоятельство, что их
движениями и формированием последних в конечном счете
управляет кора полушарий, коренным образом меняет дело. Пе-
ред нами прошел уже один частный пример того, как в уровне
действий кора заказывает нужные для этого уровня фоны низо-
вым уровням и как она использует для этой цели так называе-
мые .премоторные поля. Нет сомнения, что и уровень простран-
ства точно так же имеет возможность оказываться в положении
уровня-заказчика. Это создает для низовых уровней нужные им
побуждения и толчки. Если можно так выразиться, кора мозго-
вых полушарий нашла подходящий язык, понятный для древних,
низовых уровней построения, и при посредстве этого языка суме-
ла резко повысить у человека их упражняемость.

Что представляет собою двигательный навык?

За последнее столетие — с того времени, как Гельмгольц
впервые сумел определить скорость распространения возбужде-
ния по нерву и нашел ее близкой к 100 метрам в секунду, — на-
копилось огромное количество данных о том, что нервная система
высших млекопитающих и человека — исключительно быстро ра-
ботающий прибор. Правда, если наши предки заносчиво думали,
что «мысль быстрее молнии», то нам сейчас приходится прими-
риться с признанием, что скорости мозговых процессов все же
значительно ниже, чем скорости электрических и световых явле-
ний природы. И все же наша центральная нервная система