С. Б. Борисов Человек. Текст Культура Социогуманитарные исследования Издание второе, дополненное Шадринск 2007 ббк 71 + 83 + 82. 3(2) + 87 + 60. 5 + 88

Вид материала

Документы

Содержание Спустя семь лет автор принял решение издать под тем же названием сборник своих трудов социогуманитарной направленности, значител 1 сентября 2007 года Часть 1. Жизнь, смерть, бессмертие человека. Часть 3. Онтология смерти Таблица 1. Зависимость между чтением эротических текстов и формированием полового влечения (число ответивших N = 95) Таблица 2. Характеристика сексуального развития респондентов Уральский университет (Свердловск). 1989, 22 мая. Версия философа о популярности песни Предназначена для?... Смерть. Рефлексия. Творчество. Плач как культурно-психологический феномен Роль рефлексии в творческой деятельности Межполовосубкультурная рефлексия Плачево-смеховая культура Девичий рукописный любовный рассказ в контексте школьной фольклорной культуры Страшные истории Страшные рассказы детей Феномен интеллигента Смехоэротический континуум народного творчества Рукописная баллада «Медальон» ... Полное содержание

Подобный материал:

• К. С. Гаджиев введение в политическую науку издание второе, переработанное и дополненное, 7545.88kb.
• К. Г. Борисов Международное таможенное право Издание второе, дополненное Рекомендовано, 7905.27kb.
• Культура, 1654.22kb.
• Головин Е. Сентиментальное бешенство рок-н-ролла. (Второе издание, исправленное и дополненное), 1970.65kb.
• Учебник издание пятое, переработанное и дополненное проспект москва 2001 Том 3 удк, 11433.24kb.
• Учебник издание пятое, переработанное и дополненное проспект москва 2001 Том 3 удк, 11230.01kb.
• Практические рекомендации 3-е издание, переработанное и дополненное Домодедово 2007, 710.08kb.
• Зумный мир или как жить без лишних переживаний издание второе, дополненное Издательство, 7377.47kb.
• Учебное пособие (Издание второе, дополненное и переработанное) Казань 2005 удк 616., 1987.56kb.
• Методические рекомендации Издание второе, дополненное и переработанное Тверь 2008 удк, 458.58kb.

Центр культурно-антропологических исследований

Шадринского государственного педагогического института

С.Б. Борисов

Человек. Текст

Культура


Социогуманитарные исследования


Издание второе, дополненное


Шадринск 2007

ББК 71 + 83 + 82.3(2) + 87 + 60.5 + 88

УДК 37 + 8 + Ф1 + 1 + 1ФС + 15

Б 82


Борисов С.Б. Человек. Текст. Культура. Социогуманитарные исследования. Издание второе, дополненное. – Шадринск, 2007 – 556 с.

Борисов Сергей Борисович (р. 1963) – доктор культурологии, кандидат философских наук, профессор кафедры культурологии Шадринского государственного педагогического института.


В книгу вошли исследования по теории и истории культуры, филологии, культурной антропологии, философии, психологии и социологии.


ISBN

© С.Борисов, 2007

От автора


Сборник под названием «Человек. Текст. Культура» был впервые выпущен небольшим тиражом в 2000 году. В это издание автор включил публикации разных лет, до этого появлявшиеся в малотиражных сборниках с обширной географией выпуска.¹

Спустя семь лет автор принял решение издать под тем же названием сборник своих трудов социогуманитарной направленности, значительно увеличив его объём.

В сборник вошли:

– более 70 опубликованных с 1988 по 2007 год заметок, рецензий и статей по теории и истории культуры, фольклористике, текстологии, лингвистике, литературоведению, культурной антропологии, философии, социологии и психологии;

– ряд ранее не публиковавшихся материалов (главным образом, конца 1980-х гг.);

– тексты двух авторефератов (имеющих, как известно, статус «на правах рукописи», то есть формально «не публиковавшихся»).

Ради сохранения картины развития мыслей и идей автора было решено отказаться от широко распространённой практики разделения текстов по рубрикам и разместить тексты в хронологическом порядке. Время написания материала в общем случае определялось выходными данными публикации (краткое название издания и год публикации указаны под каждым текстом).

Многие включенные в настоящее издание заметки, очерки, статьи содержат суждения и предположения, не получившие в дальнейшем развития в исследованиях (и публикациях) автора. Однако эти публикации, разбросанные в десятках сборников и журналов (часть их, увы, уже утеряна), представляют для автора как минимум ретроспективно-научно-ностальгический интерес, поэтому одна из целей издания этого сборника – остановить процесс утраты авторского контроля над массивом некогда написанных и напечатанных материалов.


–––––––––––––––––

¹ Борисов С.Б. Человек. Текст. Культура: Очерки по культурной антропологии и истории духовной культуры. – Шадринск: Шадринский государственный педагогический институт, 2000. – 49 с. [Тираж 100 экз.] Коршунков В.А. [Рецензия] // Новое литературное обозрение. 2002, № 56. – С. 379-380.

Итогово-справочный (в сущности, «энциклопедический») характер предпринимаемого издания побудил автора привести в приложении максимально подробные данные обо всех включенных в данное издание текстах.

Автор считает уместным сообщить также, что помимо включенных в данный сборник статей и очерков, им был подготовлен к изданию ряд книг, с которыми заитересованные читатели могут познакомиться.²


1 сентября 2007 года,

г. Шадринск


–––––––––––––––––

² Данные о некоторых изданиях автора:

Борисов С.Б. Честь как культурно-антропологический феномен: Эволюция философских интерпретаций. – Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1997. – 216 с.;

Борисов С.Б. Культурантропология девичества. / Ответственный редактор С.Ю. Неклюдов. – Шадринск: Издательство Шадрин­ского пединститута, 2000. – 88 с.;

Борисов С.Б. Латентные механизмы эротической социализации. Материалы по культурантропологии девичества. – Шадринск: Изд-во Шадринского пединститута, 2000. – 96 с.;

Борисов С.Б. Честь как феномен российского политического сознания. – Шадринск: Издательство Шадринского пединститута, 2001. – 80 с.;

Борисов С.Б. Латентные механизмы гендерной социализации детей и подростков. – Шадринск: Издательство Шадринского пединститута, 2001. – 252 с.;

Рукописный девичий рассказ. / Составитель С.Б. Борисов – М.: ОГИ, 2002. – 520 с. («Фольклор/постфольклор: новые материалы»);

Борисов С.Б. Мир русского девичества: 70-90-е годы ХХ века. / Ответственный редактор С.Ю. Неклюдов – М.: Ладомир, 2002. – 343 с. («Русская потаённая литература»);

Рукописный девичий рассказ. 2-е издание. / Составитель С.Б. Борисов – М.: ОГИ, 2002. – 510 с. («Антропология/фольклор: новые материалы»);

Борисов С.Б. Энциклопедический словарь русского детства. – Шадринск: ПО «Исеть», 2006. – 548 с.

«Юности чистое зерцало»


Кому не известны девичьи «альбомы»? Когда девочке десять – пятнадцать лет, она их ведет, не задумываясь над культурной значимостью своего «деяния». Повзрослев же, о них забывают. Неужели в этих альбомах можно отыскать что-то заслуживающие внимания? Готов держать пари, что если спросить любую девушку лет 17-22, какие «жанры» были в этих тетрадках, все назовут: стихи о любви, пожелания, изречения, песни, анкеты, «гадалки» и так далее. Но никто не назовет жанр «любовного рассказа».

Я думаю, представительницы слабого пола уже вспомнили, о каких рассказах идет речь. Многие называются прямо: «Повести о любви», «Рассказ о любви и дружбе». Другие озаглавливаются именем главной героини – «Аленька», «Инга». Впрочем, известные нам тексты представляют собой, по-видимому, лишь кусочек огромного неисследованного культурного материка. Буквально на днях я «открыл» новый рассказ, имеющий экзотичное название «Музыка, любовь и горе», с сюжетом, доселе не встречавшимся ни в одном рассказе. Впрочем, следует отметить, что, несмотря на большое их многообразие есть рассказы, известные практически всем. Таким «классическим» рассказом, переписываемым по всей территории Европейской части СССР еще на протяжении по меньшей мере 15 лет (мы располагаем экземпляром 1974 года), является произведение «Помни обо мне».

Кто-то уже готов с возмущением призвать автора к ответу: зачем ему все это? Это же примитив.

Да. Это примитив. Но не забудем о том, что примитив в живописи составил целый этап. Имена примитивистов Марка Шагала, Анри Руссо, Нико Пиросманашвили сейчас известны всему миру. Личность последнего из них, во всяком случае, известна читателям, хотя бы из песни «Миллион алых роз». Примитив же в области словесности просто еще не открыт. Заметим одну важную особенность наших «любовных рассказов» – их своеобразный промежуточный характер. С одной стороны, они рукописны и тем самым выходят за рамки фольклора, с другой стороны, в них отсутствует авторство как таковое.

Итак, мы с вами присутствуем при открытии рукописного примитива как слоя культуры. Во-вторых, эти рассказы являются ярчайшим документом своего времени. В них фиксируются особенности моды, занятий, музыки, манеры разговора, иными словами молодежной культуры, причем фиксируются не глазами взрослых, а как бы изнутри. В-третьих, учет наличия таких рассказов необходим в педагогической деятельности. В-четвертых, вскрытие этого слоя деятельности девочек-подростков позволяет ставить вопрос об особом виде художественной самодеятельности, каковую мы привыкли связывать только с пением и танцами. Ведь многие девочки при переписывании изменяют детали, сокращают или увеличивают объем, а некоторые начинают писать свои версии и даже свои рассказы. Наверное, можно эти импульсы «окультурить» и направить в более продуктивное русло.


«Молодой ленинец» (Курган), 1988, 5 октября.


Акселерация: вчера, сегодня, завтра


Ускорение полового созревания, отмеченное с 30-х годов ХIХ века дол­гое время не признава­лось в советской научной и энциклопедической литературе. Сейчас уже об­щепризнанно, что возраст начала активного поло­вого созревания опу­стился за последние 85­-150 лет с 15-16 до 12-­13 лет.

Следует отметить, что развитие рода приматов характеризо­валось удли­нением периода полового созревания, что оз­начало и удлинение в пропорции 1:5 максимальной продолжи­тель­ности жизни. Для гиббона соответственно 6 и 30 лет, шимпанзе – 9 и 48 лет, для человека 20 и 100-115 лет. Таким обра­зом, последние 100-150 лет означают пре­рыв в исторической тен­денции.

Существует множество моделей объяснения ак­селерации, по-видимому, каждая из них отражает какую-то сторону реаль­ных процессов. Наша гипотеза, не претендуя на всеобъяснимость, берет за основу качественно но­вый подход: половое соз­ревание рассматривается нами как один из аспек­тов деятельного бытия субъекта. Что мы под этим понимаем?

Превращение обезьяны в человека осуществля­лось в результате повы­шения удельного веса трудовой деятельности в жизни гоминида. Чем больше человек стано­вился человеком труда, тем больше его физиоло­гические проявления включались в социальное бытие субъекта.

Рассмотрим тип бытия феодального обще­ства. Основное средство труда – земля. Но, воп­реки вульгарному пониманию феодализма, фео­дал не был полным соб­ственником земли. Суще­ствовала верховная власть феодала на зем­лю, но крестьянская семья была тоже соб­ственником, хотя и вто­ричным. Эксплуатация осуществлялась в значи­тельной степени путем внеэкономического при­нуждения. Это значит, что крестьянин на своем поле работал как хозяин, он сам выбирал, что ему делать. Он был подлин­ным субъектом матери­альной, трудовой дея­тельности. Другое дело, что результат своей дея­тельности он должен был частично отдавать парази­тирующему феодалу.

Как мы уже говорили, субъектом труда при феодализме была семья. Она была хозяй­ственной ячейкой обще­ства. Дети, с раннего воз­раста включались в ответ­ственную, серьезную тру­довую деятель­ность. Раньше говорили: «Семилетний паренек –­ уже не дитя». Другими словами, человек с ран­него детства становился прежде всего субъектом труда. К 16 годам юноши и девушки осваивали все виды сельскохозяйствен­ного труда. Примерно к этому времени заканчи­валось их половое созре­вание.

Переход к капитализму означал не просто новый тип эксплуатации. Он явился скачком в создании системы тотального отчуждения человека. И, прежде всего, в отчужде­нии от трудовой деятельности. Наемный труд означал отказ человека от своего «я», от своей субъективности. Отчуж­денный труд рабочего стал проклятием челове­ка, включенность чело­века в процесс функцио­нирования капитала ли­шила его возможности реализовать себя в трудовой деятельности. Упал престиж труда – ведь человек перестал быть хозяином своего дела, он стал наёмной рабочей силой. И хотя на ранних этапах развития капитализма детский труд ис­пользовался интенсивно, постепенно родители стали всё больше «вык­лючать» своих детей из сферы производства.

В нашей стране после свертывания НЭПа в 1928-19­31 гг. сфор­мировалась система отчуждения че­ловека от средств производства, от продуктов труда, экономической де­ятельности. Параллельно с этим в жизнь стала про­водиться порочная идея «счастливого» (нетрудо­вого) детства, превраще­ния учебы в единствен­ную деятельность. В ре­зультате молодой чело­век имел возможность работать в редких слу­чаях в 13-14 лет (не рань­ше), а чаще всего после 17-21 года.

Отстранение человека от серьезной «мир-преобразующей» деятельности (в частности, не только трудовой, но и об­щественно-политической) привело к форми­рованию иных, внетрудо­вых ценностей и устано­вок, реализация которых могла бы дать возмож­ность самоутвердить­ся. И это были потреби­тельские установ­ки. Учеба не есть созида­тельная деятельность, это моделирующая деятель­­ность, она имеет дело лишь с теоретической моделью мира, но она не ответственна перед ми­ром. Отсюда неизбежно переключение энергии и социально-психологиче­ских установок, в частно­сти, на сферу межличных отношений, сферу сексу­альных интересов.

Постепенное опускание возраста полового созре­вания – это реакция на непорядок в обществен­ных отношениях.

Психосоматические механизмы на протяже­нии всего 5-8 поколений резко изменили картину индивидуального физиологического развития.

Мы думаем, что если процесс обновления об­щества будет дове­дён до конца, если люди с дет­ства смогут влиять на свою судьбу и участво­вать не только в учебе, но и в трудовой, куль­турной, соци­ально-политической деятельности, то возраст полового соз­ревания поднимется с 12­-13 лет снова на уровень 15-16 лет, что и будет более соответствовать физиологической норме развития человека.


«Южноуралец» (Чебаркуль). 1988, 28 октября


Размышления о надписях


[Сегодня мы представляем немножко веселую, немножко занимательную философскую работу. И хотя автор утвер­ждает, что вопрос, поднятый им, отнюдь не праздный, нам представляется ценность работы в другом – она показыва­ет, что к обычным и привычным вещам всегда можно отнестись философски, и – кто знает! – может быть, именно вы откроете и увидите то, что другие не замечали, или не сумели правильно понять].

Почему люди пишут на партах и столах, чертят на стенах домов, спинках авто­бусных сидений, вырезают на стволах деревьев и т. д.? Вопрос не столь праздный, ответ на него дал бы ключ к предотвращению такого поведения и, с другой сторо­ны, к пониманию существующих черт человеческой пси­хологии.

Человек лыжной палкой пишет на снегу. Человек «чертит» на небе, придумывая названия созвездиям. Строитель выкладывает на цементном полу свое имя. Как мне кажется, речь здесь идет вот о чем. В при­родном мире, как таковом, человек не живет, он всегда его окультуривает, изменяет, превращает в символы (звёздное небо)...

Человек не может жить в мире, где хотя бы что-то не очелове­чено, не имеет следа человека. А что мы имеем в случае с чистой партой, гладкой стеной дома, гладковыкрашенной скамейкой, свежевыпавшим снегом, и т. д.? Мы имеем нечто противоестес­твенное, точнее противокультурное.

Все должно что-то зна­чить! Зайдите в общежитие или в комнату молодого че­ловека – стены увешаны картинками, вырезка­ми. А парта? Стол? Ведь оно же должно быть человеческим! Родным! Символическим – и рука непроизвольно тянется к ручке или гвоздю, булавке, ножу.

И вот на нечеловеческую гладкую поверхность ло­жится имя, фраза, номер учебного заведения и класс (группа), формула, мнение, пожелание, стих, рисунок и т. д. И чем меньше опас­ность подвергнуться наказанию со стороны блюстителей чистоты, тем активнее pacписываются стены домов, подъездов, гаражей, повер­хности парт и т. д.

Чистая доска действует на нормального человека как грязный пол на рьяную до­мохозяйку. Вспомните пок­рытые надписями зимние стекла в автобусах и трол­лейбусах (с надписями типа: «Мужайтесь, люди! Скоро лето!»). Вспомните изрисо­ванные листы бумаги на протяжении длинных совещаний, собраний и вообще напря­женных разговоров.

Ну что, будем считать, что выяснили природу так назы­ваемого «стенного хулиган­ства». Но ведь истина не самоценна (во всяком случае – в данном вопросе). Она должна давать рычаг для правильной практики.

Вывод вы уже сделали сами, да? Конечно же, надо просто не пускать в оборот чистые поверхности. Пусть они будут с нарисованной мозаикой, инкрустацией, с «разбросанными» буквами, словами, загадками – окра­ска предмета должны быть человечной, а не функцио­нальной. Человек – не функция, не винтик, не механизм, и рассуждать на тему: «За партой надо заниматься, а не кар­тинки разглядывать», или «В автобусе надо ездить, а не глазеть по сторонам» ­просто непрофессионально.

Дело за специалистами.


«Южноуралец» (Чебаркуль), 1988, 27 декабря.


Смерть: аксиология или онтология?


Проблема смерти человека неисчерпаема по своей сути. Высказываний и статей, принадлежавших перу ученых-философов, на тему отношения человека к смерти накопилось у нас уже более чем достаточно. Все попытки наши как-то справиться с этим всё увеличивающимся массивом, так сказать, «изнутри», заканчива­лись по существу провалом. Начиная дискуссию с одним высказы­ванием, приходилось ссылаться на другое, тоже не схватывающее, на наш взгляд, сути проблем.

Однако эта бесплодная «борьба со всеми при помощи всех» всё же не была совсем бесплодной. Она привела нас к необходимости рефлексии над способом подхода к проблеме. В результате мы пришли к выводу, что при всей кажущейся сходности предметов исследования в действительности имеется два способа анализа проблемы – аксиологический и онтологический. Мы не будем говорить об исключениях или об имеющихся выходах за пределы аксиологического подхода в имеющейся философской литературе (главным образом, отечественных авторов). Мы выскажем лишь обобщающее суждение, согласно которому первичным для подавляющего большинства философских размышлений на тему смерти является аксиологический, ценностный подход. Смерть – это хорошо или плохо? Отношение к смерти должно быть оптимистическим или трагическим? А может, оно неизбежно синтезирует черты и того и другого отношения? Насколько мы можем судить, все философские рассуждения «крутятся», по существу, вокруг этих проблем.

На наш взгляд, этот способ рассмотрения проблемы уже зашел в тупик, выявив и эксплицировав – насколько это возможно – все эвристические резервы, заключавшиеся в нём. Настала, на наш взгляд, пора обратиться к онтологии смерти – в контексте онтологии жизни и бессмертия. Ценностный подход должен вырастать из онтологии, или, во всяком случае, базироваться на ней. В нашем анализе мы, в частности, покажем, как отсутствие рефлексии над онтологическими основаниями жизни и смерти привело к бессознательному гипостазированию отдельных черт онтологетики жизни и смерти и вытекающему отсюда неадекватному аксиологическому заключению.


Часть 1. Жизнь, смерть, бессмертие человека.

Общие определения


В качестве базисного определения смерти мы станем использовать не физиологическое её понимание («прекращение жизнедеятельности…»), а более всеобщее: «смерть есть отрицание жизни». Для дальнейшего анализа нам понадобится более конкретное определение: «смерть есть отсутствие воплощения возможного варианта жизни человека».

Что для нас здесь важно в первую очередь? Прежде всего, смерть есть не вообще отсутствие жизни («во Вселенной царит смерть и лишь на поверхности Земли присутствует тонкая оболочка жизни…»), как это нередко понимается. Там, где нет жизни, нет и смерти.

Кроме того, мы отказываемся от понимания, относящего смерть к единственному моменту жизни.

Следует дать общее определение и понятию бессмертия. Для нас бессмертие – это инобытие в предмете (орудии, знаке), порождающее переход в живое бытие другого Я. Иначе говоря, бессмертие – это диалог опредмеченного «Я» с распредмечивающим его другим «Я».

После этих общих и по необходимости неполных определений перейдем к рассмотрению ряда положений.

1. Жизнь есть прехождение в смерть и бессмертие. Жизнь в её действительности либо «проходит бесследно», то есть предается небытию, уходит в смерть; либо воплощается в продукты, побуждающие других их распредмечивать и включать в собственное «Я», то есть включается в бессмертное бытие.

Примечание А. В свою очередь жизнь «Я» дает возможность стать бессмертным «другому Я», если она суть распредмечивание результатов деятельности этого «другого Я».

Примечание Б. Диалектика перехода жизни в смерть или бессмертие очень тонка. То, что субъективно воспринимается как пустое, бессмысленное бытие может впоследствии влиться в качестве элемента в деятельность, пресуществляющую жизнь в бессмертную ипостась бытия. Напротив, то, что субъективно воспринимается как общезначимое и потенциально бессмертное, на деле суть мертворожденность, суть жизнь, ушедшая в смерть.

Следствие. Жизнь можно определить как возможность перехода либо во всеобще-вечное бытие (бессмертие), либо в другую единичность «здесь-и-теперь», зряшно соскальзывающую в смерть.

2. Если рассматривать жизнь как свободу, свободный выбор – а трактовка человеческой жизни в качестве жёстко-однозначно обусловленной уничтожает её специфику, – то всякий акт жизненного самополагания оказывается смертеполаганием. Что это значит? Признавая за человеком возможность выбора, мы признаем наличие в его бытии по меньшей мере двух возможностей построения своего будущего. Иными словами, каждый дискретный срез жизни есть «себя-удвоение» в проекте. Но жизнь единственна – и, осуществляя выбор одного жизненного варианта, мы предаём смерти другой вариант своей жизни (пусть не «равно», но «тоже» имевший «право»-шанс на осуществление).

Это означает, что ежемгновенно происходит самоубийство в рамках каждой жизни. И выражение «он убил в себе поэта (певца, артиста… и т. д.)» лишь в несколько художественной форме отражает постоянно свершающееся событие. Так, автор этих строк, «обрекши» себя на их написание, обрек на гибель написание текста на иную научную тему, прервал ветвь бытия, устремляющуюся посмотреть новую серию «Знатоков». Умертвил того «себя», который хотел в тридесятый раз посмотреть сделанные выписки о смерти и т. д. Трудно сосчитать все казни над собой, которые совершил автор, усевшись за этот лист. Самое же печальное, что и этот отрезок его бытия (см. выше – 1Б) может оказаться на поверку пустым, сущностно мёртвым.

Следствие. Опасаясь впасть в абсурд, всё же доведём логику смертеполагания до конца. Будем исходить из того, что отвергнутый вариант бытия в следующий свой промежуток обусловил бы выбор как минимум ещё между двумя вариантами, каждый из которых в следующий отрезок «бытия» «извлек из себя» ещё минимум два варианта. Таким образом, необходимо-единственный свободный выбор из вариантов влечёт за собой гибель рационально не исчислимого количества вариантов бытия, то есть стремящееся к бесконечности число смертей. Учитывая формально бесконечное число актов самополагания (и самоуничтожения) в течение жизни, число «самоубийств» (можно без кавычек) и так возведенное в бесконечную степень, умножается на бесконечное число. Как бы ни было раздражающе это следствие, оно с необходимостью вытекает из положения, согласно которому смерть есть отрицание любого варианта жизни, а не только её физиологическое прерывание.

3. Разрыв со-бытия как смерть Другого. Другой жив для меня лишь в случае непосредственного контакта. Но такое со-бытие изначально не вечно. Прекращая его, я обрекаю Другого на «смерть-для-меня» или же «бессмертие-для меня». Если влияние Дру­гого на меня ничтожно, то общение «Я» и «другого Я» в сущности мертво, оно суть ежемгновенное умирание. Мы взаимно мертвы при жизни. В то же время при сильном личностном (взаимо)влиянии «другой Я» становится частью моего «Я» в каче­стве образа ли, регулятива ли, соглядатая-цензора или некой интен­ции. И всё же в данном случае мы подчеркиваем аспект предрас­положенности к взаимной смерти в результате прерыва со-бытия.

4. Моя жизнь здесь-и-сейчас есть отрицание жизни Другого здесь-и-сейчас. Пролагая свой выбираемый путь, совершая нечто здесь-и-сейчас, я предаю смерти не только варианты своего бытия не-здесь-и-не-сейчас, но и варианты бытия других людей, которые могли воплотиться в моем хронотопе. Таким образом, Жизнь Меня есть Смерть Другого.

Следствие. Более того, совершая поступок, я предаю смерти все варианты бытия других, способных осуществиться в допоступковой реальности.

Предварительное общее заключение.

При данной трактовке понятий жизни и смерти жизнь перестает восприниматься как нечто огромное, лишь в конце прерываемое единичной смертью. Она выступает как узенький ручеек в лавине смертей и смертепорождений, причём, последняя (лавина) вызывается самой жизнью.