С. Б. Борисов Человек. Текст Культура Социогуманитарные исследования Издание второе, дополненное Шадринск 2007 ббк 71 + 83 + 82. 3(2) + 87 + 60. 5 + 88

Вид материалаДокументы

Содержание


Часть 3. Онтология смерти
Таблица 1. Зависимость между чтением эротических текстов и формированием полового влечения (число ответивших N = 95)
Таблица 2. Характеристика сексуального развития респондентов
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   41
Часть 2. Критика аксиологии


Логичен вопрос: а что же даёт нам этот набор рассуждений? По крайней мере, в текстах пишущих на тему смерти философов гораздо больше конкретности. Думаю, мы увидим взаимосвязь вышеизложенной онтологетики и изложенных ниже аксиологиче­ских построений.

Возьмем на себя смелость свести всё многообразие построений к трём логически взаимосвязанным группам.

Первая точка зрения – «естественная». «Возражать против того, что смерть это трагедия, было бы бессмысленно», – утверждает С. Кучинский, процитировав предварительно Е. Евтушенко: «Любой человек трагичен тем, что когда-нибудь он умрет» (Кучинский С.А. Человек моральный. – М., 1987. – С. 160).

Вторая точка зрения – «научно-оптимистическая». «Для марксистской философии трагизм смерти снимается именно тем, что индивид остается жить в роде… Марксизм-ленинизм – философия оптимистическая: человек после смерти остается жить в результатах своего творчества, в этом марксизм и видит его действительное бессмертие» (Гайденко П. Смерть. – Философский энциклопедический словарь. – М., 1983 – С. 618).

Третья точка зрения – «научно-реалистическая», «реально-гуманистическая» – возникает из критики первой точки зрения в адрес второй как попытка позитивного её преодоления. А. Латынина назвала «рассуждения о том, что трагизм смерти конкретного человека снимается бессмертием человеческого рода» «схоластическими» и «пригодными разве что для скотоводства» (Вопросы философии. 1984, № 2. – С. 104). Это высказывание воплощает негативистское восприятие «оптимистической» концепции смерти. «Синтетическую» позицию отстаивает И.Т. Фролов: «Разумеется, недостаточно подходить к этой проблеме с точки зрения рода и определять позицию марксистской философии только как оптимистическую, поскольку-де, хотя индивид и умирает, но он получает бессмертие в роде человеческом, в его культуре – материальной и духовной. Есть другая, индивидуальная сторона проблемы смерти и бессмертия, остро переживаемая личностью, и в ней присутствует трагизм, который не может снять никакая философия, даже самая оптимистическая». Далее И.Т. Фролов призывает к честному и мужественному подходу к собственной смерти, обозначая такую позицию как реально-гуманистическую и научно-реалистическую.

Что касается критики второй точки зрения, мы можем сказать следующее. Она исходит, по нашему мнению, из «количествен­ного» взгляда на жизнь. Последняя рассматривается как нечто, отчасти переходящее в бессмертие. Причем качественный аспект этого явления авторов не интересует. Есть некоторая жизнь, в её процессе происходит частичное слияние индивида с родом. Конеч­ность жизни здесь выступает как нечто, не затрагивающее сути дела.

Сторонники же первой и третьей точек зрения никак не могут выбраться из трясины субъективного отношения человека к смерти. Конечность существования постулируется как трагедия, которую нельзя «снять», а можно в лучшем случае честно и мужественно принять. Но ни в одной из позиций нет подлинной диалектики субъективности и объективности.

Нет потому, что смерть человека не рассматривается ими онтологически, а принимается как нечто неизбежное, но внешнее для жизни. Максимум, что связывает человека со смертью – это её оценка, отношение к ней.

В первой части мы пытались показать сущностную взаимосвязь человеческой жизни и смерти. Но этот показ был на уровне абстракции, на уровне индивида вне общества. Ниже мы изложим теоретическую модель такой смерти, которая вытекает из человече­ского бытия, а не является внешней (природной) необходимостью, которую надо теоретически «снимать» или даже «смаковать».


Часть 3. Онтология смерти


Нам представляется, что для позитивного разрешения проблемы необходимо отвлечься от постулата о физиологической обуслов­ленности смерти, помыслить о её социальной необходимости. Эта идея была высказана впервые в устной беседе Л.Н. Коганом и развита далее нами более или менее – самостоятельно.

Л.Н. Коган поставил вопрос об исторической обусловленности личности, о несовместимости личности одной эпохи с обществом другой эпохи. Он высказал идею о необходимости привлечения категории «поколения» для анализа проблемы смерти. Ниже мы изложим наш взгляд, ставший результатом дальнейших размышлений.

Итак, прежде чем оценивать смерть, её надо объяснить. И объяснить с точки зрения социальной, а не физиологической. Следует исследовать процесс личностного бытия «изнутри» и выяснить, есть ли в самом личностном бытии закономерные пределы, или же пределы ему полагаются извне, «из природы».

Поскольку, как мы уже показали, в основе современной смертеинтерпретации лежит точка зрения, усматривающая причину трагедии в конечности физиологического бытия человека, то неудивительно, что в печати довольно популярны взгляды, отстаивающие идею «физиологического» бессмертия. Всё закономерно: если пределы человеку положены лишь извне, из сферы, внеположной его личности, то приемлемых вариантов может быть только два: либо оптимизм, вытекающий из родового бессмертия, либо упование на бессмертие физиологическое.

Думаем, что оба варианта отражают действительно существующие стороны и тенденции человеческого бытия. Но нам представляется, что смерть человека проистекать должна из «души», из личности, а не из привходящих факторов.

Основными положениями нашей «концепции» являются:

первое: признание смысла жизни конституирующей характеристикой личности;

второе: признание установки конституирующей характеристикой субъекта;

третье: признание глубинной взаимосвязи установки и смысла жизни.

Для нас принципиальным является положение о том, что становление и развитие личности – это два качественно различных этапа в жизни человека. Речь, конечно же, не идёт о календарной дате; знаменующей превращение «предличности» в личность. К сожалению, критерии «личности» ещё не разработаны – но суть дела от этого не меняется.

Позволим себе привести два отрывка из публикаций последних двух лет – просто для иллюстрации.

Героиня повести А. Алексина «Добрый гений» размышляет: «…У гениального писателя я прочитала, что он до пяти лет вобрал в свой разум и сердце почти все, что определило грядущую его жизнь. Мне это казалось преувеличением, искаженной памятью, пока я не познакомилась с Лидусей Назаркиной. К пяти годам произведение было завершено… Оно еще могло измениться в размере, но не в сути своей не в основных очертаниях… Человек в пять лет уже вполне человек» (Юность. 1987, № 2 – С. 15).

Второй отрывок – из статьи о художнике К. Коровине: «Лет в 14-15 человек становится таким, которым он умирает, его характер и отношения с миром навсегда определены. Иное дело – он будет образованнее, умелее, сильнее или слабее в здоровье, удача может прийти, а может и отвернуться, иной приобретет хорошие привычки, иной – дурные. Всё так. Но приближающийся к юности, думается, закончил душевное своё формирование. Вникая в великие биографии, это понимаешь отчетливо» (Пистунова А. Веселый корабельщик. К 125-летию К.А. Коровина. // Москва, 1986, № 12 – С. 175).

Повторяем, мы не будем вдаваться в тонкости возрастного определения превращения человека в личность, в нечто, уже ставшее, прекратившее процесс своего становления и уже развивающееся. Для нас важно само признание этого перехода. Мы связываем этот переход с кристаллизацией смысла жизни данного человека. В этом вопросе есть одна тонкость. Известно, что не все люди (точнее, даже не большинство) осознают отчетливо смысл своей жизни – так можно ли считать, что они не стали личностями?

Л.Н. Коган в книге «Цель и смысл жизни человека» говорит об объективном смысле жизни. Его основная идея нам близка, но конкретный способ решения представляется не вполне удачным. То, что Л.Н. Коган называет «объективным смыслом» – реальные результаты деятельности человека – видимо, следует обозначить другой категорией.

В психологии различаются «смысл» и «значение». Под первым понимается личностная представленность действия, а во втором – общественное, объективное следствие. В марксистской психологии отмечается наличие разрыва между смыслом деятельности человека и объективным значением её…

Что же касается вопроса о неосознаваемом смысле жизни, то мы считаем, что таковой имеется. Возможно, его так и следует называть: неосознаваемый смысл. Он может быть осознан и четко сформулирован личностью, а может всю жизнь оставаться в «предсознательной» сфере психики, суть от этого не меняется.

Перейдя к бессознательному слою психики, остановимся на проблеме установки. Теорию установки разработал выдающийся психолог Д. Узнадзе. Не углубляясь в анализ различий трёх направ­лений, по-разному трактующих сущность его учения, мы отнесём себя к приверженцам одной из них. Сторонники этого направления видят заслугу Д. Узнадзе в том, что он преодолел теоретический разрыв «души» и «тела», ставивший неразрешимую задачу их со­единения. Концепция установки – в данном понимании – исходит из фундаментальной нерасчлененной («психофизиоло­гической») готовности субъекта к определенному типу деятель­ности. Она формируется в практике, общении, обучении, но и сама формирует избирательное отношение человека к воздействиям окружения. Согласно этой концепции, идеальное и материальное – это две стороны изначального единства субъекта, выделенные силой абстракции и гипостазированные до самостоятельных субстанций.

«Установка-на» есть готовность, «мобилизованность» организма (психической и физиологической его сторон) на напряжённое, преодолевающее бытие-в-мире.

Мы считаем, что помимо установок на разные виды деятельно­сти (и более мелкие структуры) существует и установка-на-жизнь («метаустановка на метадеятельность»), продуцируемая бессозна­тельным смыслом жизни (либо ещё не осознанным смыслом жизни, либо же осознанным и вновь ушедшим в подсознательную сферу). Именно смысл жизни создает изначальный психофизиоло­гический тонус, готовность к борьбе, к преодолению. Иными словами, жажда жизни, страх смерти и пр. – это не физиологиче­ски-инстинктивные явления, а следствия неосознаваемой «установ­ки-на-жизнь-обладающую-смыслом». Пока действует эта уста­нов­ка, человек будет жить (мы не берём случаи стихийных бедствий, катастроф и другие редко случающиеся «внешние» влияния).

Именно стремление реализовать смысл жизни и было источни­ком удивительных примеров преодоления, казалось бы, абсолютно гибельных ситуаций, которыми так богата человеческая история.

Но здесь возникает вопрос: почему же человек умирает? Разве может когда-либо закончиться действие «установки-на-жизнь»? Да, может, и даже должно.

Это проистекает из историчности общества, его развития. Смысл жизни человека – в подлинном виде заключающийся в самореализации личности – в каждом отдельном случае выступает в особенной, исторически и ситуативно обусловленной форме.

Уникальность места каждого человека в обществе детермини­рует неизбежный момент уникальности в смысле его жизни. Представление о цели и смысле бытия, обусловленное данным уровнем развития общества, как мы уже говорили, в целом не меняется. Оно включено в структуру личности. Могут меняться оценки, знания, потребности, но основы смысложизненного от­ношения, слитые с «установкой-на-жизнь-наполненную-смыслом», в решающих своих чертах неизменны.

Люди следующего поколения уже не возьмут в свою смысложиз­ненную основу те черты, которые оказались преходящими и возьмут вновь появившиеся черты действительности. Их смысл жизни в ряде существенных черт (как правило, не осознаваемых отчетливо) будет отличаться от предыдущего поколения.

Цель и смысл жизни человека реализуется в той или иной форме. Меняется отношения человека к цели своей жизни. Меняется окружающая социальная действительность под влиянием изменя­ющихся воздействий людей всех поколений. И в развитии человека данного поколения неизбежно наступает период, когда либо цель его жизни реализована, либо изменившиеся радикально условия не позволяют ее реализовать. Человек остается наедине с отсутствием смысла жизни (чаще подсознательного). Он либо реализован, либо нет, но качественного «тяготения в будущее», «выбрасывания себя вперед» у него уже нет. Включенный в установку смысл жизни перестает быть двигателем жизни. Как мы считаем, с этого момента наступает период преобразования «установки-на-жизнь-наполнен­ную-смыслом» в «установку-на-прекращение-жизни-не-имеющей-смысла». Период этот может быть крайне коротким (несколько дней), может быть – очень долгим (десятилетия), но он неизбежен. Становление «установки-на-смерть» означает постепен­ную переориентацию психофизиологии организма на накопление смертоносного (танатогенного) «материала». Контакт с окруже­нием, вызывавший ранее прилив сил, сейчас лишь подавляет все жизненные процессы организма.

Физиологическая смерть в данной ситуации является лишь необходимым завершением действия «установки-на-смерть».

Несомненно, описанный выше механизм является предельно абстрактной моделью реальных процессов. Реальный процесс развития общества до неузнаваемости искажает «чистую» картину. Здесь и экология, и воины, и неправильное питание, влияние средств массовой коммуникации, и преступность, и катастрофиче­ски деструктивные следствия неправильного общения, и классовая борьба, и неудачная любовь, и многое другое. Но все эти факторы – быть может, громадные по интенсивности воздействия – всё же не всеобщи, и всё же не они являются исходным объясняющим принципом «смертепорождения».


* * *


Вот некоторые выводы и следствия из нашей концепции смерти. Многие из них не новы, но имеют в себе иное обоснование.

1. Страх смерти – иррациональное явление, порождённое как неправильными представлениями, так и объективной невозможно­стью для большого числа людей реализоваться в личностно значимой форме. Не существует никакого инстинктивного страха смерти и жажды жизни. Эти феномены порождены разрывом смысложизненной установки и возможностью ее реализовать.

2. Продолжительность жизни (максимальная для личности) зависит от глубины постижения ею (личностью) тенденций развития общества, культуры, от глубины выработанного смысла жизни. Это не означает необходимости отказа от борьбы с болезнями, ранней старостью и др.

3. Физиологическое бессмертие невозможно, по крайней мере для личности (а не биологической особи рода Homo sapiens).

Общий вывод. Объяснение смерти из закономерностей бытия личности позволяет выработать более точный, на наш взгляд, ценностный подход к смерти. Оптимистическая или трагическая оценка должна зависеть не из абстрактной конечности человека или столь же абстрактного бессмертия рода, а из конкретного спо­соба их взаимодействия. Как оптимистическое, так и трагическое в отношении человека к смерти может реализоваться. Но осуществление того или иного варианта вытекает из деятельности человека, а не включает оптимистичности или трагизм изначально.


1988-1989 гг.


Эротические тексты как источник сексуального самообразования


Как формируются у подростков и юношества нормы сексуального поведе­ния? Можно с уверенностью сказать: пока влияние на этот процесс школьного курса «Этика и психология семейной жизни» и специальной популярной литера­туры незначительно. Здесь властвует стихия, в тайны которой социологическая наука практически не посвящена. Сказанное, конечно, не означает, что необ­ходимо регламентировать до мелочей процесс становления сексуальности. Это нереально. Однако без точного знания действующих в обозначенной сфере механизмов и факторов сколько-нибудь эффективное половое воспитание поп­росту немыслимо.

Как влияет знакомство девочек-подростков и девушек с рукописной эроти­ческой литературой на формирование у них полового влечения? Ответ на этот вопрос был целью нашего исследования.

Рассказы порнографического содержания относятся к неофициальной куль­туре, к той ее части, которую можно назвать закрытой, эзотерической. Ее элементами являются также девичий «страшный» устный рассказ (быль), любовно-трагедийный рукописный рассказ, любовно-авантюрный устный рас­сказ, девичий (женский) анекдот, девичий альбом-песенник. Рукописный порнографический или развратный рассказ представляет собой вид сами­здатовской литературы. Такие тексты различаются по жанру, по уровню художественного мастерства и, как правило, включают подробное описание естественного или извращенного сексуального действия. Целый ряд произведе­ний приписывается (а, возможно, и принадлежит) перу реальных авторов. В качестве эротических текстов циркулируют также произведения Г. Мопасса­на, В. Набокова. Характерная особенность подобной литературы – установка на отождествление читательницы с главной героиней, на разжигание чувствен­ности, эмоциональное переживание прочитанного. Это и отличает данные тексты от самых подробных, но «отстраненных», обезличенных научных книг и популярных брошюр.

В 1987 г. автор опросил 95 студенток I–IV курсов Шадринского педагоги­ческого института (факультеты русского языка и литературы, педагогики начального обучения, дошкольного воспитания). Наряду с другими в анкетах были следующие вопросы: «Приходилось ли Вам когда-либо читать рукопис­ные тексты непристойного, порнографического характера?»; «Можете ли Вы сказать, что у Вас сформировалось половое влечение?». На первый вопрос утвердительно ответили 76 (80%) девушек, отрицательно – 19 (20%). Напра­шивается вывод: чтение самиздатовской порнолитературы является существен­ным элементом девичьей субкультуры.

Налицо устойчивая связь между чтением эротических текстов и формиро­ванием полового влечения (факт определялся на основе самооценки). Об этом убедительно свидетельствуют данные, приведенные в таблице 1.


Таблица 1. Зависимость между чтением эротических текстов и формированием полового влечения (число ответивших N = 95)


Группы респондентов

Половое влечение

сформировалось

Не сформировалось

Не ответили

Читавшие эротические тексты


34 (35, 8%)


12 (12,6 %)


30 (31,6%)

Не читавшие эротических текстов


1 (1,6%)


9 (9,5%)


9 (9,5%)


Прорисовыва­ется следующая тенденция: чем позже девушка познакомилась с упомянутыми произведениями, тем позже формируется у нее половое влечение и тем менее охотно она отвечает на щекотливые вопросы.

Для подтверждения приведем результаты опроса в одной из групп (27 чело­век). Восемь девушек впервые познакомились с произведениями чувственного характера в возрасте 12-14 лет; половое влечение возникло у них примерно в 16 лет. В этой подгруппе лишь одна не ответила на соответствующий вопрос. Девять человек взяли в руки подобные тексты в возрасте 14,5-16 лет, половое влечение сформировалось не ранее 17, пятеро отказались отвечать. К десяти девушкам литература развратного характера попала, когда им было от 16 до 20; средний возраст формирования влечения – 19 лет; не ответивших – семеро.

Мы попытались выяснить, какое влияние на становление сексуальности оказывает, с одной стороны, чтение издающейся у нас литературы по проблемам полового воспитания, а с другой – физиологическое развитие индивида. В последнем случае показателем служили ответы на вопрос: «Можете ли Вы указать возраст, явившийся для Вас рубежом перехода от девочки к девушке?».

Опрашивалось 25 человек. Вопросы зачитывались вслух. Респонденты должны были написать в бланке только код выбранного ответа. Кроме того, оговарива­лось еще одно условие – не обозначать пункт отказа от ответа. Результаты представлены в таблице 2.


Таблица 2.

Характеристика сексуального развития респондентов


Возраст, когда бы­­­ли впервые прочитаны эротические тексты (лет)

Средний возраст (лет)

Половое влечение


знаком­ства с на­учной и популяр­ной лите­ратурой

физиологи­че­ского перехо­да от девочки к девушке

сфор­миро­валось

не сфор-миро-валось

возраст форми­­рования (среднее значение)

12-14 (7 чел.)

14,6

16,8

5

2

17,6

14,5-16 (5 чел.)

14,8

14,2

5



17,5

16,5-20 (7 чел.)

15,6

15,5

3

4

19,2

Не читали (6 чел.)

17,0

16,4



6




Приведенные данные весьма убедительно подтверждают перво­начальную гипотезу: чем старше возраст знакомства с порно­текстами, тем позже у девушек формируется половое влечение и тем больше доля тех, кто не признает у себя наличие такового. Среди респондентов, прочитавших подобные произведения в возрасте до 16 лет, половое влечение возникло у 80,3%.

Прямо противоположная картина в группе тех, кому такие тексты попались в руки после 16 лет. Здесь девушек с не сформированным половым влечением – 80%. Что касается полового созревания, то трудно обнаружить какую-то взаимосвязь между этим фактором и временем чтения порнографи­ческой литературы, а также периодом формирования полового влечения. Од­нако, думается, окончательные выводы о соотношении упомянутых факторов делать рано.

Научную и популярную литературу, посвященную сексуальным вопросам читали практически все опрошенные. Судя по всему, она оказывает опреде­ленное воздействие на формирование полового влечения. Вместе с тем некото­рые факты заставляют думать, что такое влияние носит вторичный характер. Во-первых, абсолютное большинство девушек, не знакомых с порнографически­ми текстами, считают себя фригидными или во всяком случае не ассоциируют свои установки в сексуальной сфере с половым влечением. Если не возымели действия откровенно эротические сюжеты, вряд ли можно ожидать, что девушке помогут разобраться в своих чувствах и внутренних импульсах скучные и умалчивающие о многом популярные брошюры. И впрямь: их чтение не имело никакого эффекта в рассматриваемом плане для тех, кто не был знаком с пор­нографическими текстами (см. табл. 2).

Во-вторых, «официальная» литература по половому воспитанию находит своего адресата спустя в среднем полтора года после того, как в руки девушек попали самиздатовские тексты, т. е. когда сложились многие сексуальные установки.

Автор сознает, что малое число опрошенных (95 человек) и неотработан­ность методики требуют осторожного отношения к полученным результатам. И все же, опираясь на полученные данные, он готов рискнуть высказать некоторые сужде­ния о проблеме полового воспитания.

Сциентистский, чисто просветительский подход к вопросам пола малоэффективен. Огрубление и схематизация сексуальных отношений, присущие абсолютному большинству специальных популярных изданий, отпугивают моло­дых читательниц. Чтобы найти отклик в девичьей душе, нужны не столько логически-рациональные описания, а тем более менторские наставления, сколь­ко доверительные повествования. Отсутствие таких «официальных» текстов по­буждает девушек обращаться к рукописной (реже – художественной) литера­туре чувственно-эротического характера, где отношения полов показаны в неприемлемой с нравственной и эстетической точек зрения форме.

По моему мнению, единственной эффективной мерой борьбы против таких поделок может быть широкое издание основанной на данных науки, в том числе и общественной, безупречной в нравственном плане литературы, где бы в ху­дожественной форме изображались отношения полов. В таких текстах в качест­ве партнеров должны действовать не случайные любовники, как это чаще всего имеет место в порнографических сюжетах, а молодые супруги, приобретающие совместно опыт сексуальной жизни. Подобная литература могла бы выдаваться и даже обсуждаться по мере необходимости на уроках этики и психологии се­мейной жизни.


«Социологические исследования». 1989, № 1.