Л. С. Васильев Теоретические проблемы исторического процесса Развернутые тезисы
| Вид материала | Тезисы |
- В. С. Кформированию представлений о механизмах процесса идентификации в общении / Теоретические, 216.58kb.
- Теория исторического процесса, 165.36kb.
- Л. С. Васильев История Востока Предисловие Двухтомник, предлагаемый вниманию читателя, -, 7720.82kb.
- Методология и методика исторического исследования, 36.8kb.
- «История на острие пера» представляет собой элективный курс в 8 классе, построенный, 234.21kb.
- Тематическое планирование 10 класс, 364.93kb.
- Император Максимилиан Iкак полководец (по «Weisskunig»). // Средневековая Европа: Проблемы, 169.16kb.
- Рабочая программа дисциплины история россии ХХ век направление подготовки, 379.88kb.
- Карта компетенций дисциплины, 1672.27kb.
- Теоретические проблемы исторического познания в творчестве Поля Рикёра, 440.53kb.
Лекция 15. Идеи и интересы. Идеи Просвещения
М. Вебер об идеях как стрелках на железнодорожных путях, по которым движутся интересы. Но кто, когда и как передвигает стрелки? Чем те, кто стремится передвинуть их, руководствуются и что из этого получается? Каков механизм взаимодействия между желаемой целью, способами ее достижения, применяемыми для этого средствами и, самое главное, конечным результатом?
Ответ у отечественного читателя, неизбежно столкнется с хорошо известной марксистской формулой «бытие определяет сознание». Это так называемый «основной вопрос философии», который сформулирован только марксизмом. Суть его: материя первична, все остальное вторично, ее функция. Или как живешь, так и мыслишь. Тезис этот, элементарно аргументируемый (убого живешь, примитивно и мыслишь), на первый поверхностный взгляд справедлив и, безусловно, очень дорог марксистам. Он - фундамент учения о базисе и надстройке, о котором уже шла речь. Но, не обращая внимания на механизм динамики базиса или бытия, марксизм заменил эту важную проблему тезисом об ожесточенной «классовой борьбе»: бытие (несправедливое деление общества на собственников и лишенных собственности) будто бы генерирует эту борьбу, которая и есть локомотив истории.
Но действительно ли бытие активно и именно оно, генерируя классы и их борьбу, определяет сознание? Усомнимся в этом. Первобытные люди – а их можно встретись кое-где и поныне – десятки тысячелетий ведут полуживотный образ жизни, когда обеспечение пищей, одеждой, жилищем решается почти что на уровне инстинкта. Низкий стандарт их бытия явно связан с убогим сознанием, но не вполне ясно, что здесь первично. А если всерьез остановиться на этом примере, выяснится, что он не корректен. Окажется, что первооснова и бытия , и сознания тех, кто остался ныне на первобытном уровне, коренится в неблагоприятных условиях среды, которые консервируют отсталость (аборигены Австралии, индейцы бассейна Амазонки). В норме же все не так. Люди обычно живут, не слишком заботясь о совершенствовании их бытия, но при этом эволюционируют, иногда и активно. За счет чего? За счет сознания. Потому что они сапиентные, способны мыслить.
А в основе эволюции лежит подходящий случай. Именно он наталкивает кого-то на мысль, возникает творческий импульс, появляется идея. Неважно, где, и когда. Но важно, что думают и способны генерировать новые идеи далеко не все, это было и остается привилегией творческих личностей, которые составляют считанные проценты от общего числа людей. Случай как важный фактор эволюции наталкивает такую личность на мысль, рождается идея. А бытие само по себе идеи не генерирует. Их рождают только люди, причем уникальные. А бытие как таковое, как форма существования, восходящая к прошлому животного мира, инертно. Оно перестало быть таковым лишь после того, как появился сапиентный человек с его разумом, сознанием, идеями. Бытие сапиентных людей оживает за счет разума, идей. Но идеи не рождаются из ничего. Будучи тесно связанными с бытием и инстинктами, люди (не бытие!) имеют потребности и, если не находятся в экстремальных неблагоприятных условиях, когда эволюция останавливается, стремятся их удовлетворить. Потребности не инертны, но активны и рождают некие импульсы, которые заряжают мысль тех, кто на это способен. Случай ведет к появлению идеи у способных творчески мыслить.
Как соотносится ли все это с бытием? На поверхностный взгляд может показаться, что бытие или потребности – невелика разница. Но это не так. Бытие материально, но и инертно, ибо имеет к животному миру. Не оно породило сознание – оно рождает только инстинкты. Сознание есть лишь у сапиентных людей, более ни у кого. Это великий Дар Природы. В отличие от вполне материального бытия сознание – продукт Разума. И потребности, не обязательно только материальные, реализуются потому, что работает разум, рождаются идеи. с их в состоянии. Они, порождая импульсы, будят мысль и, реализуясь от случая к случаю, проявляются в форме идеи, впоследствии воплощаемой чаще всего в нечто вполне материальное.
Итак, вопрос достаточно ясен. Первооснова – сапиентный человек, его сознание и идеи. Остается метафора М. Вебера о соотношением интересов и идей. Начнем с того, что потребности, при всей их значимости, нечто не всегда ясное и осознанное, близкое к инстинктам и склонное – если иметь в виду отдельную личность – к безудержному росту. Бессмыслен поэтому известный лозунг коммунистов «с каждого по способностям, каждому по потребностям».
Но именно потребности формируют определенные интересы. А интересы – осознанные любой общностью и прежде всего большими группами развитого общества потребности и связанное с этим поведение. Именно они и реализуются с помощью идей, в чем смысл метафоры. Последняя проблема: а что первично в этом случае, интересы или идеи? Вспомним одну из действительно мудрых мыслей Маркса: массы людей, овладев определенной идеей, превращаются в гигантскую материальную силу. Обратим внимание на арабских бедуинов и пророка Мухаммеда: Великая идея, овладев бедуинами с их не слишком высоким стандартом бытия, превратила мусульман в неодолимую силу. Сила – нечто вполне материальное. Идея стать материей не в состоянии. Это значит, что и в тезисе Маркса, и в реальности первых лет ислама лежит нечто совсем другое: массы людей, овладев идеей (неважно какой, она может быть и несостоятельной, как в случае с большевизмом), превращается в гигантскую материальную силу. Или, иначе, идея оплодотворяет слепую материю. Таким образом, вопреки «основному вопросу» именно идея первична. Она первична и у Маркса, и у Вебера. Идеи, сознание (стрелки на путях) определяют реальность бытия, формы реализации интересов людей, без этого не представляющих себе, как и куда двигаться.
Но вопрос остается. Он в том, какова идея, отражает ли она в реальности потребности и интересы или ведет овладевшую ими массу людей в пропасть. Этот вопрос в истории решался по-разному. О драматических коллизиях, ведших к трагедии зараженных несостоятельными идеями народов в ХХ веке, еще не раз будет идти речь. Пока же просто обратим внимание на принципиальную разницу между идеями Просвещения и идеями коммунизма. Первые привели мир к великой революции и к кардинальным переменам в жизни всего человечества. Вторые – к серии псевдореволюций, к гибели сотен миллионов людей и к «революционному» тупику, откуда соответствующие страны, еще не все, с трудом выбрались. Идеи Просвещения, взбудоражив западную мысль во второй половине XVIII столетия, заставили европейских и североамериканских буржуа и всех тех, кто был готов выступить против авторитарной власти либо – как в США - авторитарных тенденций, энергично бороться за свои права и свободы, за торжество либеральной демократии. А. Смит выступил в своих трудах за рынок как высший регулятор, трудовую теорию стоимости, невмешательство государства в экономику и высокую ценность буржуа (добиваясь выгоды, он обогащает общество). Локк писал о способностях, неравенстве, разделении властей, о роли идей, частной собственности и конституционного государства. Во Франции. Вольтер в своих работах призывал к усилению антиклерикализма и отстаивал буржуазно-демократические принципы - социально-правовое равенство, конституцию, республику, свободы и свободную частную собственность. Монтескье развивая теорию разделения властей. Руссо выступил с теорией общественного договора, за демократическую республику и суверенитет народа. Кондорсэ провозгласил культ разума, идею прогресса.
Идеи Просвещения сделали свое важное дело. Прежде всего это оказалось заметным на борьбе за независимость североамериканские колоний Англии. война за независимость. Отцы-основатели США выступили с Декларацией независимости и на этой идейной основе сформирование принципиально новую буржуазную политическую структуру. Они создали первую после античности республику с великой конституцией 1787 г. Конгресс из двух палат, президент с кабинетом, верховный суд, а также несколько поправок о свободах, правах личности, об оружии, суде присяжных легли в основу новой структуры. Правда, сохранилось рабство, ибо на нем держалась экономика южных штатов. Но важна реализация норм конституции, в том числе регулярное переизбрание президентов, борьба партий за власть и многочисленные позитивные перемены, связанные с миграцией в США европейских переселенцев. Мигранты освоили в борьбе с индейцами новые территории на западе субконтинента. Спустя несколько десятилетий после возникновения США гражданская война покончила с рабством и дала очередной мощный толчок развитию страны. И хотя проблема прав индейцев и особенно негров долго еще, почти до конца ХХ в., не получала удовлетворительного решения, то, что было сделано, заслуживает уважения. Роль идей Просвещения при этом была неоценимой.
Ту же роль сыграли эти идеи и во Франции, где жесткий авторитаризм режима поставил преграду перед эволюцией национальной буржуазии и всего так называемого «третьего сословия», т.е. тех, кто не входил в число дворян и католического духовенства. Реформы в стране, связанные с именами кардиналов Ришелье и Мазарини, Кольбера и Тюрго, не принесли желаемых результатов именно под давлением первых сословий, особенно дворянства. Тяготевшие к неограниченной власти короли Франции с характерными девизами («государство – это я», «после нас хоть потоп») в условиях сильного аппарата администрации и заменившей феодальную децентрализованную редистрибуцию централизованной не желали ускорения темпов дефеодализации. Они резонно видели в Версале с его процветавшей знатью уютную для себя атмосферу и не желали менять ее на новую, открывавшую дорогу для буржуазии с ее претензиями на иную форму власти. Идеи Просвещения, взбудоражившие Францию, способствовали назреванию революционного взрыва и привели страну и вместе с ней всю континентальную Европу к великой революции.
.
.
Лекция 16. Феномен буржуазной социальной революции
Стремление к реформам. Препятствия со стороны власти. Отставки реформаторов. Рост влияния буржуазии. Третье сословие, оппозиция буржуа и интеллектуалов. Влияние преобразований в США. Маркиз Лафайет с американским опытом в Париже. Требование созыва Генеральных штатов и двойного числа голосов для третьего сословия, представляющего подавляющее большинство (96%) населения. Граф Мирабо и получение разрешения на двойное количество голосов для этого сословия. Начало работы Генеральных штатов 5 мая 1789 г. и предложение аббата Сиейеса о совместных – не по сословиям – заседаниях. Присоединение части делегатов из двух высших палат к третьему сословию.
17 июня – объявление штатами себя Национальным собранием. Закрытие зала заседаний, работа в павильоне. Попытка введения войска и накал страстей в Париже. Провозглашение 9 июля Национального собрания Учредительным. Взятие Бастилии (14 июля) и начало революции. Вынужденная покорность короля (Людовик XVI нацепил революционную кокарду). Декларация прав человека и гражданина (сходная с американской), провозглашение личной свободы крестьян, споры о земле. Голод в октябре 1789 г. Нарастание движения масс. Ликвидация титулов и сословий. Санкционирование королем решения собрания. Активизация французов в стране. Народ сжигает замки и документы, в столице нет прежних порядков. Создаются клубы, выходят революционные газеты, появляются первые партийные группировки. В июле 1790 г. – годовщина революции и торжества с участием короля.
Конституция 1791 г.: конституционная монархия буржуазно-демократического типа. Свободы, права, отмена сословий и привилегий. Разделение властей, суд присяжных, Членение страны на департаменты. Новая избирательная система. Но сохранение некоторых крестьянских повинностей и, главное, вето короля, который не спешил утвердить конституцию, но готовился к бегству. Попытка бегства летом 1791 г. Король опознан и пойман, возвращен в Париж. Вопрос о суде над королем и попытка расправы над бунтующим народом на Марсовом поле в июле 1791. Согласие короля подписать конституцию. Созыв в октябре нового (без прежних депутатов) Законодательного собрания. Организация в нем фракций (якобинцы и прочие) Использование королем права вето. Ожидание интервентов. Нарастание возбужденного нетерпения. Весна 1782 г. и голод. Апрель 1792 и появление в Париже марсельцев с марсельезой. Франция поднимается на защиту революции от интервентов. 20 июня санкюлоты в Тюильри с требованием «долой право вето!». 11 июля – лозунг «Отечество в опасности!». Использование властями медлительности парламента Выход на передний план якобинцев (учтя чрезмерную щепетильность революционеров первого призыва, отрезавших себя от власти, ее начали брать экстремисты). якобинцы. Август 1792 г. и очередной натиск толпы на Тюильри. Радикальные решения в парламенте и завершение мирного периода революции. Начало революционной диктатуры и террора. Что же такое революция?
Революция – это мощный, сопровождающийся террором взрыв, направленный на насильственный слом существующего порядка с заменой его принципиально новым. Цель взрыва – предоставление полного господства в обществе рыночно-частнособственнических отношений антично-буржуазного типа со всеми их либерально-демократическими правами, институтами, гарантиями и привилегиями. Смысл такой замены в обеспечении ускоренной эволюции с нарастающими темпами развития. Итог взрыва – полная победа над старым во имя успешного и всегда оправдывающего себя – несмотря на попытки контрреволюции - нового. И цель, и смысл, и итог необычайно важны, ибо отсутствие каждого из этих пунктов лишает революцию ее основы и, обрекая ее на неудачу, не дает ей права считаться революцией в полном смысле этого слова. Причина революции – выход на авансцену истории свободных рыночно-частнособственнических отношений в их наиболее развитой буржуазной форме и, что наиболее важно, отсутствие при этом условий для полного стопроцентного действия буржуазного фактора эволюции, даже более того, решительное препятствие со стороны власть имущих созданию этих условий.
Особенность логики развития революции в ее быстрой радикализации: за одними проблемами следовали другие, одни, еще весьма робкие решения, сменялись более решительными. Заговоры и попытки противодействия революции начинали все более жестоко и, главное, без долгих словопрений, пресекаться с помощью гильотины. Зловещий механизм казни не простаивал зря ни дня. Объектами наказания становились сначала главные враги, кто бездарно правил страной, включая и самые верхи. Суровые репрессии, обрушивавшиеся на провинившихся, влекли бегство тех, кто имел основание считать, что вскоре настанет и их очередь оказаться в числе врагов революции. Врагами в революционной Франции вначале рассматривались представители правящей верхушки, титулованная знать и вообще все аристократы. Были гильотинированы король, затем королева. Не успевшие эмигрировать сажались в тюрьмы и нередко уничтожались по приговору скорого суда. Однако аристократы, яростно преследовавшиеся в газете «друга народа» Марата, постоянно увеличивавшей число «врагов революции», пока эта бравшаяся с потолка цифра не достигла 600 тысяч, были отнюдь не единственными. В законе «О подозрительных», принятом Конвентом в 1793 г., к числу врагов стали причислять всех тех, кто сомневался в мудрости принятых вождями революции актов и внутренне не был готов солидаризироваться с ними. Более того, пояснения к закону утверждали, что подозрительных легко узнать на улице, что чуть ли не каждый может вызывать подозрение.
Революция – это, не забудем, идеи, овладевшие массами и вселившие в народ огромный запас энергии, той самой, которая превращает эти массы в гигантскую материальную силу. Очень многие и особенно молодежь, т.е. основная радикально настроенная сила любой нации, в огромном количестве заражались духом ниспровержения старого порядка и были готовы идти на смерть для того, чтобы защитить завоевания революции. Достаточно любому хоть раз прослушать звуки прославленной марсельезы, чтобы понять то воодушевление, с каким вся Франция воспринимала то, что происходило в Париже. Воспринимала – пусть опять-таки далеко не все и тем более не везде одинаково (вспомним о Вандее, да и не только о ней) – с огромным энтузиазмом, который удесятерял силы. В революцию поверили многие, и именно они революционными колоннами шли в Париж, чтобы оттуда, собрав кое-какое оружие, которое еще можно было достать либо сделать, идти воевать с врагом, с интервентами и беглыми эмигрантами.
Революционный дух страны затронул и армию. Она комплектовалась заново, ее командный состав выдвигался в боях из числа наиболее успешных воинов. Не стоит забывать, что великий Наполеон начал свою блестящую военную карьеру именно в этих условиях. Параллельно с ним проходили боевую закалку и большинство его будущих маршалов. Плохо вооруженная и слабо оснащенная всем необходимым, революционная армия тем не менее после первых и довольно значительных поражений начала одерживать победу за победой над своими врагами, что стало особенно заметным именно тогда, когда наступило царство террора. Это спасло Францию и революцию в самый напряженный момент ее существования, когда режим революционной анархии захлестнул все, а террор обратился против вождей революции.
Особо несколько слов о психологии толпы. Что наиболее характерно для нее? Во-первых, агрессивность, чувство свободы от индивидуальной ответственности за последствия всех тех деяний, которые совершаются тобой вместе с другими, ослабление или вообще исчезновение того сдерживающего начала, которое способно обуздывать агрессивные инстинкты. Во-вторых то, что толпе – а точнее, каждому из ее членов – свойственно непроизвольное, подсознательное ощущение своего могущества, частичкой которой ты оказался. Толпа берет на себя всё то, что ты, движимый не разумом, а инстинктами, способен сотворить. В-третьих, повышенная восприимчивость к внушению, к иллюзорному восприятию реалий, особенно если во главе умелые и красноречивые вожаки. В-четвертых - заразительность внушенных толпе вожаками (в большинстве умелыми ораторами) идей, магическая сила наглядного примера, лозунга либо формулы, которые мгновенно, опять-таки не столько в результате работы рассудка, сколько в силу воображения и подсознательного инстинкта становятся всеобщими и едиными для всех, примыкающих к толпе. Наконец, нетерпимость толпы, формулирующей обычно свои подчас сиюминутно возникающие требования в крайне элементарной и доступной всем форме.
Некоторые склонны считать толпу как бы единым особым существом со свойственным ему «душой», инстинктами и гипнозом, которые лежат в основе ее ярости, разрушительности и преступности. В толпе любая входящая в нее личность как бы растворяется, перестает быть индивидом. Толпа обладает свойством всех уравнивать ровно настолько, насколько каждый теряет чувство личной ответственности за все содеянное. Все это и делает толпу зверской группой убийц. Если в одиночку мало кто решится на нечто подобное, то вместе можно: ответственность ложится на всех и неизвестно, на кого конкретно. Считают, причем далеко не зря, что революция – это болезнь, во всяком случае душевная болезнь народа, которую следовало бы лечить заранее , т.е. предупредительными средствами.
Начало кровавого террора. Вылавливание всех, кто попадался под руку разъяренной толпе. Выловленные и особенно прятавшиеся волоклись на Гревскую площадь, к гильотине. Террор безграничен и развивается по нарастающей, невзирая на личности. Аресты руководителей якобинцев. Гильотинирование Дантона, Демулена, а потом, 9 термидора (27 июля 1794 г.), и самого Робеспьера. Это был конец революции. Но революция не погибла. Ее основные идеи, идеалы и – что важнее – радикальные преобразования остались живы. На страже их стала новая конституция 1795 г. И хотя работа избранного по ее нормам парламента не была слишком удачной, революционные завоевания оставались нетронутыми. Возник новый орган управления страной – Директория с Наполеоном как первым консулом. И это было залогом не только победы революции во Франции, но и, что намного важнее, энергичного продвижения революционных преобразований по всем заждавшимся этого странам континентальной Европы – кроме разве что России.
Лекция 17. Наполеоновские войны и триумф западной буржуазии
Исторически необычайно важные достижения революции во Франции и распространение их в ходе наполеоновских войн сыграли огромную роль в судьбах многих стран, прежде всего в большинстве стран Запада. Войны Наполеона как не неспровоцированная агрессия, но закономерная реакция революционной Франции против следовавших одна за другой попыток коалиций европейских держав задушить революцию. Отпор агрессивным коалициям - серия блестящих побед надо всеми, кто в эти коалиции входил или вынужден был к ним примкнуть. Итог очевиден: благодаря военному гению Наполеона постреволюционная Франция на достаточно продолжительное время стала гегемоном в континентальной Европе. Наполеон при этом не превратился в диктатора, который в интересах самовластия вполне мог бы задвинуть достижения революции на задворки или вовсе о них позабыть. Великая заслуга первого французского императора перед историей в том, что он стремился сделать все, что было в его силах, для распространения не только идей, но и вызванных ими и реализованных французами реальных достижений революции. Эти достижения приняли облик четко целенаправленных реформ и соответствующих им новаций, прежде всего в сфере политическо-правовой, но также и в ряде других, особенно в социальных и экономических отношениях.
Сама Франция на первых порах, согласно подкорректированному Сиейесом по просьбе Наполеона тексту конституции, стала конституционной монархией с сохранением в ней основных завоеваний революции, начиная с прав и свобод и кончая движением в сторону институционализации гегемонии буржуазии. Были созданы учреждения, разделивших между собой власть: Государственный совет разрабатывал и предлагал на обсуждение проекты законов; первая палата, трибунат, обсуждала их; вторая палата (это был основной законодательный корпус) только голосовала «за» или «против» и пользовалась правом вотировать налоги. Высшее из этих учреждении во главе с Сиейесом , обладало правом отбирать кандидатов в члены обеих палат; именно оно также утверждало или не утверждало закон, руководствуясь при этом буквой конституции. В итоге столь прославленное идеологами века Просвещения разделение властей превратилось в крайне усложненную бюрократическую канцелярию, в силу чего реальная власть оказалась в руках первого консула, вначале избранного на 10 лет и управлявшего всеми важнейшими делами государства
Наполеон с целью добиться стабилизации во все еще раздерганной революционными шатаниями стране усилил роль министерства полиции и, следуя политике, проводимой Директорией, сохранил надзор над органами печати. Он разрешил вернуться на родину эмигрантам с условием, что они откажутся от поддержки идеи возвращения власти Бурбонам и будут готовы служить ему. Но ни дворянам, ни церковникам их прежние владения, конфискованные революцией и переданные в другие руки, не возвращались. Разве что некоторые никому еще не переданные имения изредка отдавались их прежним владельцам. При всем том Наполеон явно покровительствовал французской буржуазии, щедро субсидируя ее и ограждая от конкуренции со стороны более дешевых иностранных товаров, особенно английских. Им был учрежден Французский банк, реформирована система налогов. Все, чего добились крестьяне в годы революции, включая прежде всего отмену феодальных повинностей, осталось нетронутым. В августе 1802 г. Наполеон стал пожизненным консулом, а мае 1804 г. - по инициативе сената - был провозглашен императором Франции, после чего произошла торжественная коронация в Париже с участием прибывшего сюда для этого римским понтификом. Став императором, Наполеон продолжил буржуазно-демократические преобразования. Он придал огромное значение созданию буржуазной правовой основы государства и организовал разработку ряда кодексов, мобилизовав большое количество юристов и регулярно активно вмешиваясь в их работу. Суть его новаций сводилась к провозглашению гражданского равенства, чему отнюдь не мешали полумарионеточные введенные им заново аристократические титулы, коими он щедро награждал своих заслуженных сподвижников. Равенство граждан страны перед законом, было положено в основу Гражданского кодекса или Кодекса Наполеона, принятого в 1804 г. и ставшего подлинным событием в истории права, как и всего буржуазного Запада. В 1808 и 1811 гг. кодекс был дополнен Коммерческим и Уголовным, что завершило важный процесс упорядочения всей судебно-правовой системы страны, в основу которой было – как и в античном мире – положено незыблемое право граждан на их частную собственность. Принципа этой системы поныне лежат в основе современных демократических государств.
Провозгласив гражданское равенство, утвердив нормы права, уважив ветеранов, а также ограничившись лишь звонкими титулами для отличия заслуженных и создав для этого взамен всех прежних наград единственный и высоко уважаемый поныне во всем мире орден Почетного легиона, император в основном завершил необходимые преобразования. Они не были чересчур значительными с точки зрения идеалов, во имя которых начиналась великая революция. Но все основные достижения революции были сохранены, что и позволяет – несмотря на императорский титул главы государства – считать, что во Франции произошла подлинная революция, а не просто попытка провести нечто, на нее похожее. И при этом заслуживает внимания то, что революционный дух в народе и тем более в одерживавшей победу за победой армии не угас. Более того, он трансформировался в нечто большее – в великую патриотическую гордость населения страны теми достижениями, на которые трудно было рассчитывать еще каких-нибудь 15-20 лет назад.
Важно в итоге отметить несомненную значимость роли, которую сыграли наполеоновские войны в распространении достижений французской буржуазной революции. Коль скоро в центре исторического процесса решающую роль сыграла единственная в практике человечества завершившаяся полным успехом революция, приведшая в континентальной Европе к триумфу буржуазии, наследовавшей античным традициям прав и свобод, демократических выборов и неконтролируемого аппаратом администрации частнособственнического предпринимательства, то неудивительно и внимание к ней. Ведь важнейшие процессы, которые привели планету к принципиально новому образу жизни (пусть даже все еще не везде и тем более далеко не сразу), благодаря этому вышли на передний план, причем именно Наполеону великая революция обязана своим победоносным завершением и энергичным распространением.
Это касается и тех двух гигантских по своему размаху парижских революционных волн, которые подобно мощным океанским цунами охватили в начале 30-х и в конце 40-х гг. всю континентальную Европу. Французская революция и наполеоновские войны способствовали резкому ускорению процесса трансформации всей Европы и особенно той ее части – в первую очередь Испании, Италии, но также и Австрии, Пруссии, в какой-то мере и России,- где отставание в темпах буржуазного развития было заметным. Почти во всей Европе, включая ее окраины, да и за ее пределами, в частности в освободившихся от колонизаторов латиноамериканских республиках, стали громко говорить о конституциях и конституционных гарантиях, вести дело к ним и уделять необходимое внимание социальным проблемам, правам и свободам.
Благодаря военному гению Наполеона постреволюционная Франция на достаточно продолжительное время стала гегемоном в континентальной Европе. Стоит обратить внимание и на конечный итог его усилий. Они оказались не напрасными. Именно благодаря наполеоновским войнам, которые никогда не сопровождались ни преследованиями мирного населения, ни ничем не оправданными разрушениями или иными формами насилия, но обычно ограничивались не слишком значительными контрибуциями, страны, куда приходили французы, гораздо больше выигрывали, чем проигрывали. И хотя после поражения и изгнания Наполеона во всей континентальной Европе возникли благоприятные условия для разгула реакции, сложившееся на субконтиненте итоговое соотношение сил не позволило элите вчерашнего дня взять верх. Никакие Священные союзы не помогли. Революционные идеи и институты так или иначе, рано или поздно, но брали верх.
Лекция 18. Великая роль буржуазной революции
XIX столетие, «новое время», - период триумфа буржуазии. Те страны, которые еще до французской революции взяли твердый курс на буржуазные преобразования и имели условия, благоприятные для реализации этого курса (Нидерланды, Англия, США), в социальной революции не нуждались. Но для всех других стран – а их было большинство,- которые, давно взяв курс на буржуазные преобразования, столкнулись с неодолимыми препятствиями, она оказалась бесценной. Вынужденное замедление движения вперед прекратилось благодаря тому, что произошло во Франции в конце XVIII в., а также импульсам из Парижа на протяжении первой половины XIX в. Не слишком длительные, как правило, взрывы недовольства, проходившие в форме массовых демонстраций и митингов, широкомасштабного народного протеста, подчас угрожающих волнений и восстаний, сопровождавшихся баррикадами, кровавыми стычками с полицией и войсками, были в этих странах лишь внешне чем-то вроде революций. На деле их следует считать выигрышным билетом для стран, получивших свободу благодаря революции и Наполеону, да и весомой компенсацией многолетней кровавой и трагичной буржуазной революции, выпавшей на долю французов.
Давно назревшие и не имевшие возможности проявить себя потребности в буржуазных революционных преобразованиях были на рубеже XVIII-XIX столетий в большинстве стран континентальной Европы. Но пробить стену феодальной системы, на страже которой стояли не столько правители и политическая этила, сколько войска и многовековые традиции, оказалось этим странам просто не под силу. Взять на себя инициативу и довести дело до успешного конца сумела лишь крупнейшая из них, так что именно ей все остальные обязаны тем, что очень крепкая плотина, сдерживавшая неумолимый поток буржуазных преобразований, оказалась прорванной. И это важно. Ведь буржуазная революция при всех ее неоправданных издержках сумела разрушить преградившую буржуазной эволюции плотину, и прорвавшийся через нее поток потек спокойным течением, лишь изредка прерывавшимся неожиданными преградами. Заслуга революции, наполеоновских войн и следовавшим за ними спорадических волнообразных импульсов из Парижа в том, что они сметали все преграды, встречавшиеся на пути этого потока на протяжении свыше чем полувека (до 1848 г.). Тем самым они открывали всем остальным более или менее спокойную дорогу к быстрому буржуазному росту, к включению на полную мощность буржуазного фактора эволюции, ведшего к постоянному ускорению темпов экономического роста, основанного на многочисленных буржуазных преобразованиях.
Еще несколько слов о причинах буржуазной революции. Существует в теории марксизма, очень много внимания уделявшего феномену революции и старательно преувеличивавшего количество этих революций во всем мире, идея о так называемой «революционной ситуации». Говоря о периоде, который предшествует отыскиваемым повсюду многочисленным «революциям», эта теория в ее отечественном варианте сводит дело к тому, что «верхи» и «низы» в предреволюционном обществе будто бы не могут и не хотят далее существовать так, как было всегда. Идея сомнительна. Что мешает одним смириться со своими эмоциями, а другим с тем, что представляется невозможным? А если вспомнить, что французский Версаль отлично существовал накануне революции и более того, никак не мог взять в толк, чего от него хотят действительно недовольные «низы», то где здесь, накануне единственной настоящей – а не выдуманной марксистской историографией – революции, была «ситуация»? И в чем она проявилась?
Ответ на все вопросы на поверхности, и о нем уже не раз упоминалось. Он в том, что существующий строй, восходящий к характерной для восточных обществ структуре власти-собственности, но претерпевший за много веков радикальные изменения и давно уже превращавшийся в свою прямую противоположность, т.е. в новый буржуазный строй, где собственность выходит на передний план, а власть отходит на задний, отжил свое. И «верхи» либо «низы» как таковые здесь ни при чем. Западное общество в целом на рубеже XVIII-XIX столетий остро нуждалось в давно назревших буржуазных преобразованиях. И если те, кто был у власти, ставил мощную преграду нормальной эволюции, ситуация (назовите это явление как угодно, но оцените правильно, а не с кондачка) либо консервировалась, либо порождала взрыв. В большинстве стран континентальной Европы произошло замедление, а во Франции – взрыв. И этот взрыв помог не только Франции, но и всем остальным. Сразу же за ним начал энергично работать буржуазный фактор эволюции с ускоренными и все ускоряющимися его темпами. Традиция именует этот факт «промышленным переворотом», не особенно стараясь объяснить, откуда и почему именно теперь он (точнее, «промышленность») взялся. А ведь все ясно: континентальная Европа в первой половине XIX столетия была преобразована не благодаря непонятно откуда взявшемуся «промышленному перевороту». Она стала бурно развиваться в сыфере науки и техники, экономики и индустрии, причем семимильными шагами и в нарастающем темпе, вследствие радикальных нововведений, достигнутых ранее и в наибольшей степени Англией в ходе буржуазных преобразований, которые там энергично шли на протяжении значительной части еще XVIII века, не говоря уже о XIX столетии. А для континентальной Европы проблема была в том, что мало заимствовать кое-что из новой техники и технологии, мало покупать английские механизмы и машины. Следовало, - как это было сделано до того в Англии,- сломать ту социальную и политическую структуру, которая мешала местной буржуазии занять подобающее ей место, давно уже занятое ею в Великобритании, и самим при активном содействии власти развить эволюционирующее ускоряющимися темпами именно буржуазное производство,
Запад, наконец, понял, что лишь общество, где на первом месте стоит буржуазия как символ частной собственности и лишь на втором власть, являющаяся исполнителем того, что необходимо для успешного развития буржуазного предпринимательства, способно совершить радикальный переворот. Но это как раз и означает, что речь должна идти не о каком-то невесть откуда взявшемся «промышленном переворотое», но именно о перевороте буржуазном. В постнаполеоновской континентальной Европе это хорошо поняли. Ведь то немаловажное обстоятельство, что реванш реакции во Франции после Наполеона не состоялся, а спорадические революционные волны из Парижа на протяжении первой половины XIX в. как бы подтверждали истинность начатого всеми пути, далеко не случайность. Именно полная победа революции (заслуга первого консула, ставшего императором), а затем и все крупномасштабные наполеоновские войны, принесли континентальной Европе, столь жаждавшей именно этого, основные социо-политические буржуазные новации. Они - права, свободы, конституции, приоритет рыночно-частнособственнических отношений, сословное равенство и т.п., - создали то самое благоприятное для европейской буржуазии стечение обстоятельств, которое предбуржуазный Запад так долго ждал.
Лекция 19. Враги буржуазной революции: реакция и марксизм
Мешали этому великому позитивному для человечества процессу две достаточно мощные силы. Прежде всего, это международная реакция, мечтавшая повернуть процесс в обратную сторону. Ее устремления и неистощимую энергию легко понять. Буржуазные преобразования в Нидерландах в XVI в., в Англии в XVII в., в США и сразу же вслед за тем во Франции в конце XVIII в., а потом и во всей континентальной Европе первой половины XIX в. были крайне болезненным ударом для власть имущих. Они все еще надеялись на сохранение на Западе авторитарной и отживавшей свое, но цеплявшейся за жизнь структуры власти-собственности. Правители и владетельная знать, привыкшие существовать за счет привилегий, позволявших не платить налоги и пользоваться трудом подневольных крестьян (генеральный принцип редистрибуции), не могли быть довольны. Им не было дела до того, что процветание государства и быстрый его экономический рост теперь уже напрямую зависят от того, насколько быстро и умело страна ликвидирует феодальные привилегии и осуществит дефеодализацию. Они, как выразился по этому поводу Талейран, «ничего не забыли и ничему не научились».
Буржуазия – за исключением времен французской революции – не была кровожадной и отнюдь не стремилась к физическому уничтожению этого социального слоя. Напротив, она широко открывала двери перед так называемым «новым дворянством», никогда не мешая ему заняться делом, т.е. торговлей и предпринимательством, строительством либо финансами, да и любыми прочими полезными обществу делами. Более того, она резонно исходила из само собой разумеющейся предпосылки, что чем большее количество представителей вчерашних феодалов вложит сохранившиеся у них средства и свой ум, способности в полезные для общества дела, тем лучше. Буржуазия всегда шла на союз с теми, кто был готов принять буржуазные преобразования и активно содействовать им. А марксистская историография клеймила европейских буржуа именно за это. Почему? В чем суть критики буржуазной революции слева, со стороны радикалов крайнего толка?
Агрессивные и не очень-то ладившие друг с другом сторонники различных экстравагантных идей, охотно пользуясь предоставленными ими буржуазной демократией правами и свободами, были склонны критиковать буржуазию с радикально-утопических позиций. Эти позиции были основаны на отрицании частной собственности и на выдвижении требований некоего «справедливого перераспределения» имуществ, всеобщего равенства, а то и ликвидации государства как такового. Среди критиков слева задавал тон анархо-коммунистический радикализм, стремившийся подстегнуть либо изменить, если даже не обратить вспять исторический процесс. Они мечтали убрать или хотя бы отстранить буржуазию и поставить на ее место либо весь очень абстрактно понимаемый народ, либо тот или иной слой общества, который на самом деле никогда и ни в коей мере не мог бы ее заменить. Под предлогом нищеты и тяжелых условий труда наемных работников в различных отраслях промышленного производства защитники угнетенных наперебой предлагали свои рецепты устранения сложившейся и сознательно преувеличивавшейся ими социальной несправедливости со всегда сопутствующим ей экономическим неравенством.
С самого начала очень важно заметить, что неравенство и несправедливость были и остаются поныне нормой существования буржуазного Запада, как, впрочем, и всех остальных обществ Идеи многочисленного ряда активных радетелей человеческого счастья, пытавшихся создать нечто вроде того, что существовало в их воображении, неизменно, вплоть до наших дней, терпели и терпят неудачу. Почему? Потому что мир – увы! – устроен таким образом, что неравенство является основой его существования, а любое сколько-нибудь развитое общество всегда являет собой социальную пирамиду. Все те, кто помнит время, когда существовал СССР, хорошо знают об этом. Известно и то, что идеологи счастья обычно не желают видеть реальность. Мало того, реальность их просто никак не устраивает. А раз так, то следует, искажая ее, ломать с трудом созданное и звать народ на баррикады. Только после этого начнется подлинная история человечества. А до того все предыстория. И нужно постараться, чего бы это ни стоило (это следует особо подчеркнуть), добиться своего.
Вообще-то никто никогда не мешал и не мог, даже просто не хотел мешать мечтателям мечтать. Не мешали тем из них, кто, наподобие Оуэна, пытался отдать всю свою жизнь и весь капитал, чтобы доказать реальность своей мечты. Сама жизнь ставила мечтателей на место. Однако ситуация начала заметно осложняться с того времени, когда в обществе возникли средства массовой информации, и распространение любых идей в условиях свободы слова стало обычной нормой. Обездоленные люди начинали видеть в пустых идеях нечто, заслуживающее внимания. Им импонировало то, что идеологи экстремизма, да еще и ссылаясь на данные науки, обещают светлое будущее без буржуазии, а то и без государства.
Ведущую роль среди этих идеологов в середине XIX в., когда буржуазное предпринимательство прочно утвердилось в Европе и создало все условия для беспрепятственной деятельности любых идейных экстремистов, стали играть К. Маркс и Ф. Энгельс, создавшие «Союз коммунистов» и начавшие подрывавшую основы буржуазной демократии работу под лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Заклеймив буржуазию, едва освободившуюся от давления феодальной реакции, да и то еще далеко не везде, Маркс начал настоятельно провозглашать ее неизбежную гибель под ударом «классового» ее «антагониста», «революционного пролетариата». Похоже на то, что Маркса и следовавших за ним тогда еще очень немногих марксистов никак не смущало несомненное обстоятельство, что буржуазия в его время была еще далека от полного господства. А что касается наемной силы («пролетариата»), которая стала увеличиваться в результате ускорения промышленного производства в наиболее развитых странах буржуазного Запада, то она тогда и вовсе лишь начинала складываться в нечто политически реально осязаемое. Создается впечатление, что, стремясь скорее оказаться во главе наиболее радикальных политических сил, Маркс не просто спешил, но прямо-таки боялся опоздать.
И для этого были причины. Хорошо известно, что буржуазия и понимавшие ее роль политики, от Дизраэли до Бисмарка, немало сделали для того, чтобы наемные работники чувствовали себя в интенсивно развивавшихся странах все лучше. Поэтому нет ничего удивительного в том, что по мере развития идей Маркса и публикации его сочинений влияние марксизма на лиц наемного труда на Западе не возрастало, но уменьшалось. К концу жизни явно огорченный этим признанный глава коммунистов был вынужден обратить внимание даже на Россию, где вообще пролетариата почти не было, но зато политическая обстановка располагала к нестабильности, в условиях которой можно было попытаться половить рыбку в мутной воде.
Важно обратить внимание на то, что Маркс, сознательно игнорируя ту великую потенциальную силу, которая пришла в страны Запада вместе с буржуазией и свойственным только и единственно ей фактором ускоренных темпов эволюции, намеренно пытался заставить общество обратить внимание лишь на пролетариат. Марксисты стремились как можно скорее занять позицию защитников рабочих, которые будто бы только и хотят освободиться от «гнета капитала» и с помощью не ясной в то время практически никому, включая и самого Маркса, «пролетарской» или «социалистической» революции превратить всю буржуазную частную собственность в общественную, т.е. в ничью. Рабочие,- полагал Маркс,- просто вынуждены будут рано или поздно понять, что только таким путем и только после этого в мире прекратится «эксплуатация человека человеком», а затем, вследствие поддержки одних народов другими в условиях «мировой революции» на планете прекратятся войны, отомрут государства и возникнет возможность создания всемирного «пролетарского интернационализма».
Программа действий марксистов, в отличие от всех иных мечтателей утопического плана, к которым она близка, оказалась крайне агрессивной. Она была к тому же и деструктивна, ибо выбрала в качестве объекта главного удара новый буржуазный строй, только что возникший и пришедший на смену феодалам – согласно теории «формаций» того же марксизма. Не желая дать этому строю не только как-то закрепиться и продемонстрировать свою силу и возможности (это было в реальности сделано вопреки всем усилиям Маркса и марксистов), радикалы из «Союза коммунистов» требовали его насильственно уничтожить, для чего звали пролетариат на баррикады. Но пролетариат на баррикады идти не торопился. Он был склонен вести экономическую борьбу за свой кусок хлеба и политическую за свои гражданские права. А после вынужденного отъезда Маркса на долгие годы в Лондон, где объективная ситуация не очень-то располагала для того, чтобы создавать заметные партии коммунистического типа, положение и вовсе изменилось. Парижские революционные волны ушли в прошлое. Началась эпоха будничного, но зато очень быстрого промышленного роста и процветания западноевропейской буржуазии. В таких условиях Марксу оставалась лишь разработка его теории и попытки время от времени содействовать (с 1864 г.) созыву конгрессов «Международного товарищества рабочих» (I-го Интернационала). К слову, и эти конгрессы далеко не всегда приводили к преобладанию марксистских идей.
Так в чем главный просчет Маркса? Что помешало осуществлению его генеральной цели? Он смотрел далеко вперед и пытался предвидеть будущее. Это редко кому было дается. Но что же в его предсказаниях реально сбылось? Только то, что в ряде стран со временем возникли социал-демократические, а затем, в ХХ в., и коммунистические партии. И эти партии мало того, что активно разрабатывали доктрину марксизма, но и были связаны с растущим и подчас радикализировавшимся рабочим движением, что следует считать огромным достижением доктрины и свидетельством гениальности его основателя. Но как насчет результатов?
А это самое главное. Никогда и никому не удавалось видеть вперед достаточно точно, чтобы можно было уверенно полагать, что движение в указанном им направлении и с применением предложенных им методов (в данном случае диктатуры и чего-то вроде якобинского террора) принесет желанные результаты. И никогда никто не мог не считаться с тем, что будущее повернет неожиданным образом в совершенно иную сторону и приведет к совсем неожиданным результатам. А с марксизмом и коммунизмом, не говоря уже о «всемирном пролетарском интернационализме», произошло именно это: доктрина марксизма, которая век назад казалась некоторым его последователям в нашей несчастной стране (где она была испробована в полную силу и обошлась народу необычайно дорого) всесильной и верной, на деле оказалась совсем иной. И ныне мало кто, наученный горьким опытом, верит в ее истинность, хотя такие и существуют. А многие из тех, кто все еще должен верить Марксу (вспомним хотя бы о гигантском Китае), на деле хорошо понимают, что главной движущей силой в обществе являются буржуазия и буржуазные преобразования, а не пролетариат. Чудовищный парадокс! Даже как-то жалко Маркса…
Лекция 20. Человек и власть (авторитаризм и свобода)
Констатируя неудачу и несостоятельность утопических идей насильственного, невзирая на многие десятки миллионов погибших, переустройства общества, обратим теперь внимание на реальность. Истории,- о чем мы может судить, опираясь на опыт столетий,- известны всего четыре основные формы власти (не марксистские «формации»!) - Первая, свойственная ранним обществам и государствам Востока, характерна для авторитарной, а то и деспотичной структуры власти-собственности с присущей ей, как правило, централизованной редистрибуцией. Эта структура, как и сопутствующая ей форма власти, просуществовала в истории человечества (существует кое-где и сейчас) дольше всего, подчас сохраняясь в почти неизменном виде. Вторая, свойственная античной структуре с ее свободами и правами, с избранной и сменяемой, т.е. подотчетной народу властью, с уважением к частной собственности, с защитой имущества и интересов людей, в первую очередь граждан, со стороны все той же власти. Она как в своей первоначальной полисной, так и в поздних модификациях вплоть до кризисного этапа Западной Римской империи, функционировала сравнительно недолго, немногим более тысячи лет. Третья (феодализм) была вариантом первой, восточной. Этот вариант структуры власти-собственности был связан не с централизованной, а с альтернативной ей децентрализованной редистрибуцией. Четвертая – буржуазный либерализм. Оставим пока в стороне четвертую, остановимся подробнее на третьей из этих форм.
Новым в третьей – по сравнению с первой формой - была сравнительно быстрая деградация феодальной системы вследствие укрепления власти центра и создания необходимой инфраструктуры и аппарата администрации. А по мере этого процесса третья трансформировалась в первую. Точнее, в модификацию первой, отличавшуюся от исходного ее варианта неким переходным характером в сторону четвертой, буржуазной формы власти. Эта переходная форма была связана с только что упомянутой и неизбежной деградацией феодализма как социо-политической системы. Дефеодализация шла вначале не слишком быстро по той простой причине, что первоистоком ее был весьма примитивный уровень варварских государств. Кроме того, очень важно также принять во внимание, что феодалы различного ранга долгое время были основой боевой силы. Эта сила в облике рыцарства доминировала, а в отдельных случаях, как в крестовых походах, была в сущности единственной. Но как только изобрели огнестрельное оружие, надобность в рыцарях исчезла. А раз общество перестало в них нуждаться, феодализм как система начал испускать дух, как проткнутый иголкой воздушный шар. Он был обречен, ибо был более не нужен. Дефеодализация шла, набирая темпы. Одни феодалы активно продолжали следовать привычному образу жизни, т.е. убивали друг друга в междоусобицах типа войны Алой и Белой розы либо просто на дуэлях. Другие шли в заново создававшиеся королевские армии, составляя в них офицерский корпус, либо в охранные группы гвардейцев. Третьи не гнушались идти на службу и становиться в число служилой бюрократии. Четвертые предпочитали заняться бизнесом и в качестве «нового дворянства» сближаться с буржуа, учась у них обращать свои сбережения в капитал, приносящий проценты. Пятые заполняли корпус церковной иерархии, а то и подавались в монахи.
Процесс свидетельствует о том, что феодализм как особая форма власти был необходим истории лишь иногда, в чрезвычайных обстоятельствах. Когда государство укреплялось, аппарат администрации стабилизировался, а нужда в рыцарях (китайских дафу на колесницах, японских самураях или русских дворянах) вставал вопрос о ликвидации феодализма как системы и о дефеодализации. В различных конкретных обстоятельствах это происходило по-разному. Но итог был одним: феодализм как временная и переходная по характеру система власти был не только вынужденной обстоятельствами, но и сравнительно кратковременной модификацией первой базовой формой власти, соответствующей структуре власти-собственности с централизованной редистрибуцией. Но крушение феодальной социо-политической системы не означало, что на смену ей сразу же и везде шли буржуа. Дело в том, что буржуа – это не просто род занятий. Они наследники античной традиции, для которой на первом месте стояли интересы свободного человека, гражданина, всего населения, т.е. в конечном счете общества. Поэтому очень важно понять, что на Западе (именно там, а не повсюду, в том числе и не в России) на смену феодализму шли позднесредневековые западноевропейские предбуржуа, которые прежде всего и главным образом стремились к регенерации столь важных для них традиций античного права и античных свобод, статуса полноправного гражданина с гарантированной частной собственности, являющейся предметом особой заботы со стороны избираемой гражданами власти.
Подытоживая сказанное, зафиксируем, что две из перечисленных выше форм отношений человека и власти, первая и третья, сущностно близки друг к другу и практически идентичны. Это варианты авторитарной формы власти и соответствующих взаимоотношений между человеком и государством: всемогущая власть сверху, а люди снизу. Они, т.е. население - беззащитные подданные, подчиненные чиновникам или феодалам. При этом вторая, т.е. античная форма власти и отношения ее к народу принципиально иная, что характерно и для четвертой, буржуазной. И потому вторая и четвертая столь же близки друг к другу, как первая и третья.
Так обстоит дело с четырьмя основными формами власти и отношений между людьми и государством. И это, при всем уважении к экономике и темпам эволюции, в формировании которых столь выдающуюся роль сыграла буржуазия, есть все основания считать намного более важным, нежели рассуждения о «формациях». Обратимся теперь к характеристике четвертой, т.е. буржуазной, свободной и демократичной формы. Европейские города, став на ноги, начинали прежде всего бороться за самоуправление. Основным населением городов, имевших, как правило, постоянную тенденцию к разрастанию, были горожане, по своему статусу близкие к античным гражданам. Их деятельность ограничивалась вначале сферой ремесленного производства и торговли, а доходы зависели от возможностей развития рыночно-частнособственнических отношений. На страже благополучия в области этих отношений обычно стояло выборное и переизбиравшееся городское самоуправление – при всем том, что высшей властью в городе мог быть местный либо даже приглашенный правитель из числа соседних феодальных властителей, чья власть, однако, строго ограничивалась.
На протяжении длительного периода развития городов, городского хозяйства, да и самих горожан, будь то ремесленники, торговцы, финансисты, позже работники и владельцы мануфактур, фабрик, рудников, копей, заводов, судостроители и строители иных сооружений (дворцов, храмов, домов, дорог, мостов и т.п.) шел процесс формирования разных социальных групп. Кроме самих буржуа, в их число входили специалисты в различных сферах деятельности, включая людей образованных, интеллектуалов и творческих личностей, которые входили в состав буржуазии, но в рамках этого сословия занимали разные места. Однако главную роль среди всех этих многих слоев тружеников всегда играли богатые частные собственники, которые сосредоточивали в своих руках владение важнейшими промышленными, строительными, торговыми, финансовыми и иными предприятиями, а также брали на себя нелегкую задачу организовывать всю необходимую работу таким образом, чтобы она приносила максимальную прибыль. Так возникала сменившая предбуржуазию позднего средневековья и переходного периода западная буржуазия а полном смысле этого слова.
Теперь мы подошли к сути проблемы. В истории человечества из четырех разных форм власти две, первая и третья, будучи вариантами одной и той же авторитарной сущности, - а это любая модификация реального господства управителей над управляемыми, от крайностей восточного деспотизма до умеренных вариантов феодализма и «абсолютизма», включая и латиноамериканский тип «управляемой» демократии, - являли и являют собой различные степени отсутствия свободы. В то же время вторая и третья формы, античная и буржуазная, - это свобода. Очень важно, чтобы это было осознано всеми. Не все еще понимают, что именно свободы и права человека, равно как и очень тесно связанные с ними и восходящие к античности системы демократических процедур и строгое соблюдение норм одинакового для всех закона являются единственной гарантией реальности такого преобразования общества, которое может принести благо каждому, включая обездоленных. Достаточно взглянуть на современный буржуазно-демократический Запад, чтобы понять, что – несмотря на множество проблем, от которых никто не защищен, - именно этот путь ведет к свободе и ко всему тому, что свободный мир в состоянии дать людям.