Исследование

Вид материала

Исследование

Содержание В.М. Вагнер (Москва). Изучение близкородственного языка русистами – цели и задачи (на примере чешского языка) Ж.Ж. Варбот (Москва).

Подобный материал:

• Исследование машинописных текстов, 3773.04kb.
• Исследование рынков сбыта, 102.92kb.
• Великой Отечественной Войны. Данное исследование, 132.59kb.
• А. М. Степанчук Национальный технический университет Украины "Киевский политехнический, 245.12kb.
• Задачи маркетингового исследования. Укажите информацию, которую необходимо получить,, 20.78kb.
• I. Исследование влияния тренировочных нагрузок на изменение уровня физической работоспособности, 95.1kb.
• Слепнёв Андрей Геннадиевич исследование, 237.56kb.
• Исследование рынка, объекта рыночных исследований (курсовая), 15.53kb.
• Л. В. Шипова Саратов, сгу им. Н. Г. Чернышевского Исследование, 107.95kb.
• Буланькова Эдуарда Анатольевича исследование, 19.13kb.

В.М. Вагнер (Москва). Изучение близкородственного языка русистами – цели и задачи (на примере чешского языка)

Во многих вузах нашей страны кафедра русского ввели курсы близкородственных славянских языков: Петербургский университет – чешского языка, Московский Государственный Педагогический университет – сербохорватского, Российский Университет Дружбы Народов – чешского.

Можно выделить три круга задач, которые выполняют данные курсы.

1. Способствование более глубокому познанию русского языка, уяснению путей его развития. Явления русского языка нередко осмысляются именно в сравнении с другим языком, в особенности близкородственным. Это относится как к грамматическому, так и к лексическому уровню. Приведем несколько примеров.

Непродуктивные формы множественного числа сыновья, сыновей с точки зрения современного русского языка воспринимаются как исключения. В чешском же языке, как и в старославянском, морф –ové – окончание только им. п. мн. ч. одуш. сущ. наравне с i: pánové, synové, Rusové, Arabové, filologové, filozofové. Компонент сослагательного наклонения бы рассматривается как частица, сливающаяся далее с союзом что-чтобы. В чешском языке в сослагательном наклонении сохранились соответствующие формы глагола bít, ср. bych, abych, kdybych.

На лексическом уровне становятся понятными «обрывки» лексических подсистем, ср. рус. нелепый. В чешском языке эта подсистема сохранилась в более полном виде: lépe, lepší, nejlepší.

В сравнении с чешским языком происходит понимание различного у отдельных языковых этносов восприятия картины мира, различного содержания понятий и их отношений, проявляющихся в лексической и грамматической системах. Примером такого различия является отличие в употреблении глагольного вида, имеющегося в обоих языках. Расхождения имеются в употреблении глагольного вида в значении повторяющегося действия: в русском языке – несовершенный вид, в чешском языке – оба вида: Často přijde k nám večer. Он часто приходит к нам вечером; Otec se málokdy usmál. Отец редко улыбался. В русском языке при указании на повторяемость действия нивелируется выражение его предельности. В чешском языке при обозначении повторяющихся действий дифференцируется завершенность – совершенный вид и акцентируется продолжительность – несовершенный вид: často přicházel, málokdy se usmival.

Известна русско-чешская антонимия: čerstvý «свежий», «черствый» suchý. Антонимия иногда осложняется наличием или отсутствием родового понятия: «запах», «аромат», «вонь» – vůně / zápach. Оба языка отражают одно членение реальной действительности. Имеются и другие случаи отсутствия в чешском языке родовых слов: эквивалента словосочетания головной убор при наличии слова obuv, как и в русском языке.

На фоне чешского языка нагляднее выступают тенденции развития русского языка: слияние парадигм именного склонения унификация падежных окончаний в формах множественного числа.

Чешский язык способствует также осмыслению существительных латинского и греческого происхождения благодаря роли латыни в чешской культуре. В современном чешском литературном языке ощущается состав этих слов, сохраняются изменения в основе с употреблением чешских окончаний: Cicero – Cicerona; Socrates – Socrata; Pythagoras – Pythagora; Gaius Iulius Caesar – Gaia Julia Caesara; minimum – minima. В русском же языке слова латинского и греческого происхождения полностью подчинились системе русского склонения, окончания им. п. утратились или превратились в суффиксы: Сократ – Сократа, Гай – Гайя, минимум – минимума, форманты косвенных падежей вошли и в форму им.п.: Цицерон.

Чешский язык помогает студентам осознать пути исторического развития русского языка. Так, становятся понятными и запоминаемыми и старицизмы русского языка (напр., написание жи, ши).

Говоря о роли чешского языка для осмысления системы русского языка, необходимо отметить также важность фактов словацкого и украинского языков, в которых имеются черты, сближающие их как с русским, так и с чешским и польким языками. В лексике интересно, например, употребление чешских слов záležet «зависеть», záležitost «дело» и украинскими залежати, незалежнiсть (но чешск. nezávislost «независимость»).

2. Получение знаний, умений, информации, связанных с изучением иностранного языка. Предусматривается знакомство с системой чешского языка, культурой и цивилизацией его носителей, речевым этикетом, приобретение определенных навыков практического и устного владения языком. Несмотря на небольшое количество учебных часов (30 часов в течение одного семестра удается сделать довольно много с учетом не только аудиторной, но и внеаудиторной работы).

3. Социально-политическая роль. Изучение чешского языка – это знакомство на основе языка с родственной славянской культурой. С первой трети XX в. в России происходило чувство общей славянской принадлежности, причем общеславянская идея была заменена идеей пролетарского интернационализма. С другой стороны, в Чехословакии популярность общеславянской идеи нарушила насильственное введение в школах русского языка и диктат Москвы.

Курсы близкородственных языков должны послужить вкладом для восстановления духовных общеславянских вкладов. Освещение же близкородственных языков на фоне русского призвано сыграть важную лингвистическую роль.

Ж.Ж. Варбот (Москва). О возможности реконструкции славянского этимологического гнезда с корнем *gud-‘сгибать, хватать, сжимать’ (к проблеме полисемии/омонимии этимологических гнезд)

Одним из наиболее трудно преодолимых препятствий при реконструкции праславянской генетической организации лексики является смешение, слияние этимологических гнезд, корни которых на определенном этапе исторического развития стали омонимами. При появлении в подобных гнездах параллельных структурно тождественных производных (что вполне реально для продуктивных словообразовательных моделей) эти производные постепенно превращаются в языковом (а затем и в научном) сознании из гетерогенных омонимов в многозначные слова, сочетание значений в которых толкуется нередко как модель весьма оригинальных семантических переходов.

Представляется, что сама уникальность сочетания значений должна рассматриваться в этимологии прежде всего как знак возможного гетерогенного происхождения (то есть омонимии исходных гнезд). Это тем более существенно, что производящие, опорные лексемы в подобных случаях могли утратиться или существенно измениться семантически.

Одним из случаев такого рода является, как нам кажется, происхождение группы славянских лексем с корнем *gud-.

Рус. диал. угуд и угудь м.р. ‘огородная ботва, обычно о дынях, арбузах, огурцах’, укр. огуд ‘то же’ толкуются преимущественно как генетически тождественные с рус. диал. огэда ‘клевета, оговор’, укр. угуда ‘хула, поношение’ и возводятся к гнезду *guditi / *gyditi ‘хулить, порицать’ (Фасмер III, 119; ЕСУМ 4, 156). На базе этого гнезда объясняются также как гомогенные образования чеш. диал. rozhuda ‘толстуха’ и ‘болтун, брюзга’ (Machek² 520). Семантика разрастания, тучности рассматривается, следовательно, как производная от семантики хулы, порицания, негативной оценки. Однако к упомянутым лексемам, характеризующимся семантикой разрастания, тучности, присоединяются именно по этому признаку еще несколько: чеш. диал. rozhuda ‘творог, смешанный с молоком или сметаной’, rozhudnouti se ‘сесть широко, развалившись’ (Machek² 520), для которых первичность негативной оценки более сомнительна. Сюда же можно добавить рус. диал. курск. огудÅть ‘съесть’ (=‘смешать’? – ср. выше чеш. rozhuda) и пск. огэдать ‘осилить, одолеть’ (как следствие крепости, роста, ср. и чеш. rozhudnouti), предполагающие исходную семантику физического действия, движения. Очевидно, приходится допустить значительное отдаление всех этих образований от первичной семантики их корня, но, отделив их от сферы хулы и негативной оценки, можно предположить в качестве общего источника слав. *gud- < и.-е. *goud-, которое является расширением корня и.-е. *goўuЪ- ‘хватать’. Возводимый к этому *goud- балтийский глагол – лит. gáudyti ‘ловить’, лтш. gaudit ‘хватать’ (Pokorny I, 404; Karulis I, 328) структурно точно соответствует рус. (о)гудить ‘съесть’, да и семантическая близость достаточно явна. Сопоставимы также значения рус. огýдеть ‘одолеть’ и лтш. gūvejs ‘победитель’; из семантики ‘хватать’ выводимы значения рус., укр. огуд ‘ботва, обычно бахчевых культур и огурцов’ (плети!) и ‘смешивать’ – в чеш. rozhuda ‘творог, смешанный с молоком или сметаной’. Существенно также, что и.-е. * goўuЪ- ‘хватать’ толкуется как производное от и.-е. *gēu-, ‘гнуть’, с развитием значения ‘хватать’ на базе ситуации контакта “некоего искривленного, выгнутого орудия с объектом с целью его приближения, захвата, усвоения” (Топоров II, 177). Первичная семантика ‘гнуть, сгибать’ может просматриваться в значениях ‘плети бахчевых культур и огурцов’ и ‘толстуха’ (‘сгибать’ → ‘округлять’, ‘уплотнять’, ср. возводимые к и.-е. *gēu- ‘сгибать’ др.-инд. gudam ‘кишка’, англ. диал. kyte ‘живот’ – Pokorny I, 323, и чеш. hutný ‘плотный’ – Топоров II, 177). Соответственно представляется возможной реконструкция славянского этимологического гнезда с корнем *gud- ‘сгибать, хватать, сжимать’ (В.Н. Топоров включил в гнездо и.-е. *gēu- рус. гудить без указания значения и источника лексемы, см. Топоров II, 177).

Сокращения

ЕСУМ – Етимологiчний словник украïнськоï мови / Гол. ред. О.С. Мельничук. Т.1–4. Киïв, 1982–2003.

Топоров – Топоров В.Н. Прусский язык. Словарь. А–Д (I), Е–Н (II), I–K (III), K–L (IV), L (V). М., 1975–1990.

Фасмер – Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / Перевод с нем. и доп. О.Н. Трубачева. т. I–IV. М., 1964–1973.

Karulis – K. Karulis. Latviešu etimoloģijas vārdnīca. S. I–II. Riga, 1992.

Machek² – V. Machek. Etymologický slovník jazyka českého. Praha, 1971.

Pokorny – J. Pokorny. Indogermanisches etymologisches Wörterbuch. B. I–II. Bern, 1949–1959.