Geum.ru

Программа: И. В. Михутина, д и. н., Инслав ран. Украинское национальное движение и проблема формирования гражданского общества, вторая половина XIX начало XX вв

Вид материалаПрограмма

Содержание


В.Ф. Верстюк
В.И. Мироненко
В.Ф. Верстюк
Дискуссия по первым трём докладам.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

В.Ф. Верстюк:

У чистому науковому дискурсі. Безумовно ми теж є заручниками політичної складової суспыльного процесу. Я це не преховую. Я спочатку сказав, що російська наука йшла шляхом антропології революції, Мені він видається це дуже привабливим шляхом. Але це все не суперечить усьому тому, що я сьогодні сказав.



С.В. Савченко:

Ви сказали, якщо я неправильно зрозумів, поправте мене, що перевидання книги Щеголева з передмовою Смоліна можна вважати поглядом Росії на Україну, що це актуалізується, має потребу. Чи вважаєте ви, що книжки Івана Білика, Петра Голубенко, Олексія Івченко, Василя Іванишина - це погляд України на Росію?


В.Ф. Верстюк:

Я не сказав, що Смолiн - це вся Росія. Я говорю, що є така книга. І книги, які Ви назвали - це теж не вся Україна. У нас теж є й праві, й ліві. Це зрозуміло.

В.И. Мироненко:

Пане Владиславе. По-перше, дякую за визнання, що російська україністика з'явилася й розвивається.


В.Ф. Верстюк:

Це великий набуток.

В.И. Мироненко:

Це приємно почути всім, хто займається Україною в Росії. Ви характеризували історичне перебування украiнcьких земель у складі Литви, Польщі та iншi й використовували такий фразеологізм: вони відрізняються як небо й земля. Що ви мали на увазі? Українці й росіяне чи західні українці, які були в складі Литви й Польщі й Російську імперію? Поясните будь ласка.

В.Ф. Верстюк:

Я вкрай скептично ставлюся до етнічного дискурсу в середньовічній і ранньо-модернїй історії. Я думаю, етнізацiя історії вiдбулася в 19 сторіччі, коли з'являються романтичні погляди, коли народ стає частиною історії. До цього історію фактично робила еліта. «Руський», «Святая Русь», по-моєму переконанню, це конфесіональнi терміни, iх не можна перетворювати в етноніми. Московська держава й Річ Посполита - це два різні політичні свiти. В Москвi формувалася самодержавна влада, а польсько-українська шляхта всі рішення ухвалювала на сеймi.



В.В. Ищенко (д.и.н. Институт всеобщей истории РАН):

В своем докладе Вы пользовались такими определениями как “традиции”, “историческая наука”, “российская историография”, “историография формирует такой-то и такой-то образ”, но в то же время вы приводили пример имена каких-то историков. Можете ли вы типологизировать, выделить какие-то группы? Вы сказали, что российская украинистика неоднородна, что российские историки, которые занимаются исследованиями проблем украинской истории, разные, по-разному смотрят на те или иные проблемы. Можете ли Вы выделить какие-то группы, чтобы мы ориентировались в Вашем понимании нашего восприятия Украины?


В.Ф. Верстюк:

Наука – это всегда метафора, ее делают отдельные исследователи. Тем более, мы живем не в Советском Союзе с единственно возможной методологией, есть уже плюрализм мнений. Сегодня, мне кажется, рано делить российскую украинистику, она делает свои первые шаги. Мне очень приятно, что она появилась. Однако сегодня она упрежденно настроена в отношении Украины. Тем не менее, я могу выделить работы Алексея Миллера. Он – автор, наиболее глубоко продвинутый в западную науку, более осторожный, у него нет однозначных определений, он не использует старых стереотипов, внимателен к источникам и их подбору. Другие работы насыщены фактическим материалом, но надо чувствовать целостность истории Украины и только тогда можно говорить о деталях. Это заводит, в частности, Ирину Васильевну, в глухие углы, из которых нет выхода.


П.Г. Жовниренко:

Я не историк, говорю, как не историк. Скажите, пожалуйста, не кажется ли Вам, что изучение российско-украинских отношений в историческом контексте неизбежно несет субъективное начало и поэтому всегда будет не объективно. Следовательно, объективность надо искать в работах тех историков, которые находятся не в системе, не являются ни украинцами, ни русскими. В конфликтологии есть понятие «субъекты конфликта», которые вовлечены в конфликт и «участники конфликта», которые вне конфликта, наблюдают за ситуацией.


В.Ф. Верстюк:

Я с Вами согласен. У меня не возникает мысли, что мы придет к общему мнению. Я сказал, что наши взгляды станут более спокойными, взвешенными. Мы вчера слушали доклад по историографии 19 в., то тем не менее в нем тоже каким-то образом украинская сторона демонизируется. Действительно, себя можно понять только через соизмерение с Другим. Только не надо из Другого делать врага. Вот мой посыл. Надо понять, что мы – другие.


С.В. Кульчицкий:

Позвольте нам быть другими.


В.Ф. Верстюк:

Вообще позвольте нам быть.


М.В. Дмитриев:

Я позволю себе несколько вопросов. Мы знаем, кажется, весь круг российских украинистов… Бондаренко – совершенно для нас новое имя. Лично об его диссертации ничего не слышал…

И вы не упомянули замечательное исследование Кабузана, конечно, демографа, но демография и история неотделимы. У него недавно вышла громадная книга «Украинцы в России».

Или, скажем, А.Ю. Бахтурина, сделавшая вчера прекрасный доклад, уже опубликовала две книги о политике России в Галитчине.

Или последняя книга И.В. Михутиной, посвященная «Украинскому Брестскому миру», насыщенная невероятно важными новыми архивными материалами, позволяющие по-новому взглянуть, почему большевики пошли на мир с Германией. И я как не специалист по новой и новейшей истории еще кого-то наверняка забыл. Мне кажется, Вы как-то избирательно подошли к выбранному материалу. И когда вы говорите о целостности украинской истории, не кажется ли Вам, что это какой-то априорный концепт: что вначале мы постулируем целостность украинской истории, а потом требуем от коллег признать, что это давно установленный факт, и требуем от представлять украинскую историю целостной, а не такой, какой на была «на самом деле», если вспомнить классические слова Леопольда фон Ранке. В то же время мы прекрасно знаем, что ни польская, ни российская, ни французская, никакая история «национальная» история не была «целостной»….

В.Ф. Верстюк:

Тут надо исходить из политического фактора, существования суверенитетов: есть Россия и есть Украина, и мы исходим из их целостности. А там уже история разбивается на периоды и.т.д. Что касается первого вопроса, я не писал и не говорил о историографии; тогда надо было два часа говорить. Я писал о тех книгах, которые касаются национально-освободительного движения.


К. Федевич (Москва):

Насколько Вы считаете естественным состоянием украинско-российской историографии и могло ли быть по-другому?


В.Ф. Верстюк:

Естественным это как?


К. Федевич:

Естественным в том смысле, что две историографии пытаются создать образ соседа из своих национальных традиций.


В.Ф. Верстюк:

А как, по другому? Не надо сублимировать. Если сублимировать, то не будет ни русских, ни украинцев. Давайте тогда говорить об империи. Мы ее вчера делили. Давайте делить. Кстати, был вчера вопрос о российской империи как о унитарном государстве. Никогда оно не было унитарным государством. У нас есть книга Валентины Шандры о генерал-губернаторствах. Украина управлялась генерал-губернаторами фактически до 1917 г. До 1847 г. сохранялся Литовский устав. Это так кажется, что после 1654 г. все стало единым целым. Но когда присмотреться, Правобережная Украина начала осваиваться Российским государством лишь после польского восстания 1863 г.


М.В. Дмитриев:

Переходим к следующему докладу – докладу А.В. Михайлюка: Революция 1917-18 гг. «Украинская революция» или «русская революция» в Украине?»


Доклад А.В. Михайлюка

«Украинская революция» или «русская революция» в Украине?»

Хочу начать с уточнения названия доклада. Термины «украинская революция» и «русская революция на Украине» я беру в кавычки. Я также хотел бы охватить не только 1917-1918 гг., но явление как таковое: «украинская революция». Статью по этой проблеме я написал 8 лет назад. Вдохновил меня на это Нестор Махно, первый том воспоминаний которого назывался «Русская революция на Украине», а второй: «Украинская революция». Это тема необъятна. Сотни диссертаций, монографий, тысячи статей написано только в Украине за последние 16 лет. Эту тему в одном докладе осветить полностью не удастся, поэтому прошу вовремя меня остановить.

История революции уже давно стала своего рода мифологемой, которая (со знаком «плюс» или «минус» – от этого природа мифа не меняется) является одной из ключевых вех в самосознании народа и используется властью для обоснования и оправдания своей политики. Особую актуальность этой тематике придает то, что можно провести прямые аналогии между революционным периодом начала ХХ в. и современностью. Обоснование актуальности исследования привязкой к современности, «осознанием уроков истории», «заимствованием опыта» и т.п. присутствуют почти в каждом исследовании по этой тематике. С одной стороны, то, что современным историкам пришлось жить в такие же переломные времена, как и в начале ХХ века, позволяет им лучше понять, «на собственной шкуре» почувствовать всю сложность и противоречивость таких периодов. Но, с другой стороны, всякие аналогии, как известно, «хромают». Реалии начала ХХ в. нередко подмениваются критериями сегодняшнего дня. Сознательное или неосознанное проведение таких аналогий накладывает отпечаток на восприятие событий того времени, вносит субъективизм в исследование, может стать средством определенного давления на исследователя.

На процесс изучения периода революции оказала влияние политическая ситуация в современной Украине. Позволю себе процитировать Владислава Федоровича: «Тут певну роль відіграє державно-ідеологічне замовлення, потреба творення міфу про український державотворчий процес, але не можна не бачити, що це рух по добре второваній дорозі, йдучи якою свого часу були створені десятки книжок про роль більшовицької партії в становленні диктатури пролетаріату» (Верстюк В. Українська революція: метафори, предмет, інтерпретація //Україна-Росія: діалог історіографій: Матеріали міжнар. наук. конф. Київ – Чернігів, 2007. С.129.).

Само понятие «революция» можно толковать по-разному. Революцию можно оценивать и как «локомотив истории», и как «социальную катастрофу», «безответветственный эксперимент», «авантюру», «переворот», и как стихию, карнавал, и как возврат к «до-временному исходному акту креации» и т.п. Сам термин «революция» (от позднелат. revolutio – поворот, переворот, переворачивание, возврат) этимологически означает «возвращение». Понятие «революция» подверглось коренному переосмыслению и приобрело привычный нам смысл лишь в ходе Великой французской революции: оно стало означать не реставрацию, не возврат к более раннему (и лучшему), а создание совершенно нового. Революция здесь радикально противостоит эволюции как продолжению развития в историческом времени.

Для нас революция не стала прошлым, по настоящему прошедшим. Историки, рассматривающие этот период, как правило становятся на позицию тех или иных политических сил, действовавших в самой революции. Но если в российской историографии доминирует стремление оправдать или осудить революцию, то украинские историки пошли по иному пути. Современная украинская историография революции и гражданской войны являет собой не так попытку осудить или оправдать революцию, как попытку вложить в нее свой собственный, возможно, не столько ей присущий, сколько желаемый смысл.

Возникновение новых государственных образований после распада СССР требует их легитимизации, поисков «героического периода» с которого бы начиналась их история, который бы обосновывал претензии новой власти, давал ей мифологическое обоснование, придавал некое сакральное содержание. Им необходимо «оправдание историей». И история опять приобретает телеологическое направление, в этот раз – обретение государственной независимости. В этом плане активная разработка и эксплуатация мифов относительно периода революции и гражданской войны, наряду с другими мифологемами, является вполне понятной и закономерной. Современные украинские историки прямо пишут: «українська історіографія загалом, її складова частина – історіографія Української революції, зокрема, виступають активним чинником витвору національної свідомості» (Бiлян П.Я. Історіографія Української революції 1917 – початку 1918 рр.: Автореф. дис... канд. іст. наук: 07.00.06 / Львівський національний ун-т ім. Івана Франка. Л., 2001).

Понимание революции и гражданской войны, основывающиеся на центральной роли в историческом процессе того времени национальных интересов Украины, сформировалось среди украинской диаспоры. Основателями этого направления стали сами участники революционных событий, которые с самого начала сосредоточились на национально-освободительной проблематике. Они не могли быть беспристрастными в изложении событий. Они пытались показать деятельность своих партий, правительств, обосновать и оправдать их политику. В основу их концепции была положена трактовка революции как исключительно национальной; главной ее целью должно было стать возрождение национального и независимого украинского государства. Но сам термин «украинская революция», как отмечает Я. Грицак, эта историография употребляла без особого внимания к проблематике определения (Грицак Я. Українська революція, 1914 – 1923 рр.: Нові інтерпретації //Україна модерна. 1997-1998. № 2-3). Термин «украинская революция», как уже упоминалось, употреблял и Н.Махно, правда, соотносил его исключительно с возглавляемым им движением.

Термин «украинская революция» появляется и в трудах украинских советских авторов 20-х гг. В этом плане можно назвать статьи В.Затонского, А.Ричицкого, Н.Скрыпника и, особенно, М.Яворского, уделявшего особое внимание национальному вопросу (Затонський В. Із спогадів про українську революцію //Архіви України. 1990. № 4. с. 53-72, 1991. № 1. С. 57-68, № 3. С. 59-70; Річицький А. Центральна Рада від лютого до жовтня. Нарис з історії української революції. Х., 1930; Скрипник М.О. Начерк історії пролетарської революції на Вкраїні //Червоний шлях. 1923. №1; Яворський М. Проблема національно-демократичної революції на Україні // Червоний шлях. 1927. №2; Яворський М. Проблема національно-демократичної революції на Україні // Червоний шлях. 1927. №2). Однако, по моему мнению, они не вкладывали в него специфического политического содержания.

В 30-е гг. этот термин исчезает из историографии. Советская историография рассматривала революцию в России как единый целостный процесс, признавая при этом его особенности в регионах. Характер революции определялся не особенностями ее в отдельных регионах (в том числе и в Украине), а общими закономерностями, вопрос о соотношении общего и особенного категорически разрешался в пользу общего.

В современной украинской историографии вслед за эмигрантской украинской литературой восторжествовала тенденция рассматривать  революционные события 1918-1920-х гг. с точки зрения национальных интересов, в научном и политическом лексиконе закрепился термин «украинская революция». Обоснование понятия и концепции «украинской революции» дается в ряде работ современных украинских авторов. Критическое отношение к концепции «украинской революции» в украинской историографии представлено мало. Хотя в последнее время заметна тенденция ведущих украинских историков, в том числе и создателей этой концепции, более критически отнестись к этой концепции. В этом плане можно назвать последнюю конференцию, проходившую в Киеве в ноябре прошлого года, посвященную 90-летию революции, выступления В.Ф. Солдатенко, В.Ф. Верстюка и др. Можно процитировать Владислава Федоровича: «зображення української революції виключно засобами політичної історії – як протистояння та взаємодію певних політичних сил чи як чергування національно-державних режимів – позбавлене довгої перспективи і матиме вигляд наукового сурогату аж доти, доки до вивчення політичних явищ не додасться всебічний аналіз стану українського соціуму доби революції, особливостей його структури, специфіки стосунків міста з селом» (Верстюк В. Ще раз про селянську тему в Українській революції //Український гуманітарний огляд. 1999. Вип. 2). Я с этим совершенно согласен.

«Украинская революция» рассматривается как самостоятельное историческое явление, тесно связанное с Первой мировой войной, с революционными изменениями в России и с более широким контекстом событий в Центральной и Восточной Европе. Главной причиной революции в Украине считается нерешенный национальный вопрос, который переплетался с глубокими общенациональным недовольством и различными формами эксплуатации. По своему характеру революция определяется как национально-демократическая, органически совмещавшая задачи национального возрождения и создания государства с необходимостью глубоких социальных изменений в интересах широких украинских масс. Социальной базой революции считаются широкие слои населения, прежде всего, крестьянство и национальная интеллигенция. Революция понимается как самобытное и самодостаточное явление, связанное, в первую очередь, с попытками реализации украинской нацией своего права на самоопределение; явление, характеризующееся тесным переплетением социальных и национальных факторов и не сводящееся к «визвольним змаганням», а понимаемое шире. Можно снова сослаться на Владислава Федоровича, который хронологические рамки революции на Украине доводит до осени 1921 г. и включает в нее сюжеты, связанные с установлением советской власти. «Украинская революция» трактуется как череда событий, целью которых было политическое самоопределение украинского народа в форме возобновления и защиты государства.

Можно привести аргументы Ярослава Грицака. В своей статье «Украинская революция: новые интерпретации» он утверждает, что о революции на Украине невозможно говорить как о региональном варианте российской революции, так как она охватывала украинские земли, которые не были частью Российской империи, имела другую политическую программу и.т.д. Я. Грицак усматривает начало «украинской революции» в 1914 г. Это, кстати, не первая попытка расширить хронологические рамки революционного периода, В.П. Данилов, например, выводил начало революции с 1902 г. и с таким подходом вполне можно согласиться.

Следует отметить, что существует весьма значительная теоретическая и терминологическая неопределенность относительно трактовки революции; употребляются такие термины, как «національно-визвольна боротьба», «визвольні змагання», «державотворчі замагання», «національно-демократична революцiя», «національна революцiя» и т.п. Существует большой разброс мнений относительно хронологических рамок революции: начало 1918, весна 1919, конец 1919, конец 1920 г. и даже 1924 г. – это последний год существования украинских партий. Тем не менее, в украинской историографии термин «украинская революция» воспринимается как очевидный и не ведется дискуссий по поводу его противоречивости и корректности. Можно говорить о том, что понятие «украинская революция» не совсем адекватно отображает все содержание событий, которые происходили на территории Украины в этот период. Здесь вступает в действие закон обратного отношения применительно к содержанию и объему понятия: чем большее содержание понятия, тем меньший его объем, и наоборот. Признак «украинская» автоматически суживает объем понятия «революция». Целый ряд явлений, которые имели место в то время, таким образом, выпадает из содержания этого понятия, не входит в его объем. Здесь нужно подчеркнуть условность и конвенциональность любого термина и понятия.

Дискуссии также ведутся по поводу самого термина «революция», который имеет явные коннотативные признаки. Одни авторы негативно относятся к самому понятию и его социальным составляющим, ставя на первое место национальную проблематику; они говорят о «нацiонально-визвольних змаганнях». Другие (прежде всего В. Ф. Солдатенко) отстаивают сам термин «революция», вкладывая в нее социальное содержание, в противовес возвеличиванию идеалов консерватизма, антисоциализма, авторитаризма, которые связываются с именами Скоропадского, Михновского, Петлюры, Петрушевича и др. Надо сказать, что термин «украинская революция», как и термин «украинский» «Украина» в те времена не был идеологически нейтральным, и отображал не столько географическую, сколько политическую позицию, имеет политическую окраску. Этот термин не может находиться в одном смысловом после с терминами «русская революцией», «французская революция» и т.п., имеющими географическую привязку. В современной украинской историографии этот термин приобретает значение сакрального символа (даже пишется с большой буквы), отражающего мифологическое время, время творения нации, государственности. Этот термин включает в себя момент коннотации в плане противопоставления украинской революции русской. Здесь особенно ярко лингвистически разграничивается поле «свой – чужой». И здесь концепция «украинской революции» имеет много общего с концепцией «социалистической революции». Сами эти термины заранее предусматривают оценочный характер.

В России существует давняя традиция философского осмысления революции, заложенная, прежде всего, представителями русского зарубежья (Н. Бердяев, С. Булгаков, П. Сруве, Ф. Степун, С. Франк и др.). В современной российской историографии сделан большой шаг в применении антропологического подхода, изучении «человеческого измерения» революционных событий. Многие авторы отмечают, что революцию и ее смысл нельзя понять вне контекста исторической традиции, отрывая революционный период от всего предыдущего развития. Как писал П. Милюков: «тот, кто будет писать философию русской революции, должен будет искать ее корни в глубоком прошлом, в истории русской культуры, потому что при всем сверхсовременном содержании выставленных в этой революции программ, этикеток и лозунгов действительность русской революции раскрыла ее тесную и неразрывную связь со всем российским прошлым» (Милюков П.Н. История второй русской революции. Т. 1. Борьба буржуазной и социалистической революции. Вып. 1. Противоречия революции. – К.: Книгоиздательство «Летопись», 1919. С.5). Я цитирую Милюкова по киевскому изданию, которое впервые было издано в Киеве в 1919 г., а лишь потом было переиздано в Софии.

Накануне революциии украинские земли входили в состав разных государств, находились под воздействием различных культур. Политические, экономические, социокультурные причины, обусловившие революцию, определялись в большей мере особенностями, присущими тем государственным образованиям, в которые входили украинские земли, чем этническим единством украинского народа.

Украинские земли, входившие в состав Российской империи, по сути, превратились в ее провинцию. Это признавали и сами деятели украинской революции. Так, Исаак Прохорович Мазепа писал: «Двохсотлітня московська неволя скалічила український народ: знищила його нормальну соціальну будову, підпорядкувала широкі українські маси культурним, господарським і політичним впливам російського суспільства, створила з українського народу сиру етнографічну масу несвідомих і неорганізованих робітників і селян» (Мазепа І. Україна в огні й бурі революції 1917–1921. Ч. I: Центральна Рада – Гетьманщина, Директорія. Мюнхен, 1950. С.7-8). Вячеслав Липинский писал про «малоруські, українобайдужі низи, що завжди в лиці своїх представників не хотіли і не будуть хотіти воювати з Москвою» (Липинський В. Листи до братів-хліборобів. Про ідею і організацію українського монархізму //Повн. зібр. творів, архів, студії. К.; Філадельфія, 1995. Т. 6. Кн. 1. С. XXV).

Хотелось бы также коснуться взаимосвязи революционных событий на востоке и на западе Украины. Очень часто звучат призывы рассматривать их как целостное явление. Но при всех стараниях параллелизма избежать не удается. Эти события хотя и связанные, но разные. Сами участники и современники это признавали. Так Скоропадский  разделял Украину на нашу и Галицкую, утверждал, что это две разные страны, что вся культура, религия и мировоззрения жителей Галиции совершенно другое. Он писал: «Галичане хотели представить Entente картину якобы единой Украины, крайне враждебной к России, при чем в этой Украине главную роль играли бы сами галичане. Наш народ этого никогда не захочет» (Скоропадський П. Спогади. Кінець 1917 – грудень 1918. К., Філадельфія, 1995. С.184-185).

«Украинская революция» как явление, безусловно, имело место. Под «украинской революцией», на мой взгляд, следует понимать одно из политических направлений, которые действовали в то время на территории Украины, одну из составляющих революционных событий. Ее можно идентифицировать с движением украинской интеллигенции, с деятельностью украинских партий, Центральной Рады, Директории, всем тем, что связано с соединением социальных и национальных идей. Однако как вписать в эту модель Деникина, Скоропадского, Советскую власть, все то, что также существовало в этот период в Украине? Во всем этом принимали участие жители Украины.

В заключении хотелось бы остановиться на крестьянском вопросе. Национальная революция была важным аспектом, но она не единственная революция, которая имела место в Украине в этот период. «Крестьянская», или «аграрная» революция была не менее важной. Есть книга О. Вебера «Из мужиков во французы». Я. Грицак писал: «за дев'ять революційних місяців 1917 р. українське селянство пройшло шлях «зі селян у націю», на який за спокійніших умов пішло б декілька років» (Грицак Я.Й. Нарис історії України: формування модерної української нації ХІХ – ХХ ст. К., 1996. С.117-118). Но не может быть такого! Я изучал крестьянский вопрос и могу сказать: не пришли они в нацию. Крестьянство было мало восприимчивым к национально-политическим идеям, воспринимая, их, в лучшем случае, сквозь призму социально-экономических проблем. А «крестьянская революция» и «украинская революция» очень скоро разошлись между собой.


Б. А. Безпалько (ЦУБ МГУ):

У мене таке питання. У своїй доповіді Ви говорили, що на Україні були й Денікін і інші. Чи були в армії Денікіна люди, які були не тільки мешканцями України, але які вважали себе українцями?


А.В. Михайлюк:

У Деникина были сложные взаимоотношения с украинским движением. Были и попытки заигрывания. А Украинская Галицкая армия переходила и на сторону Деникина, и на сторону Красной Армии. Сам же А.И. Деникин, как известно, поддерживал концепцию «единой и неделимой России».


В.И. Марочко:

Стосовно терміну "українська революція". Ваша думка, можливо це якась абсолютизація територіального аспекту й зневага функціонального, тобто термін українська революція, на вашу думку, стосуеться до територіального альбо функціональному аспекту? Адже термін "український" містить у собі й полiэтничнiсть и багатство політичних альтернат.


А.В. Михайлюк:

Термін «українська революція» використовувався у контексті політичного, як Ви говорите, «функціонального явища», а не територіального. Слово «Україна» і «український» в данному випадку досить сильно політизоване.


В.И. Марочко:

І друге питання стосовно селянства. Селяни не прийшло в нації. Я думаю, що селянство України становило 2/3 населення і йому не треба було нікуди ходити. Стосовно національних ознак. Яка Ваша точка зору? 

А.В. Михайлюк:

Стосовно національних ознак - це окреме питання. Нацією, націоналізмом, національним називаються часто різні субстанції. Тут я також підтримуюся конструктивістського підходу. Національна ідея не є ідеєю мас, вона є продуктом елітарної свідомості. Створення нації являє собою результат свідомої діяльності представників еліти. «Українство, – відзначає В.Липинський, по природі своїй є рухом верхів» (Липинський В. Листи до братів-хліборобів. Про ідею і організацію українського монархізму //Повн. зібр. творів, архів, студії. К.; Філадельфія, 1995.- Т. 6. Кн. 1. C. XXIV). Український рух складала і представляла, головним чином, «національно свідома» інтелігенція і так звана «напівінтелігенція», як це визнають сучасні українські і західні дослідники. Інтелігенція намагалася внести в селянство національну свідомість. Селянство ж, будучи носієм етнічних особливостей, не могло їх відрефлектувати, як і взагалі самостійно виробити якусь ідеологію. Селянству, дійсно, «не треба було нікуди ходити». Воно було етносом, а не нацією. Селянський «націоналізм», якщо можна його так назвати, мав іншу природу. Він мав швидше антисемітське та антипольське забарвлення, ніж антиросійське. Під час революції 1905-1907 рр., православно-монархічні чорносотенні ідеї знаходили широку підтримку серед українського селянства, особливо на Правобережжі. Архієпіскоп Антоній (Храповицький) розгорнув там активну діяльність, хоча чорносотенцем він не був.  

В. И. Марочко:

Учора й сьогодні часто використовують термін етнос, етнос, етнос. Земські статистицi в другій половині 19 в. особливо в 20 в. цей термін не використоували як функціональний. Ми абсолютизували теоретичний інструментарій що зробили його чимсь реальним, реальним відносеннем. Чи можна використовувати термін «нація» або «етнос» лише, як термін, але не як реальна відносiна? 


А.В. Михайлюк:

Нація – це «уявлена спiльнота», за визначенням Бенедикта Андерсона. І селянство це також «уявлена спiльнота». Селянство – це така ж соціально сконструйована категорія, як і клас чи нація. Саме поняття «селянство» є соціологічною абстракцією, ідеально-типовою конструкцією. 


В.И. Мироненко:

Александр Владимирович, я все-таки не понял Вашу точку зрения, была ли украинская революция как таковая. Если мы соглашаемся, что украинская революция – это факт, то было ли в ней какое-то социальное содержание, или только национальное?


А.В. Михайлюк:

Я сразу говорил, что украинская революция – это определенное движение, руководимое украинской интеллигенцией. Ей надо отдать должное: она смогла повести за собой определенные массы, добиться весьма значительных результатов и стать важным фактором в революционных событиях не только на территории Украины, но и вообще в Российской империи. Но это именно определенное политическое движение, соединившее в себе национальные и социальные лозунги. В Центральной раде были революционные партии: украинские эсеры, украинские социал-демократы - революционные романтики.  


В.Ф. Верстюк:

По поводу термина «Украинская революция». Мы говорили с Солдатенком и он говорит: да, это мы сами придумали. Я посмотрел Булдакова, он употребляет этот термин без кавычек. Но вопрос мой не в этом. Вы сказали, что «украинская революция» – это понятие, введенное в литературу диаспорой. Это случайно или осознано? Это понятие, которое употреблялось уже во время революционных событий. Иными словами, это органический, не кабинетный термин.


А.В. Михайлюк:

Да, этот термин употребляли деятели того времени, М.С.Грушевский и прочие.  


М.В. Дмитриев:

Было национальное движение, Центральная Рада, партии, которые соединяли социальные и национальные требования. Однако унаследованное от прежнего чтения литературы впечатление - это то, что большое количество большевиков происходили из Мелитополя, Екатеринослава, Одессы, и большевизм было органично общероссийским движением, в котором бок о бок выступают русские, украинцы, евреи, «русские» немцы, татары и т. д.

Равным образом у меня сложилось такое впечатление, что на Украине просоциалистическое движение крестьянских масс, возглавленное и эсерами и большевиками, было типологически чрезвычайно сходно с аналогичными движениями в России, также как и контрреволюционное движение на Украине и в России. Поэтому я не понимаю, как украинские коллеги отделяют украинские социально-революционное и контрреволюционное движение от аналогичных российских движений? Не кажется Вам, что их почти невозможно разграничить, ни территориально, ни типологически? Какие критерии они при этом используют те, кто отделяют украинскую революцию ( как и контрреволюцию) – от русских?


А. В. Михайлюк:

Что касается крестьянского движения, то я тут не вижу какого-либо особого различия. Оно подходит под определение В. Булдакова «патологии смуты». Я мог бы даже применить здесь бахтинскую концепции карнавализации. Крестьяне были дезориентированы, не понимали, что происходит. По многочисленным свидетельствам, крестьяне восприняли события конца февраля – начала марта 1917 г. как «вторую Пасху» (революционные события почти совпали с празднованием Пасхи, которая в этом году была очень ранней). Везде господствовала атмосфера праздника. Проводились сельские сходы, разного рода собрания, митинги, крестные ходы, в которых активное участие принимало духовенство. В некоторых местах устраивались митинги-ходы с иконами, красными флагами и царскими портретами. Крах царской власти был в глазах народа не просто крахом особенной формы государственности, которую можно заменить на другую, а крахом государственности вообще. Происходила десакрализация власти, когда не действуют никакие законы. Наиболее характерным для этого периода является почти повсеместное пробуждение острой ненависти к полицейским властям, полиция из села очень быстро исчезла. Сельское население осталось «без начальства». Крестьянство достаточно поздно «пробудилось» к активным действиям, которые могли иметь политические последствия, и это «пробуждение» было вызвано, прежде всего, внешними факторами. Значительная роль в «пробуждении» села в это время принадлежит интеллигенции. За влияние на крестьян повели борьбу разные политические партии. Однако интеллигенция очень скоро теряет свое влияние на крестьянство.

Я. Грицак считает, что у крестьян была политическая программа, я считаю, что у каждого села была своя «программа», и каждый раз она менялась в зависимости от изменения ситуации. К крестьянству вообще не применимо понятие «политическое поведение», крестьян надо изучать с неполитической стороны. И это характерно не только для русского или украинского крестьянства. Теодор Шанин в свое время писал, что слова и символы русского крестьянства были бы гораздо более поняты представителям крестьян других стран, чем своих же образованных классов. Я могу сказать, что это касается и Украины. Ителлигенция, хотя бы и «національно-свідома», была чужда крестьянству. Об этом писал И. Нагаевский и другие авторы.  


Дискуссия по первым трём докладам.