Geum.ru

Houghton Mifflin Company Boston Артур М. Шлезингер Циклы американской истории Перевод с английского Развина П. А. и Бухаровой Е. И. Заключительная статья

Вид материалаСтатья
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   38
328

«Свободная конкуренция, — говорил Джордж Бэнк-
рофт, историк джексоновского периода, — хороша в
международной торговле, но ее ни в коем случае нельзя
возводить в принцип отношений между людьми в силу то-
го нечестивого воздействия, которое она оказывает на
тружеников... Грядут лучшие времена, когда человеческое
общество признает всех своих членов достойными заботы
в равной степени; когда перепроизводство, порождающее
атмосферу всеобщего бессердечия среди нужды, уступит
место науке распределения»39. Таким образом, в своих
воззрениях сторонники Джексона далеко отошли от дог-
матов Джефферсона. Бенджамин Ф.Батлер, столь же ци-
ничный, сколь и проницательный современник Джексона,
писал об администрации Джексона: «У меня достало здра-
вого смысла разглядеть, что установки нынешней админи-
страции то и дело входят в противоречие с учением Джеф-
ферсона». Он пришел к следующему логическому заклю-
чению: «В вопросе о полномочиях и обязанностях прави-
тельства — я федералист гамильтоновского толка. Что же
до прав и привилегий граждан, то здесь я остаюсь демок-
ратом в традициях Джефферсона»40.

VI

К величайшему негодованию Джексона, американский
деловой мир начал постепенно отходить от гамильтонов-
ской концепции частного предпринимательства под опе-
кой администрации и задним числом обнаружил массу до-
стоинств во взглядах Джефферсона, считавшего наилуч-
шим то правительство, которое как можно меньше управ-
ляет.

Экономический либерализм пришел на смену тому, что
еще сохранилось к тому времени от философии меркан-
тилизма в делах и от концепции гражданского республи-
канского общества. При этом понятие личного интереса
обрело новый моральный статус. Республиканцы былых
времен считали, что личный интерес дает мощный импульс
антисоциальным страстям и уповали на присущую-де че-
ловеку готовность поступиться личными интересами для
блага всего общества. Либералы, с их принципами laissez-
faire, напротив, полагали, что именно личный интерес на-
дежней всего способен обуздать эти разрушительные

329

страсти. Так же как Монтескье, они верили в «гуман-
ность» торговли, в ее способность смягчать'и облагоражи-
вать нравы. Подобно Мандевилю, они считали, что люд-
ские пороки могут обернуться благом для общества. Они
разделяли взгляды Адама Смита, полагавшего, что управ-
ление экономикой лучше всего предоставить провидению,
и вслед за д-ром Джонсоном повторяли, что зарабатывать
деньги — один из самых благонамеренных видов челове-
ческой деятельности. В этом новом свете принцип личного
интереса не выглядел уже угрозой моральному здоровью
общества, а, напротив, казался его гарантией4 J.

Чисто экономические представления той эпохи остава-
лись еще довольно сумбурными. Джордж Комб из Эдин-
бурга после своего визита в Соединенные Штаты в 30-х
годах XIX в. писал: «Политическая экономия изучается в
Соединенных Штатах недостаточно. Как предмет в систе-
ме народного образования она почти неизвестна. США
можно считать огромным полигоном для развития полити-
ческой экономии путем эксперимента» . В умах царила
причудливая смесь экономических идей, позаимствован-
ных в равной мере как из философии меркантилизма, так
и из теорий свободного предпринимательства.

Генри Чарльз Кэри, экономист середины XIX в., почи-
тавший в равной мере и Кольбера и Адама Смита, успеш-
ней других сочетал в своих работах эти противоречивые
воззрения. Он полагал, что элементы капиталистического
способа хозяйства — рента, прибыть, заработная плата —
не могут быть источником конкуренции и противоборства,
а, напротив, являются залогом сотрудничества и гармонии.
Будучи поначалу сторонником свободной торговли, Кэри
позднее пришел к выводу, что Великобритания выступает
за свободу торговли исключительно ради сохранения
своей промышленной монополии, стремясь таким путем
затормозить развитие промышленности в других странах.
Кэри, кроме того, пришел к выводу, что Рикардо и манче-
стерская школа, с их нерушимыми законами заработной
платы и пессимистическими концепциями общественного
развития, натравливают класс на класс и способствуют
возникновению конфликтов в промышленности. Позднее
Кэри в той же связи ратовал за протекционистский тариф
в США, доказывая, что только так американцы смогут ог-
радить гармоничный порядок в своем хозяйстве от разла-

ззо

тающего английского влияния. Подобно Гамильтону и
Кольберу, Кэри призывал «разумно сочетать интересы
различных звеньев общественного организма»43. Он пы-
тался соединить теории Гамильтона и Адама Смита, стре-
мясь обосновать необходимость правительственного вме-
шательства в экономику в ограниченных масштабах, по-
зволяющих гарантировать эффективность протекционист-
ского тарифа, но не тормозящих при этом процесс акку-
муляции капиталов.

Маркс считал Кэри «единственным значительным эко-
номистом Северной Америки». Маркс и Кэри были знако-
мы с трудами друг друга и цитировали их в своих работах.
В «Капитале» и других произведениях Маркс опровергал
идеи Кэри о внутренне присущей капиталистическому
способу производства гармонии. По мнению Маркса, эта
иллюзия объяснялась тем, что Кэри был уроженцем стра-
ны, в которой буржуазное общество возникло не на базе
феодализма, а как бы самозародилось и развивалось на
собственной основе. Производительные силы Старого
Света имели возможность осваивать громадные новые
территории. В таких благоприятных условиях «противоре-
чия буржуазного общества кажутся преходящими».
Ошибка Кэри, по словам Маркса, заключалась в том, что
«незрелые общественные отношения» в Соединенных
Штатах он принимал за «нормальные отношения». Амери-
ка того периода просто-напросто еще не созрела для клас-
совой борьбы. Выступая в поддержку высоких таможен-
ных тарифов как стимула для развития промышленности,
Кэри пытался замедлить процесс разделения (труда и ка-
питала) с помощью тех самых протекционистских мер, ко-
торые на деле его ускоряют44.

Маркс был прав: Кэри видел в частных ассоциациях
ключ к социальной гармонии, а координация их деятель-
ности государством должна была, по его мнению, обеспе-
чить беспрепятственное развитие подобных ассоциаций, в
первую очередь частных корпораций. Кэри видел в част-
ных ассоциациях ключ к социальной гармонии, а коорди-
нация их деятельности государством должна была, по его
мнению, обеспечить беспрепятственное развитие подо-
бных ассоциаций, в первую очередь частных корпораций,
которые он считал богом данным инструментом экономи-
ческого прогресса. В теориях Кэри автономная корпора-

331

ция играла роль главной движущей силы. Все, что укреп-
ляло позиции частных корпораций, будь то протекциони-
стские тарифы или ограниченная ответственность по обя-
зательствам, он почитал за благо; все, что ослабляло их, от
профсоюзов до фабричного законодательства, было в его
глазах неприемлемым. Однако всевластие корпораций
привело, как и предсказывал Маркс, не к классовой гар-
монии, а, напротив, к классовой напряженности. При всем
том идеи Кэри об освобождении частных корпораций от
контроля государства, как и его утверждения о совмести-
мости протекционистского тарифа с принципами свобод-
ного предпринимательства, облегчили переход делового
мира от меркантилизма к laissez-faire.

В стране шел процесс, в ходе которого сторонники
корпоративного предпринимательства прибегали к аргу-
ментации Джефферсона для достижения целей, постав-
ленных Гамильтоном, тогда как противники корпораций,
наоборот, использовали идеи Гамильтона для достижения
целей, поставленных Джефферсоном. Очередная ирония
судьбы, которую АЛинкольн сравнивал с ситуацией, ког-
да двое пьяных «затеяли драку, даже не сняв пальто. В
ходе долгой, хотя и бестолковой потасовки без тяжелых
последствий драчуны сбросили наконец свои пальто, а по-
том, одевшись вновь, спьяну их перепутали. Так неужели
наши две ведущие партии те же, что во времена Джеф-
ферсона и Адамса? А если это так, то они явно оказались
в положении этих пьяниц»45.

VII

Свободное предпринимательство одержало оконча-
тельную победу после Гражданской войны. Война сама по
себе дала толчок промышленному развитию. Во-первых,
увеличился объем прямых правительственных заказов, во-
вторых, выпуск государственных банковских билетов и
прибыли военных поставщиков способствовали бурному
росту рынка капиталов. Война, кроме того, нанесла сокру-
шительный удар по главным противникам господства час-
тных корпораций в экономике: как по рабовладельческой
аристократии Юга, влияние которой было теперь оконча-
тельно подорвано, так и по сторонникам «радикальной де-
мократии» Джексона — Ван-Бюрена на Севере, Послед-
332

ние, посвятив себя без остатка «крестовому походу» про-
тив рабовладения и отдав этому десятилетия, не смогли
переориентироваться на борьбу с окрепшей властью биз-
неса. С возрождением в стране интереса к проблемам,
занимавшим центральное место в 30-е годы XIX в., пре-
емственность в реформах была нарушена.

Страна вступила в период устойчивого экономического
роста. В результате происшедших перемен класс капита-
листов сумел определить условия дальнейшей экономиче-
ской активности: протекционизм, «оздоровление» денеж-
ной системы, отказ от этатизма в экономике во всех его
формах — от непосредственного регулирования до приме-
нения правительством налогового инструментария. Все
это было похоронным звоном по гамильтоновской концеп-
ции экономического лидерства государства. Корпорация и
предприниматель стали священными и неприкосновенны-
ми субъектами экономической деятельности.

Для обоснования и освящения беспрепятственного раз-
вития частного предпринимательства возникла потреб-
ность в концепциях куда более наступательных, чем идеи
Генри Ч.Кэри. В поисках новых теорий публицисты обра-
тились к национальному наследию. В частности, догматы
Джефферсона вполне подходили для теоретического
обоснования крепнувшей веры в принципы личной выгоды
и саморегулируемой экономики. Некоторые доводы были
позаимствованы у англичан. Кредо манчестерской группы
подкреплялось теорией Дарвина. Теоретики неограничен-
ного экономического либерализма, ссылаясь на эволюци-
онное учение Дарвина, приходили к выводу о том, что вы-
живание наиболее приспособленных в процессе свобод-
ной конкуренции на рынке является гарантией прогресса
цивилизации.

«Если вообще возможно говорить о какой-то теории в
стране, обходящейся без всяких теорий, — писал Брайс в
1888 г. в своей работе «Американская республика», — то
ортодоксальная теория экономического либерализма со-
ставляет ныне основу как федерального законодательст-
ва, так и законодательства штатов»46. Верховный суд, ядо-
вито заметил в свою очередь судья Холмс, повел себя так,
будто 14-я поправка возвела в закон «Социальную стати-
ку» Спенсера4'. Судьи, подобные Дэвиду Брюэру, нанес-
ли тяжелый удар по социальному законодательству во имя

333

святого принципа laissez-faire. Но экономический либера-
лизм, по словам одного историка, понятие амбивалентное.
«Оно имело совершенно разный смысл, скажем, для Уиль-
яма Легетта, отстаивавшего при Джексоне концепцию
свободного предпринимательства, но одновременно вы-
ступавшего против классовых привилегий и засилья кор-
пораций, и для судьи Брюэра, при Маккинли опиравшего-
ся на ту же концепцию как раз для защиты классовых
привилегий и обоснования всевластия корпораций»48.

Именно в эти годы укоренился миф о роли частного
предпринимательства в развитии американской экономи-
ки. Каллендер писал в 1902 г. в предисловии к своей
работе, посвященной генезису и опровержению этого
мифа, что «Америку повсеместно считают страной неог-
раниченной частной инициативы, где государственное
вмешательство в экономику играло весьма незначитель-
ную роль, а частное предпринимательство приобрело ог-
ромный размах. При этом предполагается, что так здесь
было от века»49.

Возведение принципа laissez-faire в ранг официальной
доктрины произошло как по мановению волшебной па-
лочки. Апологеты частного предпринимательства в его
чистом виде в большинстве своем считали, однако, что
новый культ вполне совместим с правительственной по-
мощью бизнесу. Система протекционистских тарифов
процветала. Суды выносили решение за решением в
пользу предпринимателей против профсоюзов, в пользу
кредиторов против должников, железнодорожных ком-
паний — против фермеров и потребителей. «Эпоха наци-
ональных субсидий», по выражению Картера Гудрича,
достигла своего апогея после Гражданской войны. Бы-
лые проекты внутренних улучшений ушли в небытие, что
означало отказ от какого бы то ни было участия государ-
ства в строительстве или торгово-финансовых операци-
ях. Американский вариант laissez-faire допускал, таким
образом, государственную помощь, но исключал госу-
дарственное вмешательство.

Подобная трактовка либерализма приводила в отчая-
ние проповедников идеи чистого частного предпринима-
тельства. Так, Уильям Грэхэм Самнер доказывал, что сис-
тема протекционистских тарифов и государственные суб-
сидии создают опасный прецедент. «Протекционизм, —

334

писал Самнер, — это социализм. Если работодатели тре-
буют от государства гарантий своей прибыли, то почему
бы рабочим не потребовать, чтобы то же государство га-
рантировало им заработную плату?.. Доводы предприни-
мателей, считающих, что государство должно им как-то
помочь, поскольку их предприятия не приносят достаточ-
ной прибыли, можно трактовать и расширительно. Если с
точки зрения делового мира это справедливо, скажем, в
отношении производителей чугуна и шерсти, то с точки
зрения социалистов это справедливо в любом случае»50.

Логические выводы не помогали, однако нищета тру-
жеников, сохранившаяся в стране в период бурного раз-
вития промышленности и роста крупных городов, посте-
пенно вынудила по-иному взглянуть на вещи. Кризисы, пе-
риодически повторяющиеся в процессе экономического
развития США, всегда сопровождались призывами к вме-
шательству государства. Еще сенатор Томас Харт Бентон
в заметках по поводу первого национального кризиса
1819 г. писал: «Мы в нужде — это глас народа. Помо-
гите! — взывают люди к властям в центре и в штатах»51.
Однако в период, когда большая часть населения была за-
нята в сельском хозяйстве и самообеспечивалась, это тре-
бование еще можно было игнорировать. Политические ли-
деры того периода считали депрессию стихийным бедст-
вием, не зависящим от воли человека. Даже такой апостол
государственного вмешательства в экономику, как Джон
Куинси Адаме, признал в 1819 г., что не видит «иного
лекарства от депрессии, кроме времени и терпения». По-
ложение, писал он в своем дневнике, «в конечном итоге
выправится само по себе. Правительство ничего не добь-
ется — по крайней мере путем предпринимаемых до сих
пор мер, — кроме умиротворения одних групп населения
за счет других. Время и Случай столь же великие разру-
шители, сколь и целители; стало быть, катастрофа столь
же возможна, сколь возможно и исцеление»5.

Уповать на Время и Случай во время очередного кри-
зиса в 1837 г. скорей уж пристало бы президенту Марти-
ну Ван-Бюрену, убежденному последователю Джеффер-
сона. Однако Ван-Бюрен не отказывался начисто от госу-
дарственного вмешательства и, в частности, ввел прези-
дентским указом 10-часовой рабочий день для федераль-
ных служащих. Впрочем, позднее, в разгар кризиса, он

335

заявил в конгрессе, что «все слои населения, похоже,
слишком многого ждут от правительства» и что «любые
меры правительства, нарушающие обычный порядок ве-
щей во внутренней и внешней торговле», едва ли соответ-
ствуют Конституции53. Во время депрессии 1857 г. хозя-
ином Белого дома был Джеймс Бьюкенен. Воздев, по сво-
ему обыкновению, очи горе, он изрек, что «федеральное
правительство не в состоянии принять сколь-нибудь эф-
фективные меры против бедствий, периодически обруши-
вающихся на страну»54.

Следующий кризис обрушился на США в 18 3 7 г. В
какой-то момент президент Грант не устоял и впал в опас-
ную ересь, «Мы выдержали настоящий бой, — писал об
этом Джеймс А.Гарфильд, — прежде чем отговорили пре-
зидента от его неразумной идеи ассигновать за счет казны
значительные средства на организацию общественных ра-
бот с целью занять безработных. Министр финансов и я
совместными усилиями убедили его отказаться от этой за-
теи, доказывая, что единственным лекарством в данном
случае являются... экономия и бережливость»55. Сельские
районы оставались в тисках депрессии и в 80-е годы, а в
1893 г. кризис вновь охватил всю экономику США. В
условиях растущей безработицы президент Кливленд,
вставший на позиции Гарфильда, с праведным негодовани-
ем обличал «распространенные в народе беспочвенные
ожидания от правительства каких-то особых индивидуаль-
ных благ... Это народу надлежит проявлять патриотизм и
готовность поддержать свое правительство, тогда как в
функции правительства вовсе не входит оказание помощи
народу»56.

VIII

Это была, так сказать, джефферсоновщина чистейшей
воды. Однако все больше американцев постепенно прихо-
дили к выводу, что свято чтимые догмы аграрной эпохи
утратили реальное значение в торгово-промышленном го-
сударстве и даже становятся для него опасными. Индуст-
риализация привела не только к образованию класса ка-
питалистов, владельцев колоссальных личных состояний.
Она создала и рабочий класс, — класс зависимый и неи-

336

мущий. Так неужели рабочие не нуждались в защите в
большей степени, чем производители чугуна и шерсти?

Гигантские корпорации становились угрозой для де-
мократии. Генри Адаме поднял этот важнейший вопрос
еще в 1870 г. Железнодорожная компания «Эри», писал
он, «попирала закон, традиции, мораль и любые другие
регуляторы общественной жизни, не испытывая при этом
ни малейших угрызений совести и действуя совершенно
бесконтрольно. В Америке широко распространено убеж-
дение, что в недалеком будущем корпорации еще более
могущественные, чем «Эри»... возьмут под контроль дея-
тельность правительства». Со свойственным ему песси-
мизмом Адаме с горечью констатировал, что «при сложив-
шихся в Соединенных Штатах формах общественной
жизни ни один орган власти не способен сколько-нибудь
эффективно воспрепятствовать такому ходу событий. На-
циональное правительство, по-видимому, смогло бы пре-
сечь произвол корпораций, лишь присвоив себе полномо-
чия, в которых, по Конституции, ему отказано. При этом,
однако, весьма вероятно, что в правительстве с подобны-
ми неограниченными полномочиями власть рано или поз-
дно сосредоточилась бы в руках тех, против кого оно бо-
рется. Таким образом, предоставление правительству аб-
солютной свободы действий привело бы лишь к царству
коррупции»57.

Правительство с ограниченной властью, полагал
Адаме, бессильно в борьбе против сил, порожденных ин-
дустриализацией. В самом деле, пока реформаторы в Кон-
грессе ликовали, добившись в законодательном порядке
незначительного снижения расценок на штыковой чугун,
была основана новая тихоокеанская железнодорожная
компания — «всемогущая корпорация с собственными
территориальными владениями, империя внутри республи-
ки, правители которой обладали большей властью, чем
правительство в любом независимом государстве. Подо-
бная империя несовместима с благородными республикан-
скими институтами и, более того, с безопасностью любого
государства — демократического или авторитарного. По-
ка идет борьба с одной монополией, на свет появляются
две новых... и все это в соответствии с волей граждан, но,
если бы они и были против, чудовищная концентрация ча-

337

стного и корпоративного капитала сделала бы любое со-
противление бессмысленным»58.

Но вопреки пораженческим настроениям Адамса в
стране все же нарастало сопротивление господству кор-
пораций. Люди, воспитанные в духе идей Джексона, при-
ходили к осознанию того, что отрицание роли государства
в традициях Джефферсона, ставившего целью удержи-
вать капитализм в определенных рамках, ныне лишь слу-
жило его интересам. Принцип экономического либерализ-
ма, гарантировавший некогда равные возможности граж-
дан, с течением времени превратился в оплот неравенства
и эксплуатации. Последователи Джефферсона заклейми-
ли государство как источник социального неравенства; в
действительности оно медленно, но верно превращалось
в инструмент социальной помощи неимущим.

В итоге традиционные приверженцы идей Джексона с
запозданием осознали наконец, что теперь для достиже-
ния целей, поставленных Джефферсоном, необходимо
использовать средства, предложенные Гамильтоном.
«Мы полагаем, — говорилось в платформе популистов
1892 г., — что полномочия правительства как органа,
представляющего интересы всех граждан, необходимо
расширить... чтобы положить конец угнетению, неспра-
ведливости и бедности в нашей стране».

Подобный подход стал оказывать влияние и на феде-
ральное законодательство, о чем, например, свидетельст-
вовали закон о международной торговле 1897 г. и анти-
трестовский закон Шермана от 1890 г. Верховный суд,
несмотря на приверженность его членов идеям Спенсера,
не выдвинул сколько-нибудь серьезных возражений про-
тив этих законов. «Наши законы, — констатировал, высту-
пая в сенате в 1894 г., Генри Кэбот Лодж, биограф А.Га-
мильтона, — содержат множество положений, в корне
расходящихся с постулатами о невмешательстве государ-
ства в экономику». «Всепроникающая власть единолично-
го монарха, тирания, — добавил он, — конечно, зло, но
это вовсе не означает, что ограниченное и разумное вме-
шательство власти в экономику при любой форме правле-
ния следует считать таким же злом»59.

Правительства штатов проявили еще большую актив-
ность в принятии отдельных законов, регулирующих дея-
тельность корпораций, а также при разработке соответст-

338

вующего социального законодательства. В администрации
штатов создавались комиссии, бюро и департаменты, ко-
торые занимались вопросами улучшения условий труда,
здравоохранения и повышения жизненного уровня граж-
дан, социально обделенных в индустриальном обществе.
Именно тогда, как указывал английский историк У.Р.Брок,
и были заложены основы государства всеобщего благо-
денствия XX в.60 По части узаконенного административ-
ного вмешательства в экономику, писал в то время Брайс,
американцы намного обогнали английский парламент. Это
в первую очередь, присовокупил он не без иронии, отно-
сится к западным штатам, «которые кичатся тем, что на их
земле процветают свобода, предпринимательство и само-
усовершенствование». Американцы, приходил к выводу
Брайс, воображая себя приверженцами экономического
либерализма и прагматиками, полагающимися только на
собственные силы, тем не менее «беспрестанно расширя-
ли регулирующие функции государства. Экономические
теории при этом не были им помехой. Правительство ста-
ло теперь творением их рук, их инструментом — почему
же было им не воспользоваться?»61.

По мере того как росло могущество корпораций, а ме-
стные власти наглядно демонстрировали свою неспособ-
ность урегулировать проблемы, обусловленные торгово-
промышленными связями между штатами, все более ак-
тивное активное вмешательство федеральных органов в
экономику становилось неизбежным. В первом десятиле-
тии XX в. Теодор Рузвельт, еще один поклонник Гамиль-
тона, вновь попытался доказать, что могущество корпора-
ций представляет угрозу демократии. «Только националь-
ное правительство, — заявлял Рузвельт, — может навести
должный порядок в промышленности, что отнюдь не рав-
нозначно централизации. Это лишь признание того оче-
редного факта, что процесс централизации уже охватил и
наш бизнес. Контроль за этой безответственной и антиоб-
щественной силой может осуществляться в интересах
всего народа лишь одним способом — предоставлением
надлежащих полномочий единственному институту, спо-
собному ими воспользоваться, — федеральному прави-
тельству»62.

От слов Рузвельт перешел к делу: он стал первым пре-
зидентом, принявшим меры против очередной депрессии.

339

В дни банковской паники 1907 г. национальное прави-
тельство оказало помощь банкам, понизив процентные
ставки и увеличив эмиссию денег. Но Рузвельт был готов
идти еще дальше. «Собственность каждого человека, —
заявил он в 1910г., — подчинена общему праву коллек-
тива регулировать ее использование в той степени, в ка-
кой этого может потребовать общественное благо»63.
Прогрессисты отныне твердо следовали курсом, проло-
женным еще Гамильтоном. По выражению Г.Л.Стимсона,
личного друга Рузвельта, в наши дни государство не восп-
ринимается как потенциальный узурпатор, «каким оно
представлялось Джефферсону; теперь в исполнительной
власти видят защитника граждан от противозаконной ти-
рании частного бизнеса»64. Радикальные молодые публи-
цисты того времени — Уолтер Липпман, Чарльз Бирд и
др. — обнаружили опасный джефферсоновский уклон у
Вудро Вильсона. Но и Вильсон заявил в 1912г.: «Если бы
Джефферсон жил в наше время, он наверняка пришел бы
к тем же выводам, что и мы... Без постоянного и решитель-
ного вмешательства правительства нам не добиться спра-
ведливости во взаимоотношениях между гражданами и
столь могущественными институтами, как тресты»65.

Герберт Кроули именно тогда завершил свою велико-
лепную работу «Американская перспектива», посвящен-
ную преимуществам государственного вмешательства, —
работу, полную метафор, куда более ярких и убедитель-
ных, чем побасенка о двух пьяницах, перепутавших свои
пальто после драки. Джефферсон, по словам Г.Кроули, пи-
тал иллюзии в отношении того, что «сочетание личного ин-
тереса и врожденных добродетелей человека» само по се-
бе позволит реализовать возможности, открывающиеся
перед Америкой. История показала, что индивид, стремя-
щийся к достижению своих целей, отнюдь не обязательно
«приносит пользу всему обществу», как это по традиции
утверждали толкователи американской демократии. Об-
щественный порядок, предложенный Джефферсоном,
был основан «на неограниченных возможностях индивиду-
ального преуспеяния при полной безответственности об-
щества». В нынешних экономических условиях, если они
останутся неизменными, возможности Америки не только
что не реализуются сами по себе, а, напротив, неминуемо
сойдут на нет. Кроули призывал к политике Гамильтона и

340

стремился «превратить центральное правительство в эф-
фективный инструмент содействия всестороннему разви-
тию». По его мнению, в этих целях и надлежит «активно
вмешиваться в неуправляемый процесс экономического и
политического развития в Америке, регулировать и на-
правлять его в общенациональных интересах». Объясняя
неудачу Гамильтона его неверием в демократию, Кроули
считал, что осуществление программы «нового национа-
лизма» Т.Рузвельта «освободит американскую демокра-
тию от сковывающих ее джефферсоновских шаблонов и
наполнит новым содержанием заповеди и методы Гамиль-
тона, направив их в демократическое русло»66.

Таким образом, накануне первой мировой войны была
детально разработана концепция государственного вме-
шательства в экономику как инструмента расширения де-
мократии. Война лишь укрепила такое понимание. В самом
деле, никто, будучи в здравом уме, не стал бы искать спа-
сения в laissez-faire и свободном рынке в момент, когда на
карту было поставлено само существование нации. Прави-
тельство в тот период декретировало расширение про-
мышленного производства, осуществляло контроль за
производством и потреблением продуктов питания, регу-
лировало по мере сил частные инвестиции и даже нацио-
нализировало железные дороги, телеграф и телефонную
сеть. Франклин Рузвельт и многие из его сторонников,
пришедших с ним в Вашингтон в 1933 г., получили свою
закалку в области управления национальной экономикой
именно в годы первой мировой войны.

IX

Однако миф о том, что своим развитием Америка обя-
зана неограниченной свободе частного предприниматель-
ства, оказался на редкость живучим. Этот миф одновре-
менно и льстил самолюбию бизнесменов, и служил их ин-
тересам. Он оставался главным символом делового мира,
лейтмотивом пропаганды монополий. В 20-е годы он как
бы обрел новую жизнь, возродив веру в саморегулируе-
мую экономику.

Апостолом этой веры, можно сказать, ее «фундамен-
талистом» стал президент Кальвин Кулидж. Герберт Гувер
также верил в это, хотя и не столь истово; он был страст-

341

ным поборником координации экономических процессов,
считая частные торговые ассоциации оптимальными коор-
динаторами. Как тут не вспомнить Генри Чарльза Кэри с
его гармонией интересов. Но именно свободный рынок
скоро привел страну к очередному кризису, причем наи-
худшему из всех, и спор о роли государства в экономике
разгорелся с новой силой. Когда показатель безработицы
приблизился к 25%, Гувер отказался от планов государст-
венной помощи тем, кто безуспешно пытался найти рабо-
ту. Щедрые подачки правительства предназначались не
безработным, а банкам. «Единственной функцией прави-
тельства, — заявил Гувер осенью 1931 г., — является
сейчас создание условий, которые благоприятствовали бы
развитию частного предпринимательства»67.

Но в том же году Франклин Рузвельт, тогда еще губер-
натор штата Нью-Йорк, сформулировал прямо противопо-
ложную точку зрения. «Я считаю, — заявил он, выступая в
законодательном собрании штата Нью-Йорк, — что в на-
стоящий момент наше общество должно вменить в обязан-
ность правительству спасение от голода и нищеты тех со-
граждан, которые сейчас не в состоянии содержать себя».
У тех, кто, наблюдая безмерные страдания людей, уповает
на принцип laissez-faire, говорил он год спустя, «как видно,
нервы куда крепче, чем, например, у меня. Такие люди в
отличие от меня предпочитают верить скорее в незыбле-
мость экономических законов, чем в способность челове-
ка контролировать творения рук своих»68'

В противовес саморегулирующейся экономике Руз-
вельт выдвинул идею «сочетания интересов». «Я имею в
виду не всеобъемлющее регламентирование и планирова-
ние экономической жизни, — пояснял он в 1932г., — а
необходимость властного вмешательства государства в
экономическую жизнь во имя истинной общности интере-
сов не только различных регионов и групп населения на-
шей великой страны, но и между различными отраслями
ее народного хозяйства». Рузвельт особо подчеркивал, что
абсолютный приоритет должен быть отдан интересам все-
го общества. «Отвлечься от этого означало бы шараханье
от одной группы к другой, предлагая временные и, как
правило, неэффективные меры... Каждой социальной
группе надлежит осознать себя частью целого, звеном об-
щего плана»69.

342

«Новый курс» был возвратом к традиционным идеям
раннего периода о сочетании частных и общественных ин-
тересов в процессе, охарактеризованном Джорджем Ком-
бом как «развитие политической экономии путем экспе-
римента». Под сочетанием интересов Рузвельт подразуме-
вал сотрудничество правительства с бизнесом в промыш-
ленности и сельском хозяйстве, имеющее целью приоста-
новление дефляции, снижение уровня безработицы и уве-
личение доходов населения. Центральным звеном «нового
курса» на первом его этапе стали национальный акт о вос-
становлении промышленности и закон о регулировании
сельского хозяйства и оказании помощи фермерам. Итак,
«американская система», провозглашенная сто лет назад,
не дала результатов, и вследствие этого была предпринята
первая попытка прибегнуть в мирное время к планирова-
нию национальной экономики. Закон о восстановлении
промышленности, предусматривавший непомерно широ-
кие масштабы государственного вмешательства в эконо-
мику, через пару лет приказал долго жить, не вызвав ни у
кого сожалений. Значительно более успешным оказался
закон о регулировании сельского хозяйства.

Свободный рынок превратил к тому времени амери-
канское сельское хозяйство в арену периодических ката-
строф. За первые три десятилетия XX в. производитель-
ность труда в сельском хозяйстве увеличилась менее чем
на 1% в год. Бум 20-х годов прошел мимо фермеров, чья
жизнь была по-прежнему скудной и безрадостной. В пе-
риод «нового курса» и позднее ни одному сектору эконо-
мики правительство не уделяло столько времени, как
сельскому хозяйству, на которое приходилась большая
доля субсидий. Средства выделялись на научно-исследо-
вательские работы, на техническую помощь, поощрялись
государственные инвестиции в образование в сельской
местности. Проводилась электрификация сельских райо-
нов, средства вкладывались в их инфраструктуру. Ферме-
рам в первую очередь предоставляли государственные
кредиты, они больше всех выиграли от мер по стабилиза-
ции цен, по содействию экспорту и снижению ипотечных
выплат. Под контролем правительства производитель-
ность труда в сельском хозяйстве в тот период увеличи-
валась на 5% в год — в три раза больше, чем в других
отраслях экономики. В 1930 г. в стране насчитывалось

343

более б млн. ферм, на которых было занято 25% населе-
ния. К 80-м годам фермеры составляли всего лишь 3%
населения, число ферм достигало 2,4 млн., а производи-
тельность труда фермера в 1985 г. в 13 раз превышала
уровень 30-х годов. Расширение федеральных сельскохо-
зяйственных программ сопровождалось и негативными
явлениями — например, разбазариванием выделенных
средств, неоправданно высокими премиями крупным про-
изводителям, перепроизводством тех или иных видов
сельскохозяйственной продукции. Но это было дело по-
правимое. Тяжелое положение, в которое вновь попали
фермеры в 80-е годы XX в., объясняется главным образом
завышенным курсом доллара и практикой субсидирования
сельского хозяйства за рубежом, что осложняло доступ
американской сельскохозяйственной продукции на внеш-
нем рынке. Положение осложняется еще и тем, что в пе-
риод бума 70-х годов американские сельскохозяйствен-
ные производители бездумно влезали в долги, финансируя
свой экспорт. И все же, судя по подъему производитель-
ности и эффективности сельского хозяйства, вмешатель-
ство государства оказалось в этой отрасли на редкость
успешным.

Рузвельт не считал государственное вмешательство в
экономику лишь временным средством, пригодным при
чрезвычайных обстоятельствах. В 19 4 4 г. в так называе-
мом «Экономическом билле о правах» он изложил свою
программу на будущее, в которой целью провозглашалось
гарантированное право на работу, на заработную плату,
достаточную для поддержания достойного человека уров-
ня жизни (питание, одежда, досуг и т.д.), право на жилье,
медицинское обслуживание, право на образование, на
жизненное обеспечение в случае безработицы, болезни,
старости. Эти права должны были гарантироваться госу-
дарством. «Мы либералы, — писал Рузвельт, — и мы
убеждены в том, что с появлением новых проблем, про-
блем, которые отдельные граждане не могут решить в но-
вых условиях собственными силами, правительство обяза-
но искать новые пути и средства для их решения. Либера-
лы утверждают, что правительство должно ответить на но-
вый социальный вызов соответствующими мерами соци-
ального регулирования, — мерами, способными обеспе-
чить каждому гражданину право на экономическую и по-

344

литическую независимость, на свободу и личное счастье».
В противоположность этому консерваторы, заключал Руз-
вельт, убеждены, что «частной инициативы и благотвори-
тельности достаточно, чтобы преодолеть любые социаль-
ные осложнения»70.

В послевоенное время веру Рузвельта в «способность
человека контролировать творения рук своих» разделяли
Трумэн, Кеннеди и Джонсон. Отвергая понимание нацио-
нального правительства как «агрессора, противника», Кен-
неди в 1963 г. назвал его «органом, в котором граждане
наших 50 штатов объединяют свои усилия на благо на-
ции». Он вновь и вновь старался показать американцам,
насколько ухудшилось бы их положение «без деятельно-
сти национального правительства»71. Затем, однако, на-
строения в обществе в очередной раз претерпели измене-
ния, что дело обычное. В 1978г. другой президент-демок-
рат, Дж.Картер, заявил, что «правительство не в состоянии
решить наши проблемы: оно не может намечать наши цели
и определять наши воззрения. Точно так же правительст-
во не в силах искоренить бедность, гарантировать процве-
тание экономики, снизить инфляцию или спасти наши го-
рода»72. Эти слова, немыслимые в устах Рузвельта, Тру-
мэна, Кеннеди или Джонсона, отражали нелепый замысел
Джимми Картера: вернуть демократическую партию на-
зад, к Гроверу Кливленду.

Президент Рейган позднее поставил перед собой куда
более простую задачу — вернуть республиканскую пар-
тию на позиции Кальвина Кулиджа. «Правительство не ре-
шит наших проблем. Правительство — само проблема», и,
как только «оно оставит нас в покое, проблемы эти решат-
ся сами собой». К 1982 г., к столетию со дня рождения
Рузвельта, администрация Рейгана, извлекши из сундука
ветхие знамена с начертанными на них лозунгами laissez-
faire, сконцентрировало всю свою деятельность на опро-
вержении идей Рузвельта и ликвидации его достижений.

Никто в XX в. не обрушивался на принципы правитель-
ственного вмешательства в экономику столь страстно и
яростно, как Рейган. Подобно своим предшественникам-
консерваторам, он ставил целью свести на нет роль пра-
вительства как регулятора народного хозяйства. И в отли-
чие от них он нашел способ добиться этого. Вся новизна
его подхода заключалась в создании колоссального бюд-

345

жетного дефицита за счет повышения оборонных расхо
дов при одновременном снижении налогов. Бюджетный
дефицит в свою очередь дал ему повод для непрерывного
ограничения функций национального правительства. Кро-
ме того, Рейган ратовал за приватизацию, но не в социоло-
гическом, а в самом что ни на есть прямом смысле, то есть
за распродажу с аукциона движимой и недвижимой соб-
ственности государства и его учреждений. Это была, по
выражению Гарольда Макмиллана, политика «распродажи
семейного серебра». (Американский союз гражданских
свобод немедленно подал заявку на имущество министер-
ства юстиции.)

Итак, спор, начавшийся на заре американской истории,
продолжается и по сей день. Переходы от государствен-
ного вмешательства в экономику к его отрицанию соот-
ветствуют смене фаз политического развития — от при-
оритета частных интересов к приоритету общественного
блага. По иронии судьбы, в первые годы существования
США к помощи правительства обращались частные собст-
венники; перемены, происшедшие со времен Джефферсо-
на, привели к тому, что правительственное вмешательство
стало осуществляться в интересах всего общества. После-
дователи Джефферсона отвергли в конце концов его кре-
до, точно так же как последователи Гамильтона отказа-
лись от учения своего апостола.

X

Теперь необходимо вычленить из исторического анали-
за факторы общего характера, порождавшие то тягу к пра-
вительственному вмешательству, то, напротив, периодиче-
ски повторявшиеся всплески возмущения государствен-
ным «активизмом».

Негативное отношение Джефферсона к правительст-
венному вмешательству в экономику было основано на
убеждении, что центральная власть слишком далека от на-
рода, а это в свою очередь способствует ее превращению
в орудие в руках своекорыстных бизнесменов. По Джеф-
ферсону, демократический характер власти определяется
состоянием общества. Децентрализация и местный патри-
отизм были гарантией народной демократии.

Подобные взгляды в определенной мере отражали ре-

346

альности тогдашнего аграрного общества фригольдеров.
Но с диверсификацией экономики и формированием
классов этот фригольдерский локализм превратился для
тех или иных влиятельных местных групп — будь то план-
таторы, фермеры или торговцы, банкиры или промышлен-
ники — в орудие консолидации своей власти, в средства
вывода ее из-под контроля общества. Время доказало,
сколь иллюзорны представления о том, что местные орга-
ны власти, как наиболее близкие к народу, лучше заботят-
ся о его нуждах. Местная администрация стала синонимом
хозяйничанья наиболее влиятельных групп. Социально
слабые в борьбе за свои человеческие и конституционные
права могли рассчитывать лишь на федеральную админи-
страцию.

В историческом разрезе защитником интересов соци-
ально слабых в Соединенных Штатах всегда оставались
центральные органы власти, а отнюдь не местные. Цент-
ральная власть для того и нужна, чтобы защитить мень-
шинство и отдельных граждан, чьи права местное боль-
шинство постарается ущемить, предрекал Мэдисон в
своей полемике с Вашингтоном. Национальное правитель-
ство, утвердив Билль о правах, ограничило засилье в орга-
нах власти местных реакционеров и помогло уберечь ес-
тественные ресурсы на местах от хищнического разбаза-
ривания. Развитие промышленности пошло по цивилизо-
ванному руслу. Были гарантированы права профсоюзов,
приняты меры для увеличения доходов фермеров и обес-
печения прожиточного минимума для престарелых. Но
еще важнее, что национальное правительство в борьбе с
местными реакционерами отстояло принципы расового ра-
венства. Если бы умонастроения, господствовавшие в не-
которых штатах, возобладали, то в США и по сей день
сохранилось бы рабство.

В XX в. американцы убедились в том, что проводить
курс на гуманизацию условий труда можно лишь на наци-
ональном уровне. Волюнтаризм и индивидуализм в этом
деле всегда были на руку лишь тем, кто хозяйничал, не
брезгуя никакими средствами и оттесняя от руля власти
граждан с чувством социальной ответственности. Лишь
федеральные власти были способны унять местных адми-
нистраторов, руководствовавшихся моралью и интереса-
ми частных корпораций. Без общенациональных критери-

347

ев отдельные штаты, как и предсказывал все тот же Мэ-
дисон, беззастенчиво ущемляли бы интересы друг друга,
исходя из узкоместнического понимания собственных вы-
год. Они переманивали друг у друга частных инвесторов,
соблазняя их дешевизной рабочей силы, что, конечно же,
определялось низкой заработной платой, плохими услови-
ями труда и отсутствием профсоюзов. Еще в прошлом ве-
ке «Федералист» в своей 7-й статье предсказывал, что
проведение каждым штатом «собственной торговой поли-
тики» приведет к соперничеству между штатами и расколу
союза.

Итак, первой причиной расширения масштабов госу-
дарственного вмешательства в экономику была решимость
нации придать более гуманный характер современному
обществу, многосложному, основанному на конкуренции
и нередко беспощадному, то есть на деле гарантировать
равные права для всех. Второй побудительной причиной
стало понимание — наиболее четко сформулированное
Джексоном и Теодором и Франклином Рузвельтами — то-
го, что демократия не уцелеет, если обладатели огромных
состояний сосредоточат в своих руках власть большую,
чем власть демократического правительства. Высшая
власть должна принадлежать демократическому государ-
ству. Если федеральное правительство не пользуется ры-
чагами власти, то национальная политика определяется
своекорыстными частными интересами. Освободить биз-
нес от контроля государства — значит навязать государ-
ству волю бизнеса. Федеральное правительство критику-
ют под флагом защиты прав штатов и коммун, но в выиг-
рыше при этом неизменно оказываются монополии. Тео-
дор Рузвельт говорил: «Активные попытки подорвать над-
лежащий правительственный контроль и избавиться от ад-
министративного надзора за частным и особенно за моно-
полистическим капиталом, с его разветвленными экономи-
ческими связями, предпринимаются под разными предло-
гами, но чаще всего — во имя обеспечения прав шта-
тов»'.

В-третьих, государственное вмешательство в хозяйст-
венную жизнь его сторонники считали необходимым для
преодоления хронических трудностей свободной эконо-
мики. Периоды оживления и бума, чередующиеся с рос-
том инфляции и депрессиями, — проблемы общенацио-

348

нального значения. В местных масштабах их не решить. До
принятия «нового курса» кризисы обрушивались на сво-
бодную рыночную экономику Соединенных Штатов при-
мерно каждые 20лет:в 1819, 1837, 1857, 1873, 1893,
1907 и 1929 гг. Великая депрессия, охватившая страну
именно в тот момент, когда в Европе набирали силу фа-
шизм и тоталитарный коммунистический режим, настоль-
ко потрясла американскую буржуазную демократию, что
политические лидеры решили обезопасить экономику от
будущих кризисов. «Новый курс» призван был вмонтиро-
вать в экономику стабилизаторы, предназначенные для то-
го, чтобы защитить ее от депрессии. Рузвельт оказался
относительно благоприятным, в особенности если учесть,
что впервые за всю свою историю страна сумела про-
жить более сорока лет без кризисов. Кстати говоря,
спад 1982 — 1983 гг., самый крупный за период после
30-х годов, удалось приостановить благодаря принятым
ранее правительством стабилизационным мерам.

Борьба против депрессии была чревата ростом инфля-
ции, поскольку спад конъюнктуры всегда воспринимался
как своего рода «антиинфляционная мясорубка». Если в
период до «нового курса» неотъемлемой чертой амери-
канской экономики были кризисы, то в последующий пе-
риод ее столь же устойчивым пороком стала инфляция,
перед которой свободный рынок оказался практически
беззащитен. В 70-е годы начался самый длительный за
всю американскую историю период инфляции в мирное
время. И на сей раз только спад обуздал инфляцию; при
этом, однако, все бремя борьбы с инфляцией было возло-
жено на плечи малоимущих и безработных, то есть имен-
но тех, кто более всего от нее и страдал. Механизм само-
регулирования рыночного хозяйства, если он и существу-
ет, обходится слишком дорого и в экономическом, и в
политическом, и в социальном плане.

Вопрос о политических издержках выводит нас на чет-
вертую по счету причину необходимости расширения го-
сударственного вмешательства: в нем видят страховку де-
мократии от революций. Маркс предсказывал, что капита-
листическая система рухнет под тяжестью собственных
противоречий. Этому грозному предсказанию не суждено
было сбыться. Но отнюдь не приверженность принципам
laissez-faire и «спасайся кто может» спасла капитализм.

349

Капитализм выжил потому, что сумел найти ответ на ост-
рейший вопрос, сформулированный еще английским по-
литиком Джозефом Чемберленом в 1885 г.: «Какие жер-
твы должна принести частная собственность на алтарь
своей неприкосновенности?» Капиталистическая система
выжила потому, что пусть и неохотно, но взяла на воору-
жение идею Джорджа Бэнкрофта о необходимости забо-
титься обо всех без исключения членах общества. Она
выжила потому, что демократические силы заставили пра-
вительство гуманизировать производственные отношения,
смягчить последствия неограниченной конкуренции, до-
полнить принцип о всемерном развитии частной инициати-
вы принципом социальной ответственности. Капиталисти-
ческое общество выжило не в последнюю очередь и бла-
годаря социал-либералам, которые, преодолевая сопро-
тивление консерваторов, вели длительную кампанию за
справедливость в отношении социально-слабых, обездо-
ленных от рождения или по воле случая и тем самым спо-
собствовали уменьшению недовольства и революционно-
го потенциала в обществе.

Маркс и не предполагал, что демократическое буржу-
азное государство призовет общество к социальной ответ-
ственности. Апологеты неограниченного индивидуализма,
отвергающие начисто социальную ответственность госу-
дарства, льют воду на мельницу марксизма, причем куда
более эффективно, чем коммунистические лидеры. В ре-
зультате проводимой в 80-е годы политики снижения на-
логового бремени для состоятельных слоев и сокращения
социальных программ для неимущих число бедняков в
США увеличилось на 6 млн. В результате 5-летнего прав-
ления Рейгана по меньшей мере один из каждых пяти аме-
риканцев в возрасте до 18 лет живет в бедности. «Наше
общество — первое в истории, — указывает сенатор Мэй-
нихен, — в котором самой обездоленной группой населе-
ния являются дети»74. В результате классовая и политиче-
ская борьба вновь приобрела остроту и размах, невидан-
ные со времен Великой депрессии75.

Политика Рейгана обернулась бедой для людей, и без
того едва сводивших концы с концами. Говорят об очище-
нии через страдание. Пусть так. Но препохабен тот поря-
док, при котором имущие классы призывают обездолен-
ных очиститься страданием. Социальная ответственность

350

должна быть неотъемлемой чертой любого свободного
политического устройства. Еще более века назад Орестес
А.Браунсон, радикал джексоновского толка, позднее при-
нявший католичество и ставший отъявленным консервато-
ром, писал в своей книге «Американская республика»:
«Люди зажиточные — представители деловых кругов,
промышленники и банкиры, торговцы и маклеры — всегда
оказывают тлетворное влияние на правительство в любой
стране. На знамени их начертано: пусть правительство по-
заботится о богатых, о бедных богачи позаботятся сами.
Звучит красиво! Но не лучше ли положить в основу обще-
ства иной принцип: пусть правительство позаботится о
слабых, сильные позаботятся сами о себе»76.

Гарантия прочности любого свободного общества — в
осознании социальной ответственности. Государственный
активизм в экономике необходим, наконец, для сохране-
ния нравственных устоев общества. Алексис де Токвиль
более всего опасался губительных для общества послед-
ствий ничем не ограниченного господства частного инте-
реса, вытесняющего все иные ценности. Он полагал, что
сдерживающим фактором могла бы стать религия. Да и
сам Адам Смит считал, что реализацию личного интереса
следует ограничить нравственными заповедями. «Богатст-
во народов» немыслимо без «Теории нравственных усто-
ев». Но по мере того, как религия утрачивала свое влияние
в обществе, а принцип личного интереса начинал приобре-
тать доминирующее значение, заколебалась моральная
опора всей рыночной системы. Уже в наше время Фред
Кирш доказывал, что культ личного интереса затмил более
широкие и перспективные взгляды и лишил рыночную си-
стему ее морального стержня77. Но еще задолго до этого
Токвиль пророчески писал: «Правительство должно воз-
родить в людях веру в будущее, которую ни религия, ни
положение дел в обществе не в состоянии в них больше
поддерживать»7 8.

XI

Таким образом, государственное вмешательство в эко-
номику, в общем, воспринималось населением страны по-
ложительно и при прочих равных условиях шло на пользу

351

нации; почему же оно в таком случае периодически ста-
новилось объектом ожесточенных нападок?

Прежде всего это обусловлено элементарным челове-
ческим опытом, самой жизнью, с ее чередованием взлетов
и падений, оптимизма и разочарования, и аналогичными
приливами и отливами политического цикла. Однако есть
на то и иные, более специфические причины. Националь-
ное правительство, как и любой другой орган государства,
конечно же, подвержено коррупции и склонно к злоупот-
реблению властью. Вот почему считают, что правительство
будет справляться со своими непосредственными обязан-
ностями тем лучше, чем уже окажется их круг, сведенный
к необходимому минимуму. Стало быть, чем больше ответ-
ственности возьмут на себя предприниматели, местные
власти или добровольные объединения граждан, тем луч-
ше. Вмешательство центрального правительства необходи-
мо лишь в том случае, когда действия местных властей или
частных лиц не способствуют всеобщему благоденствию.
Порой правительство и впрямь слишком активно вмешива-
ется в экономику, подвергая ее мелочной регламентации.
Экономические программы его нередко терпят крах. Это
вызывает растущее раздражение, находящее выход в об-
винениях в адрес правительства,

Так, например, в американском обществе вызвало
сильнейшее недовольство государственное вмешательст-
во в экономику в начале 80-х годов XX в. Кто только не
твердил тогда о том, что правительство ограничивает сво-
боду действий индивида, подрывает его уверенность в соб-
ственных силах и снижает предпринимательскую актив-
ность, что оно неэффективно, коррумпировано, разбаза-
ривает государственные средства и, решая одни проблемы,
создает другие, куда более сложные. Дальнейшее расши-
рение функций правительства ведет, мол, к неуправляемо-
сти. За государством следует сохранить лишь функцию ох-
раны правопорядка, ибо в больших масштабах оно вредно
и обременительно для общества. Все эти постулаты легли в
основу рейганизма. Не исключено, конечно, что рейганов-
ская контрреволюция окажется целительной для амери-
канской администрации в целом, очистив ее от ржавчины и
положив конец злоупотреблениям и торгашеству.

Но, увы, очищение организма от шлаков не гарантирует
его полного исцеления. Здесь важен объективный и бес-

352

пристрастный подход к самой проблеме. Центральное
правительство нередко считают молохом, пожирающим
средства налогоплательщиков и ущемляющим права и сво-
боды граждан. Государственный долг и впрямь достиг не-
бывалых размеров. Но не следует забывать, что большая