Geum.ru

Houghton Mifflin Company Boston Артур М. Шлезингер Циклы американской истории Перевод с английского Развина П. А. и Бухаровой Е. И. Заключительная статья

Вид материалаСтатья

Содержание


Снова о «холодной войне». Год 1986-й.
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   38
268

дела, несомненно, были производными от уровня взаим-
ного политического доверия, а здесь на протяжении меся-
цев, последовавших за Ялтой, ухудшение наблюдалось по-
стоянно.

«Холодная война» уже началась. Она была результатом
не какого-то решения, а результатом дилеммы, перед ко-
торой оказались стороны. Каждая сторона испытывала не-
одолимое желание проводить именно ту политику, кото-
рую другая никак не могла рассматривать иначе, как угро-
зу принципам установления мира. Затем каждая сторона
почувствовала настоятельную потребность предпринять
оборонные меры. Так, русские не видели другого выбора,
кроме укрепления своей безопасности в Восточной Евро-
пе. Американцы, считавшие, что это всего лишь первый
шаг по направлению к Западной Европе, прореагировали
заявлением о своих интересах в зоне, которую русские
полагали очень важной для своей безопасности. Русские
пришли к заключению, что Запад возобновляет свой
прежний курс на создание капиталистического кольца
вокруг России, что он умышленно закладывает основу для
антисоветских режимов на землях, являющихся, как по-
казал многовековой кровавый опыт, важнейшим для вы-
живания России. Каждая сторона страстно верила, что бу-
дущая международная стабильность зависит от успеха ее
собственной концепции мирового порядка. Каждая сторо-
на, преследуя свои собственные, четко обозначенные и
дорогие для нее принципы, лишь подогревала страх дру-
гой стороны.

Очень скоро этот процесс начал набирать силу инер-
ции. Так, приближавшееся крушение Германии спровоци-
ровало новые трудности: русские, например, искренне
опасались, что Запад планирует сепаратную капитуляцию
немецких армий в Италии, причем таким образом, чтобы
это пополнило гитлеровские войска на Восточном фронте.
Позже они опасались того, что нацисты сумеют сдать Бер-
лин Западу. Таковы были условия, в которых появилась
атомная бомба. Хотя довод ревизионистов, что Трумэн
сбросил бомбу не столько для поражения Японии, сколь-
ко для устрашения России, неубедителен, мысль эта была
привлекательной для определенных кругов в Вашингтоне
как по крайней мере побочный положительный результат
Хиросимы.

269

Так механизм подозрений и контрподозрений, дейст-
вий и противодействий был запущен в ход. Но в условиях
традиционных отношений между национальными государ-
ствами все же не находилось причины, даже при наличии
всего послевоенного противоборства, которая могла бы
заставить полностью утратить контроль над ситуацией.
Что сделало ее неуправляемой, что ускорило эскалацию
«холодной войны» и в последующие два года завершило
разделение Европы? На этот счет имеется целый ряд суж-
дений, которые в данной работе пока не затрагивались.

VI

До этого момента предметом рассмотрения был раскол
внутри коалиции военного времени и анализ этого явления
как результата разногласий между национальными госу-
дарствами. Согласимся, что тогда, безусловно, было нару-
шение коммуникативной связи между Америкой и Рос-
сией, ошибочное восприятие сигналов, а с течением вре-
мени и нарастание тенденции приписывать другой стороне
зловещие намерения. Трудно отрицать, что американская
послевоенная политика действительно создавала для рус-
ских реальные сложности и даже приобрела в их глазах
угрожающий аспект. Все это ревизионисты подчеркивают
справедливо и не зря.

Однако крупнейшее упущение ревизионистов — а так-
же основное объяснение быстрого разгорания «холодной
войны» — заключается именно в том факте, что Совет-
ский Союз не являлся традиционным национальным госу-
дарством*. Именно здесь «зеркальный образ», используе-
мый отдельными психологами, рушится. Ибо Советский
Союз был явлением, совершенно отличным от Америки

Это классическая ошибка ревизионистов — считать рацио-
нальными или по крайней мере традиционными государства, в ко-
торых идеология и общественное устройство создали другой набор
мотивов. Так, ревизионисты-историки второй мировой войны
умалчивают о тоталитарном динамизме нацизма и фанатизма Гит-
лера, так же как ревизионисты-историки Гражданской войны
умалчивают о том, что система рабства на американском Юге по-
рождала закрытое доктринерское общество. Для рассмотрения этих
вопросов см.: The Couses of Civil War: A Note on Historical
Sentimentalism.—In: Arthur M. Schlesinger, Jr. The
Politics of Hope. Boston, 1963.

270

или Великобритании: это было тоталитарное государство,
вооруженное всеобъясняющей и всепоглощающей идео-
логией, приверженное тезису о непогрешимости прави-
тельства и партии, охваченное каким-то мессианским на-
строем, приравнивавшее инакомыслие к измене и управ-
ляемое диктатором, который при всех своих экстраорди-
нарных способностях страдал проявлениями паранойи.

Марксизм-ленинизм привил руководителям России ми-
ровоззрение, согласно которому всем обществам сужде-
но неуклонно следовать по предписанному маршруту че-
рез строго определенные стадии, причем следовать до тех
пор, пока они не достигнут бесклассовой нирваны. Более
того, в условиях неизбежного сопротивления капитали-
стов этому предначертанному развитию существование
любого некоммунистического государства по определе-
нию было угрозой Советскому Союзу. Ленин писал, что,
пока существуют капитализм и социализм, они не могут
жить в мире: в конце концов тот или другой одержит верх
и погребальная песнь будет спета или по Советской ре-
спублике, или по миру капитализма.

Что бы ни предприняли Рузвельт или Трумэн, какую бы
позицию они ни заняли, Сталин и его окружение были
настроены считать Соединенные Штаты врагом уже в си-
лу того непреложного факта, что Америка являлась веду-
щей капиталистической державой и поэтому, согласно ле-
нинскому силлогизму, неизбежно оставалась непримири-
мо враждебной, самой логикой своего устройства побуж-
даемой к противостоянию и в конечном счете к уничтоже-
нию Советской России. Каким бы ни было поведение Со-
единенных Штатов в 1944—1945 гг., оно не развеяло бы
этого недоверия, продиктованного и освященного маркси-
стским евангелием. Его не развеяло бы ничто, кроме об-
ращения Соединенных Штатов в деспотичную сталин-
скую веру, впрочем, как показал вскоре опыт Югославии
и Китая, даже этого было бы недостаточно, если бы обра-
щение это не сопровождалось полным подчинением Мос-
кве. До тех пор пока Соединенные Штаты оставались ка-
питалистической демократией, никакая американская
политика в условиях господства в Москве теологии не
могла надеяться на завоевание элементарного советского
доверия. Любая американская акция была изначально об-
речена. До тех пор пока Советский Союз оставался мес-

271

сианским государством, идеология должна была понуж-
дать его к упорному распространению власти коммунизма.

Легко, конечно, преувеличить способность идеологии
управлять событиями. Большинству стран слишком трудно
в течение длительного времени жить в постоянном напря-
жении всех своих сил во имя служения революционным
абстракциям. Вот почему Мао Цзэдун начал свою «куль-
турную революцию», надеясь таким путем создать посто-
янный революционный подъем и спасти китайский комму-
низм от упадка, в который, по его мнению, впал русский
коммунизм. Однако по мере того, как любая революция
стареет, нормальные человеческие и общественные по-
буждения будут проявляться все в большей степени. Не-
сомненно, ленинизм будет продолжать влиять на повсед-
невную жизнь русских примерно так же, как христианст-
во влияет на повседневную жизнь американцев. Подобно
Десяти заповедям и Нагорной проповеди, истины лени-
низма будут все больше становиться затверженными ри-
туальными формулами, а не руководством для решения
мирских дел. Не может быть худшей ошибки, чем отход
от устоявшихся идеологических установок (даже если
весьма уважаемые люди в Соединенных Штатах и зани-
мались этим довольно усердно в течение некоторого вре-
мени).

Временный отход от традиционной идеологии наблю-
дался еще во время второй мировой войны, когда Сталин,
чтобы поднять народ против захватчиков, вынужден был
вместо обращения к марксизму апеллировать к национа-
лизму («У нас нет никаких иллюзий, что они сражаются
за нас, — сказал он однажды Гарриману. — Они сража-
ются за Россию-матушку»). Но это, однако, происходило
в строго ограниченных рамках. Советский Союз продол-
жал оставаться полицейским государством; режим по-
прежнему считался непогрешимым; иностранцы и их идеи
по-прежнему находились под подозрением. «Никогда, за
исключением, возможно, моего более позднего пребыва-
ния в Москве в качестве посла, — писал Кеннан, — на-
стойчивое стремление советских властей изолировать
дипломатический корпус не давило на меня так сильно...
как в эти первые недели после моего возвращения в Рос-
сию в последние месяцы войны... [С нами] обращались
так, как будто мы были носителями какой-то разновидно-

272

сти чумы». Кем они, с советской точки зрения, и являлись:
носителями чумы скептицизма.

Парадоксально то, что из сил, способных произвести
перемены в сфере идеологии, наиболее реальной и дейст-
венной была сама советская диктатура. Пусть Сталин был
идеологом, но он же был и прагматиком. Пусть он видел
все через призму марксизма-ленинизма, но он же, в каче-
стве непогрешимого толкователя веры, мог каждый раз
по-новому толковать марксизм-ленинизм для оправдания
любого своего действия в любой данный момент. Без со-
мнения, незнание Рузвельтом марксизма-ленинизма было
непростительным и вело к серьезным просчетам. Но по-
пытки Рузвельта воздействовать на Сталина и как-то ис-
пользовать его не были так уж безнадежно наивны, как
это было принято считать. Обладая чрезвычайно чутким
инстинктом великого политического руководителя, Руз-
вельт интуитивно понимал, что Сталин был единственным
доступным для Запада рычагом, который можно было ис-
пользовать против идеологии ленинизма и советской сис-
темы. Только через воздействие на Сталина можно было
заставить русских поступать вопреки предписаниям их ве-
ры. Лучшим свидетельством этому является то, что Руз-
вельт до конца сохранял определенную способность вли-
ять на Сталина; показателем этого может служить номи-
нальное советское признание американского универса-
лизма вплоть до Ялты. И именно поэтому смерть Рузвельта
имела столь критические последствия — не в том вульгар-
ном смысле, что-де преемник его развернул политику на
180 градусов, чего на самом деле не было, а в том смысле,
что никакой другой американец не мог надеяться оказы-
вать столь сдерживающее влияние на Сталина, какое, воз-
можно, некоторое время оказывал Рузвельт.

Только один Сталин мог все изменить. Но Сталин, не-
смотря на то что он произвел на представителей Запада,
имевших с ним дело во время второй мировой войны, впе-
чатление трезвого и реально мыслящего политика, явно
был человеком с глубоко запрятанными и болезненными
маниакальными идеями. Когда он был еще молодым чело-
веком, Ленин критиковал его за грубость и произвол. До-
статочно авторитетный наблюдатель (Н.С.Хрущев) позд-
нее отмечал, что эти его негативные черты постоянно раз-

273

вивались и в последние годы приобрели совершенно не-
выносимый характер.

Его паранойя, возможно вызванная самоубийством его
жены в 1932 г., привела к страшным чисткам середины
30-х годов и бессмысленному убийству тысяч его больше-
вистских товарищей. Хрущев вспоминал об этом периоде,
что везде и во всем он видел врагов, двурушников и шпи-
онов. Военный кризис, очевидно, несколько приостановил
его, хотя Хрущев говорит о его нервозности и истерично-
сти, заметных и после начала войны. Истерия, взятая под
жесткий контроль на какое-то время, вспыхнула с новой
и устрашающей силой в послевоенные годы. По свиде-
тельству Хрущева, после войны ситуация сделалась еще
более сложной. Сталин стал еще более капризным, раз-
дражительным и грубым; в особенности возросла его по-
дозрительность. Его мания преследования достигла неве-
роятных размеров. Он все решал сам, не считаясь ни с кем
и ни с чем. Своеволие Сталина проявляло себя и в меж-
дународных делах. Он полностью потерял чувство реаль-
ности. Он демонстрировал свою подозрительность и вы-
сокомерие не только внутри страны, но и по отношению
к целым партиям и народам.

Ошибка наших ревизионистов в том, что они отнеслись
к Сталину просто как еще к одному государственному де-
ятелю, проводящему Realpolitik, подобно тому как истори-
ки-ревизионисты второй мировой войны видят в Гитлере
еще одного Штреземана или Бисмарка. Но факты ясно
говорят о том, что в конечном счете ничто не могло удов-
летворить паранойю Сталина. Не удалось это сделать его
собственному окружению, так почему же кто-то полагает,
что какая-то другая, американская, политика могла бы
иметь успех?

Анализ истоков «холодной войны», пренебрегающий
такими факторами, как непримиримость ленинской идео-
логии, мрачные движущие силы тоталитарного общества и
безумие Сталина, не может считаться полным. Именно в
силу наличия этих факторов Западу трудно было согла-
ситься с тезисом, что Россия движима только желанием
обеспечить свою безопасность и довольствовалась бы
контролем над Восточной Европой; именно эти факторы
придали спору между приверженцами курса на универса-

274

лизм и курса на раздел сфер влияния апокалиптический
потенциал.

Ленинизм и тоталитаризм лородили структуру мышле-
ния и поведения, делавшую послевоенное сотрудничество
между Россией и Америкой — в рамках цивилизованных
отношений между национальными государствами — орга-
нически невозможным. Советская диктатура образца
1945 г. просто не смогла бы пережить такое сотрудниче-
ство. В самом деле, четверть века спустя советский ре-
жим, хотя и заметно эволюционировавший, все еще вряд
ли мог допустить его без риска высвободить внутри Рос-
сии силы, глубоко враждебные коммунистическому де-
спотизму. Что касается Сталина, то он, возможно, являлся
в 1945 г. единственной силой, способной преодолеть ста-
линизм. Но именно те самые личные особенности, кото-
рые помогли ему захватить абсолютную власть, они-то и
отражали ужасающую умственную и эмоциональную не-
устойчивость этого человека и вряд ли обеспечивали про-
чную основу для всеобщего мира.

VII

Разница между Америкой и Россией 1945 г. заключа-
лась в следующем: некоторые американцы глубоко вери-
ли, что урегулирование отношений с Россией возможно
на долговременней основе, тогда как русские, насколько
это известно, считали, что с Соединенными Штатами у них
не может быть ничего, кроме весьма краткосрочного
modus vivendi, возможности существования.

Гарриман и Кеннан первыми начали предостерегать Ва-
шингтон о трудностях ведения дел с Советским Союзом в
краткосрочном плане. Однако оба утверждали, что если
Соединенные Штаты разработают разумную политику и
будут ее придерживаться, то в конечном счете после за-
тяжного периода взаимного непонимания появится перс-
пектива прояснения отношений. «Как вы знаете, — гово-.
рилось в телеграмме Гарримана в Вашингтон в начале ап-
реля, — я являюсь одним из самых искренних сторонни-
ков глубокого, насколько это возможно, взаимопонима-
ния с Советским Союзом. Поэтому то, что я говорю, от-
носится прежде всего к тому, как лучше достичь этого
взаимопонимания». Аналогичную позицию занимал и Кен-
275

нан, давая понять, что целью его политики сдерживания
было «пережить трудные времена и достичь такой ситуа-
ции, когда мы сможем результативно обсудить с русскими
все ошибки и все просчеты, связанные с данным status
quo, и договориться с ними о мирном переходе к отноше-
ниям более приемлемым и более перспективным». После-
дующие усилия обоих дипломатов свидетельствуют об ис-
кренности этих заявлений.

Не существует никаких свидетельств, что среди рус-
ских кто-нибудь серьезно стремился к modus vivendi. Пе-
ред Сталиным лежал выбор. Обеспечить свои долгосроч-
ные идеологические и национальные интересы можно бы-
ло либо путем краткосрочного перемирия с Западом, либо
путем немедленного возобновления давления. В октябре
1945 г. в Сочи Сталин намекнул Гарриману, что он плани-
рует пойти по второму пути, что Советский Союз берет
курс на изоляцию. Нет сомнения, что возникавшие в от-
ношениях с Соединенными Штатами одна за другой про-
блемы способствовали принятию этого решения. Однако
главные причины, вероятнее всего, заключались в другом:
в развитии событий в Восточной Европе, в Западной Ев-
ропе и в Соединенных Штатах.

В Восточной Европе Сталин пока все еще вырабатывал
методику осуществления контроля. Но он, должно быть,
уже тогда стал приходить к выводу, что он недооценил
враждебность местного населения к господству русских.
Ноябрьские выборы в Венгрии окончательно убедят его в
том, что ялтинская формула вела к созданию антисовет-
ских правительств. В то же время он лучше, чем когда-ли-
бо, видел новые возможности, открывающиеся в Запад-
ной Европе. Втирая половина континента неожиданно
предстала перед ним политически деморализованной, эко-
номически бессильной и беззащитной с военной точки
зрения. Охота представлялась здесь куда более успешной
и безопасной, чем он ожидал. Что же касается Соединен-
ных Штатов, то та прыть, с какой проходила послевоенная
демобилизация, должна была напомнить о брошенном
Рузвельтом в Ялте коротком замечании, что «два года бу-
дут крайним сроком» для пребывания американских войск
в Европе. А марксистская теология, несмотря на сомнения
д-ра Евгения Варги относительно неизбежности краха
американской экономики, уверила Сталина в том, что Со-

276

единенные Штаты вступают в глубокую послевоенную де-
прессию и будут погружены в свои собственные пробле-
мы. Если обстановка в Восточной Европе подталкивала к
односторонним действиям и делала их, по-видимому, не-
обходимыми для обеспечения интересов безопасности
России, то обстановка в Западной Европе и в Соединен-
ных Штатах Америки предлагала новые искушения для
коммунистической экспансии. «Холодная война» должна
была вот-вот вспыхнуть.

Однако еще один год прошел в попытках объясниться
и договориться. Государственный секретарь Бирнс провел
долгую и бесплодную кампанию, пытаясь убедить русских
в том, что Америка хочет лишь одного — чтобы правитель-
ства в Восточной Европе были бы «и дружественными Со-
ветскому Союзу, и представляющими все демократиче-
ские элементы страны». В течение этого года преодолева-
лись кризисы в Триесте и Иране. Госсекретарь Маршалл,
очевидно, сохранял надежду достичь modus vivendi вплоть
до Московской конференции министров иностранных дел
в Москве в марте 1947 г. Даже тогда Советский Союз
приглашали принять участие в «плане Маршалла».

Перелом наступил 2 июля 1947г., когда Молотов, при-
везя с собой в Париж 89 технических специалистов и
проявив поначалу интерес к проекту восстановления Ев-
ропы, получил затем острый сигнал из Кремля, вследствие
чего полностью осудил всю эту идею и покинул конфе-
ренцию. В течение следующих пятнадцати лет «холодная
война» бушевала с неослабной силой, перестав быть исто-
рической категорией, доступной научному анализу с его
плюрализмом мнений, превратившись в символ борьбы
добра и зла и порождая у обеих сторон упрощения, сте-
реотипы и апологетические аксиомы, зачастую составлен-
ные из взаимозаменяемых «зеркальных» фраз. Под ее
бременем даже Америка в ходе этого печального десяти-
летия, позабыв о своих прагматических и плюралистиче-
ских традициях, выступала как наместник и посланец Бо-
жий в отношении невежественного и порочного человече-
ства. Она следовала советскому примеру в стремлении пе-
ределать мир по своему образу и подобию.

Если невозможно рассматривать «холодную войну»
как результат агрессии Америки и ответных действий Рос-
сии, то трудно также считать ее и примером агрессии Рос-

277

сии и ответных действий Америки. Гегель писал, что при
настоящей трагедии обе сталкивающиеся стороны долж-
ны обладать подлинными моральными силами. Обе несут
потери и все же обе взаимно оправданы. В этом смысле
«холодная война» несла в себе элементы трагедии. Оста-
ется под вопросом, был ли это вариант греческой трагедии
так называемой «трагедией необходимости», когда зрите-
ля охватывает чувство «Как жаль, что так должно было
случиться», или же вариант христианской трагедии, «тра-
гедии возможности», когда возникает чувство «Как жаль,
что случилось так, когда могло быть совсем иначе».

Когда что-то уже произошло, у историка появляется
искушение сделать вывод, что так и должно было про-
изойти, но это заключение может оказаться весьма дале-
ким от философии. «Холодной войны» можно было бы
избежать, если бы только Советский Союз не был одер-
жим идеей непогрешимости коммунистического учения и
неизбежности построения коммунистического мира. Эта
убежденность превратила тупиковую ситуацию в религи-
озную войну между национальными государствами, обра-
тив трагедию возможности в трагедию необходимости.
Возможно, кому-то хотелось бы, чтобы Америка в первые
годы «холодной войны» сохраняла хладнокровие и чувст-
во меры и не стала со временем жертвой праведнического
самодовольства в тех формах, в какие все это вылилось.
Но и самая разумная американская политика вряд ли смог-
ла бы предотвратить «холодную войну». Только теперь,
когда Россия начинает отходить от своей мессианской ус-
тановки и признавать если пока не в принципе, то на прак-
тике многообразие мира как его вечное состояние, только
теперь может забрезжить надежда, что это долгое, страш-
ное и дорогостоящее соперничество может наконец при-
нять формы менее драматические, менее яростные и ме-
нее опасные для человечества.

Снова о «холодной войне». Год 1986-й.

В 60-е годы упрощенные подходы, характерные для
первых лет «холодной войны», казалось, уступили место
более комплексным концепциям весьма широкого спект-
ра — от мелодрамы до трагедии. «Ни одно правительство
или общественная система не являются настолько пороч-

278

ными, — заявил президент Кеннеди в Американском уни-
верситете в 1963 г., — чтобы можно было обвинить их
народ в нехватке добродетели». И он призвал как амери-
канцев, так и русских пересмотреть свое отношение к
«холодной войне», полагая, что «наше отношение так же
важно, как и их отношение». Кто бы мог предположить,
что ровно через двадцать лет другой американский прези-
дент заклеймит Советский Союз как «средоточие зла в
современном мире» и призовет американцев «противосто-
ять ему всей нашей мощью»? При Рональде Рейгане офи-
циальная американская версия «холодной войны» избрала
обратный путь и двинулась, минуя Ричарда Никсона, Ген-
ри Киссинджера и разрядку, минуя Кеннеди и «многооб-
разие мира», назад к «священной войне» Джона Фостера
Даллеса.

I

Версия Рейгана не стала основой для возникновения
еще одной ортодоксальной научной школы в поддержку
догм. Не покончила она и со смещением научной мысли в
сторону постревизионистского синтеза профессора Гэд-
диса, однако, оживив дурные предчувствия в отношении
мотивов политики Соединенных Штатов, она создала но-
вую аудиторию для ревизионистской критики.

«Холодная война», по мысли школы «открытых две-
рей», была просто последним по счету эпизодом в долгой
цепи предсказуемых международных конфликтов, вызы-
ваемых империалистическими побуждениями американ-
ского капитализма. Подталкиваемый ненасытными по-
требностями экономической системы, которой ради ее
выживания необходима экспансия, Вашингтон, как счита-
ют ревизионисты, после второй мировой войны вступил
на путь завоевания мирового экономического господства.
Требуя «открытых дверей» для американской торговли и
инвестиций по всей планете, Соединенные Штаты зада-
лись целью «интегрировать» все мировое сообщество в
американскую экономическую систему. Советский Союз
был серьезным барьером на пути у Америки. А посему
американские руководители стали изображать эту слабую
и многострадальную страну как источник военной и иде-
ологической угрозы. Делалось это для того, чтобы оправ-

279

дать свою политику ликвидации всего, что препятствовало
завоеванию Америкой мировых рынков. По словам Уиль-
яма Эплмэна Уильямса, Франклин Рузвельт оставил в на-
следство Гарри Трумэну и его коллегам «очень мало, если
вообще оставил что-нибудь, помимо традиционного экс-
пансионистского мировоззрения в духе «открытых две-
рей». Они быстро и с минимальными спорами трансфор-
мировали данную концепцию Америки и мира в целом в
серию акций и политических действий, которые исключи-
ли возможность любого другого исхода, кроме «холодной
войны»5.

Этот курс не был просто ошибкой того или другого
американского президента. Это был императив экономи-
ческой структуры. У американских лидеров не было ино-
го выбора, кроме как откликнуться на него. «Верность
политике «открытых дверей» в глобальном масштабе, —
писал Уильяме, — сыграла равную роль как в отказе
Рузвельта заключить твердые соглашения со Сталиным в
1941 —1943 и 1944 гг., так и в призыве Трумэна в
1945г. интернационализировать Дунай и обеспечить «от-
крытые двери» в Маньчжурию»6. Таким образом, Соеди-
ненные Штаты навязали бедному Советскому Союзу и
всему невинному миру «холодную войну».

Поскольку «холодная война» разразилась именно в Во-
сточной Европе, то этот регион является объектом особо-
го внимания ревизионистов. Согласно Уильямсу, амери-
канский капитализм задолго до второй мировой войны
«проник в экономику» Польши, Болгарии, Румынии, Югос-
лавии и Албании, приобретя «значительные интересы в
Восточной Европе в 20-е годы». В случае, когда страны
осмеливались сопротивляться американской экономиче-
ской гегемонии, «бизнесмены обращались за помощью в
Вашингтон... Обычно первым официальным шагом стано-
вилась нота, в которой напоминалось о принципе и прак-
тике политики «открытых дверей». Если такой намек ока-
зывался недостаточным, американские руководители при-
бегали к прямому экономическому давлению путем задер-
жки запланированных займов или приостановки других
подобных проектов, иногда действовали косвенно, выдви-
гая скрытые или откровенные угрозы разорвать диплома-
тические отношения"7.

Не стоит говорить о том, что Уильяме не привел каких-

280

либо реальных случаев отмены американских займов или
же скрытых или откровенных угроз разорвать дипломати-
ческие отношения. Его картина «значительных» американ-
ских деловых интересов в Восточной Европе в период
между двумя войнами может быть сочтена, выражаясь на-
имягчайшим образом, фантазией. На Восточную Европу
перед второй мировой войной приходилось только около
2% американского экспорта8. По словам советского исто-
рика К.П.Вошенкова, «экономические интересы США на
Дунае как до войны, так и после нее были весьма незна-
чительны. Доля США в импорте и экспорте придунайских
стран между первой и второй мировыми войнами была
ничтожна»9. Отнюдь не будучи «значительными», амери-
канские экономические интересы, напротив, были на-
столько ничтожными, что американские капиталисты от-
неслись к захвату этого региона нацистами с полным без-
различием.

Тем не менее Уильяме изобразил политику Соединен-
ных Штатов после второй мировой войны как политику,
«вновь утверждавшую» американское влияние в Восточ-
ной Европе и «оттеснившую русских назад к их прежним
границам», как политику, предписанную «традиционным
подходом с позиций «открытых дверей» и явным желани-
ем не дать Советам установить сколь-либо широкое влия-
ние в Восточной Европе»10. «Главное усилие администра-
ции Трумэна, — вторил союзник Уильямса, ревизионист
Бэртон Дж.Бернстайн, — было направлено на то, чтобы
оторвать Восточный блок от Советов, поскольку... закры-
тие этого сектора мировой экономики... было опасным для
американской системы» 11. Такое американское вмеша-
тельство в дела Восточной Европы, утверждали ревизио-
нисты, естественно, рассматривалось в Москве как угроза
советской безопасности. Результатом явилось подталки-
вание Советского Союза к принятию защитных мер, ко-
торые приводились потом Соединенными Штатами в каче-
стве свидетельства агрессивных намерений русских.

II

Более серьезные ученые задаются вопросом, проводи-
ли ли Соединенные Штаты последовательную антисовет-
скую политику в Восточной Европе и вообще была ли в

281

действительности у Соединенных Штатов восточноевро-
пейская политика. Профессор Линн Этерж Дэвис рас-
сматривает период 1941 —1945 гг. в своей работе «Нача-
ло «холодной войны»: советско-американский конфликт
из-за Восточной Европы» (1974). Автор не находит ника-
ких свидетельств, указывающих на причастность к проис-
ходившему тезиса «открытых дверей». «Соединенные
Штаты никогда не стремились помешать установлению
экономического преобладания СССР в Восточной Европе
и не выказывали никакой экономической заинтересован-
ности в этой части мира». И хотя американское правитель-
ство не считало, что существуют какие-либо американ-
ские интересы в Восточной Европе, оно по соображениям
как глобального, так и внутреннего характера не хотело
мириться с нарушением Атлантической хартии. Поэтому
правительство продолжало провозглашать ее высокие
принципы. В то же самое время оно систематически от-
вергало антисоветские инициативы представителей на ме-
стах и предпринимало самые минимальные действия, что-
бы помешать советским нарушениям межсоюзнических
соглашений.

Государственный департамент последовательно отвер-
гал просьбы генерала Кортлэнда Шайлера, американского
представителя в контрольной комиссии по Румынии, пре-
кратить экономическую помощь России с целью заставить
ее соблюдать ялтинские договоренности по Восточной Ев-
ропе. Он игнорировал настоятельные запросы Мейнарда
Барнса, американского представителя в Болгарии, чтобы
Вашингтон предпринял необходимые действия для обес-
печения международного наблюдения за выборами в Бол-
гарии. Когда Аверелл Гарриман, посол в Советском Сою-
зе, заявил, что если Америка и Великобритания не хотят
прилагать усилия в пользу проведения выборов, то Вашин-
гтон должен информировать американский народ о харак-
тере коммунистической диктатуры в Болгарии. Однако го-
сударственный департамент отказался сделать даже это.
Когда Варне дал американскому представителю в конт-
рольной комиссии попросить отложить выборы до тех
пор, пока не будет гарантий, что выборы будут свободны-
ми, департамент дезавуировал его акцию. А когда несан-
кционированная инициатива Барнса все же осуществи-
лась и выборы были отложены, Вашингтон отверг советы

282

Барнса и британского правительства, настаивавших, чтобы
западные союзники развили успех и твердыми действия-
ми добились пересмотра избирательного закона. «Никто в
государственном департаменте не высказался в пользу то-
го, что Соединенным Штатам следует извлечь урок из ус-
пеха инициативы Барнса в Болгарии и выступить с более
активными протестами против советских действий в Вос-
точной Европе»12.

Как максималистская риторика, так и политика мини-
мальных действий привели к наихудшему результату с
двух сторон: советские подозрения только укрепились, а
советские притязания остались весьма необузданными.
Резкая критика профессором Дэвис отсутствия какого-ли-
бо американского плана в отношении Восточной Европы
(планирование было поручено европейскому отделу гос-
департамента, поскольку никто из вышестоящих началь-
ников не считал Восточную Европу достаточно важным
регионом) в целом убедительна. Любое из решений, будь
оно принято Вашингтоном, с одной стороны, недвусмыс-
ленно отказаться от Восточной Европы, с другой—дать
конкретный отпор советским действиям — ставило его в
очень невыгодное положение. В этом ли в конце концов
заключался подлинный выбор?

Книга молодого норвежского историка посвящена ис-
следованию этой проблемы в период до 1947г. Гейр Лун-
дестад, скандинав, родившийся в 1945 г., проанализиро-
вал «холодную войну» со счастливым чувством непричаст-
ности к ней. Его работа «Отсутствие американской поли-
тики в отношении Восточной Европы. 1943—1947 гг.:
универсализм как политика в регионе несущественных
интересов Соединенных Штатов» (1978) является весьма
солидным исследованием, она хорошо скомпонована и
четко изложена, если не считать отдельных повторов.

Выводы Лундестада сходны с выводами Дэвис. Вашин-
гтон, пишет он, рассматривал Восточную Европу с харак-
терных для него тогда позиций «универсализма». Этот тер-
мин автор по своему разумению переосмыслил как стрем-
ление Соединенных Штатов, обеспечивших себе сферу
влияния в Западном полушарии, помешать созданию ана-
логичных сфер влияния другими державами. Но Вашинг-
тон не предпринимал никаких попыток применить универ-
салистскую политику в Восточной Европе, поскольку со-

283

ветские интересы в этом регионе были первостепенными
и самоочевидными, тогда как американские интересы
здесь были незначительны и неопределенны, а возможно-
сти Вашингтона для оказания давления были сведены поч-
ти до нуля. А самое главное—Вашингтон считал полезным
для себя удалиться из Восточной Европы, чтобы ограни-
чить советское влияние в регионах, более важных для Со-
единенных Штатов, и прежде всего в Японии.

Проблема дополнительно осложнялась тем, что мно-
гие — возможно, большинство — из восточноевропей-
цев отдавали предпочтение демократии, а не коммуниз-
му. На выборах в Венгрии в ноябре 1945 г. коммунисты
получили 17% голосов против 57%, набранных Партией
мелких хозяев. «Почти нет причин сомневаться, — пи-
шет Лундестад, — что Миколайчик в Польше, Маню в
Румынии и, возможно, Петков в Болгарии в условиях
любых свободных выборов набрали бы голосов в про-
центном отношении не меньше, чем удалось это Партии
мелких хозяев в Венгрии».

Несмотря на моральные предпосылки и политические
возможности, созданные столь явным перевесом демок-
ратических настроений, осознание ограниченности амери-
канской мощи и желание иметь свободу рук в Японии
привели к уступкам, которые, по замечанию Лундестада,
«сильно способствовали укреплению советского господ-
ства над Восточной Европой». При всей своей внешней
задиристости Трумэн согласился сделать то, что отказался
сделать Рузвельт, — увеличить процент поляков-сталини-
стов во временном правительстве Польши и таким обра-
зом «снизить уровень требований США в вопросе о при-
емлемом составе правительства в Польше, важнейшей
стране региона». Мирные договоры Бирнса с другими
странами утвердили советское господство; в обмен Моск-
ва отказалась от Японии. В то же время нежелание Вашин-
гтона отказаться от своих универсалистских деклараций
только усиливало советско-американскую напряжен-
ность. «Соединенные Штаты так никогда и не разрешили
основной дилеммы — между универсализмом и множест-
вом элементов, изменяющих его,—так никогда и не раз-
работали четкой политики в отношении Восточной Евро-
пы», — утверждает Лундестад, подкрепляя эту точку зре-

284

ния детальным анализом подлинной деятельности Соеди-
ненных Штатов в каждой восточноевропейской стране.

Что касается надуманной одержимости американцев
идеей «открытых дверей», то анализ Лундестадом поло-
жения в восточноевропейских странах показал, что аме-
риканцы выступали не против «внутреннего экономиче-
ского радикализма» — планирования, национализации и
экспроприации, — а против «советского экономического
господства», поэтому их возражения были вызваны ско-
рее политическими, нежели коммерческими соображени-
ями. И хотя Лундестад считает, что ревизионисты принес-
ли пользу тем, что развеяли завесу официальных и аполо-
гетических деклараций, он отвергает их «два главных ут-
верждения», которые сводятся к тому, что Соединенные
Штаты по мощи были явно сильнее Советского Союза и
что администрация Трумэна была полна решимости ликви-
дировать советское господство над Восточной Европой.
Неувязка с этими утверждениями, по разумному замеча-
нию Лундестада, заключается в том, что «они не согласу-
ются с одним из немногих совершенно определенных
фактов, которыми мы располагаем относительно этого
спорного периода, а именно с тем, что в конечном итоге
над Восточной Европой установлен советский контроль.
Каким образом Советский Союз смог достичь там полного
господства, если Соединенные Штаты, явно сильнейшая
держава в мире, были настроены играть главную роль в
этом регионе?»13.

В действительности Соединенные Штаты и не пыта-
лись оттеснить русских назад к их традиционным грани-
цам. Наоборот, они признавали неизбежность советского
преобладания в Восточной Европе и согласились с жела-
нием СССР иметь «дружественные правительства» на его
западных границах. «Отнюдь не противодействуя, — зая-
вил госсекретарь Джеймс Ф.Бирнс в октябре 1 945 г., —
мы сочувственно отнеслись... к усилиям Советского Сою-
за войти в более тесные и более дружественные отноше-
ния с его центрально- и восточноевропейскими соседями.
Мы полностью осознаем, что у него имеются интересы
безопасности в этих границах»14. Чарльз Э.Болен, экс-
перт госдепартамента по Советскому Союзу, проводил
различие между «открытыми» и «исключительными» сфе-
рами влияния. Было бы законным для Советского Союза

285

ожидать, что восточноевропейские страны будут следо-
вать за ним в своей внешней политике, аналогично тому
как, по замечанию Болена, латиноамериканские страны
следовали за Соединенными Штатами. Но попытки дикто-
вать им внутреннюю политику были бы «незаконными».
Остается надеяться на то, говорил Болен, что Советский
Союз будет обращаться с Восточной Европой так, как он
обращался с Финляндией15.

Мысль о «финляндизации» Восточной Европы вскоре
исчезла. Сталин приступил к укреплению советского кон-
троля в соответствии со своими собственными соображе-
ниями. Он не подписывал, по мнению Гарримана, ялтин-
скую Декларацию об освобожденной Европе, исходя из
намерений нарушить обещание о свободных выборах. По
предложению Гарримана, Сталин не видел риска в таком
обещании, так как он был дезинформирован об уровне
популярности восточноевропейских коммунистических
партий и ожидал, что они победят. За месяцы после Ялты
он обнаружил, что многие в Восточной Европе считают
советские войска захватчиками, а не освободителями. По-
сле жалких показателей, достигнутых компартией на вы-
борах в Венгрии, он, скорее всего, решил, что ему придет-
ся обеспечивать безопасность советских границ односто-
ронними действиями16. Ужесточение политики Запада,
несомненно, способствовало этому решению.

Даже в тот период, как утверждает ревизионистская
мифология, этот сектор мировой экономики не остался
закрытым. Отнюдь не считая политику «открытых дверей»
угрозой для Восточной Европы, Кремль горестно проте-
стовал, когда Соединенные Штаты сами начали «закры-
вать дверь» и сокращать торговлю17. А когда Соединен-
ные Штаты время от времени прибегали к использованию
экономического давления через займы, репарации и тор-
говлю, они делали это в первую очередь ради достижения
политических целей — свободных выборов, прав челове-
ка, а не для содействия американской торговле и инвести-
циям. Ревизионисты особенно осуждают Соединенные
Штаты за отказ предложить Советскому Союзу заем на
послевоенное восстановление. Конечно, американский за-
ем, если бы он был предложен, также лил бы воду на
мельницу ревизионистов. Так, ревизионист Джебриел
Колко отрицательно оценил предложение о займе в раз-

286

мере 10 млрд, долл., выдвинутое Генри Моргентау-мл, и
Гарри Д.Уайтом, как коварную попытку интегрировать Со-
ветский Союз «в мировую капиталистическую экономику
на основе того, что экономисты прозвали неоколониализ-
мом»18. Короче говоря, тезис «открытых дверей» вызыва-
ет в памяти определение кальвинизма, данное Лоренцо
Доу: будешь проклят за действие и будешь проклят за без-
действие.

III

Тезис «открытых дверей» оказывается неприменимым
к Восточной Европе при сопоставлении с реальными фак-
торами американской политики или в свете отсутствия та-
ковой. И при более широком применении этот тезис так-
же оказывается неправомерным. Его основная идея за-
ключается в том, что американские капиталисты, настой-
чиво добивавшиеся завоевания внешних рынков — это их
стремление усиливалось страхом перед послевоенной де-
прессией, — диктовали решения, которые и привели к
«холодной войне». Исследования, однако, не обнаружива-
ют участия частнокапиталистических собственников в
принятии этих решений. Они не обнаруживают даже серь-
езной озабоченности капиталистов проблемой внешних
рынков. Гуннар Мюрдаль после бесед с представителями
американских правительственных и деловых кругов,
имевших место в 1 943—1944 гг., сообщал, что «внешняя
торговля больше не рассматривается в качестве важного
рычага поддержания занятости в американской промыш-
ленности после войны». Комитет за экономическое разви-
тие, объединивший группу прогрессивных бизнесменов,
заявил в 1945 г., что «уровень занятости в Соединенных
Штатах не находится в первостепенной зависимости от
международной торговли» * .

Данные говорят не о настойчивости бизнеса в отноше-
нии проведения политики «открытых дверей», а о сопро-
тивлении бизнеса трумэновской программе либерализа-
ции торговли. Ревизионисты раздувают значение риторики
о свободном предпринимательстве, к которой Трумэн
прибег в 1947г., пытаясь создать у американского бизне-
са благосклонное отношение к Международной торговой
организации. Они не замечают того, что с МТО ничего не

287

вышло именно вследствие сопротивления деловых кругов
во главе с Национальной ассоциацией промышленников и
Торговой палатой США20. Политический герой бизнесме-
нов тех лет, сенатор Роберт А.Тайф от штата Огайо, по-
стоянно называл внутренний рынок ключом к американ-
скому процветанию. Осуждая «теорию свободной торгов-
ли Хэлла — Клейтона» (Уильям Клейтон был заместителем
госсекретаря по экономическим вопросам и великим по-
борником МТО), он объявил, что «категорически против
привязывания нас к какому бы то ни было общему гло-
бальному плану для исправления некоего теоретического
экспортного дефицита»21.

Администрация развернула тщательно спланирован-
ную кампанию для получения согласия деловых кругов на
политику сдерживания. На часть капиталистов обработка
подействовала. Другие, подобно Джозефу П.Кеннеди, от-
казались сотрудничать. «С самого начала меня раздражала
политика, ставшая известной как «доктрина Трумэна», —
сказал Кеннеди в 1950г., — политика без должного учета
наших людских и материальных ресурсов, связывавшая
нас зарубежными обязательствами, которые мы не могли
выполнить... С какой стати нам поддерживать француз-
скую колониальную политику в Индокитае или реализа-
цию демократических концепций г-на Ли Сын Мана в Ко-
рее?»22

В правительстве разговор шел о геополитических, а не
экономических целях. В известной «длинной телеграмме»
Джорджа Кеннана от февраля 1946г. весьма поверхност-
ному изложению экономических вопросов были посвяще-
ны 120 слов из 8000. Ревизионисты называли знаменитый
документ Совета по национальной безопасности от
1950г. — Директиву СНБ-68 — «классическим выра-
жением американского империализма второй половины
XX в.»23. Но Директива СНБ-68 ничего не говорит об «от-
крытых дверях» для американского капитализма. Нельзя
сказать, что эта тема замалчивалась для обмана обществен-
ности; просто Директива СНБ-68 была глубоко засекрече-
на и не подлежала рассекречиванию еще четверть века.

Неудача с доказательствами не обескураживает, одна-
ко, историков «открытых дверей». Я уже упоминал стран-
ное утверждение Уильямса, что само отсутствие докумен-
тальных доказательств является доказательством того, что