Geum.ru

Houghton Mifflin Company Boston Артур М. Шлезингер Циклы американской истории Перевод с английского Развина П. А. и Бухаровой Е. И. Заключительная статья

Вид материалаСтатья
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   38
253

является для Великобритании вопросом чести. «...Для рус-
ских вопрос о Польше,—ответил Сталин,—является не
только вопросом чести, но также и вопросом безопасно-
сти... На протяжении истории Польша была коридором,
через который проходил враг, нападающий на Россию».
Высшей послевоенной задачей для любого российского
режима становилось закрытие этого коридора. Армию
Крайову возглавляли антикоммунисты. Она явно наде-
ялась своими действиями предотвратить советскую окку-
пацию Варшавы и, по мнению русских, подготовить путь
для образования антирусской Польши. Кроме этого, вос-
стание с чисто оперативной точки зрения было прежде-
временным. Русских, что очевидно в ретроспективе, под-
жидали на Висле серьезные военные трудности. Совет-
ская попытка переправить в сентябре польские части
Красной Армии через реку для соединения с силами Ар-
мии Крайовой оказалась неудачной. Вследствие сильного
огня немецкой артиллерии русским не удалось перепра-
вить танки, необходимые для успешной атаки. Красная
Армия после этого не наступала на Варшаву еще три ме-
сяца. Тем не менее безразличие Сталина к человеческой
трагедии, его попытка шантажировать лондонских поля-
ков во время этой трагедии, его ханжеское несогласие на
воздушное снабжение в течение пяти самых решающих
недель, неизменная холодность его объяснений («совет-
ское командование пришло к выводу, что оно должно от-
межеваться от варшавской авантюры») и явная политиче-
ская выгода, которую получал Советский Союз от уничто-
жения Армии Крайовой, — все это произвело эффект
резко сброшенной маски боевого товарищества, открыв-
шей Западу неприветливый лик советской политики. Стре-
мясь теперь к тому, что он явно рассматривал как мини-
мум требований, необходимых для обеспечения послево-
енной безопасности своей страны, Сталин невольно обна-
руживал несовместимость и своих средств, и своих целей
с англо-американской концепцией мирного времени.

Тем временем, в том же сентябре, Восточная Европа
преподнесла союзникам еще один кризис. Болгария, кото-
рая не воевала против России, решила, пока это еще мож-
но, сдаться западным союзникам; и англичане с американ-
цами начали обсуждать в Каире условия перемирия с бол-
гарскими представителями. Москва, возмущенная тем, что

254

она сочла просто западным вмешательством в зону ее соб-
ственных жизненных интересов, немедленно объявила
войну Болгарии, взяв на себя переговоры о капитуляции.
Воскрешая итальянский прецедент, она отказала своим за-
падным союзникам в каком-либо участии в контрольной
комиссии по Болгарии. В длинной и глубокой по мысли
телеграмме посол Гарриман размышлял о проблемах ком-
муникации с Советским Союзом. «Одни и те же слова, —
отмечал он, — для советских людей и для нас имеют раз-
ное смысловое значение. Когда они с настойчивостью го-
ворят о «дружественных правительствах» в соседних с ни-
ми странах, они думают о чем-то совершенно другом, чем
это представляется нам». «Русские, — предполагал он, —
действительно верят, что Вашингтон принял их позицию
насчет того, что, хотя они и будут продолжать информи-
ровать нас, они, тем не менее, имеют право решать свои
проблемы с их западными соседями в одностороннем по-
рядке». Проблема, как отметил ранее Гарриман в разгово-
ре с Гарри Гопкинсом, заключается в том, что надо «укре-
пить позиции тех в окружении Сталина, кто хочет играть
по нашим правилам». Путь к этому, говорил он теперь уже
Хэллу, лежит «в понимании их чувствительности, в том,
чтобы уступать им больше чем наполовину, в одобрении и
поддержке их, где только мы можем, и одновременно с
этим в немедленном и самом твердом противодействии
им, когда мы видим, что они поступают неправильно.
...Единственный путь, который в конечном итоге приведет
нас к пониманию в вопросе о невмешательстве во внут-
ренние дела других стран, заключается в том, что мы дол-
жны проявлять определенный интерес к решению про-
блем каждой отдельной страны по мере их возникнове-
ния».

Однако в противовес утонченной универсалистской
стратегии Гарримана Черчилль, все более опасавшийся по-
следствий ничем не сдерживаемого соперничества в Вос-
точной Европе, решил в начале октября отвезти свое пред-
ложение о сферах влияния прямо в Москву. Рузвельт сна-
чала согласился с тем, что Черчилль будет говорить и от его
имени, и даже подготовил соответствующую телеграмму.
Но Гопкинс, более строгий универсалист, взял на себя
инициативу задержать телеграмму и предупредил Рузвель-
та о ее возможных последствиях. В результате Рузвельт

255

направил Гарриману в Москву послание, в котором под-
черкивалось его желание «сохранить полную свободу дей-
ствий, после того как закончится эта конференция». Имен-
но в этот момент Черчилль быстро предложил — а Сталин
быстро принял — достославное разделение Юго-Восточ-
ной Европы, приведшее (после дальнейших споров между
Иденом и Молотовым) к 90% советского преобладания в
Румынии, 80 — в Болгарии и Венгрии, 50 —в Югославии и
90% британского преобладания в Греции.

При обсуждении этого вопроса с Гарриманом Чер-
чилль не раз употреблял выражение «сферы влияния». Но
он настаивал на том, что это были только «неотложные
меры военного времени». Однако, чего бы Черчилль ни
намеревался достичь, есть основания думать, что Сталин
истолковал все эти проценты как соглашение, а не декла-
рацию, как практическую арифметику, а не алгебру. Сле-
дует понимать, что для Сталина идея разграничения сфер
влияния не означала, что он откажется от всех попыток
распространить коммунизм и на сферу влияния какой-ли-
бо другой страны. На деле это означало, что если при по-
пытках предпринять нечто подобное другая сторона под-
нимет шум, то он не будет считать, что у него есть серь-
езные основания жаловаться. Кеннан писал Гарриману в
конце 1944 г.: «Что касается пограничных государств, то
Советское правительство никогда не переставало мыслить
в этом плане категориями сфер интересов. Оно ожидает,
что мы поддержим его в любых действиях, какие оно по-
желает предпринять в этих регионах, независимо от того,
являются ли такие действия в наших глазах или глазах
остального мира правильным или неправильным... Я не со-
мневаюсь, что этой позиции оно придерживается искрен-
не и что оно также будет готово воздерживаться от мо-
ральных оценок любых действий, которые могли бы по-
желать осуществить, например в Карибском бассейне».

В любом случае этот вопрос уже прошел испытание в
местах, расположенных гораздо ближе к Москве, чем к
Карибскому бассейну. Движение Сопротивления в Гре-
ции, в котором преобладали коммунисты, пошло на откры-
тый мятеж против усилий правительства Папандреу (того
самого Папандреу, которого греческие полковники аре-
стовали по обвинению в том, что он является орудием
коммунистов) разоружить и разогнать повстанцев. Теперь

256

Черчилль использовал части британской армии, чтобы по-
давить восстание. Эта акция вызвала бурю критики и в его
собственной стране, и в Соединенных Штатах; американ-
ское правительство даже публично отмежевалось от этой
интервенции, подчеркивая таким образом свою неприча-
стность к соглашению о сферах влияния. Но Сталин, как
утверждал позднее Черчилль, «строго и верно соблюдал
наше октябрьское соглашение, и в течение всех долгих
недель, пока коммунисты сражались на улицах Афин, ни
«Правда», ни «Известия» не выступили ни с единым сло-
вом осуждения». Хотя нет свидетельства и тому, что он
пытался остановить греческих коммунистов. Тем не ме-
нее, когда позднее в Греции вновь вспыхнуло коммуни-
стическое восстание, Сталин сказал Карделю и Джиласу
в Югославии в 1948г.: «Восстание в Греции должно быть
прекращено, и как можно быстрее».

Никто, конечно, не может знать, что в действительно-
сти было на уме у русских руководителей. Кремлевские
архивы на запоре; из главных действующих лиц только
Молотов остался жив, но он пока не проявил какого-либо
желания принять участие в «колумбийском проекте уст-
ной истории». Мы наверняка знаем, что Сталин не был пол-
ностью во власти сентиментальной иллюзии относительно
своих новых друзей. В июне 1 944 г., в ночь перед высад-
кой в Нормандии, он сказал Джиласу, что для англичан нет
ничего приятнее, чем водить за нос своих союзников.
«Черчилль — это человек, который, если за ним не наблю-
дать, украдет копейку из вашего кармана. Да, копейку из
вашего кармана! ...А Рузвельт? Рузвельт не такой. Он запу-
скает руку лишь за более крупными монетами». Но каково
бы ни было его мнение о своих коллегах, разумно предло-
жить, что Сталин в конце войны был бы удовлетворен со-
зданием, по выражению Кеннана, «защитного бруствера
вдоль западной границы России» и что в обмен на свободу
рук в Восточной Европе он был готов предоставить англи-
чанам и американцам такую же свободу рук в их зонах
жизненных интересов, включая и страны, столь близкие к
России, как Греция (для англичан) и, весьма вероятно — по
крайней мере так считают югославы, — Китай (для Соеди-
ненных Штатов). Другими словами, его первоначальной
целью, скорее всего, было не завоевание мира, а обеспече-
ние безопасности для России.

257

9-1200

IV

Теперь уместно задать вопрос, почему Соединенные
Штаты отвергли идею стабилизации мира путем разделе-
ния сфер влияния и настаивали на восточноевропейской
стратегии. Следует предостеречь от поспешного вывода,
что все это было результатом спора между упрямыми ре-
алистами, отстаивавшими концепцию баланса сил, и меч-
тательными вильсонианцами. Рузвельт, Гопкинс, Уэллес,
Гарриман, Болен, Берли, Даллес и другие универсалисты
были людьми жесткими и серьезными. Почему они кате-
горически отвергли решение по принципу разделения
сфер влияния?

Первая причина в том, что они рассматривали такое
решение как заключающее в себе семена третьей миро-
вой войны. Идея баланса сил казалась нестабильной по
своей сути. В прошлом она всегда приводила к неудаче.
Она предлагала каждой державе постоянное искушение
попытаться изменить этот баланс в свою пользу, встраи-
вая это искушение в структуру международного порядка.
Это могло увести великие державы от цели достижения
согласованной общей политики в сторону соперничества
за преимущества после войны. Как заявил Гопкинс Моло-
тову в Тегеране, «президент считает важным для между-
народного мира, чтобы Россия, Великобритания и Соеди-
ненные Штаты разработали вопрос о контроле таким об-
разом, чтобы ни одна из трех держав не начала наращи-
вать вооружения, направленные против остальных». «Ог-
ромная вероятность конфликта в конечном счете, — зая-
вили члены Комитета начальников штабов в 1944г. (един-
ственным конфликтом, который КНШ, преисполнившись
мудрости, смог разглядеть в «обозримом будущем», был
конфликт между Великобританией и Россией), — ...воз-
никнет из-за попыток той или иной нации начать наращи-
вать свою силу путем стремления присоединить к себе
какие-либо части Европы в ущерб другим и с возможной
угрозой для своего потенциального противника». Амери-
канцы были вполне готовы признать, что Россия имеет
право на обеспечение стабильной гарантии своей нацио-
нальной безопасности — но не таким способом. «Я мог
полностью сочувствовать желанию Сталина защитить
свои западные границы от возможных нападений, — вы-

258

разил эту мысль Хэлл, — но я считал, что эта безопасность
лучше всего может быть достигнута с помощью сильной
международной организации по поддержанию мира в по-
слевоенный период».

В замечании Хэлла содержится и вторая причина воз-
ражений против баланса сил: подход с позиций сфер вли-
яния, по заявлению госдепартамента, сделанном им в
1945 г., «будет мешать учреждению и успешному функ-
ционированию более широкой системы всеобщей без-
опасности с участием всех стран». Короче говоря, ООН
рассматривалась в качестве альтернативы политике балан-
са сил. Не видели универсалисты и неизбежного противо-
речия между желанием русских иметь «дружественные
правительства» на своей границе и желанием американ-
цев обеспечить самоопределение в Восточной Европе. До
Ялты госдепартамент считал общее настроение в Европе
«сильно сдвинутым влево в пользу далеко идущих эконо-
мических и социальных реформ, но не в пользу, однако,
левого тоталитарного режима как инструмента проведе-
ния этих реформ». Правительства в Восточной Европе
могли быть достаточно левыми, «чтобы ослабить совет-
ские подозрения», но в такой степени представлявшими
«центр и мелкобуржуазные элементы», чтобы не стать
прелюдией к установлению коммунистической диктатуры.
Поэтому американским критерием являлось то, что прави-
тельство «должно отстаивать гражданские свободы» и
«должно благоприятствовать социальным и экономиче-
ским реформам». Цепочка государств в стиле «нового кур-
са» — таких, как Финляндия и Чехословакия, — казалась
разумным компромиссным решением.

В-третьих, универсалисты опасались, что подход с по-
зиций разделения сфер влияния создаст, по выражению
Хэлла, «рай для изоляционистов», которые ратуют за уча-
стие Америки в делах Западного полушария при условии,
что она не будет участвовать в европейских или азиатских
делах. Хэлл также опасался, что раздел на сферы интере-
сов приведет к «закрытым торговым зонам или дискрими-
национным системам» и таким образом разрушит его за-
ветную мечту о мире свободной торговли и низких тари-
фов.

В-четвертых, решение по принципу разделения на сфе-
ры влияния интересов означало бы предательство принци-

259

пов, ради которых велась вторая мировая война, — Атлан-
тической хартии, «четырех свобод», Декларации Объеди-
ненных Наций. Польша сфокусировала в себе эту пробле-
му. Великобритания, вступившая в войну, чтобы защитить
независимость Польши от немцев, не могла так просто
закончить войну, уступив независимость Польши русским.
Так, по словам Гопкинса, сказанным им Сталину после
смерти Рузвельта в 1945 г., Польша «сделалась символом
нашей способности решать проблемы с Советским Сою-
зом». Американские либералы в целом также не могли
невозмутимо наблюдать за тем, как полицейское государ-
ство распространяет свою власть в странах, которые, если
и не были в целом подлинными демократиями, не были и
тираниями. Казнь в 1943 г. Эрлиха и Альтера, лидеров
польского социалистического профсоюза, вызвала глубо-
кую озабоченность. «В особенности, — телеграфировал в
1944 г. Гарриман, — я имею в виду неприязнь к учреж-
дению тайной полиции, которая может заняться пресле-
дованием лиц с подлинными демократическими убежде-
ниями и, возможно, не желающих мириться с советскими
методами».

В-пятых, решение по схеме сфер влияния создавало бы
сложные внутренние проблемы в американской политиче-
ской жизни. Рузвельт осознал значение шести, если не
более, миллионов польских голосов на выборах 1 944 г. С
еще большей проницательностью он предвидел возмож-
ность более широкого и глубокого недовольства, которое
будет направлено лично против него, если, вступив в вой-
ну с целью остановить нацистское завоевание' Европы,
Америка допустит, чтобы война закончилась коммунисти-
ческим завоеванием Восточной Европы. Арчибальд Мак-
лейш, тогдашний помощник госсекретаря по обществен-
ным делам, предостерегал в январе 1945 г.: «Волна раз-
очарования, которая угнетала нас последние несколько
недель, возрастет, если мы позволим широко распростра-
ниться впечатлению, что потенциально тоталитарные вре-
менные правительства будут учреждены без соответству-
ющих гарантий, обеспечивающих проведение свободных
выборов и реализацию принципов Атлантической хартии».
Рузвельт считал, что ни одна администрация не смогла бы
удержаться у власти, если бы не попыталась сделать все,
исключая военные действия, чтобы спасти Восточную Ев-

260

pony. А это был величайший американский политик наше-
го столетия.

В-шестых, если бы русским беспрекословно разреши-
ли распространить свое влияние на Восточную Европу,
удовлетворило ли бы их это? Даже Кеннан в послании от
мая 1944 г. признавал, что тенденция эта обладает страш-
ным потенциалом: «В случае первоначального успеха бу-
дет ли известно, где надлежит остановиться? Не потянет
ли само движение в силу своей природы неумолимо впе-
ред, к борьбе за достижение всего — за получение пол-
ного господства на берегах Атлантического и Тихого оке-
анов?» Его собственный ответ на этот вопрос был таков,
что возможности русских к экспансии существенно огра-
ничены, «России, — считал он, — будет нелегко поддер-
живать власть над другими народами, которую она захва-
тила в Восточной и Центральной Европе, если она не пол-
учит как моральной, так и материальной помощи от Запа-
да». Последующее развитие событий подтвердило довод
Кеннана. К концу 40-х годов Югославия и Албания, два
восточноевропейских государства, наиболее удаленных
от Советского Союза, причем коммунизм там был навязан
скорее изнутри, а не извне, объявили о своей независи-
мости от Москвы. Однако, учитывая успех России в деле
поддержания централизованного контроля над междуна-
родным коммунистическим движением в течение четверти
века, у кого в 1944 г. могло возникнуть большое доверие
к предположению о коммунистических мятежах против
Москвы?

Поэтому большинство из тех, кого это касалось, отвер-
гли мысль, заложенную в ответе Кеннана, и остановились
только на его вопросе. По их мнению, в случае, если За-
пад повернется спиной к Восточной Европе, возникала
большая вероятность того, что русские используют свою
зону безопасности не только в целях обороны, но и в ка-
честве трамплина для нападения на Западную Европу, рас-
шатанную в настоящее время войной, являющую собой
вакуум власти и ожидающую своего хозяина. «Если согла-
ситься с политикой, исходящей из того, что у Советского
Союза есть право вторгаться в дом своих непосредствен-
ных соседей в целях своей безопасности, — говорил Гар-
риман в 1944 г., — то вторжение к любым другим сосе-
дям станет в какой-то момент вполне логичным». Если дра-

261

ка с Россией была неизбежна, что все соображения бла-
горазумия требовали, чтобы лучше уж она произошла в
Восточной, нежели в Западной Европе.

Идеализм и реализм, таким образом, объединились в
оппозиции решению проблемы согласно принципу сфер
влияния. Следствием этого явилась решимость утвердить
американскую заинтересованность в устройстве послево-
енной судьбы всех наций, включая нации Восточной Евро-
пы. В послании, которое Рузвельт и Гопкинс составили
после того, как Гопкинс задержал первоначальную теле-
грамму Рузвельта, уполномочивавшую Черчилля говорить
на встрече в Москве в октябре 1 944 г. и от лица Соеди-
ненных Штатов, Рузвельт заявлял теперь: «В этой глобаль-
ной войне буквально нет вопроса, как военного, так и по-
литического, в котором Соединенные Штаты не были бы
заинтересованы». После смерти Рузвельта Гопкинс повто-
рил эту мысль Сталину: «Главным основанием политики
президента Рузвельта, которую американский народ пол-
ностью поддерживал, была концепция, согласно которой
США имеют свои интересы во всем мире, и интересы эти
не ограничиваются Северной и Южной Америкой и Ти-
хим океаном».

Хорошо ли, плохо ли, но такова была американская
позиция. Теперь надо постараться сделать мысленное пе-
ремещение и рассмотреть влияние этой позиции на руко-
водителей Советского Союза, которые также, к добру ли,
к худу ли, достигли горького понимания того, что выжива-
ние их страны зависит от их неоспоримого контроля над
теми зонами, через которые враги так часто вторгались на
их родную землю. Они могли утверждать, что этим они
выполняли свою часть сделки по разграничению сфер вли-
яния. Конечно, они хотели подчинить себе движение Со-
противления в Западной Европе; действительно, с назна-
чением Уманского послом в Мексику они даже начали
расширять подпольные операции в Западном полушарии.
Но с их точки зрения, если Запад допускал подобное раз-
витие событий, то винить в этом он мог только собствен-
ную глупость; а если Запад пресекал это, то ему никем не
возбранялось так поступать. В открытых политических

262

вопросах русские тщательно следовали правилам игры.
Они молчаливо наблюдали, как британцы расстреливали
коммунистов в Греции. В Югославии Сталин уговаривал
Тито (как рассказал позднее Джилас) сохранить короля
Петра. Они не только признавали господство Запада в
Италии, но признали даже режим Бадольо; итальянские
коммунисты (в отличие от социалистов и либералов) голо-
совали за возобновление Латеранских соглашений.

Они не рассматривали антикоммунистические дейст-
вия в Западной зоне как casus belli (повод для войны
(лат.). — Перев.), и взамен рассчитывали получить от За-
пада такое же согласие на укрепление своего господства
в восточной зоне. Но следование принципу самоопределе-
ния вовлекало Соединенные Штаты в Восточной Европе в
ситуацию более сложную, чем Советский Союз требовал
для себя в качестве законного претендента на участие в
делах Италии, Греции или Китая (что бы он там ни делал
подпольно). Теперь, когда русские осуществляли в Вос-
точной Европе такой же грубый контроль, какой они были
готовы позволить осуществлять Вашингтону в американ-
ской сфере влияния, американские протесты, накладыва-
ясь на паранойю, порожденную в равной мере и россий-
ской историей, и ленинской идеологией, безусловно каза-
лись не только актом двуличия, но и угрозой безопасно-
сти. С точки зрения русских, прогулка в сторону соседей
легко превращалась в заговор, имеющий целью сжечь со-
седский дом: когда, например, из-за технических непола-
док американские самолеты делали вынужденные посад-
ки в Польше и Венгрии, Москва воспринимала это как
попытки организовать местное Сопротивление. Нет ниче-
го необычного в том, что некто подозревает своего врага
в совершении того, что уже делает сам. В то же время
жестокость, с которой русские проводили в жизнь свою
идею о сферах влияния, — в некотором смысле, возмож-
но, жестокость неосознанная, поскольку Сталин обращал-
ся с восточноевропейцами не хуже, чем он обращался с
русскими в 30-е годы, — так вот, эта жестокость мешала
Западу согласиться с предложенным уравнением (напри-
мер, Италия = Румыния),— уравнением, казавшимся столь
самоочевидным из Кремля.

Поэтому вполне вероятно и естественно, что Москва
восприняла упор на самоопределение как оказание систе-

263

магического и намеренного давления на западные границы
России. Более того, реставрация капитализма в странах,
освобожденных Красной Армией ценой страшных потерь,
без сомнения, казалась русским предательством тех прин-
ципов, за которые они сражались. «То, что они, победите-
ли, — высказал мысль Исаак Дойчер, — должны теперь
охранять порядок, от которого они не видели ничего, кро-
ме враждебности, и не смогут в будущем ожидать ничего,
кроме враждебности... было бы унизительнейшим анти-
триумфом в их великой «освободительной войне». К
1944 г. Польша представляла собой серьезную проблему;
позднее Гарриман говорил, что, «согласно инструкциям,
полученным от президента Рузвельта, я разговаривал со
Сталиным о Польше гораздо чаще, чем по какому-либо
другому вопросу». Хотя Запад понимал смысл требований
Сталина о создании в Варшаве «дружественного прави-
тельства», настойчивое американское требование свобод-
ных выборов со всеми их высочайшими достоинствами (по
иронии, в духе большевистского Декрета о мире 1917 г.,
который подтверждал право нации определять форму
своей государственности путем свободного голосования)
создавало неразрешимую проблему в таких странах, как
Польша (и Румыния), где свободные выборы почти навер-
няка привели бы к формированию антисоветских прави-
тельств.

Таким образом, русские вполне могли расценить дей-
ствия Запада как рассчитанные на поощрение их врагов в
Восточной Европе и на нанесение урона их собственной
минимальной цели создания защитного пояса. Все, однако,
зависело от хода военных действий. Сотрудничество во-
енного времени возникло по одной-единственной причи-
не: из-за угрозы победы нацизма. Пока эта угроза была
реальной, реальным было и сотрудничество. В конце де-
кабря 1944 г. фон Рундштедт начал свое контрнаступле-
ние в Арденнах. Несколькими неделями позже, когда Руз-
вельт, Черчилль и Сталин собрались на встрече в Крыму,
встреча их была омрачена этим последним значительным
проявлением немецкой мощи. В Ялте все еще преобладал
настрой на войну.

Ялта остается чем-то вроде исторической загадки, при-
чем, если подойти с позиций 1967 г., не столько из-за
мифического уважения американцами тезиса о сферах

264

влияния, сколько — и это подтверждается докумен-
тально — из-за уважительного отношения русских к тези-
су универсалистов. Зачем надо было Сталину в 1945 г.
принимать Декларацию по освобожденной Европе и со-
глашение по Польше, заверявшее, что три правительства
будут совместно действовать, чтобы обеспечить свобод-
ные выборы правительств, отвечающих воле своего наро-
да? Есть несколько возможных ответов: потому, что война
еще не кончилась и русские тогда хотели, чтобы амери-
канцы усилили свои военные действия на западе; потому,
что одно из положений декларации предусматривало дей-
ствия, опирающиеся на «мнение трех правительств», и та-
ким образом подразумевалась возможность советского
вето, хотя соглашение по Польше было более определен-
ным; однако больше всего потому, что по замыслу Сталина
универсалистская алгебра декларации должна была по-
просту толковаться в категориях практической арифмети-
ки его соглашения о сферах влияния с Черчиллем от ок-
тября предыдущего года. Заверения Сталина, данные Чер-
чиллю в Ялте, что предлагаемая русскими поправка к де-
кларации не будет касаться Греции, явно говорит о том,
что, по мнению Сталина, благочестие Рузвельта не анну-
лировало процентные выкладки Черчилля. Сталин вполне
мог утвердиться в этом предположении благодаря тому
факту, что и после Ялты Черчилль сам неоднократно под-
тверждал условия октябрьского соглашения, как если бы
он считал их, несмотря на Ялту, руководящими.

Перед Ялтой Гарриман полагал, что у Кремля сущест-
вует «два подхода к послевоенной политике» и что у Ста-
лина было «два мнения». Согласно одному подходу, упор
делался на внутреннем восстановлении и развитии России;
согласно другому — на ее внешней экспансии. А тем вре-
менем событие, которое предопределяло все политиче-
ские решения, — война против Германии — входило в
свою последнюю фазу. За несколько недель после Ялты
военная ситуация стремительно изменилась. Поскольку
нацистская угроза уменьшилась, уменьшилась и необходи-
мость в сотрудничестве. Советский Союз, чувствуя угрозу
со стороны американской идеи о самоопределении и ос-
нованной на ней дипломатии в отношении пограничных
государств, а также сомневаясь в способности Организа-
ции Объединенных Наций защитить его границы с той сте-

265

пенью надежности, как это обеспечило бы его собствен-
ное господство в Восточной Европе, начал осуществлять
меры по безопасности в одностороннем порядке.

В марте Сталин выразил свою оценку ООН, ответив на
просьбу Рузвельта, чтобы Молотов приехал на конферен-
цию в Сан-Франциско, хотя бы на открытие сессии. В по-
следующие недели русские упорно и в довольно грубой
форме проводили свою линию в Восточной Европе, преж-
де всего на своем испытательном полигоне — в Польше.
Они игнорировали Декларацию об освобожденной Евро-
пе, игнорировали Атлантическую хартию, принцип само-
определения, идею свободы человека и все остальное, что
американцы полагали необходимым для стабильного мира.
«Мы должны четко осознать, — телеграфировал Гарриман
в Вашингтон за несколько дней до смерти Рузвельта, —
что советская программа — это установление тоталитариз-
ма, конец личной свободы и демократии, как мы ее пони-
маем и уважаем».

В то же время русские начали мобилизовывать комму-
нистические силы в самих Соединенных Штатах, чтобы
блокировать американский универсализм, В апреле
1945 г. Жак Дюкло, представитель Коминтерна, ответст-
венный за западные коммунистические партии, развернул
в «Кайе дю коммюнисм» непримиримую кампанию против
политики американской коммунистической партии. Дюкло
резко осудил ревизионизм Эрла Браудера, американского
коммунистического лидера, «выраженный в концепции
длительного классового мира в Соединенных Штатах, воз-
можности ослабления классовой борьбы в послевоенный
период и установления гармонии между трудом и капита-
лом». Особенно критиковали Браудера за поддержку идеи
самоопределения Европы «к западу от Советского Союза»
на буржуазно-демократической основе. Отлучение брау-
деризма было просто расчетливой реакцией Политбюро на
приближавшееся поражение Германии; это был сигнал
коммунистическим партиям Запада, что они должны вос-
становить свою подлинную сущность; это был призыв Мо-
сквы ко всем коммунистам быть начеку и готовиться к но-
вой политической ситуации в послевоенном мире.

Выпад Дюкло явно не мог быть спланирован и подго-
товлен намного позже Ялтинской конференции или же
значительно раньше ряда событий, которые теперь неред-

266

ко перечисляют ревизионисты, для того, чтобы показать
ответственность Америки за развязывание «холодной
войны». Это не могло быть сделано раньше того, как Ал-
лен Даллес, например, начал переговоры о сдаче немец-
ких армий в Италии (эпизод, который спровоцировал Ста-
лина обвинить Рузвельта в подготовке сепаратного мира,
а Рузвельта в свою очередь—обвинить агентов Сталина в
«гнусном обмане»); задолго до смерти Рузвельта; за много
месяцев до испытания атомной бомбы; за много-много ме-
сяцев до того, как Трумэн приказал сбросить атомную
бомбу на Японию. Уильям З.Фостер, вскоре заменивший
Браудера на посту лидера американской коммунистиче-
ской партии и воплощавший новую линию Москвы, позд-
нее хвастался, что в январе 1944 г. он сказал: «Послево-
енная рузвельтовская администрация останется, как и
сейчас, империалистическим правительством». При нали-
чии старых подозрений, возрожденных упорной привер-
женностью американцев универсализму, не оставалось
сомнений, какие выводы делали из всего этого русские.
Советская канонизация Рузвельта (как и канонизация
Кеннеди в наши дни) произошла уже после смерти амери-
канского президента.

Атмосфера взаимного недоверия начинала сгущаться.
В январе 1945 г. Молотов официально предложил, чтобы
Соединенные Штаты дали России 6 млрд. долл. в кредит
на послевоенное восстановление. С характерным для него
тактом он объяснил, что делает это в виде одолжения,
чтобы спасти Америку от послевоенной депрессии. По
всей видимости, предложение это как выдвигалось с не-
доверием, так с недоверием и было воспринято противо-
положной стороной. Рузвельт потребовал, чтобы этот воп-
рос «не продвигался» американской стороной, пока у него
не будет возможности переговорить со Сталиным. Но рус-
ские тоже не развивали его — ни в Ялте в феврале (кроме
одной короткой ссылки), ни во время переговоров Стали-
на с Гопкинсом в мае, ни в Потсдаме. Наконец, предло-
жение было вновь выдвинуто в августе, в совершенно
иной политической атмосфере. На этот раз Вашингтон не-
постижимым образом задевал куда-то это обращение во
время передачи документов из внешнеэкономического уп-
равления в государственный департамент. Оно не было
обнаружено до марта 1946 г. Конечно, русским поверить

267

в это было просто невозможно; поверить в это довольно
трудно даже тем, кто хорошо знаком со способностью
американского правительства проявлять собственную не-
компетентность; однако все это только усилило советские
подозрения в отношении американских намерений.

Американский кредит был одной из возможных форм
вклада Запада в восстановление России. Другой формой
был ленд-лиз. Возможность оказания помощи для восста-
новления по соглашению о ленд-лизе обсуждалась еще в
1944 г. Но в мае 1945 г. Россия, как и Великобритания,
пострадала от резкого прекращения Трумэном поставок
по ленд-лизу — акта «неудачного и даже грубого», как
сказал Сталин Гопкинсу, добавив, что если это «имело
целью оказать давление на русских, чтобы сделать их бо-
лее податливыми, то это серьезнейшая ошибка». Третьей
формой были немецкие репарации. Сталин, требуя по ре-
парациям 10 млрд. долл. для Советского Союза, провел в
Ялте свой самый решительный бой. Рузвельт, по существу
соглашаясь с Черчиллем в этом деле, в то же время ста-
рался отложить решение вопроса. Советская цифра была
принята им в качестве «основы для обсуждения», что вело
к дальнейшим недоразумениям. Короче говоря, надежда
русских на значительную помощь Запада в послевоенном
восстановлении натолкнулась на три препятствия, кото-
рые Кремль вполне мог истолковать как умышленный са-
ботаж (просьба о займе), шантаж (отмена ленд-лиза) и
прогерманскую ориентацию (репарации).

На деле американское предложение по заключению
четвертого соглашения по ленд-лизу было достаточно щед-
рым, но русские отказались заключить его по своим соб-
ственным соображениям. Однако неясно, была ли бы
большая разница, если бы Москву удовлетворили по всем
финансовым вопросам. Возможно, это убедило бы неко-
торых «голубей» в Кремле, что правительство США на-
строено искренне и дружелюбно; возможно, это убедило
бы некоторых «ястребов» в том, что американское жела-
ние дружить с Советским Союзом столь велико, что Мо-
сква может действовать как захочет, не вызывая возму-
щения Соединенных Штатов. Короче, это могло просто
укрепить обе точки зрения в Кремле; однако это вряд ли
повернуло бы вспять более глубокие тенденции, ведущие
к ухудшению политических отношений. Экономические