Houghton Mifflin Company Boston Артур М. Шлезингер Циклы американской истории Перевод с английского Развина П. А. и Бухаровой Е. И. Заключительная статья
Вид материала | Статья |
- А. Конан-Дойль новоеоткровени е перевод с английского Йога Рàманантáты, 2314.23kb.
- Игра мистера рипли patricia Highsmith "Ripley's Game" Перевод с английского И. А. Богданова, 3159.87kb.
- Перевод с английского, 11123.77kb.
- Вопросы к экзамену по дисциплине «Макроэкономика», 36.49kb.
- Статья знакомит с рекомендациями Европейского кардиологического общества и Американской, 290.92kb.
- Н. М. Макарова Перевод с английского и редакция, 4147.65kb.
- Мемуары гейши артур голден перевод с английского О. Ребрик. Scan, ocr, SpellCheck:, 4842.9kb.
- Программа элективного курса In Company Школа №1234 с углубленным изучением английского, 387.81kb.
- Хризантема и меч Рут Бенедикт, 3700.27kb.
- Уайнхолд Б., Уайнхолд Дж. У 67 Освобождение от созависимости / Перевод с английского, 11462.2kb.
ходов — прошлых, сегодняшних и запланированных.
И если уж зашла об этом речь, то рост государствен-
ного аппарата не был столь безудержным, как это пред-
ставляется многим американцам. Так, число федеральных
служащих росло медленнее, чем общая численность насе-
ления. В 1949г. насчитывалось 2,1 млн. федеральных слу-
жащих. В последующие 35 лет население страны увели-
чилось на 90 млн. человек, а число федеральных служа-
щих — на 800 тыс. Иными словами, в 1 949 г. на тысячу
американцев приходилось 13,9 федеральных чиновника,
а в 1 984 г. — лишь 1 2,3. Таким образом, за время жизни
последнего поколения процент занятых на федеральной
службе фактически снизился. Более того, примерно треть,
или свыше 1 млн. федеральных служащих, не считая кад-
ровых военных, была занята в системе национальной обо-
роны и 660 тыс. — на почте. Следовательно, на военное
ведомство и почту приходилось в 1984 г. 60% федераль-
ных служащих.
Так же обстоит дело и с федеральным бюджетом. В
1954г. он составлял 19,4% ВНП, а тридцать лет спу-
стя — 22,9%. При столь незначительном увеличении фе-
деральных расходов вряд ли можно обескровить обще-
ство, как об этом часто говорят. Что касается налогов, то
отчисления в федеральный бюджет составили и в 1 960 и
в 1989 г. немногим более 18% ВНП. В демократических
странах Западной Европы доля налоговых поступлений и
федеральных расходов в ВНП выше.
Почему же мнение о чрезмерном росте государствен-
ного аппарата получило столь широкое распространение?
В известной мере это объясняется тем, что в 60-е годы
центральное правительство начало активно вмешиваться в
новые сферы общественной жизни, как то: гражданские
права, защита окружающей среды, техника безопасности
на производстве и охрана труда, общественные организа-
ции и социальное обеспечение малоимущих слоев. Расши-
рение регулирующих функций федеральных органов со-
353
12-1200
провождалось заметным ростом административного аппа-
рата на всех уровнях. Более всего управленческий аппа-
рат разросся в штатах и на муниципальном уровне. Так,
численность федеральных служащих за 30 лет начиная с
1950 г. увеличилась на 34%, а число служащих в админи-
страции штатов и коммунальных органах — на 212%. В
1950 г. в этих учреждениях было занято в два раза боль-
ше служащих, чем в федеральной администрации, а 30
лет спустя — уже в 4 раза. В 1960 г. расходы федераль-
ной администрации страны по оплате различных товаров
и услуг превышали соответствующие расходы всех адми-
нистративных органов в штатах и на местах вместе взятых;
в 1980г. правительства штатов и местные административ-
ные органы израсходовали на эти же цели уже вдвое
больше средств.
Новый федерализм президента Рейгана и финансовый
паралич администрации, вызванный бюджетными дефици-
тами, привели к еще более быстрому росту бюрократиче-
ских аппаратов в штатах и на местах. В сложившейся тя-
желой обстановке правительства штатов доказали, что
они вполне дееспособны. Однако и после заметного улуч-
шения работы управленцев в местных органах и прави-
тельствах штатов они вряд ли сравняются с федеральным
правительством по компетентности и профессионализму,
зато по-прежнему превосходят его в своей склонности к
коррупции. В этом плане положение и в наши дни в целом
не изменилось по сравнению с 1832 г., когда Токвиль,
вернувшись из поездки в Америку, писал: «Федеральная
администрация несравненно лучше управляет делами, чем
отдельные штаты»*. Что касается бюрократизма, дублиро-
вания функций и разбазаривания бюджетных средств, то
замена одного соответствующего федерального ведомст-
ва пятьюдесятью на уровне штатов отнюдь не улучшит по-
ложения.
Хотя численность федеральных служащих за послед-
ние десятилетия и не увеличилась, функции федерального
Токвиль писал далее: «Федеральное правительство выглядит
более порядочным и разумным в сравнении с администрацией от-
дельных штатов. Его политика более рациональная и осмотритель-
на, замыслы — более дальновидны и продуманны, а практические
меры оно осуществляет более последовательно и энергично». — О
демократии в Америке, т. I, гл. VIII.
354
правительства значительно расширились. Некоторые счи-
тают, что более активное государственное вмешательство
в экономику, и в первую очередь такие меры, как увели-
чение налогов на предпринимателей и мелочная регламен-
тация их деятельности, сдерживают экономический рост.
Статистические данные, однако, показывают, что народ-
ное хозяйство Соединенных Штатов в период после при-
нятия «нового курса» оставалось на удивление здоровым
и продуктивным, несмотря на рост налогов и правительст-
венное регламентирование. Именно в 60-е годы, когда го-
сударственное регулирование носило открыто наступа-
тельный характер, ВНП достиг самой высшей отметки с
1945 г., а темпы реального роста производства (в среднем
4,2%) в тот период более чем в два раза превысили соот-
ветствующие средние показатели (менее 2%) первых ше-
сти лет пребывания у власти администрации Рейгана, от-
казавшейся вмешиваться в экономику.
Предпринимаются попытки доказать, что правительст-
венное вмешательство в экономику отрицательно сказы-
вается на общественной морали. Государственное попечи-
тельство разлагает, мол, неимущих, избавляя их от чувства
неуверенности в завтрашнем дне, что, по мнению состоя-
тельных слоев, остается главным стимулом прогресса.
Уверенность в завтрашнем дне, доказывают эти критики,
подавляет инициативу, гасит веру в собственные силы, по-
рождает чувство зависимости. Джордж Гильдер, публи-
цист правого толка, писал в этой связи: «Чтобы добиться
успеха, бедняки более всего нуждаются в шпорах нище-
ты»79. Однако, рассуждая о том, что чувство уверенности
в завтрашнем дне подавляет-де инициативу, зажиточные
слои имеют в виду лишь неимущих. Сами же они не боль-
но-то верят в благотворное воздействие чувства незащи-
щенности, иначе почему бы им не поддержать введение
100%-ного налога на наследство, который позволил бы их
потомству испытать на себе столь неоценимые моральные
преимущества? Вместо этого соответствующий рейганов-
ский закон вдвое понизил ставку федерального налога на
наследство. По мысли Рейгана и его команды, «шпоры ни-
щеты» для успеха в жизни нужны лишь самим нищим,
имущие же обходятся «шпорами богатства».
Имущие классы выступают против правительственного
вмешательства не только под предлогом заботы о мораль-
355
ных устоях обездоленных. Иногда утверждают, что прави-
тельственное вмешательство таит в себе опасность для
гражданских свобод и даже толкает республику назад к
рабству, факты свидетельствуют, однако, что распростра-
нение функций федеральных органов на экономику не
только не подавляет индивида, но, напротив, весьма спо-
собствует росту у большинства американцев чувства соб-
ственного достоинства и личной свободы. Впрочем, кое-
какие «свободы» федеральное правительство, вмешиваясь
в экономику, и впрямь ликвидировало — например, сво-
боду отказывать черному населению Америки в его эле-
ментарных гражданских правах, свободу нанимать мало-
летних детей на работу на фабрики, заставлять иммигран-
тов работать по потогонной системе, платить мизерную
заработную плату, свободу создавать бесчеловечные ус-
ловия труда, устанавливать непосильную продолжитель-
ность рабочего дня, свободу махинаций в торговле товара-
ми и на рынке ценных бумаг и, наконец, свободу разбаза-
ривать национальные ресурсы и отравлять окружающую
среду. Но без подобных «свобод» цивилизованное обще-
ство вполне может обойтись.
Странным образом — вновь непроизвольная ирония —
самые рьяные противники правительственного вмешатель-
ства в экономику, выступавшие против подобного вмеша-
тельства под предлогом защиты прав слабых и неимущих,
всегда безоговорочно одобряют деятельность правитель-
ственных институтов, действительно представляющих ре-
альную угрозу индивидуальным свободам, таких, в частно-
сти, как ЦРУ и ФБР. Как и в случае с национальным дол-
гом, именно милитаристское государство, а отнюдь не го-
сударство всеобщего благоденствия порождает спесивую
бюрократию и подвергает преследованию тех самых бед-
ных граждан, о судьбе которых так сокрушаются против-
ники социальных программ. Именно правые явились ини-
циаторами неприкрытых покушений власти на индивиду-
альные свободы, прибегая к цензуре, запрету на книги,
подписке о лояльности, преследованию гомосексуали-
стов. Либералы добивались возможности регламентиро-
вать деятельность корпораций при освобождении лично-
сти, целью же консерваторов, судя по их делам, напротив,
всегда была полная свобода для корпораций при ущемле-
нии прав личности.
356
История вряд ли когда-либо подтвердит предположе-
ние, что социальные программы толкают нацию на путь к
тоталитаризму. Еще сорок лет назад Трумэн Арнольд сар-
кастически писал: «Идея о том, что диктатуры есть не что
иное, как результат постоянного превышения централь-
ным правительством своих полномочий, попросту абсурд-
на». Истина, констатировал он, как раз в обратном. «Лю-
бая диктатура заполняла вакуум власти там, где централь-
ное правительство, столкнувшись с конкретными трудно-
стями, не сумело в полной мере использовать свои полно-
мочия»80. По замечанию Рузвельта, сама история доказа-
ла, что «сильное, деятельное правительство никогда не вы-
родится в диктатуру. Диктатура всегда приходит на смену
слабой и беспомощной власти»81.
XII
Цикличность политического развития позволяет сде-
лать вывод, что соотношение «личный интерес — обще-
ственное благо» со временем сдвинется в пользу послед-
него, превращая его в национальной приоритет. Многие
сомневаются, что в условиях нерегулируемого рынка при
господстве гигантских корпораций вообще можно успеш-
но решить такие проблемы, как оздоровление инфра-
структуры и тяжелой промышленности, преодоление кри-
зиса городов, быстрый рост числа малоимущих и расши-
рение обездоленных слоев за счет молодых людей, не мо-
гущих найти работу, беспрецедентные внешнеторговые
дефициты, отток капиталов в страны «третьего мира» и
соответствующее сокращение рабочих мест. Возвраще-
ние к государственному вмешательству в экономику в
ближайшем будущем станет, таким образом, функцио-
нально необходимым, поскольку решить перечисленные
проблемы в рамках нерегулируемого рынка действитель-
но невозможно.
Да и оппозиция в обществе вмешательству государства
в экономику отнюдь не столь сильна, как изображают это
консерваторы. Правда, при опросах общественного мне-
ния подавляющее большинство американцев и впрямь ут-
вердительно отвечает на вполне определенным образом
сформулированные общие вопросы, например: «Считаете
ли вы, что правительство слишком активно вмешивается в
357
вашу жизнь? Не следует ли, по вашему мнению, прави-
тельству отказаться от регламентирования предпринима-
тельской деятельности в административном порядке?»
Однако, отвечая на вопросы, поставленные более конк-
ретно, такие, как: «Поддерживаете ли вы социальные про-
граммы? Считаете ли вы необходимым выплату пособий
по безработице? Одобряете ли вы правительственные
программы по здравоохранению, введение обязательных
норм по охране труда и охране окружающей среды; госу-
дарственные гарантии права на работу для всех граждан;
контроль над ценами и заработной платой при угрозе ин-
фляции?» — подавляющее большинство опрошенных вы-
сказывается за государственное вмешательство в эконо-
мику.
Все это отражает определенную двойственность в под-
ходе американцев к проблеме. Двадцать лет назад соци-
ологи Ллойд А.Фри и Хэдли Кэнтрил обозначили водораз-
дел между идеологическим и практическим уровнем пол-
итических убеждений. Идеологический уровень опреде-
ляется абстрактными, общими понятиями американцев о
роли правительства, практический же — их отношением
к конкретным программам, затрагивающим их повседнев-
ной существование. По данным Фри и Кэнтрила, опубли-
кованным в 1967 г., на идеологическом уровне лишь 16%
американцев придерживаются либеральных взглядов, тог-
да как на практическом уровне либералами проявили себя
65% опрошенных — «столь значительное несоответствие
необъяснимо с точки зрения обыденного здравого смыс-
ла»82. Опросы общественного мнения, проведенные в по-
следующие годы, показали, что отношение американцев к
вмешательству государства в экономическую и социаль-
ную сферы осталось столь же «шизофреническим».
Готово ли будет правительство ответить на вызов, ког-
да общественное мнение вновь повернется в сторону го-
сударственного вмешательства? Современные либералы
неспособны, как представляется, выдвинуть новые идеи.
Будучи деморализованы политически и потерпев интел-
лектуальное банкротство, они не в состоянии выдвинуть
сколько-нибудь убедительную альтернативу.
«С тех времен, когда реформы «нового курса» пустили
корни в нашей политической жизни настолько глубоко,
что и республиканцы не сумели бы полностью перечерк-
358
нуть их, — подметил один комментатор после очередного
подъема популярности республиканцев, — они постепен-
но утратили свою изначальную политическую актуаль-
ность. Однако либеральные лидеры нередко упускают это
из виду и попусту тратят силы, пытаясь воодушевить аме-
риканцев устаревшими лозунгами». Демократическая пар-
тия, сказал далее этот комментатор, «не может рассчиты-
вать на победу, пока не решит проблему молодых избира-
телей». Она не добьется успеха, «вновь выдвигая програм-
мы и повторяя лозунги, определявшие жизнь в 30-е годы».
Неудивительно поэтому, что молодые американцы голосу-
ют за республиканцев. Они «повернулись к партии, кото-
рая сулит им заманчивые перспективы сокращения нало-
гов и упразднения правительственной регламентации, бы-
строе обогащение и шансы на успех в мире бизнеса»83.
Эти слова — цитата из работы, увидевшей свет спустя два
месяца после выборов 1952 г., — могут служить еще од-
ним примером цикличного развития американской полити-
ки. Думается, что и после выборов 1980 г. призыв к «пе-
реосмыслению», к «выдвижению новых идей» по-прежне-
му вполне своевремен.
«За последнее десятилетие, — заявил мэр Нью-Йорка
Эдвард Коч перед советом демократической партии по на-
циональной стратегии в 198 1 г., — демократическая пар-
тия сейчас утратила чувство своих корней, стоящих перед
ней задач и происходящего в стране»84. Эта мысль была
высказана в первый год президентства Рейгана. Судя по
всему, на политическом горизонте либералов проступили
новые ориентиры. И действительно, вскоре после этого на
политической сцене появились новые либеральные идео-
логи, выдвинувшие странный лозунг: неолиберализм. Ана-
лизируя успехи Рейгана, они решили, что он владеет не-
ким неизвестным им секретом: он первый понял, что аме-
риканцы сыты по горло правительством, бюрократией, ро-
стом налогов, бюджетными расходами на нужды парази-
тирующих меньшинств; им опротивели деятели, развенчи-
вающие традиционные идеалы: бизнес, семью, патрио-
тизм, религию; им надоело умасливать русских и проигры-
вать гонку вооружений. Пришло время новых идей. «Нам
больше не кажутся сами собой разумеющимися выступ-
ления в поддержку профсоюзов и сильного правительст-
ва, направленные против большого бизнеса и вооруже-
359
ний, — провозгласил Чарльз Петере, журналист из «Ва-
шингтон мансли» в своем неолиберальном манифесте. —
...Наш герой — предприниматель, не боящийся риска»85.
Либералы считали, что администрация в силу историче-
ской традиции и по своим объективным возможностям не-
заменимый инструмент повышения общественного благо-
денствия. Неолибералы, напротив, видели в администра-
ции скопище бюрократов и растратчиков, транжирящих
народные деньги и ставящих препоны герою-предприни-
мателю. Импульсы «нового курса» потому и утратили
свою привлекательность, доказывали неолибералы, что он
в конце концов узаконил приоритет групповых интересов,
подчинив им администрацию. Для либерализма как выра-
зителя групповых интересов общественное благо склады-
валось из удовлетворения запросов тех или иных социаль-
ных групп, поэтому и вся национальная политика начинала
служить эгоистическим частным интересам, а экономика
оказывалась втиснутой в прокрустово ложе притязаний
«групп давления».
С некоторыми положениями программы неолибералов
нельзя не согласиться, однако куда больше в ней весьма
путаных рассуждений. Взять хотя бы призыв к новым иде-
ям. Новые идеи вообще редкость, особенно в политике,
где они способны овладеть массовым сознанием, лишь бу-
дучи облачены в привычную форму. Рейганизм отнюдь не
новая идея, а лишь набор старых идей, которые вновь и
вновь вытаскивают на свет Божий. Даже «новый курс» —
этот классический пример нового мышления в поли-
тике — представлял собой сплав идей о социальном обес-
печении, зародившихся в Англии и Германии накануне
первой мировой войны, идеи экономического планирова-
ния в национальном масштабе, почерпнутой из мобилиза-
ционной программы Вильсона 1917 — 1918 гг., и, нако-
нец, целого спектра представлений о развитии сельского
хозяйства, роли государственной власти и защите окружа-
ющей среды, выдвинутых «инакомыслящими» в 20-е годы.
И лишь компенсационная денежная политика второго эта-
па «нового курса» была для 30-х годов поистине новатор-
ской, но это чуть ли не единственный пример действитель-
но нового подхода.
Бичуя эгоизм предпринимателей, разоблачая произвол
бюрократии, опровергая философию нулевого роста, кри-
360
тикуя обязательные наказы и чрезмерную зависимость от
них выборных представителей, неолибералы сделали не-
мало. Но в принципе ни один из тезисов неолибералов не
противоречил постулатам классического либерализма.
«Новый курс», по мысли его творца, как раз и ставил
целью обеспечить приоритет всеобщего благоденствия —
того, что он называл «единством интересов», — над груп-
повыми и местническими интересами. «Традиционные»
либералы, естественно, считают, что проблемы 80-х и
90-х годов не поддаются решению по рецептам 30-х или
даже 60-х годов. Общая политическая линия Рузвельта
может служить примером и в наши дни, хотя конкретные
методы «нового курса» действительно уже ушли в про-
шлое.
Более того, бесспорно, что общество, в котором самые
различные социальные группы пользуются равными пра-
вами, оказывается в исключительно трудном положении.
Ни одно общество не в состоянии гарантировать каждому
безбедную жизнь от рождения до могилы — на это просто
не хватит средств. И без того постоянно растущие бюд-
жетные дефициты вызывают ныне опасения даже у кейн-
сианцев. Но при всем том с политической точки зрения
проблема равных прав — традиционный домен демокра-
тической партии, ибо именно она в течение всей амери-
канской истории выступала в защиту слабых и обездолен-
ных. Республиканцам — партии профессиональных анти-
коммунистов — оказалось легче восстановить отношения
с Красным Китаем. Подобно этому, и демократы, партия,
всегда выступавшая в поддержку социальных программ,
способны в случае необходимости более убедительно, чем
партия, отражающая интересы денежного мешка и Пен-
тагона, обосновать их временное сокращение. В полемике
с либералами, рассматривающими общее благоденствие
как сочетание групповых интересов, демократы — в тра-
дициях Франклина Д. Рузвельта — должны подчеркивать,
что общественный интерес есть Нечто качественно иное,
чем сумма частных интересов. При этом любые жесткие
меры получат поддержку в широких слоях населения при
условии, что это будет «честная игра».
Следует также добавить, что демократы старой школы
отнюдь не отвергают предпринимательство и рынок и не
пытаются навязать обществу командные методы управле-
361
ния экономикой. Более того, многие социалисты и даже
коммунисты пришли к признанию преимуществ рыночной
системы. В то же время демократы в отличие от консер-
ваторов не считают рынок тонко реагирующим, безотказ-
ным, саморегулирующимся механизмом. По их мнению,
рынок отражает расстановку сил в обществе; концентра-
ция производства сделала его беспощадным и амораль-
ным. Нынешний бизнес уже не нуждается в конкуренции,
а, напротив, стремится всеми силами ее нейтрализовать.
Факторами действительной напряженности на рынке яв-
ляются профсоюзы и социальное законодательство. Кро-
ме того, в жизненно важных отраслях цены сейчас уста-
навливаются администрацией, а не образуются на основа-
нии спроса и предложения в их чистом виде. Объектив-
ный анализ функционирования рынка обосновывает скеп-
тицизм либералов в отношении саморегулирующейся, со-
циально нейтральной экономики.
Одним словом, либералы старого толка не верят, что
проблемы, стоящие перед страной, решатся сами собой, и
считают, что предоставление полной свободы действий
предпринимателям, не боящимся риска, тут не поможет.
Либералы считают, что для смягчения остроты проблем
сегодняшнего дня необходимо возобновить активное вме-
шательство государства в экономику для корректировки
«огрехов» рынка и нейтрализации негативных последст-
вий рыночной стихии. Необходимо лишь, чтобы эту мис-
сию взяла на себя реформированная администрация, очи-
стившаяся от скверны и извлекшая уроки из ошибок и
перехлестов минувшего пятидесятилетия.
Риторически бичуя государственное вмешательство в
экономику, неолибералы не могут предложить какой-либо
альтернативы. Так, мэр Коч в своей речи в 1981 г. сето-
вал, что демократы превратились «в партию правительства
ради правительства», но, перейдя к конкретным вопросам,
тут же, не моргнув глазом, сообщил: «Федеральное прави-
тельство обязано обеспечить людей жильем... Вашингтон
обязан помочь местным органам власти в реконструкции
их хиреющих производственных комплексов... Федераль-
ное правительство обязано обеспечить занятость... Вашин-
гтон не может бросить на произвол судьбы транспорт...» и
т.д. и т.п., — предъявив правительству целых семь основ-
ных требований. «Национальная администрация, — заявил
362
Гэри Харт, фаворит неолибералов на праймериз
1984 г., — должна быть гарантом социальной справедли-
вости и равных возможностей»86.
Другой пример: откроем основополагающий документ
неолибералов — «Неолиберальный манифест» Петерса.
Порассуждав о том, что либерализм «нового курса» уста-
рел и необходимы нестандартные идеи, автор пишет (не
сочтите за шутку): «Посмотрите, за что выступаю я сам в
последнее время: верните нам Управление промышленно-
строительными работами общественного назначения, ибо
только в его силах реорганизовать инфраструктуру стра-
ны, дать людям работу, беднякам — средства к существо-
ванию». В данном случае Петере прав, ничего не скажешь.
Правительство, выступающее в экстремальных условиях
как работодатель, — этот компонент «нового курса», без-
условно следует возродить. Ведь главной целью «нового
курса» отнюдь не было всеобщее благоденствие (или, как
тогда говорили, «исцеление»). Основной его целью оста-
валась всеобщая занятость, ликвидация безработицы —
вплоть до организации общественных работ. Демократиче-
ской партии пошло бы только на пользу, если бы, отказав-
шись от идеи о всеобщем благоденствии, идеи, взятой ею
на вооружение в последнее время, она вновь обрела бы
свой традиционный облик партии общей занятости.
На поверку оказывается, что неолиберальные концеп-
ции — это вовсе не сокрушение основ, а всего лишь сло-
воблудие. Признав теоретически необходимость вмеша-
тельства государства в экономику, неолибералы вполне
могли бы договориться с либералами старой школы, если
бы те со своей стороны признали необходимость обновить
программы и арсенал «нового курса» в свете полувекового
опыта; таким образом, фракционное размежевание в ли-
беральном лагере было бы преодолено.
Скорее всего, демократическая партия окажется не в
состоянии выработать сколько-нибудь последовательную
программу за время второго президентского срока Рейга-
на. Однако нынешние идеологические шараханья еще не
предопределяют будущее развитие. Кстати сказать, акси-
ома, гласящая, что оппозиционной партии надлежит вы-
двигать четкую альтернативную программу, противоречит
самому духу американской политики. Дисциплина и хоро-
шо разработанные программы никогда не были отличи-
363
тельной чертой американских политических партий. Стиль
американской политики ближе к партизанщине,
чем к воинским маневрам регулярной армии. Так,
в 1931 — 1932 гг., в условиях самого тяжелого за всю
американскую историю кризиса, демократы пребывали в
еще большем смятении, чем ныне, полвека спустя. Их
объединяло тогда лишь неприятие Гувера, и ничего боль-
ше. Некоторые критиковали Гувера справа, другие — та-
ких было гораздо больше — слева. Многие противники
Гувера, в том числе тогдашний губернатор Нью-Йорка
Рузвельт, критиковали президента одновременно и справа
и слева. Но критика эта так и не вылилась в четко разра-
ботанную альтернативную программу, что, впрочем, не по-
мешало демократам победить на выборах в 1932 г., а Руз-
вельту, став хозяином в Белом доме, — приступить к ре-
ализации «нового курса». Разброд в оппозиции при случае
может обернуться исцеляющим брожением, что предоста-
вит энергичному президенту целый спектр возможных
политических решений. Тысяча демократических цветов
расцветет в последние годы президентства Рейгана. Что
может этому помешать?
XIII
Какие же формы может принять на новом витке спи-
рали правительственное вмешательство в экономику? В
прошлом администрация, ориентируясь на общественные
интересы, вмешивалась в экономику либо для демонопо-
лизации рынков — мотивация Джексона, — либо для гар-
монизации групповых интересов — мотивация Т. и Ф. Руз-
вельтов. Какой будет направленность государственного
вмешательства на нынешнем этапе зависит от свободы ма-
невра администрации.
Америка XVIII в. испытывала острую нехватку капита-
лов, и поэтому альтернативы жесткому контролю над
предпринимательской инициативой, как публичной, так и
частной, не было. В период бума конца XIX — начала
XX в. Америка казалась страной неограниченных возмож-
ностей. В это время направленность национальной полити-
ки определялась разного рода конфликтами — Севера с
Югом, города — с деревней, рабочего класса — с капита-
листами, давно осевшего населения — с новыми иммиг-
364
рантами, белых — с черными, индивида — с государством.
Этот стиль был приемлем до тех пор, пока время и про-
странство предоставляли Америке роскошь широкого эко-
номического выбора.
Однако в результате двух мировых войн и Великой де-
прессии спектр экономических решений значительно су-
зился: распределение ресурсов через нерегулируемый
рынок стало роскошью непозволительной. Послевоенная
экспансия оживила было миф об американском роге изо-
билия и воскресила идеологию свободного рынка во всем
ее первозданном величии. Казалось, кредо laissez-faire за-
сияло в 80-е годы новым, ослепительным светом. Но
именно на этом рубеже Соединенным Штатам вновь при-
шлось испытать напрочь забытое ими чувство зависимости
от мировой экономики — в торговле, инвестициях, при-
родных и энергетических ресурсах. Конкурентоспособ-
ность Америки падает. Дефицит торгового баланса достиг
небывалого размера. Сама обстановка не дает права на
ошибку.
Сужается выбор средств для оздоровления экономики.
Главными внутренними проблемами остаются инфляция и
безработица. Политика Рейгана сводилась к тому, чтобы,
переждав, пока очередной спад собьет волну инфляции
(1981 — 1983), вновь разогреть конъюнктуру по класси-
ческой кейнсианской модели, то есть за счет бюджетного
дефицита — самого большого за всю американскую исто-
рию в мирное время (1984 — 1986). Дефицит, как и сле-
довало ожидать, дает правительству предлог для сниже-
ния социальных расходов. Но он также не позволит адми-
нистрации при очередном спаде увеличить массу денег в
обращении для подогрева конъюнктуры. Монетарная те-
рапия становится все менее эффективной по мере роста
дефицита. Совсем как у наркоманов — слишком большая
доза может оказаться смертельной. Кейнсианство в своей
сути — консервативная экономическая политика, не пося-
гающая на частноэкономические структуры. На втором
этапе «нового курса» Рузвельт прибегал к рецептам Кей-
нса как к альтернативе государственному планированию,
практиковавшемуся на первом этапе. Вынужденный отказ
от монетарных стимулов оставляет лишь один выход при
очередном экономическом кризисе — планирование в на-
циональных масштабах. В результате «рейганомика» мо-
365
жет оказаться прелюдией к планируемой экономике. Еще
один пример иронии судьбы.
«Америка, — писал Вудро Вильсон сто лет назад, — с
крайней беспечностью разбазаривает свои ресурсы на
трудных путях через политические лабиринты. Но наста-
нет время, когда она с изумлением обнаружит, что поста-
рела... превратившись в перенаселенную, нестабильную и
растерянную страну, и тогда она будет вынуждена взять
себя в руки, перейти на новый режим экономии своих
ресурсов и концентрации своих сил, остепениться и про-
трезветь, отучиться от своих капризов и, развенчав культ
посредственности, отдать свою судьбу в руки своих луч-
ших представителей. Настанет время великих перемен»87.
Время, предсказанное Вильсоном, возможно, наступит
уже скоро. По логике нашего времени, требующего эко-
номного ресурсосбережения, главным содержанием но-
вого этапа внутреннего развития должно стать не сопер-
ничество, а координация, основанная на действенном со-
трудничестве между администрацией, частным бизнесом
и трудящимися, — координация, нацеленная на обеспече-
ние экономического роста. Ход этого процесса должны
определять не декреты и указы, а консультации и перего-
воры. Правительство как орган, подотчетный непосредст-
венно гражданам, играло бы в этой «коалиции» роль стар-
шего партнера. Только при таком условии защита «обще-
ственного интереса» от опустошительных последствий
схватки между монополистическими частными группами
может стать обязывающей целью и для самого общества
в целом.
Идея сотрудничества государства и частного капитала
в управлении экономикой не вызывает общего восторга.
Правые клеймят ее как этатизм, левые — как пособниче-
ство монополиям. Что же, может быть, Генри Адаме и
впрямь не был далек от истины, предсказывая, что прави-
тельство, вмешивающееся в экономику, рано или поздно
попадет под влияние тех самых сил, которые оно пытается
контролировать. И все же неравенство как порождение
нерегулируемого рынка, с одной стороны, и ужасы тота-
литарного этатизма — с другой, не оставляют истинным
демократам иного выбора, кроме поиска многообразных
форм координации усилий правительства, бизнеса и тру-
дящихся в рамках свободной экономики.
366
Подобная координация имеет прецедент в американ-
ской истории. В самом деле, разве не означает этот путь
возрождение духа содружества, общего благоденствия и
процветания, вдохновлявшего основателей нашей респуб-
лики? Традиция государственного вмешательства в эконо-
мику — традиция столь же истинно американская и имеет
столь же глубокие корни в национальной истории, будучи
неразрывно связанной с именами наших величайших госу-
дарственных деятелей и отражая американский дух и на-
циональный характер, как и соперничающая с ней тради-
ция неограниченной свободы личного интереса и частного
предпринимательства.
Наконец, не откажусь от возможности выразить в этой
связи и свое, субъективное мнение: программы, направ-
ленные на социальное сотрудничество, а не на поощрение
индивидуального эгоизма и корысти, предполагают совме-
стные усилия людей, а не соперничество и в отличие от
принципов «с волками жить — по-волчьи выть», «всяк за
себя» оказывают облагораживающее влияние на дух на-
ции. Государстгенное регулирование было и остается в
этом ужасном мире лучшим средством укрепления нашей
демократии, продолжения наших традиций и расширения
прав и свобод наших граждан.