Современная ситуация, получившая в России название “переходного периода”, обострила культурные проблемы. Разнонаправленные процессы культурного расслоения и культурной однородности, отмеченные повсеместно, формируют новое отношение к национальным культурам, традициям, прошлому в целом. Для национальных сообществ актуализируется задача сохранения и передачи культурного богатства нации, осознается назначение культуры быть, сознательной борьбой с мировым уравниванием.

Немецкоязычный термин “постсовременность” означает буквально “то, что следует за современностью”. Он тождественен понятию “постмодернизм”, чаще употребляемому в искусствоведении. Впервые это понятие было зафиксировано в 1917 году, но широкое использование приобрело в 60-е годы, благодаря работам французского философа Ж. Лиотара. В отечественной литературе явление постмодернизма активно дискутируется последние десять лет как осмысление опыта культурного развития стран Запада. В культурном плане постмодернизм — это рефлексия по поводу художественного авангарда (модерна) 10-20-х годов XX века как эстетического феномена, а также художественная практика, распространенная в современной литературе, живописи, кинематографии. Если в 60-е годы постмодернистское миропонимание было актом личного самостояния отдельных представителей культуры, то сегодня это факт массового сознания, не мода, а атмосфера, отрефлексированная философией.

Если западный постмодерн — результат свободной интеллектуальной и стилевой игры, итог имманентного развития многомерной и внутренне противоречивой культурной семантики специализированной сферы, то российская — жестокая необходимость переходного периода, результат ов многом непредсказуемого, сложного и конфликтного взаимодействия специализированных, обыденных, институциональных и спекулятивных форм культуры, напряженно сосуществующих и борющихся в едином смысловом пространстве современности. Именно в этом контексте должно быть осмыслено творчество 70-90-х гг. таких разных писателей, как И. Бродский, Вен. Ерофеев, В, Катаев, В. Аксенов, Т.Толстая, Э. Лимонов, В. Пелевин и др. Характернейшим литературно-философским и публицистическим явлением этого времени явился “Бесконечный тупик” Д. Галковского, выдержанный в традициях мозаично-эпатажных повествований В. Розанова (“Уединенное”, “Опавшие листья” и т.п.) и так же, как сочинения Розанова, обращенный в свою современность.

Еще более наглядно намеренный эклектизм взаимоисключающих идеологий и стилей можно наблюдать в изобразительном искусстве “соц-арта”, представляющем собой вызывающий коллаж советской символики и эмблематики, включая знамя и герб СССР, знаки “качества”, серпа и молота и т.п. рядом с западными, по преимуществу американскими символами: кока-колой, долларом, Микки-Маусом и др., скомпонованными в духе пародийно утрированных композиций, персонажей с обыгрыванием соответствующих текстов.

Несовместимые по значениям и происхождению феномены культуры оказываются совмещенными в нашем сознании как ценности и смыслы. Складывающаяся таким образом “картинка” наглядно реализует модель “постмодернистского дискурса”. Все оценки и интерпретации поменялись, перепутались, сдвинулись с привычных и традиционных мест. Всеобщая переоценка ценностей коснулась не только социальных или политических сторон жизни, но и нравственности, художественной культуры. Не случайно в СМИ, в учебных заведениях, на различных диспутах последнее время можно встретить прямо противоположные интерпретации и оценки творчества М. Горького и В. Маяковского, М. Шолохова и А. Толстого, направленные на дискредитацию или реабилитацию этих или иных писателей. При этом и хулители, и апологеты названных деятелей культуры не склонны к подобному разбросу оценок в отношении недавно лишь осмысленных в своем подлинном творческом масштабе Е.Замятина, М. Булгакова, А.Ахматовой и т.д.

Еще показательнее сегодня отношения с отечественной классикой. В тоталитарные времена все было ясно: Л. Толстой — “зеркало русской революции”, Достоевский — “архискверный” (в своей основе); Пастернак, Ахматова, Цветаева прошли “сложный путь” и совершали “серьезные ошибки”, за которые и поплатились, Бродский — известный тунеядец и эмигрант, а Кандинский и Малевич не умели рисовать.

Теперь же Пушкин и Розанов, Толстой и Солженицын, Репин и Кандинский, Маяковский и Бродский объединились в одной культурной парадигме, как “наше все”. Соединение несоединимого — это настоящий постмодернизм.

Если представить весь этот “полифонизм” интерпретаций, суждений, оценок одних и тех же явлений культуры (в том числе классической) с разных, нередко противоположных точек зрения в виде некоего “круглого стола”, то станет ясно, что никакого “диалога” у собеседников не получится: идет “базар” — кто кого перекричит и какой “ярлык” наклеит. Общеизвестно, что любой плюрализм — политический, социальный, культурный, религиозный — это всегда конфликт, диссонанс, борьба. Так было и в Серебряном веке русской культуры, и в эпоху “культурного нэпа” 20-х гг., и в послесталинскую “оттепель”.

Но нынешняя ситуация чревата особенной остротой, нетерпимостью противоборствующих сторон (вызывающая, скандальная нетерпимость большевиков или футуристов в предреволюционные годы компенсировалась их сравнительной малочисленностью, а значит, сходила за экстравагантные выходки). В нынешней социокультурной ситуации ставший массовым плюрализм осложнен столь же широко распространенной, массовой нетерпимостью (нередко фундаменталистского толка) и столь характерной для неправового государства и бесправного народа общей вседозволенностью. Этот узел поистине трагически неразрешимый, даже безысходный; благодаря ему в обществе расцветают не только коррупция и терроризм, но и коммерциализированная политика, и криминализованная экономика, и развлекательная культура, а жизненно необходимые решения блокируются противостоянием конфронтирующих социальных, политических, финансово-экономических, культурно-идеологических сил.

Изменился и характер дискуссий (политических и художественных, научных и философских, религиозных и житейских): многоголосие частных правд привело к самоустранению не только общей истины, но и единого смыслового контекста, к разрушению единства проблемного и ценностно-смыслового поля обсуждаемой реальности. Мировоззренческие разногласия и отсутствие видимых целей консолидации познавательных или организационных усилий, равно как и создания условного идейного “ансамбля” участников культурно-специализированного диспута привели к превращению