Хотя сюжет Капитанской дочки укладывается в сравнительно небольшой промежуток времени:

Осень 1772- го - конец 1774 г., текст романа покрыт отблесками ключевых событий русской истории 18 века. Некоторые (ив том числе довольно важные) намеки и отсылки уже раскрыты в научной литературе. В предлагаемой работе мы исходим из того, что через разветвленную систему исторических аллюзий обнаруживается второй смысловой уровень романа, который окружает аурой релятивности (двусмысленности) некоторые положения и понятия, характеризующиеся как определенные (устойчивые) на собственно повествовательном уровне.

Карамзин в своей «Истории госу­дарства Российского провозгласил: «История народа принадлежит государю». И это была не фраза, это была историко-политическая, историко-философская концеп­ция. Будущий декабрист — «беспо­койный Никита» Муравьев возражал: «История принадлежит народу». И за этим крылась тоже принципиальная поэзия — демократическая» антимо­нархическая в своей сущности.

Пушкин выдвигает свое кредо: «История народа принадлежит поэ­ту». И это, в свою очередь, не просто красивая фраза. Что она означает? Право на субъективную поэтизацию исторических сюжетов? Всем своим творчеством Пушкин как раз отвер­гает эту бытовавшую и бытующую среди поэтов практику. Он претенду­ет на большее: осмысление, исследо­вание истории литературно-художест­венными средствами. Он претендует на открытие с помощью этих средств глубинного понимание токов истори­ческих событий, тех тайных пружин, которые порой бывают скрыты от глаз рассудочно мыслящих историков.

Пушкин первый и, в сущности, единственный у нас феномен: поэт-историк. Историзм поэтического мышления Пушкина — не самоцель­ное обращение в прошлое. Этот исто­ризм, как мы увидим, всегда совреме­нен, политически, социально заострен. Он для него — всегда средство разо­браться в настоящем, понять, «куда влечет нас рок событий».

Начиная с юношеского «Воспоми­нания в Царском Селе» (1814 год), голос Клии (Клио) — богини исто­рии, одной из девяти муз, покрови­тельниц искусств и наук,— постоянно звучит в творчестве Пушкина. К нему, к этому «страшному гласу», он прислу­шивается всю свою жизнь, стремясь постигнуть ход истории, причины воз­вышения и падения, славы и бесславия великих полководцев и мятежни­ков, законы, управляющие судьбами народов и царей.

Поражаешься, как много у него произведений исторического звуча­ния. Вся наша история проходит пе­ред читателем Пушкина: Русь древ­нейшая, старинная открывается нам в «Песне о вещем Олеге», в «Вадиме», в сказках; Русь крепостная — в «Ру­салке», в «Борисе Годунове», восста­ние Степана Разина — в песнях о нем; великие деяния Петра в «Медном всаднике», в «Полтаве», в «Арапе Пет­ра Великого»; восстание Пугачева — в «Капитанской дочке»; убийство Пав­ла I, правление Александра I, война 1812 года, история декабризма,— в целом ряде стихотворений, эпиграмм, в последней главе «Евгения Онегина».

События европейской истории, особенно связанные с французской революцией и войнами Бонапарта, также все время в центре поэтических размышлений Пушкина.

Наконец, он заявляет о себе и как профессиональный историк. Плодом его тщательных архивных изысканий, поездок, расспросов бывалых людей, изучения мемуарной литературы явилась «История Пугачева».

Следующей за «Историей Пугачева» последовала работа над «Историй Петра» — грандиозная по замыслу и объему. Работу эту прервала роковая дуэль. Кроме того, в бумагах Пушкина остались наброски истории Украины, истории Камчатки. Пушкин намере­вался написать также историю фран­цузской революции, историю Пав­ла I — «самого романтического наше­го императора». Сохранились наброс­ки, относящиеся к истории допетров­ской России.

Пушкин внимательно изучал исто­рические труды как отечественных авторов (Феофана Прокоповича, Та­тищева, Голикова, Болтина, Щерба­това, Карамзина), так и зарубежных (Тацита, Вольтера, Юма, Робертсона, Шатобриана, Гиббона, Сисмонди, Ле-монте, Вильмена, Тьерри, Гизо, Минье, Баранта, Тьера, Нибура). В его библиотеке хранилось более четы­рехсот книг по истории!

В итоге этих исторических заня­тий у зрелого Пушкина сложился соб­ственный взгляд на ход развития чело­веческой цивилизации вообще и в осо­бенности на судьбы России. Историческое миропонимание Пушкина не сразу оформилось в опре­деленную и самостоятельную систему воззрений, оно развивалось и укрепля­лось с каждым новым этапом его твор­чества. Не нужно особой проница­тельности, чтобы заметить, что ощу­щение, восприятие истории в «Онеги­не» и «Бориса Годунове» совсем иное, нежели а «Кавказском пленнике» и «Цыганах», и, в свою очередь, разнит­ся от «Истории Пугачева» и «Медного всадника».

Б. В. Томашевский справедливо обратил внимание на то, что истори­ческие сюжеты в творчестве раннего Пушкина, в сущности, несут на себе печать вневременного взгляда на дей­ствительность, присущего француз­ским просветителям XVIII века. Идеалы «естественного права», «равенства и справедливости» выводились ими из свойств, якобы исконно присущих человеку. Ни конкретные обстоятель­ства экономической и политической жизни общества, ни черты определен­ной эпохи не имели для них при этом значения. Вся история казалась соб­ранием образцов, примеров, характе­ров, имеющих, свое значение вне вре­мени и места И потому идеи, порож­денные преддверием французской революции, легко вкладывались дра­матургами в уста античных героев и героинь. В свою очередь, сюжеты из античности переносились в современ­ность, просто накладываясь на нее. Основное значение имел характер героя, его «страсти», а в какой реаль­ной исторической среде он действо­вал, было делом фантазии и произвола автора: мысли и поступки героя с определенной исторической эпохой никак не соотносились. «Цыганы», «Братья-разбойники» носят на себе явную печать таких взглядов.

«Онегин» и «Борис Годунов» рису­ют нам уже совсем иное взаимоотно­шение между личностью и обществом. Здесь центр внимания автора пере­ключается на определенную социаль­но-историческую обстановку, в кото­рой действуют герои и которая фор­мирует этих героев и определяет их поступки. Со времени создания «Оне­гина» и «Годунова» можно говорить с полным правом уже не только об историческом мироощущении Пушки­на, но и его историзме, принципе, сознательно реализуемом в поэтиче­ском творчестве.

Начало размышлениям Пушкина о путях исторического процесса было положено лекциями лицейских про­фессоров и особенно трудом Н. М. Ка­рамзина «История государства Рос­сийского», который поэт назвал граж­данским и человеческим подвигом.

Пушкин был восторженным слу­шателем Николая Михайловича Карамзина в свои лицейские го­ды, а вскоре после выхода из Лицея он взахлеб прочитал первые восемь томов «Истории государства Россий­ского».