Какие перспективы и аналогии в понятии человека, его психики и человеческого общества, по Вашему мнению, открывают методологические принципы и концепции современного естествознания?

Данный вопрос предполагается рассмотреть в рамках соотношения современной естественнонаучной картины мира и Человека.

При смене картины мира пересматриваются основные вопросы мироздания, структура знаний и место науки в жизни общества. Среди естественных наук в течение двух столетий, несомненно, лидировала физика, исследовавшая явления неживой природы, для которых про­ще построить схему или модель и дать математическое описание. В конце XIX — первой половине XX вв., когда результаты анализа и синтеза различных веществ существенно изменили жизнь общества, достойное место рядом с физикой заняла химия. Благодаря успехам физики и химии во второй половине XX в., положившим начало мо­лекулярным исследованиям, произошел прорыв в биологии и медицине. Так естествознание приближается к человеку, распространяя свои методы на экономику, гуманитарную сферу знаний и искусст­во. Экологические проблемы, вставшие перед земной цивилизацией, подтолкнули естествознание к непосредственному взаимодействию с техникой, технологией, экономикой, политикой [1].

Достижения естествознания, прежде всего физики, в свое время убедили человечество, что мир можно объяснить и предсказать его развитие, абстрагируясь от человека и Бога. Лапласовский детерми­низм сделал человека сторонним наблюдателем, для него было со­здано отдельное гуманитарное знание [9].

Формальные понятия и представления, выросшие на почве клас­сической механики, вышли далеко за ее пределы. "Есть нечто пре­красное и способное внушить благоговейные чувства в том, что все основные законы классической физики можно вывести из одной-единственной математической конструкции, именуемой "действием". Понятие "действия", введенное Гамильтоном, сейчас распространя­ют и на социальные системы.

Изучение автоматов (из плоти или металла) стало отраслью на­уки о связи. Ее основные понятия — сообщение, количество помех, количество информации, методы кодирования и т. п. Автоматы свя­заны с внешним миром не только потоками энергии и вещества (или метаболизмом), но и информацией. При этом информация, посту­пившая в систему, может содержать информацию о работе органов приема или ее переработки. Ее можно использовать через некоторое время, т. е. задержать и накопить (аналог памяти), корректировать (что похоже на процесс обучения) и т. д. Поэтому и кибернетика, и наука о живом строятся по единому плану.

В естественных науках пришли ко второму началу термодинами­ки, к понятиям энтропии, порядка, хаоса и самоорганизации, а в науках о живом — к сложным структурам, к закону эволюции. В XX столетии в представлениях о живой и неживой природе в рамках ес­тествознания достигнуто согласие благодаря термодинамике неравно­весных процессов и синергетике. "Вступая на проложенный древни­ми путь, скажем вместе с ними, что если приступить к божествен­ному нам дано только через символы, то всего удобнее воспользоваться математическими из-за их непреходящей достоверности", — писал Н. Кузанский.

Новая картина мира, которая только формируется, должна обрес­ти универсальный язык, адекватный Природе, о чем в свое время говорил И.Тамм: "Наша первейшая задача — научиться слушать при­роду, чтобы понять ее язык". Вернадский предсказывал: "Рост науч­ного знания 20 столетия быстро стирает грани между отдельными науками. Мы все больше специализируемся не по наукам, а по про­блемам" [1].

В физике периодически возрождаются пифагорейско-платоновские традиции видения основы физической реальности в математике. Труды Декарта, Кеплера, Галилея, Ньютона содержат мысли о ма­тематической сущности Природы. Бог сотворил мир рационально, и математическое доказательство приближало людей к Божественному замыслу. Научные гении Нового времени задали план развития со­временной науки. Французские математики несколько отошли от этой традиции в науке, и в книге Лапласа "Изложение системы мира" места Богу в системе мира не было предусмотрено. Очевидно, поэто­му Лагранж вместо принципа наименьшего действия, всегда имевшего телеологический оттенок, использовал в своей динамике прин­цип Д'Аламбера, позволяющий сводить динамические задачи к ста­тическим. Богоборчество Великой французской революции таким об­разом оказало свое влияние на взгляды французских математиков. У. Гамильтон, открывший свой вариационный принцип (принцип Га­мильтона), опасался распространять его на весь космос "на основе экономии во Вселенной" из-за его явно атеистического характера. Как заметил М. Клейн, "почтительное восхищение божественным планом творения постепенно уступило место стремлению получить чисто математические результаты". И, действительно, французская математическая школа получила потрясающие результаты, были за­ложены основы аналитических методов физики. Во второй половине XX в. вариационные принципы стали использоваться в кибернетике, биологии, экономической теории, социологии [3; 8].

Не потому ли сейчас в числовых совпадениях, которыми изоби­лует наука, в частности физика, все чаще видят биологическую при­чину (антропоцентризм)?! Законы физики, содержащие фундамен­тальные константы, подтверждают наиболее вероятные пути зарож­дения жизни. Когда-то могли случайно столкнуться три атома гелия и образовать ядро атома углерода. Еще вероятнее, что столкнулись два атома гелия, образовав нестабильное ядро бериллия, которое из-за резонанса собственной частоты колебаний с частотой квантовой волны третьего атома гелия захватило его. Еще одна счастливая слу­чайность: тепловая энергия ядер в типичной звезде лежит в области резонанса углерода. Множество случайных совпадений ускоряли син­тез углерода — основу нашей углеродной жизни. Ему нужно было только уцелеть до образования тяжелых элементов в недрах звезды.

Наше время вновь возвращается к античным представлениям, под­крепляя их умозрительные и наивные идеи данными современной науки, зашедшей в тупик при детальном исследовании сложнейших проблем, не решаемых на основе поверхностных аналогий. Когда-то Аристотель из описания животного мира выводил модели для нежи­вой природы, не предполагая, что простейшие модели XVII в. станут прообразами сложных машин и механизмов, которые человечество использует для покорения природы и ускорения своей гибели. Тем не менее, осознав этот печальный факт, оно не спешит решать про­блемы надвигающейся экологической катастрофы, цепляясь за со­мнительные блага