Л.
Н. АНДРЕЕВ
ТЕМА РОЖДЕСТВА В
РАССКАЗЕ Л. Н. АНДРЕЕВА “АНГЕЛОЧЕК”Две тысячи лет назад далекая Иудея находилась под властью всесильного
Рима. По улицам иудейских городов расхаживали вооруженные римские легионеры,
страной правил жестокий царь Ирод, а потомки Авраама и Исаака, великих
царей Давида и Соломона жили в бедности и презрении.
И вот римляне решили пересчитать жителей своей колонии и для этого
обязали всех иудеев явиться в город Вифлеем. Среди прочих из города Назарета
в Вифлеем пешком пришел плотник Иосиф со своей женой Марией. Иосиф знал,
что скоро она должна родить ребенка. Но не только поэтому он относился
к ней с особой внимательностью. Иосиф знал, что его жена не простая женщина.
Перед рождением Марии ее матери Анне явился Ангел и предрек, что она
родит дочь, от которой явится спасение миру. И другое знал Иосиф: однажды
в Назарете самой Марии явился архангел Гавриил и сказал: “Не бойся, Мария,
ибо ты обрела благодать у Бога... И родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус...”
И вот этой зимой должны были сбыться все
пророчества. Но в город Вифлеем пришло столько народу, что Марии с Иосифом
негде было остановиться на ночлег. Они заночевали в пещере, куда пастухи
обычно загоняли стада на ночь. Здесь Мария родила Иисуса и положила его
в ясли - каменную колоду, выдолбленную пастухами для того, чтобы насыпать
овцам корм. Сами пастухи спали возле пещеры, и вот с небес спустился Ангел
и сказал им: “Ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть
Христос Господь... Вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях...”
Пастухи вошли в пещеру и увидели в яслях сияющего младенца. И они поняли,
что свершилось чудо.
И еще одно чудо произошло в эту ночь. Над
Вифлеемом и Иерусалимом, над Римом и Афинами, над африканскими песками
и евразийской степью, над землей и океаном - словом, над всем миром этой
ночью взошла яркая золотая звезда, словно сама природа радовалась рождению
мальчика. В ту же ночь, направляемые звездой, двинулись к младенцу иудейские
странники, волшебники, которых еще называли волхвами. Они шли к царю Иудейскому,
однако не к Ироду, а Христу, который отныне должен править всем миром,
но не земной властью, а небесной - властью, дарованной Его ОТЦОМ
– БОГОМ.
Мальчика из бедной семьи Сашку в рассказе
Леонида Андреева “Ангелочек” зовут под Рождество на елку богатые люди Свечниковы.
Зачем они это делают? Рождество - праздник религиозный, отмечаемый во всех
христианских странах. В странах католических, например в Италии или во
Франции, он считается главным христианским праздником. В России, стране
православной, главный религиозный праздник - Пасха, однако и Рождество
всегда пользовалось большим почетом. На Рождество, которое бывает перед
Новым годом (в советское время оно передвинулось в начало года после реформы
календаря), в домах украшали елки и обязательно ставили на верхушки звезды,
которые символизировали вифлеемскую звезду. В этот день все должны быть
добрыми, внимательными к людям, никого не обижать и дарить всем подарки.
Люди из богатых семей в дореволюционной России считали долгом позвать на
елку детей своих бедных родственников или соседей и тем самым показать
себя хорошими христианами: ведь во Христе все люди - братья.
Так и поступает богач Свечников, приглашая
Сашку в свой дом. Больше того: он хочет помочь Сашке, отец которого работает
у него, и устроить мальчика в ремесленное училище. Но для этого Сашка обязан
доказать свою преданность Свечникову, вести себя скромно и всячески благодарить
своего благодетеля. Но вот конфуз... Сашка не желает вести себя “прилично”!
Он грубит Свечникову, обижает его замечательно одетого, ухоженного сынка
и вообще ведет себя как “нехороший мальчик”.
Читатель не сразу замечает, как автор начинает
иронизировать над ситуацией, которую он сам же создает в своем рассказе.
По форме - это типичный “рождественский” рассказ, один из тех, что в обязательном
порядке печатались в российских газетах на Рождество. Но по сути этот рассказ
как бы пародирует типичную “рождественскую” историю о бедном, несчастном
ребенке, которого пригласили в богатый дом, обогрели, накормили, вытерли
слезы и сделали на один день счастливым. Сам автор не верит в реальность
подобного сюжета. Он понимает, что дети из бедных семей не склонны к сентиментальности.
Они грубы и хитры, потому что жизнь вынуждает их быть такими. Сашка отлично
знает цену и “лысому господину” (хозяину дома), и его жене, и его вежливому
сыну. Он отлично понимает, что их благополучие строится на каторжной работе
его отца и матери. Но Сашка видит на елке воскового ангелочка, и тот так
нравится ему, что Сашка готов схитрить и показать свою преданность; только
бы хозяева подарили ему этого ангелочка!
И тут происходит короткое и внезапное чудо!
“Ив этот короткий момент все заметили загадочное сходство между неуклюжим,
выросшим из своего платья гимназистом и одухотворенным рукой неведомого
художника личиком ангелочка”.
Это очень важный момент в рассказе! В одной
фразе писатель говорит нам о том, что образ и подобие Божье есть в каждом
человеке, каким бы грубым и непривлекательным он ни казался нам вначале
Больше того: именно в ребенке из бедной, несчастной семьи этот образ запечатлен
глубже и прочнее, чем в сытых и самодовольных богачах.
И здесь мы вспоминаем, что Ангел Господень
явился не к женщине из богатой семьи, не к царской дочери и не к жене римского
цезаря, но к бедной сироте Марии, жене обычного плотника. И родился Христос
не в роскошной кровати, не в царских покоях и не в столице мира - Риме,
но в холодной пещере, на грубой шерстяной подстилке, в маленьком иудейском
городе Вифлееме. И положила его мать не в мягкую колыбель, но вжесткие
ясли из камня. Оказывается, что, пародируя типичную “рождественскую” историю.
Андреев вовсе не кощунствует, а возвращает нас к подлинному смыслу этого
великого религиозного праздника. Оказывается, что рассказ этот вдвойне
парадоксален. Он как бы дважды себя отрицает, чтобы в конце концов подвести
читателя к простой и великой правде.
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ В
ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КОНЦЕПЦИИ “РАССКАЗА О СЕМИ ПОВЕШЕННЫХ” Л. Н. АНДРЕЕВА .Вопрос жизни и смерти занимал очень многих
русских писателей. Особенно ярко он выражен в произведениях Ф. М. Достоевского
и Л. Н. Толстого, позднее будет волновать Булгакова. У Достоевского мне
запомнился рассказ князя Мышкина о состоянии человека перед казнью. (Толстой
посвятил целый рассказ описанию жизни накануне смерти. Его герой смертельно
больной человек и знает о грядущей кончине.)
Леонид Андреев, писатель более позднего
времени, вдохновенный произведениями предшественников, создает свое, новое
произведение “Рассказ о семи повешенных”, где отражаются его собственные
взгляды на жизнь и смерть, посвящает он его Л. Н. Толстому.
В “Рассказе о семи повешенных” Леонид Андреев
раскрывает всех своих героев прежде всего с человеческой точки зрения в
ситуации жизни и смерти. В первой главе описывается министр, на которого
готовится покушение. Прежде всего перед нами больной человек, которого
мы жалеем. Писатель очень подробно описывает его, чтобы читатель увидел
в нем такого же человека, как и он сам. Мы узнаем, что у министра “было
что-то с почками”, и при каждом сильном волнении наливались водою и опухали
его лицо, ноги и руки...”, что “с тоскою больного человека он чувствовал
свое опухшее, словно чужое лицо и неотвязно думал о той жестокой судьбе,
которую готовили ему люди”, и нам уже искренне жаль его. Час дня, который
так зловеще навис над министром, представляется и нам как нечто страшное,
противоречащее законам природы. Несмотря на то что бедный этот человек
убежден в том, что смерть предотвращена уже одним упоминанием точного часа,
понимая, что в указанное время этого точно не произойдет, ведь никому не
дано “знать дня и часа своей смерти”, все же терзаться и мучиться он будет
до тех пор, пока не пройдет этот роковой час дня.
Кто же те люди, которые, как позже скажет
Булгаков, были готовы “перерезать волосок”, который они не подвешивали,
люди, которые по существу ради какой-то цели были готовы убить. Своим поступком
они как бы отделили себя от остального мира и начали существовать вне закона.
Им доведется пережить минуты, которые не должен переживать ни один человек.
Своим бесчеловечием они сами подписали себе приговор.
Но и их, как ни странно, Андреев описывает
опять же также с человеческой точки зрения. Во-первых, они интересны писателю
как люди, которые решились вершить высший суд своими руками, а, во-вторых,
как люди, сами оказавшиеся на краю пропасти.
Но до того как рассмотреть эту ситуацию,
мне бы хотелось обратиться к двум другим героям рассказа, оказавшимся в
таком же положении.
Правда, одного из них героем никак нельзя
назвать. Его даже трудно назвать человеком. Подобно животному, он живет
по инстинкту, не задумываясь о чем бы то ни было. Преступление, за которое
его приговорили к смертной казни, чудовищно. Но при описании убийства человека,
попытки изнасилования женщины я, как ни странно, почувствовала лишь презрение
и даже долю жалости к преступнику. Мне лично Янсон напомнил затравленного
зверька. Своей постоянной фразой “меня не надо вешать” он действительно
внушает жалость. Он не верит в то, что его могут казнить. Размеренность
жизни в тюрьме он воспринимает как признак то ли помилования,
то ли забвения. Он даже впервые смеется, правда, смех его опять же таки
нечеловеческий. Поэтому естествен и ужас, с которым узнает он о казни.
От всех чувств остается лишь страх. Правда, разнообразия чувств никогда
и не было. Ему не знакомы страсть и раскаяние. Недаром в его описании подчеркивается
постоянная сонность. Создается впечатление, что он даже и не отдал себе
отчета в совершенном им преступлении: “О своем преступлении он давно забыл
и только иногда жалел, что не удалось изнасиловать хозяйку. А скоро забыл
и об этом”.
Лишь страх и смятение остаются в его душе
накануне казни. “Его слабая мысль не могла связать двух представлений,
так чудовищно противоречащих одно другому: обычно светлого дня, запаха
и вкуса капусты - и того, что через два дня он должен умереть. Он ни о
чем не думал, он даже не считал часов, а просто стоял в немом ужасе перед
этим противоречием, разорвавшим его мозг на две части”.
Несколько по-иному ведет себя другой заключенный,
приговоренный к казни вместе с Янсоном. Мишка Цыганок считает себя лихим
разбойником, напоминает ребенка, играющего в казаки-разбойники или войну.
“Какой-то вечный неугомон сидел в нем и то скручивал его, как жгут, то
разбрасывал его широким снопом извивающихся искр”. Так на суде Цыганок
свистит по-разбойничьи, тем самым повергая всех в изумление, смешанное
с ужасом. Его развитие, как мне кажется, остановилось на мальчишеском уровне.
Убийства и ограбления он воспринимает как геройства, как некую интересную,
захватывающую игру, не задумываясь, что геройства эти отнимают у крго-то
средства существования, у кого-то жизнь. Натура его также раскрывается
в реакции на предложение стать палачом. Опять же таки он не задумывается
о существе этой профессии, он лишь представляет себя в красной рубахе,
любуется собой, и в его мечтах даже “тот, кому он сейчас будет рубить голову,
улыбается”.
Но чем ближе день казни, тем ближе подбирается
к нему страх. Под конец он уже бормочет: “Голубчики, миленькие, пожалейте!..”
Но все же хоть и ноги немеют, он старается оставаться верным себе: просит
на удавочку мыла не жалеть, а, выйдя на двор, кричит: “Карету графа Бенгальского!”
Возвращаясь к террористам, хотелось бы
отметить, что, в отличие от Янсона и Цыганка, это люди с убеждениями, с
желанием изменить мир к лучшему, которое натолкнуло их на мысль об убийстве
министра. Они наивно (а наивность, как мне кажется, зачастую переплетается
с жестокостью) полагали, что убийство одного человека (правда, для них
он был не человеком, а министром) сможет изменить положение. Итак, кто
же эти люди и как ведут себя они накануне смерти?
Один из них - Сергей Головин. “Это был
совсем еще молодой, белокурый, широкоплечий юноша, такой здоровый, что
ни тюрьма, ни ожидание неминуемой смерти не могли стереть краски с его
щек и выражение молодой, счастливой наивности с его глаз”. Он в постоянной
борьбе - борьбе со страхом: то начинает, то бросает занятия гимнастикой,
то мучает себя вопросами, на которые никто никогда не ответит. Но все же
этот человек преодолевает свой страх, возможно, ему помогает благословение
отца, который хотел, чтобы его сын умер храбро, как офицер. Поэтому когда
всех везли в последний путь, Сергей вначале был несколько бледен, но скоро
оправился и стал такой, как всегда.
Мужественно встречают смерть и женщины,
участвовавшие в заговоре. Муся была счастлива, потому что страдала за свои
убеждения. Романтические ее представления о женственности помогают ей в
этой тяжелой ситуации. Ей даже стыдно за то, что погибать она будет как
люди, которым она поклонялась и сравнить себя с которыми просто не смела.
Ее подруга Таня Ковальчук смерти тоже не
боялась. “Смерть она представляла себе постольку, поскольку предстоит она,
как нечто мучительное, для Сережи Головина, для Муси, для других, - ее
же самой она как бы не касалась совсем”. Вообще странно, как могла эта
женщина принять участие в подобном заговоре. Очевидно, что она просто не
отдавала себе отчет (как скорее всего и многие другие террористы) в том,
что идет на убийство человека. Для Тани и всех остальных это был лишь министр
- воплощение и источник всех зол.
Одним из тех, о ком так заботилась Таня
Кавальчук, был Василий Каширин. “В ужасе и тоске” оканчивал он свою жизнь.
В нем наиболее ярко представилось такое естественное чувство для каждого
человека, как боязнь смерти”. Он наиболее явственно чувствует разницу между
жизнью прежней и жизнью настоящей, последнюю правильнее было бы назвать
преддверием смерти. “И вдруг сразу резкая, дикая, ошеломляющая перемена.
Он У идет куда хочет, а его везут, - куда хотят... Он уже не может выбрать
свободно: жизнь или смерть, как все люди, и его непременно и неизбежно
умертвят”. Каширин не верит, что его мир настоящий реален, поэтому все
вокруг и он сам представляется ему игрушечным. Лишь на суде он пришел в
себя, но уже на свидании с матерью он опять потерял душевное равновесие.
Совсем другим был Вернер. Он, в отличие
от всех остальных, шел на убийство не в первый раз. Этому человеку совсем
не знакомо было чувство страха. Он, пожалуй, наиболее подходит под всеобщее
представление о революционерах. Но и эту уже сложившуюся личность меняет
ожидание смерти - меняет к лучшему. Только в последние свои дни он понимает,
как дорого ему всё и все. Этот закрытый, неразговорчивый человек в последние
дни становится заботливым и сердце его наполняется любовью. В этом он походит
на толстовского Ивана Ильича, который тоже умирает, исполненный любви.
Осознание смерти переменило Вернера, он увидел “и жизнь и смерть и поразился
великолепием невиданного зрелища. Словно шел по узкому, как лезвие ножа,
высочайшему горному хребту, и на одну сторону видел жизнь, а на другую
видел смерть, как два сверкающих, глубоких, прекрасных моря, сливающихся
на горизонте в один безграничный широкий простор... И новою предстала жизнь”.
Никогда бы прежний Вернер не понял страданий Васи Каширина, никогда
бы не посочувствовал Янсону. Новый же Вернер заботится и искренне жалеет
самого немощного и слабого, в последний путь он идет именно с Янсоном.
Вернер радуется, что может доставить хоть минимум удовольствия своему спутнику,
дав ему папиросу. Не только Вернер, но и “все с любовью смотрели, как пальцы
Янсона брали папиросу, как горела спичка и изо рта Янсона вышел синий дымок”.
Самое главное для Андреева - это то, что
все эти люди умирают с любовью, наполнившей их сердца.
Писатель открыто не призывает к избежанию
насилия, как это делали многие другие. Но сам дух рассказа настраивает
читателя на неприемлемость насилия. И тем значительней звучит последняя
фраза произведения: “Так люди встречали восходящее солнце”. В одной этой
фразе заключено все противоречие жизни и смерти, вся несуразица, творимого
людьми. Насилие нельзя оправдать ничем, оно противоречит жизни - законам
природы.
“РЕАЛИЗМ” И “МОДЕРНИЗМ.
Л. Н. АНДРЕЕВА В ТВОРЧЕСТВЕВ конце XIX - начале XX века в русской
критике велись острые споры о том, в каком направлении будет развиваться
наша литература. Но эти споры шли не только в критике. Они наложили свой
отпечаток и на художественное творчество писателей. Никогда прежде в русской
литературе не было столько произведений-манифестов, произведений-программ,
в которых авторы провозглашали принципы нового художественного видения
мира.
Возьмите, например, ранние стихотворения
Блока из цикла о Прекрасной Даме. Ведь это - не просто стихи, посвященные
теме любви, но маленькие философско-поэтические эссе на тему о Вечной Женственности
мира. Эта тема была подхвачена Блоком у его любимого философа Владимира
Соловьева и развита в такой необычной, стихотворной форме.
Или возьмите “Песню о Соколе” и “Человека”
Максима Горького. Ведь это не только поэмы, но и настоящие романтические
трактаты о том, что такое натура художника, как она проявляется в мире
и т, д. Сокол - это мятущаяся художественная природа человека, которая
не желает мириться с “мещанским” законом жизни и готова скорее ринуться
навстречу гибели, нежели принять “ужиные” правила отказавшегося от поиска
истины мира. А Человек - это совокупный образ всего человечества на пути
к вершинам самопознания и создания особой, “человеческой” религии.
Рубеж веков, или серебряный век (определение
это принадлежит сыну Анны Ахматовой и Николая Гумилева, ныне покойному
историку Льву Николаевичу Гумилеву), весь насыщен спорами. Например, спорили
между собой реалисты и декаденты. К декадентам тогда причисляли символистов:
А. Блока, А. Белого, Д. Мережковского, 3. Гиппиус, В. Брюсова и других.
Они провозгласили новый путь в искусстве и обозначили поиск новых форм.
Прежде всего они сознательно писали “непонятные”- стихи. Зачем? Просто
их каприз? Оказывается - нет! По их мнению, устами поэта говорит Вечная
Истина. Но истина не может быть понятной
для большинства. Она понятна для “избранных”, а “избранные” говорят на
своем языке, который может быть непонятен остальным.
С ними спорили реалисты, которые считали,
.что литература - явление демократическое; она должна быть доступна не
только “избранным”, но и всему народу. Во главе этого литературного движения
стоял М. Горький, а примыкали к нему И. Бунин, В. Вересаев, Е. Чириков,
А. Куприн, А. Серафимович, Н. Телешов и другие. Принципы реалистов разделяли
Чехов и Толстой, хотя они и относились по-разному к произведениям реалистов.
Леонид Андреев сначала также принадлежал
к кругу писателей-реалистов. Он считал себя многим обязанным Максиму Горькому,
который ввел его в Большую Литературу. Да и художественно они сначала были
близки друг другу. Ранние рассказы Андреева написаны в реалистическом ключе.
Но уже в рассказах “Баргамот и Гараська”,
“Ангелочек”, “Петька на даче” и других мы можем заметить одну особенность
творчества Леонида Андреева - его парадоксальность. Если рассказ начинается
с сентиментальных интонаций, то закончится он непременно иронически. Если
Баргамот позвал нищего Гараську в свой дом - обязательно жди подвоха! Все
закончится скандалом, как и в рассказах “Ангелочек” и “Петька на даче”.
Андреев как бы не доверяет линейной жизненной
логике и старается сломать ее. В своей статье “Безвременье” Александр Блок
отметил, что какая-нибудь незаметная деталь в рассказе “Ангелочек” роднит
реалиста Андреева с “проклятыми декадентами”. А известный критик Н. К.
Михайловский в своей статье о первом сборнике рассказов Леонида Андреева
отмечал тяготение молодого автора к теме смерти и сравнивал его на этом
основании с Эдгаром По - отнюдь не реалистом!
Дальнейшее творчество Андреева подтвердило
догадки Блока и Михайловского. В рассказах “Бездна”, “Стена”,“<Набат”,
“Ложь” и других он выступает уже если не как символист, но как модернист.
Модернизм - более широкое понятие, чем
символизм. Символизм в России (до этого во Франции) представляли определенные
поэты, имена которых я назвал выше. Это было не только поэтическое, но
и философское течение. В их понимании символ означал нечто большее, чем
аллегорическое выражение какого-либо явления. Скажем, животные образы в
баснях Крылова не являются символами. Это аллегории, в которых отражены
конкретные человеческие пороки: жадность,
глупость, трусость и так далее. Символ - это нечто выражающее не конкретное
явление, а глубинные смыслы. Например, Прекрасная Дама А. Блока - это символ
Вечной Женственности; но кто из нас может сказать, что он видел своими
глазами Вечную Женственность? Это то, что присутствует в мире, но “незримо
очами”, по выражению Владимира Соловьева.
Модернизм - это такое искусство, которое
опровергает старые, консервативные представления об искусстве. “Модерн”
- значит “современный”. Модернист - это художник, который отвергает традиционную
шкалу эстетических ценностей и пытается создать новую. Поначалу его творения
кажутся публике необычными, вызывающими; но потом она может к ним привыкнуть,
и тогда модернист оказывается вполне традиционным художником. Ведь привыкли
же мы к необычным стихам раннего Блока, и они кажутся нам вполне доступными.
А публике начала века они казались страшно необычными, вызывающими!
В реализме Леонида Андреева было много
модернизма. Например, он отказался от буквального следования правилу правдоподобия
и стал изображать жизнь в условных, абстрактных образах. Он попытался изображать
не предметы и не личности, а сами философские понятия. Например, “стена”
- это то, что мешает человечеству на пути к счастью. Под “стеной” можно
понимать все, что угодно: болезни, бедность, войны, страдания, пороки,
стихийные бедствия. Вместо того чтобы изображать каждое явление в отдельности,
Андреев свел их воедино в емком образе Стены, через которую не может перебраться
человечество, как не может оно избавиться от всех своих бед и несчастий.
В дальнейшем Андреев пытался сочетать конкретное
изображение жизни с абстрактным. Так, в “Жизни Василия Фивейского” мы видим
быт обычного провинциального священника, которому, что называется, в жизни
не повезло. Погиб сын, пьет жена, родился другой сын, но оказался уродом.
И неожиданно мы понимаем, что эта реалистическая картина жизни наполняется
каким-то новым смыслом. Несчастия о. Василия Фивейского - это рок, который
преследует все человечество. Человек отказывается верить в Бога, который
посылает на него такие страдания. Но ведь это притча! Притча, которую Андреев
прочитал в Библии в книге Иова!
И оказывается, что “Жизнь Василия Фивейского”
- вовсе не реализм, а образное отражение судьбы человечества, мятущегося
между верой и неверием, религией и бунтарством.
Вот и приходится читать произведения Леонида
Андреева “двойным зрением”. Одновременно следить и за “картинкой жизни”,
и за внутренним философским действием, часто не всегда понятным после первого
прочтения. Но не тем ли и интересен этот писатель? |
