БАТЫЙ.
В. ЯН
Часть 4. ПЕРВЫЕ СХВАТКИ
С МОНГОЛАМИ
Во всей нашей истории
не было более страшного, рокового события, которое могло бы произвести более
потрясающее впечатление на воображение наших предков, чем этот опустошительный
ураган, пронесшийся почти над всеми землями Руси, поглотивший сотни тысяч
человеческих жизней, покрывший наше отечество пожарищами, развалинами и
поработивший остатки населения ненавистному татарскому игу. Всев. Миллер.
Былины.
Глава 1. РУССКОЕ ПОСОЛЬСТВО К БАТЫЮ
Грозные
вести о наступлении татарских полчищ заставили крепко призадуматься князя
Феодора и обо всем позаботиться перед выездом в Дикое поле. Был он хотя
и молодой, но настоящий домовитый хозяин, ничто не ускользало от его зоркого
глаза. Он переговорил и с боярами, и с прибывшими с разных концов князьями
и воеводами, и с простыми крестьянами, заполнившими своими возами городскую
площадь. Хотел он знать, крепко ли они будут стоять за русскую землю и
о чем и как придется ему договариваться с татарским царем? Все говорили
одно: "За нас не бойся! Мы своей грудью встретим первый удар. Суздальцы,
хотя и соседи, но, как это и раньше бывало, не захотят нам помочь. Еще
обрадуются, что рязанцы ослабнут. Суздальцы, пожалуй, надеются, что князь
владимирский спрячет под свою полу всю ослабевшую рязанскую землю и сделает
ее старых бояр своими конюхами. Не бывать этому!" Никто не знал, о чем
совещался надменный владимирский великий князь Георгий Всеволодович с
молчаливыми, угрюмыми татарскими послами. Что он выговорил у них в свою
пользу? Что ему пообещали косоглазые соглядатаи? Приехавшие из Дикого
поля раздетые и ограбленные половецкие ханы рассказывали, что татары и
мунгалы жалости ни к кому не имеют, что слова своего они не держат. Один
половецкий хан, раньше владевший конскими табунами в десятки тысяч голов,
прискакал со своим слугой только на трех конях; он говорил: - Татары через
своих гонцов наобещали: "Сдавайтесь на полную нашу волю, и мы тогда вас
не тронем! Мы оставим вам все ваши табуны и стада! Кто им поверил и поклонился
в ноги хану Батыге, тот был ободран в тот же день, как баран. Татары заставили
их работать конюхами. Татары хвастают: "Мы-де отдыхаем в Кипчакских степях,
коней подкармливаем и готовимся к набегу на урусутов. Мы охватим облавой,
как петлей, все урусутские города и выгребем из них все дочиста". Эй,
рязанские друзья, готовьтесь к смертному бою! Не верьте татарским уговорам!
Князь Феодор Юрьевич страха не имел. С юных лет он был удалой охотник,
и на медведя был ловок, и на тура, и теперь решил ехать в лагерь царя
Батыя, как раньше ходил на лютого зверя: "где не возьмешь силой, попытайся
взять уловкой!". Уже все было готово к отъезду, обо всем князья договорились;
подарки отобраны и уложены в кожаные сундуки и переметные сумы, часть
навьючена на коней, часть погружена на повозки. Глиняные запечатанные
кувшины с хмельным медом и бочонки с пивом бережно укутаны войлоком и
уложены в сено. Из повозок торчали ноги мороженых телячьих и свиных туш.
Узнав от бежавших половцев, что с царем Батыем соединились десять мунгальских
царевичей, князь Феодор, по совету отца, отобрал одиннадцать лучших рослых
жеребцов с пышными хвостами, шелковистыми вьющимися гривами. Жеребцы были
вымыты, гривы намочены квасом, заплетены и перевиты красными лентами.
Крутые гладкие спины покрыты пестрыми шамаханскими коврами. Двенадцатого
коня Феодор решил подарить главному полководцу Батыя, его правой руке-"темнику
Себядяю". Что же медлит князь Феодор? Уже возы пущено вперед; уже все
двенадцать коней один за другим с заплетенными хвостами и гривами ушли
под охраной опытных конюхов; уже к крыльцу княжеских хором подвели статного
рыжего коня, легкого, как ветер,- подарок половецкого хана, уже И спутники,
Феодора, князь Ижеславльский и с ним четыре хитроумных боярина - все в
походных полушубках и собольих колпаках,- столпились у крыльца, а Феодор
все еще возвращается в гридницу, выходит на крыльцо и озабоченно посматривает
по сторонам. Кто-то воскликнул: - А вот и гостья долгожданная! В конце
площади, из-за угла дома вылетело несколько всадников. Во весь мах, взбивая
снежную пыль, помчались они к крыльцу. Два дружинника соскочили с коней
и схватили под уздцы серого в яблоках иноходца. С пего легко спрыгнула
молодая женщина в бараньем полушубке и зеленом бархатном колпаке, отороченном
темным соболем. С первого взгляда ее можно было принять за юношу - и сапоги
у нее высокие сафьяновые и подпоясана ремнем с коротким мечом, но радостный
смех и румяное лицо с блестящими карими глазами были всем знакомы: всегда
рязанцы видели в соборной церкви рядом с князем Феодором его молодую жену,
заморскую греческую царевну Евпраксию, Как мальчишка, побежала она навстречу
Феодору, сходившему с крыльца, и бросилась ему на шею: - Все боялась,
что не захвачу тебя, Феодор. Всю дорогу мчалась, меняя лошадей. Зачем
уезжаешь? Феодор, обняв за плечи Евпраксию, поднялся на крыльцо. Навстречу
спешила княгиня-мать Агриппина в темном лисьем шушуне, наброшенном наспех.
Дрожащими руками обняла она молодую невестку, и обе залились слезами.
- Успокойся, Евпраксеюшка! - утешал Феодор.- Не воевать еду, а о крепком
мире договориться. Все улажу, да и опытные мои советчики мне помогут и
придумают, как утихомирить татарского царя Батыгу. А где же наш Ванятка?
- Едет в возке, А я не могла больше ждать и по.мчалась вперед. - Ну и
девчонка ты!-сказала старая княгиня Агриппина.- Бегаешь, как заяц! - И
я тo же говорю, - прервал Феодор. - Тебе бы еще хороводы водить! - шепотом
на ухо добавил: - Вот за это и люблю тебя! Знаю, что ты готова со мной
ехать хоть на охоту, хоть в поле полевать. - Восьми меня, Феодор, с собой!
Может, я сумею лестью да шутками смягчить татарского царя. Феодор приблизил
к себе юное розовое лицо с блестящими карими глазами и поцеловал побледневшие
губы. Он бережно отнял цеплявшиеся руки и мигнул матери. Та сзади обняла
Евпраксию. Молодая княгиня торопливо расстегивала свой полушубок: - Постой,
Феодор! Возьми с собой мое заветное жемчужное ожерелье из Царьграда, Может
быть, ты сумеешь им ублажить татарскую царицу, а она успокоит своего яростного
мужа. Да еще возьми с собой мое благословение... Она сняла с шеи золотой
круглый образок на серебряной цепочке. Феодор скинул колпак; он наклонил
к молодой жене голову с прямым пробором и расчесанными на две стороны
русыми волосами. Она надела ему на шею иконку. Феодор поцеловал в последний
раз Евпраксию в лоб, резко повернулся и, стуча подковками красных сапог,
сбежал с крыльца к нетерпеливо перебиравшему ногами коню, Евпраксия забилась
в крике и плаче на руках старой княгини, а князь Феодор, сдерживая сильного
коня, направился, не оглядываясь, через засыпанную снегом площадь. Хмурый,
со сдвинутыми бровями, вглядывался он в сизую туманную даль. С площади
и с крепостных валов видна далеко на десятки верст снежная равнина, по
ней кое-где чернели небольшие рощицы. Низкие серые тучи медленно плыли
над пустынными полями. Слышался унылый свист ветра и хриплое карканье
и гомон галок и ворон, стаями летавших над широким шляхом, уходившим в
Дикое поле. Рязанское посольство ехало в лагерь Батыя четыре дня. По пути
встречались русские сторожевые заставы. Хотя князь Феодор вез с собой
шатер, но поставил его только на четвертый день, когда вдали показались
татарские посты. Спал Феодор на земле, у костра, подостлав бараний тулуп,
кормился, как и другие, всю ночь держал охрану: от татар можно было ожидать
всякого предательства. На последней русской заставе ему рассказали о молодом
воине, который сразил рогатиной татарина, был захвачен в плен, ночью перехитрил
татарских сторожей и на отличном коне прискакал обратно. Князь Феодор
потребовал его привести, спросил имя, кто отец и с какого он погоста.
Похвалил его и приказал выдать ему в награду пару новых кожаных сапог.
- Ай да Торопка-расторопка! - сказал он.- Порадовал ты меня! Коли придется
воевать, у нас найдется еще немало таких удальцов. Не удастся косоглазым
нас задавить!..
Глава 2. МИРНАЯ ВСТРЕЧА
С МОНГОЛАМИ
Заметив исчезновение
Торопки, ратники передового дозора, где находился Савелий Дикорос, были
охвачены тревогой. Они поднялись на бугор, обошли его кругом, рассматривали
следы, нашли лужу крови. Толковали, спорили, решили, что была борьба. Капли
крови потянулись по снегу к месту, где обнаружились следы четырех коней.
Дальше следы уходили прямо в татарскую сторону. Савелий, всегда угрюмый,
стал совсем нелюдимым. Он скитался по степи, залезал в валежник, ночевал
там не смыкая глаз, все хотел поймать татарина, чтобы выпытать, жив ли Торопка.
Лихарь Кудряш ему разъяснил: - Если Торопку прирезали, ироды бы его бросили
раздемши. Видно, захватили живьем и уволокли с собой. Морозы крепчали. Ветры
наметали вороха сухого колючего снега. Небо стояло ясное, безоблачное. В
степи было видно далеко, но татары куда-то исчезли. Уже дня три не показывались
татарские всадники, ранее быстро проносившиеся вдали под самым небосклоном.
Савелий стал уговаривать своих продвинуться вперед: - Попытаем! Быть может,
наши князья договорились с царем Батыгой и татары уже отступили назад, в
теплые края, а мы здесь зря стынем. Ратники из Перунова Бора согласились
пойти вперед. Кудряш взялся привести всех к выселку, где он когда-то торговал
с половецкими гуртовщиками. Остальной отряд обещал выжидать около дубовой
рощи. Четверо-Кудряш, Баула, Звяга и Савелий-вышли ночью, захватив топоры.
Они уже хорошо изучили все овраги, курганы и холмы, сбиться с дороги в лунную
ночь было трудно. Взяли с собой хлеба на несколько дней. Подойдя к логу,
залегли в кустах. Долго ожидали рассвета. Выселок был в низине среди оврага,
где протекала мелкая речка... Солнце поднялось в багровом тумане. Надвигались,
клубясь, серые тучи. Из-за холма вынырнул конный татарин, держа в руке гибкую
пику. Лошадь лохматая, рыжая. Сам в шубе, старой, темной, как земля. Головой
вертит, смотрит по сторонам - настороже,- не видать ли чего? Направился
к выселку. Около зарослей, где притаились мужики, стегнул коня. Поскакал
вперед, оглянулся, постоял и поехал дальше. Спустился в лог. Слышно было,
как копыта ломали тонкий хрупкий лед. Остановился - видно, коня поил. Скоро
снова выехал из лога и показался на бугре. Одинокий поехал по снежной пустынной
равнине, пока не скрылся за холмами. Савелий сказал: - В выселке никого
нет. Иначе косоглазый остался бы там, татары загуторили бы, и мы бы услыхали.
- Ты все чаешь тело Торопки найти,-сказал лежавший рядом Звяга.- Твоему
Торопке еще смерть на роду не написана. Он нас переживет. - Душа моя не
спокойна,- ответил Савелий.- Всего меня крутит и днем и ночью. Я пойду вперед.
Коли что увижу, крикну - тогда выручайте. Савелий, согнувшись, пополз и
спустился вниз в лог. Долго он пропадал. Тучи надвинулись и обложили все
небо. Снег повалил гуще, дали затянулись пеленой. Мужики все ждали. Внезапно
вылез из-за кустов Савелий. - Начинается метель,- сказал он.- Она может
крутить и день и два. В поселке пусто, лежит одна зарубленная старуха. Переждем
в логу-там есть сарай с крышей. Хлеба у нас хватит. В степи мы застынем.
Снег валил непрерывно. Ветер подхватывал его и бросал в лицо, залепляя глаза.
Теснясь друг к другу, мужики спустились в лог. Полуразрушенные сараи были
мрачны и пусты, Около одного из них сидела старуха, прислонясь к стене.
Седая голова в платке была рассечена. Один глаз всматривался как живой.
Из сарая выскочил серый зверь. Большими скачками, поджимая зад, взлетел
на косогор и скрылся. - Волк! - сказал Савелий.- Я тоже спугнул двоих. Они
грызут здесь кости зарезанного коня. Забрались в глиняную мазанку с крышей.
Приставили кол к двери. Стало тихо. Буря завывала уже за стеной. - Если
подъедут татары, они нас захватят, как щенят. - Я сяду у дверей снаружи.
Не засну. Если меня засыплет метелица, вы меня отгребайте. Все одна дума,
не грызут ли волки моего Торопку. Утром Савелия вытащили из сугроба. Он,
упираясь, говорил: - Я вас затянул сюда. Мой черед и сидеть! Но его втолкнули
в мазанку, где уже горели в очаге сучья и бурьян и кипел горшок с мучной
болтушкой. Внезапно послышались снаружи голоса. Кто-то хрипло закричал:
- Есть ли тут душа живая? Откликнись, или силой войдем. Схватив топоры,
мужики встали у входа и отодвинули дверь. Вошел покрытый инеем старик. Лицо
и седая борода его были в крови. За ним показались четыре татарина. - Хлеб
да соль! Дайте передохнуть и согреться. Всю ночь мотались по степи, чуть
не поколели. Я - Апоница, слуга князя Феодора Юрьевича рязанского. Татар
не бойтесь, они мне даны провожатыми до первой нашей заставы. Вас они не
тронут. Мужики отступили, убрали топоры за пояс. Кудряш сказал по-половецки:
- Зайдите хлеба переломить. Татары толпились у входа, переговариваясь между
собой. Двое пошли треножить коней, двое шагнули в мазанку, скрестили на
груди в знак привета черные руки. Все опустились на пятки тесным кругом,
косясь друг на друга. Татары протянули руки к огню. Кудряш вытащил из берестяного
кошеля каравай. Разрезал ножом и дал по куску татарам: - Куда и откуда бог
несет, Апоница? Кто тебя так попотчевал? Апоница рассказал о злодейском
избиении русского посольства, О том, что ему сам царь Батыга позволил уехать
в Рязань, рассказать князю Юрию Ингваревичу о гибели его сына. "Эти ироды
меня не трогали. Верно, живым доберусь до Рязани". - А какой из себя Батыга?
Неужто его видел? Мужики жадно рассматривали татар, о которых столько слышали
ужасов. Теперь они сидели рядом и, довольные, грызли сухой хлеб. На них
были меховые долгополые шубы шерстью вверх. Шаровары такие же, но шерстью
внутрь, из конской кожи, а шубы - бараньи. На ногах широкие сапоги, выложенные
внутри войлоком. На голове остроконечные собачьи малахаи с наушниками и
надзатыльниками. На поясе длинные кривые мечи и кистени с цепочкой, на конце
которой железная гиря. Татарин вытащил из-за пазухи деревянную чашку, накрошил
в нее хлеба и показал на горшок в печи. Ваула отлил ему из горшка болтушки
и спросил: - Юрта твоя далеко? Кудряш перевел по-половецки. Монгол подумал,
понял и махнул рукой: - Два года ехать! - А сколько лет ты воюешь? - Уже
двадцать лет.., Лицо у татарина было темное, в морщинах, как сосновая кора.
Редкие усы свешивались на губы. Съев хлеб, намоченный в болтушке, татарин
выпил всю чашку. Он вылизал ее языком и дал соседу. Тот тоже попросил болтушки.
Лица у всех были угрюмые, темные, узкие черные глаза косились, на русских
и осматривали их с головы до ног. Кудряш сказал: - Хотя они наш хлеб едят,
а все же готовы нас прирезать. Выбирайтесь потихоньку отсюда. Мы сами проводим
Апоницу. Монголы о чем-то между собой переговаривались, показывая глазами
на русских. Когда мужики стали выходить один за другим, монголы вскочили
и выбежали из мазанки, хватая короткие копья с железными крюками. - Эти
крюки, чтобы нас с седла стаскивать! - сказал Кудряш. Апоница взобрался
на коня. Монголы тоже сели на маленьких заиндевевших коней и ждали. - Идем,
православные,-сказал Апоница, - глядите в оба. Они что-то задумали. Мужики,
проваливаясь по колено в снег, стали подыматься по откосу. Выйдя за лога
на равнину, мужики потянулись за Апоницей. Монголы остановились и закрутились
на месте. Вдруг, припав к гриве коней, помчались на мужиков, пронеслись
совсем близко и лихо повернули обратно. За ними волочился по снегу ошеломленный,
сбитый с ног Ваула, захваченный двумя арканами. - Выручайте, братки! - кричал
Ваула. Монголы удалялись вскачь. - Пропал мужик! - воскликнул Звяга. - Эх,
беды я наделал, - простонал Савелий. - Зачем я завел вас сюда?! Монголы
остановились далеко на бугре. Они подняли Баулу. Он зашагал за передним
всадником с петлей на шее, а другие следовали за ним. Уставший конь Апоницы
плелся с трудом через сугробы. Мужики шагали хмурые, часто оглядываясь,
и говорили, что теперь надо ждать больших бед и кровавых боев. - Уж коли
татары князя Феодора и послов перебили, то мира и дружбы от табунщиков не
жди!
Глава 3. МОНГОЛЫ
НАСТУПАЮТ
Первым в вихре снежной
пыли ушел тумен "бешеных" Субудай-багатура. Своими знаменитыми переходами,
меняя в пути коней, Субудай пробивался через сугробы. Он посадил на коней
нескольких половецких пленных проводников. Они указывали ему едва заметные
степные тропы. Субудай держал проводников возле себя и расспрашивал обо
всем, что ему казалось странным и необычным, Быстрым налетом его передовой
разъезд захватил в лесу трех охотников. На поясах у них мотались десятка
два белок. Около них вертелась черная лохматая собачонка. Пленных привезли
к Субудаю. Он сидел на саврасом заиндевевшем иноходце. Из-под лилового
малахая с наушниками виднелся только его сверлящий глаз. - Что вы тут
делаете? - спросил Субудай через половецкого переводчика. - Белкуем. Переводчик
объяснил Субудаю, что охотники ходят по лесу, бьют стрелами и ловят в
западни белок. - А где вы спите ночью? Уходите назад в свой дом? Где ваша
юрта? - Нет! Пока мы промышляем, мы спим в лесу. Изба далеко. Разве можно
в нее возвращаться с охоты? - Как далеко? - Дней шестнадцать ходу. - Как
же вы спите в лесу? Как заяц в снегу? - Зачем, как заяц! Мы копаем в снегу
яму до самой земли, чтобы было сухо. И тогда уже на земле разводим костер.
Мы спим возле костра, как на печке, или ложимся на то горячее место, где
горел костер. - И тепло? - Как в избе. Снимешь полушубок, набросишь на
плечи, греешься и спишь. - А какой делаете костер? Из чего? Из веток?
- Зачем? Свалишь рядом три лесины, разожжешь их посредине,- лесины и пылают
всю ночь, одна от другой разгораются, жар берут. Ночью встанешь, передвинешь
обгорелые концы лесин в огонь и опять заснешь. - Трудно срубить лесину?
- Почему трудно? Дело привычное. - Покажи, как ты рубишь? - Почему не
показать? Охотники вытащили из-за спины топоры, поплевали на руки. Один
из них хотел сбросить полушубок. Другой заворчал: - Не скидывай, украдут
твою, лапоть! Охотники ловко и быстро срубили три еловых лесины, оттащили
их и сложили рядом, обрубив ветки. Посредине, быстро высекая из кремня
железным огнивом искры на трут, разожгли бересту. Положили на бересту
еловые ветки, и лесины запылали веселым пламенем. Субудай внимательно
следил за работой охотников и сказал своим помощникам: - Вперед урусутов
не убивать, а брать в плен и гнать перед собой. Эти охотники будут показывать
пленным, как прорубать просеки. По ним мы протащим к Рязани наши китайские
камнеметные машины. Они разгромят рязанские стены. Субудай показал пальцем
на лохматую собачонку, которая жалась к ногам охотника и огрызалась на
монголов; - Как по-урусутски зовется эта зверушка? Охотник ответил: -
А пес! Пустобрех! Субудай спросил другого: - Как зовут зверушку? - Жучка!
Тютька! Субудай спросил третьего охотника. Тот сказал: - Лайка! Охотницкая
собачонка. Субудай покачал головой: - Трудный язык урусутов. По-монгольски
все просто и ясно - одно слово "нохой", и все знают, что это собака. А
урусуты - путаники. Каждый называет по-своему. Вот они и не понимают друг
друга.
Глава 4. МЕРТВОЕ
ПОЛЕ
О поле, поле, кто
тебя Усеял мертвыми костями? Пушкин. Утром лучи багрового солнца, как полоска
крови, протянулись низко над снежной равниной.. К Бату-хану прискакали гонцы
и рассказали, что тумен Гуюк-хана напал на войско урусутов. Урусуты дрались
с отчаянной яростью, как злые духи мангусы. Они рубили топорами и людей
и коней. Войско Гуюк-хана не удержалось, не могло одолеть урусутов и отхлынуло
обратно, потеряв очень много воинов. Бату-хан спросил мнение своих ханов
и под конец Субудай-багатура. Все говорили, что Гуюк-хан должен снова напасть
на урусутов. Но Бату-хан сказал: - Если Гуюк-хан не мог взять холмы, где
залегло небольшое войско урусутов, то где же ему захватить Рязань с крепкими
высокими стенами? Он опозорил славу и ужас монгольского имени. Пусть он
сперва нашьет заплаты на дыры своих шаровар, лопнувших после боя с урусутами.
Мы повелеваем: наш тумен "непобедимых" и тумен "бешеных" Субудай-багатура
пусть немедленно выступают, нападут на холмы, где залегли урусуты, и, не
задерживаясь, идут на Рязань. Гуюк-хана мы ждать не будем. Моя тысяча пойдет
со мной. Я буду сам наблюдать за боем. Пленных не брать! На поле битвы не
задерживаться! В пути сделать самую короткую остановку, чтобы только подкормить
коней и дать им передышку. Ханы поставят юрты только перед стенами Рязани.
Метель кончилась внезапно. Солнце появилось на светлом бирюзовом небе. Ветер
угнал к югу серые тучи. Ярко блестела равнина, гладкая, спокойная, похоронившая
под снежным покровом тысячи убитых и раненых. Вереница волков пробиралась
трусцой по прямой, как струнка, тропинке. Каждый волк ставил лапу в след
переднего. Вожак шел в ту сторону, откуда доносился острый запах крови.
На снегу чернело много трупов. Звери приближались. Иногда лежавший шевелился.
Тогда вожак делал прыжок в сторону и отходил в новом направлении. Стаи ворон
и галок летели к полю битвы. Они садились возле павших, медленно, косыми
прыжками приближались к ним. Изредка взмахивала рука. Стая взлетала с хриплым
карканьем, искала нивой поживы. Волки повернули к оврагу. Начали спускаться.
Вдруг бросились обратно. Из оврага выехал всадник. На рослом рыжем жеребце
сидел молодой воин в блестевшей на солнце броне и стальном шлеме. Он вел
за собой монгольского коня. Остановившись, стал беспокойно осматриваться.
Тяжелый стон привлек его внимание. Невдалеке лежал в снегу богатырского
вида воин с седой окладистой бородой. Всадник спрыгнул с коня и наклонился
к лежавшему: - Ратибор! Жив ли ты, Ратибор? Достав глиняную флягу, он прижал
ее к губам раненого. Ратибор жадно отпил, тяжело вздохнул и открыл глаза.
- Вставай, Ратибор! Очнись! Невдалеке монгольские разъезды... - Кто ты?
- Роман, княжич рязанский... Помнишь, вместе на медведя ходили? - Трудно
встать мне! Помоги... Ратибор, кряхтя, поднялся и с помощью Романа взобрался
на крепкого монгольского коня. Оба всадника скрылись в овраге. На мертвом
поле волки и вороны продолжали свой кровавый пир. |