ОСОБЕННОСТИ КОМПОЗИЦИИ ТРАГЕДИИ А. С. ПУШКИНА
«БОРИС ГОДУНОВ»
Трагедию «Борис Годунов» А. С. Пушкин написал в 1825 году. В преддверии
декабрьских событий, когда все острее ощущалась нестабильность -политической
ситуации в России, он обращается к драматическому моменту отечественной
истории, связанному со сменой царствующих династий. На переломе эпох явственнее
видны причинно-следственные связи событий, резче проступает сущность народного
характера, отчетливее выявляется взаимодействие данности... с объективными
законами миропорядка. Смутное время .резко поставило вопрос о царской власти
и побудило к сознательным действиям русский народ, поэтому события этого
периода интересовали Пушкина-исследователя. Поэт постигал смысл истории.
Структура трагедии «Борис Годунов» подчинена этой задаче.
Трагедия состоит их двадцати трех отдельных сцен, каждая из которых
может восприниматься независимо от целого. Но это звенья единой цепи истории.
Взяв за образец произведения Шекспира, Пушкин пишет драматическую хронику,
в основу которой положена жизненная и историческая правда, что подчеркивается
датами-подзаголовками. Следуя этой правде, автор с необыкновенной быстротой
переносит действия из одного географического пункта в другой, от Москвы
к литовской границе, в Краков и Самбор, Новгород-Северский и Севск, постоянно
возвращаясь в Москву — исходную точку событий.
В трагедии, как в жизни, переплетены высокое и низкое, трагическое
и комическое. Из торжественных кремлевских палат мы попадаем в темную монастырскую
келью, из убогой корчмы — в богатые боярские хоромы. Естественное звучание
пятистопного «белого» стиха чередуется с простонародной прозой или изысканными
рифмованными формами.
В трагедии участвует около восьмидесяти персонажей, среди которых нет
центрального героя: Борис Годунов появляется только в шести сценах, самозванец
— в девяти. Это всего лишь две из многих фигур истории. Разнообразие действующих
лиц и исторических эпизодов придает структуре произведения объемность,
многомерность. В этом многообразии проявляется действие различных исторических
сил, противоборство которых определяет исход событий и голос каждой из
которых необходимо услышать.
Уже в первой сцене выявлены основные движущие силы трагедии. Разговор
князей Шуйского и Воротынского в кремлевских палатах начинается со слов
о народе: «...вослед за патриархом к монастырю пошел и весь народ». Ясно,
что без народа не принимаются исторические решения. Но его мнением и его
силой распоряжаются другие. Народ — игрушка в руках патриарха, бояр. «Давай
народ искусно волновать», — говорит Шуйский.
Так начинается анализ трагического противоречия в положении простых
людей, продолженный в последующих эпизодах. Эта же сцена открывает сюжетную
линию Бориса: вводит нас в курс событий, предшествующих избранию царя,
подготавливает появление Бориса, намечает конфликт между «вчерашним рабом,
татарином» Годуновым и знатными боярами, «наследниками варяга», утратившими
свое политическое значение: «Уже давно лишились мы уделов, давно царям
подручниками служим...» Здесь же показана двойственность в отношениях Годунова
с народом. Борис «умел и страхом, и любовью, и славою народ очаровать»,
но он же «в душе палач». Из разговора князей впервые мы узнаем о преступлении
Бориса, «ужасном злодействе» — источнике нравственного конфликта трагедии
и предвестии поражения Годунова.
Истинная завязка трагедии — убийство царевича Димитрия, законного престолонаследника,
— происходит за временными рамками пьесы. Это то прошлое, которое определяет
настоящее. Смерть Бориса — развязка сюжета, но не завершение трагедии,
действие которой продолжается и после ее формального окончания. Сюжет произведения
внутренне не замкнут, открыт — это лишь один из эпизодов в цепи исторических
событий.
В трагедии несколько сюжетных линий, развивающихся в сложном взаимодействии.
Рассмотрим некоторые примеры структурных взаимосвязей.
Появление Бориса в четвертой сцене подготовлено в экспозиции. Он предстает
в полноте силы и власти. Между первым и вторым его выходом, в седьмой сцене,
проходит шесть лет. За это время в нем произошли перемены. Все попытки
Годунова править мудро, тщетны. Он предчувствует «небесный гром и горе».
Предчувствия Бориса оправданны, композиционно подготовлены в пятой сцене,
которая происходит в келье Чудова монастыря и где завязывается сюжетная
линия самозванца. Здесь усиливается звучание мотива цареубийства и осуждения
Бориса, когда выразителем «мнения народного» выступает летописец Пимен,
произносящий ключевые слова для понимания причины грядущих бед: «Прогневали
мы бога...» Это «мы» распространяет трагическую вину Бориса и на народ,
избравший себе в цари преступника. Присутствующая в пятой сцене тень убиенного
царевича предвещает поражение Бориса и возвышение Григория. Но здесь же,
в пророческом сне, предсказано и падение Отрепьева, которого к трагическому
выбору непроизвольно побуждает Пимен.
После сцены «Ночь. Келья в Чудовом монастыре» начинается развитие действия,
толчком которому служит слух о самозванце, распространяющийся постепенно.
Патриарх на этот слух реагирует благодушно-спокойно, хозяйка корчмы — равнодушно.
Бояре осознают скрытую в нем опасность: «Весть важная! И если до народа
она дойдет, то быть грозе великой». На Годунова слух о самозванце производит
ошеломляющее впечатление. В этот момент пересекаются сюжетные линии царя
и самозванца, который выступает орудием «божьего суда» над Борисом.
В развитии этих линий проявляется симметрия структуры. Первая сцена
симметрична последней. Трагедия начинается вступлением на царство Бориса,
завершается — вступлением Лжедимитрия. Один из них истинный царь, другой
— ложный, но оба они преступники. Царевич Димитрий — жертва Годунова, сын
которого становится жертвой самозванца. Круг замкнулся, история повторяется.
Первое появление Бориса происходит в четвертой, а самозванца — в пятой
сцене, соответственно последний раз они появляются в четвертой и пятой
сценах, считая от конца. Борис узнает о самозванце в десятой сцене, а в
симметричной ей Лжедимитрий с Курбским переходят границу. В седьмой сцене
Годунов пытается заглушить голос совести и говорит о кровавых мальчиках
в глазах, а в седьмой от конца его обвинителем выступает юродивый в окружении
реальных мальчишек. Этот ряд сопоставлений неисчерпаем.
Чередование сцен трагедии убеждает в том, что Отрепьева ведет рука
провидения. Чем упорнее Борис старается заглушить в себе голос совести,
тем активнее и опаснее становится самозванец. Царь сетует, что нечистая
совесть не может его «среди мирских печалей успокоить» — Отрепьев переходит
литовскую границу. Борис не понимает, почему ему «тринадцать лет... сряду
все снилося убитое дитя» — вокруг самозванца группируются противники Годунова.
Развитие сюжетной линии Лжедимитрия достигает кульминации в сцене «Ночь.
Сад. Фонтан», когда становится ясно, что события совершаются помимо его
воли, их не могут остановить даже его явные промахи. Самозванец с ратью
переходит границу. А Борису удается последняя попытка остановить возмездие
в пятнадцатой сцене «Царская дума», когда патриарх предлагает канонизировать
Димитрия, «во Кремль святые мощи перенести». Для царя это равносильно признанию
вины. Это кульминация сюжетной линии Бориса. Он не принимает предложения,
и в следующей сцене воины Годунова в паническом страхе бегут с поля боя,
но гонит их не перевес сил самозванца а «Димитрия воскреснувшее имя». В
семнадцатой сцене «Площадь перед собором в Москве» Борису вынесен окончательный
приговор. Действие, до этого эпизода развивавшееся стремительно, здесь
останавливается. В семнадцатой сцене не происходит развитие сюжета, но
она является ключевой в развитии основной мысли трагедии. Все народные
настроения, до этого звучавшие разрозненно, выражает юродивый Николка:
«Нет, нет! Нельзя молиться за царя Ирода — богородица не велит». Действие
поворачивается к развязке.
Самозванца «хранит... провиденье», а Борису больше не помогут ни репрессии,
когда «кому язык отрежут, а кому и голову», ни «тщетные победы». Смерть
Годунова закономерна как утверждение его окончательного поражения: «Божий
суд уж поразил Бориса». Это смерть завершает сюжетные линии царя и самозванца
— правосудие свершилось.
Но действие продолжается, так как исторический смысл трагедии не вмещается
в рамки личной драмы. Со смертью Годунова не останавливается возмездие,
настигая его детей, и не кончаются «бедствия народны». В последних сценах
продолжается развитие линии народа. Раболепные подданные Бориса, плохо
разбирающиеся в сути происходящих событий, превращаются в беспощадных бунтовщиков:
«Ступай! Вязать Борисова щенка!» Крик несущейся толпы: «Да гибнет род Бориса
Годунова!» — не лучше воя: «Будь наш отец, наш царь!» Но в финале народ
показан уже не бессмысленной толпой. В изображении народа заключительная
сцена зеркально противоположна экспозиционной. В сцене «Девичье поле. Новодевичий
монастырь» люди из народа равнодушно делают то, что им приказывают, никак
не оценивая происходящие события: «А как нам знать? То ведают бояре, не
нам чета». В финале народные голоса выражают разные мнения: одни жалеют
детей Бориса, другие их проклинают. Это уже не скопище людей, а каждый
наедине со своей совестью. Народная совесть не позволяет кричать здравицу
новому царю. Ужаснувшись еще одному жестокому преступлению, «народ безмолвствует».
Общий грех, о котором говорил Пимен, осознан. Заключительная сцена экспозиции
отозвалась в финале традиции. Народ не хочет брать на душу новый грех.
В молчании народа — обреченность Лжедимитрия, и это безмолвие страшнее
предсказанного вещим сном смеха. Следующий виток истории происходит вне
рамок пьесы.
«Я верую в пророчества пиитов», — говорит в трагедии самозванец. Незамкнутая
структура трагедии Пушкина «Борис Годунов», выявляя суть и взаимосвязь
процессов истории, не только позволяет глубже понять события XVI—XVII веков,
но и побуждает отыскивать нити, протянувшиеся из прошлого к великой смуте
XX века. |
