СВОЕОБРАЗИЕ РОМАНТИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ В. А. ЖУКОВСКОГО
Трагическая судьба В. А. Жуковского оказала влияние на его поэзию
(«Жизнь и поэзия — одно»). Его любовь к Маше Протасовой, которую
выдали замуж за другого, потом ее смерть, потеря друзей, чувство
обездоленности с детства, одиночество обусловили основные мотивы
лирики поэта. Несчастная любовь и разлука — мотив почти всех баллад
— имеют явно автобиографическое происхождение. Теон в стихотворении
«Теон и Эсхин», рыцарь Тогенбург в одноименной балладе, судьба Алины
и Альсима напоминают нам самого Жуковского и его судьбу. Характерен
для поэзии Жуковского и мотив умирания. В элегии «Вечер» Жуковский
вспоминает своих умерших друзей, изображает «угасание» природы,
наступление ночи, когда знакомый окружающий пейзаж становится как
бы ирреальным: луч зари «умирает», «угасает» река, а что является
на месте их? Знак другого мира — «луна». Вечернее время и неверный
свет луны создают атмосферу таинственности, «ущербная луна», «сумрак»,
«туман» — непременные атрибуты мистической поэзии. Проникнуть в
запредельное человеческая душа способна именно в вечерний, тихий
час («Вечер», «Невыразимое»).
В балладе «Людмила» изображается бешеная скачка Людмилы и ее жениха
на коне (символ перехода в иной мир). Мистический пейзаж и дорога
в балладах всегда означают «поездку» в мир иной, часто герои баллады
находят свой конец в результате этой поездки. В балладе «Лесной
царь» «ездок оробелый не скачет, летит». Это и гипербола, и элемент
фантастики, отмечающий встречу с потусторонними силами. В результате
ребенок умирает. В «Людмиле» мертвецы появляются в конце баллады,
жених Людмилы — мертвец, «тихая юноши могила» изображена в элегии
«Вечер», в элегии «Теон и Эсхин» упоминается «безмолвный, таинственный
гроб». Слова-лейтмотивы помогают противопоставить два мира: «здесь»
и «там», «настоящее» и «грядущее», «невыразимое» и подвластное «выраженью».
В балладе «Светлана» «голубочек белый», символ Святого Духа, спасает
героиню от пагубного воздействия темных сил. Жених Светланы как
бы возвращается с «того света», но он жив - здоров, все кончилось
хорошо благодаря вере Светланы, которая, в отличие от Людмилы, не
ропщет на Бога и — главное — не теряет веры и любви. Если Людмила,
считая возлюбленного убитым, восклицает: «Сердце верить отказалось»,
то Светлана живет надеждой на встречу,
«Мне рок судил брести неведомой стезей», — говорит лирический герой
Жуковского. «И горе, и радость — все и цели одной», — вторит ему
Теон, alter ego автора. Любимые герои поэта воздают небу хвалу;
даже при воспоминании о друге, который сошел с ума, ужасная судьба!
— герой Жуковского восклицает: «О небо правосудно!»
В горестях, в испытаниях нельзя терять веру и убеждение в величии
человека («Все в жизни к великому средство!» — говорит Теон).
Друзья Жуковского боялись этих его настроений. Пушкин шутливо называл
Жуковского «почившим в бозе». Не то чтобы они все были атеисты,
но настойчивое обращение к образам иного мира пугало. Жуковский
же был последователен и целен в своей поэзии. Даже море у него —
только отблеск неба, то есть Божественной идеи («Море»), «знакомые
гении», неземные видения («Лалла Рук») наполняют его существование.
«Есть лучший мир - там мы любить свободны», — говорит Жуковский
в своей поэзии и переселяет в этот мир своих исстрадавшихся героев.
При этом общий печальный колорит поэзии Жуковского никогда не приводит
к однообразию. Напротив, его стихотворения дают силы жить даже в
тяжелые минуты. Разве можно возражать, например, на слова: «Кто
раз полюбил, тот на свете, мой друг, уже одиноким не будет?»?
После Жуковского другие романтики — Пушкин, Лермонтов, Баратынский,
как и положено романтикам, создавали свои миры. Рискну не согласиться
с надписью на портрете, подаренном Пушкину, известными словами о
«побежденном учителе». На этой романтической дороге никто не опередил
и не превзошел Жуковского. Он остался рыцарем Тогенбургом поэзии,
рыцарем «печального образа», ни анакреонтика, ни «шумная Вакхова
влага» не привлекали его музу в качестве мотивов. Романтизм принято
называть «пассивным», «мистическим». Но, как мне кажется, нельзя
вкладывать в эти понятия негативную оценку. Да, он не призывал к
борьбе, не был ни Радищевым, ни декабристом Рылеевым, ни даже Андре
Шенье. Но политическая обстановка — это дело преходящее. Зато вечными
будут любовь, поэзия, красота.
Жуковский отнюдь не пассивен, когда смело вводит в поэзию новаторские
приемы и мотивы. Сделать свои стихи «лучшею своею биографиею» (Белинский)
мог только поэт великого дерзания. Необыкновенное мастерство сказалось
во всем: разнообразный строфике, изощренной эвфонии, утонченной
рифме и ярком ритмическом рисунке. Муза Жуковского не бледная и
пассивная, она прекрасна в своей одухотворенности, преданности идеалу
и мудром созерцании.
|
