ПРОИЗВЕДЕНИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ Слово о походе Игоревом, Игоря, сына Святославова, внука Олегова

Мир книги

«Слово» начинается вступлением — обращением к великому певцу древности Бонну. Beщий Боян, когда начинал песнь, растекался мыслью по древу, мчался серым волком по земле, парил сизым орлом под облаками... Автор же «Слова» хочет писать просто, «по былинам сего времени». Повесть его разворачивается «от старого Владимира» (Мономаха) «до нынешнего Игоря», который задумал в одиночку, с немногими родичами, вернуть Руси землю половецкую до самого Черного моря.

В самом начале Игорева похода случилось затмение солнца, но князь пренебрег этим дурным знамением: все превозмогла жажда «искусить Дона Великого». Он сказал краткую речь дружине своей и отправился в поход. Солнце ему тьмой путь заступало, ночь, стонавшая грозою, птиц разбудила, звери ревели, языческий бог — Див с вершин деревьев предупреждал дальние земли о походе. Половцы побежали наперерез Игорю к Дону: скрипят телеги в ночи, как распуганные лебеди. «О Русская земля! Уже ты за холмом!»

Утром в пятницу русские полки победили половцев, взяли богатую добычу — красных девушек половецких, а с ними золото, и паволоки, и дорогие аксамиты. Но на другое утро внезапно подошли главные силы половцев под предводительством ханов Гзака и Кончака. «Кровавые зори свет возвещают; черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца» (четырех русских князей). Со всех сторон они обступили русские полки на реке Каяле (где она находится, неизвестно). Началась кровавая битва, какой не видано было во времена самых страшных войн на русской земле, при Олеге Святославиче — Гориславиче. Храбрей всех сражался брат Игоря Буй-Тур Всеволод. Два дня продолжалась битва, на третий к полудню пали Игоревы стяги. «Тут пир окончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую». Братья разлучились; Игорь попал в плен. Деревья от горя к земле приклонились...

Невеселое время настало. Сказал брат брату: «Это мое, и то мое же». И начали князья про малое говорить: «Это великое» — и сами на себя крамолу ковать. А поганые со всех сторон приходили с победами на землю русскую.

Игорева храброго полка не воскресить. Великая печаль настала по всей русской земле: «Игорь-князь погубил то, чего добился отец его Святослав Ольгович, пленивший половецкого хана Кобяка. Побежали поганые на русскую землю, брали дань по беличьей шкурке от двора.

А киевский князь Святослав видел смутный сон: одевали его черным покрывалом на кровати тисовой, черпали синее вино, с горем смешанное, сыпали пустыми колчанами крупный жемчуг на грудь. Всю ночь с вечера серые вороны граяли и понеслись к синему морю. Бояре рассказали князю об Игоревом поражении.

Тогда великий Святослав изронил златое слово, со слезами смешанное. Упрекнул он Игоря и Всеволода: рано начали они половецкую землю воевать, а себе славы искать. Князья теперь Святославу не в помощь: худо времена обернулись; в городе Римове кричат под мечами половецкими, а Владимир (князь Владимир Глебович) под ранами. Святослав обращается ко всем князьям земли русской: не придут ли они на помощь? Ведь великий князь Всеволод Большое Гнездо может Волгу веслами раскропить, а Дон шлемами вычерпать. Храбрых Рюрика и Давыда Ростиславичей воины золочеными шлемами по крови плавали. Галицкий Ярослав Осмомысл высоко сидит на златокованом столе, подпер горы Угорские своими железными полками, затворил Дунаю ворота. Всех их, а с ними и волынских, и полоцких князей зовут отомстить за землю Русскую, за раны Игоревы, храброго Святославича. Ведь уже и Сула не защищает от Переяслава, и Двина Полоцка. Только князь Изяслав Василькович (из рода полоцких князей) позвонил острыми мечами о шлемы литовские, а сам изронил жемчужную душу из храброго тела чрез златое ожерелье.

Святослав или автор (где кончается «златое слово», из текста неясно) призывает потомков Ярослава Мудрого и Всеслава Полоцкого прекратить вражду между собой. Следует рассказ о Всеславе — князе-колдуне, как он за ночь скакал от Полоцка до Киева, от Белгорода до Новгорода. Из-за него на реке Немиге снопы стелют головами, молотят булатными цепями, на току жизнь кладут, веют душу от тела. Всеславу в Полоцке звонили заутреню у Святой Софии, а он в Киеве звон слышал. Ему-то Боян сказал припевку: «Ни хитру, ни горазду, ни птицею горазду суда Божия не минути».

Ярославна, жена князя Игоря, рано плачет в Путивле на городской стене, ее голос слышится на Дунае. «Полечу, — говорит, — кукушкой по Дунаю, омочу рукав в Каяле реке, утру князю кровавые раны на изможденном теле». Ярославна жалуется ветру — что он ее веселье по степи развеял? Просит Днепр-Славутич: «Верни, господин, моего любимого ко мне». Взывает к светлому и трисветлому солнцу: «Всем ты тепло и красно, почему же простерло горячие свои лучи на княжьих воинов?»

Прыснуло море в полуночи, идут смерчи облаками. Игорю Бог кажет путь из земли Половецкой на землю Русскую, к отеческому золотому столу. Игорь спит и не спит — меряет мыслью поля от великого Дона до малого Донца. Половчанин Овлур свистнул ему за рекой. Князь Игорь поскакал горностаем к тростникам, белым гоголем на воду, побежал к Донцу, полетел соколом под облаками. А когда Игорь соколом летел, Овлур волком бежал.

Донец сказал Игорю: «Княже Игорь! Немало тебе величия, а Кончаку нелюбия, а Русской земле веселия!» Игорь отвечал: и тебе, Донец, немало величия: ты лелеял князя на волнах, стлал ему зеленую траву на своих серебряных берегах, одевал теплыми туманами под зелеными деревьями. Не то река Стугна: пожрала чужие корабли, затворила путь юноше князю Ростиславу, и плачется теперь его мать...

Вслед за Игорем бросились Гзак с Кончаком. Тогда вороны не каркали, галки замолкли, сороки не трещали — только змеи ползали и дятлы путь к реке казали. Гзак сказал Кончаку: «Если сокол летит к гнезду — расстреляем соколенка (сына Игоря Владимира) золочеными стрелами». Кончак отвечал: «Опутаем соколенка красною девицею». Гзак говорит: «Если опутаем соколенка красною девицею — не будет нам ни соколенка, ни девицы, начнут нас птицы бить в поле Половецком».

Солнце светится на небе — Игорь-князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае — развеваются голоса до Киева. Игорь-князь едет по Боричеву взвозу к святой Богородице Пирогощей. Страны рады, грады веселы. Слава Игорю Свя-тославичу, Бую-Туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Князьям слава и дружине! Аминь.

Мир героев

Боян — др.-русск. «песнетворец» XI в., поэт и исполнитель своих произведений на гуслях. Автор «Слова о полку Игореве» величает Б. «внуком Белеса», языческого восточнославянского бога, покровителя искусств, и «соловьем старого времени». Б. слагает песни-мифы, песни-гимны и «славы» богам, «дедам» и их достойным земным «внукам» — князьям Руси. Б., являясь одним из основополагающих образов «Слова», не участвует в нем как герой. Вспоминая о нем, Автор произведения сравнивает свою поэтическую систему с системой своего великого предшественника.

В представлении Автора «Слова о полку Иго-реве» Б. — гениальный поэт, вершина др.-русск. «песнетворчества» XI в. Б. ведомы образы лишь идеальных героев, достойных продолжателей дела своих Божественных покровителей. Свой князь для него всегда — победоносный сокол, свой воин — серый волк, а чужой — слабая галка. Сам Б.-творец мыслит и чувствует так же, как и созданные им образы идеальных героев. В этом — огромная сила воздействия его слова и его музыки на слушателей. Но с этим достоинством связана и его ограниченность. Он не способен увидеть себя, народ, природу и время в развитии, в борьбе противоречий.

Образ Б. оказал большое воздействие на последующую литературу. Н. М. Карамзин в «Пантеоне российских авторов» поместил «портрет» Б. Обращались к образу Б. М. М. Херасков (поэма «Бахариана», 1803), А. Н. Радищев («Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам», 1800—1807), В. А. Жуковский («Певец во стане русских воинов», 1812), А. С. Пушкин («Руслан и Людмила»), Ф. Глинка («Письма к другу»), Н. М. Языков («Боян к русскому воину при Дмитрии Донском», «Песнь барда во время владычества татар», «Песнь Бонна при начатии войны», «Услад»),

Бояре — один из коллективных портретов в «Слове о полку Игореве», данный в форме характеристики боярской думы, с которой великий князь «держал совет» по важным государственным делам. Политическая позиция Б. во многом отличается от великокняжеской и авторской. Они жестче, непримиримее оценивают поход князя Игоря, по существу обвиняя его (не без оснований) в высокой степени честолюбия (вознамерился взять Тмутаракань), в легкомысленной самоуверенности. По мнению Б., Игорь готовился к военной прогулке и вовсе не думал об интересах Русской земли. В отличие от Авто-ра, Б. не желают вникать в психологию, в душу Игоря, огрубляют его образ. Б. настроены к нему враждебно, но перед Святославом III, его дядей, стараются прикрыться маской объективистской отстраненности.

Сквозь дипломатическую сдержанность Б. сквозит скрытая язвительная насмешка над Игорем и Всеволодом, попавшими в плен: «Уже соколам крылышки пообрубили саблями нечестивых, а самих опутали путами железными». «Соколы с обрубленными крыльями и в железных опутенках» — символический образ недавно гордых князей — точно характеризуют катастрофу, которую они потерпели. В символе Б. просвечивает злорадная мысль, что уже никогда покалеченные «соколы» не обретут прежней высоты и дальности полета. Автору же совершенно чужда насмешка над поверженными «буйными» князьями, так как он не отделяет их судьбу от судьбы Руси, а, напротив, отчетливо сознает, что одно неразрывно связано с другим. Автор скорбит прежде всего о «храбрых русичах», о воинах и простых людях, пострадавших от нашествия Кончака и Гзака.

Б. возлагают на Игоря и Всеволода ответственность за несчастную судьбу молодых князей Олега и Святослава, взятых в поход, и поэтому «подчеркивают несамостоятельность их действий. Б. вовсе не упоминают старшего сына Игоря Владимира, который также попал в плен. Тут их позиция в принципе совпадает с авторской. Автор и сам раньше говорил только о четырех солнцах-князьях, а не о пяти, по-видимому, одного из них он считает недостойным такого уподобления — того, кто жил в плену, как в «семейном гнездышке», готовясь к свадьбе с молодой Кончаковной, в то время как Русь оплакивала погибших и угнанных в рабство.

По мнению Б., пленение русских князей пробудило у половецких ханов яростное желание снова ринуться на Русь, покорить ее. Похожая мысль высказана Автором и от своего имени, но, в отличие от Б., он высоко оценил заслуги Святослава III в организации похода против половцев и в разгроме полков Кобяка, а также подчеркивает принципиальную угрозу для его власти как неизбежное следствие каяльской трагедии.

Необходимо отметить в речи Б. отсутствие христианской символики и догматики, хотя официально они, разумеется, исповедовали православие. Отсюда можно сделать вывод, что христианская религия в конце XII в. на деле не была господствующим мировоззрением даже в господствующем классе Руси. Для Б. характерно: Христа они не упоминают и не думают о нем, а о демонах Диве и Хыне говорят как о реально действующих злых божествах, с полной верой в их физическое бытие.

Ветер-Ветрило — один из основных мифологических персонажей «Слова о полку Игореве», одушевленный в сознании Автора и героев произведения. Основное его предназначение — добро, по мифологическим представлениям героев, в частности Ярославны, он должен помогать «своим». Поэтому Ярославна и недоумевает, зачем В.-В., как бы изменив самому себе, своему доброму предназначению, нес на крыльях половецкие стрелы, тем самым оказав содействие таким врагам Руси, которым присуща истребительная, злобная ярость Хына (словом «хыновские» Ярославна называет половецкие стрелы). По мифологическому устройству мира, запечатленному в сознании/Ярославны, В.-В. не должен был бы действовать таким образом. Тут ясно видно различие миропонимания Ярославны и Автора. Для него зло и добро не только находятся в непрестанном противоборстве, но и восходят к единому общему источнику, к Творцу и Владыке, по распоряжению которого и действует В.-В., участвуя в наказании русских князей и воинов за их непослушание высшей Воле.

Владимир Мономах (1053—19.05.1125) — сын киевского князя Всеволода Ярославича и византийской принцессы, дочери императора Константина IX Мономаха. Автор вспоминает о нем, рассказывая о событиях, в которых участвовал В. М. Как и другой герой «Слова», Олег Святославич (Гориславич), был внуком князя Ярослава Мудрого, о котором также упоминает Автор произведения. Эти внуки представляют два полюса в политике Руси. В. М., славно-закончивший свою жизнь на киевском столе, вошел в историю как противник междоусобиц, как князь-объединитель, и закрепившееся за ним прозвище символизирует именно эту политическую линию, возводя ее к византийским истокам, к императорской фамилии. Олег Гориславич, напротив, князь — разоритель Руси, амбициозный, талантливый, но несчастливый человек и политик, вечный союзник половцев, тоже лично связанный с Византией, но еще и узами пленника, отсидевшего несколько лет в заключении на острове Родосе.

Автор «Слова» очень мало внимания уделяет образу В. М., к удивлению многих исследователей, особенно историков, нередко рассматривающих «Слово» лишь как поэтическую иллюстрацию исторических событий. Роль князя-объединителя в «Слове» отдана киевскому великому князю Святославу III.

В. М. практически не действует в «Слове», но само противопоставление В. М. Олегу Гориславичу является позитивной оценкой его политики. Автор считает В. М. предусмотрительным политиком и военачальником, который загодя (видимо, от соглядатаев) узнает о намерении Олега Гориславича отобрать у него Чернигов и принимает меры предосторожности. Общее доброе отношение Автора к В. М. утверждается тем, что о нем в поэме не сказано ни одного осуждающего или критического слова. .

Всеволод (?— 17.05.1196)— один из главных героев «Слова о полку Игореве», князь трубчевский и курский, сын Святослава Ольговича Черниговского, родной брат Игоря Святославича Новгород-Северского. В. также назван в «Слове» «соколом» из «Олегова хороброго гнезда». В. пошел с Игорем в поход, так как никому не прощал обид: ни половецким ханам, ни своему дяде Святославу, «кречету» — великому князю киевскому.

Судя по рассказу о Каяльском сражении, В. более, чем кто-либо из Ольговичей, заслуживает эпитета «хоробрый». Однако авторская оценка В. двойственна. Автор «Слова» со всей силой своего таланта воспевает мужество В. в рукопашной схватке, его упоение боем, громадную физическую силу, меткость глаза, отвагу, с которой он, «посвечивая золотым шеломом», бросается в самую гущу сечи. Богатырская мощь В., равная силе нескольких воинов, возрастает еще от поистине бесстрашного самозабвения, с которым он ведет битву и сам участвует в ней.

Вместе с тем Автор с болью в сердце, с проникновенным лиризмом искреннего сострадания к рядовым воинам-русичам, к семьям русских воинов и к семье самого В. упрекает В.-полководца за забвение интересов народа и доблестных традиций отцов. По мнению Автора, честь князей измеряется не столько их личной отвагой в бою, сколько их полководческим искусством, верным стратегическим замыслом. Но В. в слепой ярости, подобный дикому туру, «забыл честь и жизнь, град Чернигов и престол златоотчий, любовь и ласку милой жены, прекрасной Глебовны!». После разгрома Игоревых полков оказалось, что братья без славы и без чести вражью кровь проливали.

В. разделяет вместе с князем Игорем всю ответственность за каяльскую трагедию и ее тяжелые последствия для Руси: за разбойный набег Кончака и Гзака, за усиление раздоров меж русскими князьями, за ободрение врагов Руси и усиление их притязаний и, наконец, за пробуждение к активной деятельности злых духов мести и разбоя — Обиды и Лжи.

Истоки безрассудства и междоусобной политики В., как и Игоря, Автор видит в их воспитании в духе «гориславной» традиции — в их родовой, вовсе не христианской гордыне, в их жажде славы и власти даже ценой принесения в жертву интересов Руси своим личным, удельным интересам.

Всеволод Большое Гнездо(1154—13.04.1212) — князь суздальский, владимирский и ростовский, сын Юрия Долгорукого. В. Б. Г., не являясь непосредственным героем «Слова», первым назван Автором в обращении к князьям. И это вполне оправданно: к последней трети XII в. Владимиро-Суздальское княжество обладало не меньшей военно-политической силой, чем Киев и Киевская земля, от которых оно обособилось в сер. XII в. Автор подчеркивает свое уважение к В. Б. Г. .и его полную независимость от Киева, лишь его одного (не считая киевского князя Святослава) титулуя «великим князем». Никоим образом не покушаясь на самостоятельность владимиро-суздальского князя (а также и других, князей, названных в обращении), Автор стремится показать прямую выгоду для него от совместного (а значит, победоносного) похода русских князей против половцев: «...была бы рабыня по ногате, а раб — по резане» (ногата и резан — др.-русск. денежные единицы). Дешевизна рабов, в которых нуждалось тогда разраставшееся городское хозяйство Северной Руси, должна была стать новым побудительным мотивом для того, чтобы В. Б. Г. не уклонялся от военно-политического объединения русских сил. Кроме того, Автор, обращаясь к В. Б. Г., намекает на заслуги его отца в защите Киевской земли от раздробления и затрагивает тем самым чувствительные сердечные струны В. Б. Г. Обращаясь к князьям, Автор рассчитывает на то, что его «слово» убедит В. Б. Г. и других князей в главном — как смертельно опасно для Руси бороться с могучей Степью разрозненными силами. И наконец, еще один довод приводит Автор, когда, поэтически возвеличивая военную силу В. Б. Г. («...ты можешь Волгу веслами расплескать»), пробуждает мысль о несомненной победе над Степью в случае присоединения к добровольной коалиции суверенных русских князей.

На первый взгляд высокая оценка воинской мощи В. Б. Г. может показаться излишней («Ты ведь можешь разить врагов живыми молниями— удалыми Глеба сынами»), но здесь есть скрытая логика. Обращение к В. Б. Г. начинается после восклицания: «Горе и скорбь — удел Глебова сына!», которое, будучи поставлено в смысловую связь с «удалыми Глеба сынами», получает новый смысл. Смертельные раны Владимира Глебовича Переяславского, полученные от половцев, без слов кричат об отмщении: В. Б. Г. — его дядя, а «сыны Глебовы» — родные братья. Как видно, отмщение врагам за прошлые обиды было в конце XII в. аргументом за объединение Руси против половцев.

Всеслав Полоцкий (1044?—14.04.1101) — полоцкий князь, сын Брячислава Изяславича, правнук Владимира Святославича и Рогнеды. В замысле и в композиции «Слова о полку Игореве» В. П. отведено значительное место. Ему посвящена довольно пространная былина-пародия, кроме того, он упоминается еще в нескольких местах.

В понимании Автора В. П. был яркой, но противоречивой личностью, волевым, деятельным князем, но с душой мятежной, мятущейся, политиком, устремленным в прошлое, а не в будущее, одержимым мечтой о возвращении родному Полоцку былой славы, былой независимости и прежних обширных владений.

По-видимому, о В. П. были сочинены песни-славы, в которых он уподоблялся былинному богатырю Вольху Всеславьевичу. Столь несправедливое, а главное, чрезвычайно опасное для единства Руси возвеличивание самостийного князя-мятежника и послужило, видимо, одной из причин, побудившей Автора создать свой образ В. П. Это пародийно-сниженный образ князя-неудачника, князя «с буйной», зря растрачиваемой энергией, «с дерзким телом» и немудрой душой. Намеренно перетасовав, переставив местами действительные исторические события, в которых участвовал В. П., и добившись таким образом пародийной подсветки якобы героических деяний князя, Автор развенчивает пустохвальное фанфаронство лжеэпических сказаний

о нем, вскрывает их несоответствие историческим фактам. К примеру, сказитель возвеличивает захват В. П. киевского «злата стола», но Автор тут же показывает, сопоставляя вымыслы с фактами, что в Киев полоцкий князь попал не единым могучим «скаком», как Вольх Всесла-вьевич, а жалким пленником Ярославичей, привезенным, как хорошо было известно в то время, в оковах и заточенным в земляную тюрьму. Престол же великого князя киевского он вовсе не завоевал, не добыл себе мечом и копьем, как следовало бы герою эпической поэмы, но был посажен на «злат стол» по милости и излишней доверчивости киевлян. Вскоре киевлянам пришлось горько пожалеть об этом необдуманном решении. В. П., возглавивший киевское войско, которое направлялось к Белгороду, чтобы сразиться с поляками, тайно, предательски покинул киевлян, «укрывшись тьмой полуночи», оставив их на милость изгнанного ими князя Изяслава, вернувшегося вместе с польским войском. И «милость» не заставила себя ждать: 70 киевлян были лишены жизни и еще больше, надо полагать, были посажены в земляные тюрьмы.

Как Олег Гориславич на юго-востоке Руси, так и В. П. на северо-западе возглавляет бунт прошлого против настоящего и будущего — движение за полное обособление своих владений от Киевской Руси, за раскол единого русского государства. Это, однако, вовсе не мешает ему силой оружия расширить сферу своего господства на Новгородскую землю и некоторые другие местности, некогда, до образования др.-русск. государства, занятые кривичами, далекими предками половчан. Вот почему не прельщал его даже трон великого князя киевского. Этим же объясняется странная звуковая аномалия: живя рядом с храмом Св. Софии в Киеве, он слышит звоны не ее. колоколов, а колоколов Св. Софии в далеком, но родном Полоцке.

Донец и Стугна — реки, одушевленные персонажи в «Слове». Д, — приток Дона, С. — правый приток Днепра. Все атрибуты Д., кроме речи, — от природы, а не от человека. Д. течет, у него есть берега, на нем плавают и над ним летают птицы, но вместе с тем сама река, ее берега и все природное окружение действуют как разумные существа, подчиненные единой воле. Д., хотя и не изображается человеком, но, словно равный с равным, беседует с князем.

Д. принимает Игоря во время его побега как заботливый хозяин, как друг принимает гостя, милого сердцу. Д. предоставил ему в распоряжение самого себя («лелеял князя на волнах»), двух своих ближайших друзей («подстилал зеленую траву на серебряных берегах»), друзей из своего окружения («одевал туманом теплым под се-нию дерев зеленых»), своих зорких и надежных слуг («охранял — гоголем на воде, чайкой над рекой, чернядью на ветрах») (гоголь и чернядь — нырковые утки, обитающие в глубоководных водоемах и отличающиеся осторожностью).

Д. — идеальный образ друга, символ друга, которым может быть и человек, и природа. Игорь, счастливо вырвавшийся из тьмы плена, полон раздумий об этом. Он благодарен, искренне и глубоко, всем друзьям — от Солнца, Д. до Овлура и черняди. Именно в беседе с Д. открывается читателю еще одна новая особенность сознания, преображенного после испытания поражением и пленом Игоря: чувство благодарности подлинным друзьям, признание их заслуг. Оно скрепляет его спасительный союз с природой и людьми.

В беседе с Д. Игорю вспомнился 1093 г. Память включилась по ассоциативной связи двух побегов от половцев — его, Игоря, в 1185г., и Владимира Мономаха с младшим братом Ростиславом в 1093 г. — побегов, в которых участвовали две русские реки, Д. и С. Тогда, почти 100 лет назад, половцы нанесли русским тяжелое поражение, и в бурной, разлившейся от дождей С. утонул Ростислав, а сам Мономах, выручая брата, едва-едва спасся.

С. одушевлена, как и Д., но противопоставлена ему. С. — река мелководная, жадная до чужих ручьев и речек, до чужой воды, которую она «пожирает» в периоды разлива и за счет которой полнится, «бурлит, ширится к устью». Таков ее нрав. Русских она встретила как врагов и Ростислава закрутила в водовороте и утащила на дно, под «темный», недружелюбный берег. Так С., «пожрав» чужие реки и ручьи, из реки русской превратилась в чуждую, враждебную. С. символизирует мнимого друга, своего по внешнему виду и местонахождению, но чужого по внутренней сути. Таким и был дед Игоря, Олег Гориславич, который и тогда, в 1093 г., в союзе с половцами разбил русские дружины, и когда они переправлялись, убегая от врагов, через С., князь Ростислав и стал ее жертвой.

Как и С., Олег Гориславич не раз «топил» доверившихся ему друзей, и Автору достаточно намека, чтобы в памяти современников всплыли и смерть другого молодого князя Бориса Вяче-славича, и трагическая картина опустошенных при участии Гориславича русских сел и деревень.

Сам Автор разделяет горе матери Ростислава, оплакивающей его. И князь Игорь на ее стороне. Значит, он поддерживает Владимира Мономаха, а не своего деда — так глубоко преобразилась его душа! Поэтому он отводит от себя похвалу Д. за удачный побег. Ни о каком «веселии Руси» по поводу своего побега Игорь и не помышляет, а думает о продолжающейся долгие десятилетия погибельной драме Отечества и ее причинах. По сравнению с ней побег Игоря -событие незначительное и потому не может развеять его глубокую скорбь. Игорь думает о том, что мнимые друзья среди князей не перевелись, и в час кризиса они, как С., станут врагами своих и друзьями чужих.

Злые и добрые духи: Воля, Див, Земля, Лжа, Нужда, Обида (Дева-обида), Хвала, Хула, Хын (хынова)— одушевленные персонажи, вовлеченные в борьбу и действия людей. Хн. — дух агрессивной ненависти, злобной ярости, который может обладать каким-либо народом или племенем, превратив его в подобие разбойным гуннам, разрушительным смерчем прошедшим по многим странам Азии и Европы. В речи бояр к таким именно народам и племенам отнесены половцы, литовцы, ятвяги и деремела: «И многие разбойные («хынове») народы— литовцы, ятвяги, деремела и половцы — повергли к ногам вашим копья свои...»

Для Автора все живое вовлечено в космическую борьбу Тьмы и Света, Зла и Добра, которая ведется на разных уровнях — на земном и небесном, на физическом и психическом. Хн.— это некое буяное начало, агрессивный «гунн» в людях и в природе, «гунн» насилия и злобы, с новой силой взбунтовавший Кончака, Гзака и других недругов Руси. Ярость Хн. не есть первоначало. Она показана как следствие нашествия половцев на Русь, вызванного предвкушением легкой добычи из-за ослабления обороны Руси. Толчок всей лавине бед дал разгром Игоревой рати. Суждение бояр совпадает по сути с точкой зрения Автора, который ранее подробно рассказывал от своего имени о подобном лавинообразном эффекте поражения войска Игоря. Мифологическая О., злое божество низшего уровня, подняла половецких ханов-лебедей в новый поход на Русь, разожгла пламя алчности и междоусобиц среди русских князей, «прогнала обильные времена», подтолкнула врагов Руси на походы против нее. Вслед за О. пробудилась Л., еще один темный злодух человеческой души. Бояре расширяют перечень бедственных последствий в сверхчеловеческом и психическом мире, рассказывая об агрессии Хн., Д., Н. и Хл.

Каждый злодей действует в своей сфере человеческой души, сердца и разума. Все эти мифические существа, населяющие видимый и невидимый миры, активно воздействуют на жизнь человека и природы.

Игорь Святославич, князь новгород-север-ский (2.04.1151—29.12.1202)— главный герой «Слова о полку Игореве», центральный образ этого произведения. События и люди, прошлое, настоящее и будущее соотнесены, прямо или косвенно, с походом против половцев, инициатором и предводителем которого был И. С. Не менее важно и то, что он представляет наиболее распространенный тип князя в тогдашней Руси. Таких князей Автор называет «буйными».

И. в изображении Автора сам для себя высший авторитет, не склоняющий головы ни перед христианскими, ни перед языческими богами, не признающий ни старшинства среди русских князей, ни даже в своем роде Ольговичей. «Самость», устремленность к личной славе и личному величию — такова суть его жизненной установки. Ее корни, по мысли Автора, в традиции и во врожденном характере. Главная цель, «страсть» жизни, которой подчинены помыслы и действия И. С., — завоевание «всей» славы для себя и своего княжеского «гнезда», а вместе со славой — высшей власти и самых больших владений. Князь мнит себя общерусским патриотом. Отправляясь в поход против половцев, он убежден, что идет защищать всю землю Русскую. На деле же он, как показывает Автор, противопоставляет себя главным силам Руси и, кроме того, бросает дерзкий, самонадеянный вызов непослушания высшим небесным силам. Оказавшись вследствие этого в полной изоляции, без помощи свыше и без поддержки родины, он терпит сокрушительное поражение от объединенных половецких сил. Почти все воины либо погибают на поле брани, либо попадают в плен. Сам И. С., все князья и воеводы становятся почетными пленниками половецких ханов. Не менее значительны и пагубные последствия несчастного похода И. С.: сорван объединенный поход против половцев, который великий князь киевский Святослав III готовил на осень 1185 г., разгромлены и сожжены многие оказавшиеся без защиты города и села левобережной Руси, а их население либо перебито, либо угнано в степи Кончаком и Гзаком; литовцы, воспользовавшись моментом, напали на полоцкого князя Изяслава Васильевича, разбили его дружины, а его самого поразили насмерть.

Князь И. С., видимо, глубоко пережил трагические события, виновником которых он был, и осознал в плену всю пагубу для Руси от неверия в высшие силы и от самостийной политики, раз-. бивающей единство Руси. Осознал и внутренне преобразился. Этот истинно патриотический и именно религиозный переворот в сознании И. С. предвещает — и это подтверждает его удачный побег из плена — успехи в дальнейшей борьбе с врагами.

Счастливая концовка «Слова» должна была, по мысли Автора, воодушевить русских князей и русский народ на отказ от междоусобиц, на объединение сил для защиты целостности и независимости Руси.

Изяслав Василькович — герой «Слова о полку Игореве»; безусловно, историческая личность, но упоминается только в этом произведении, в других памятниках письменности о нем пока не найдено никаких сведений. Согласно «Слову», погиб во время нападения на его княжество литовцев, которые воспользовались неблагоприятным для русских моментом.

Автор с большой симпатией пишет об И. В. В печальной истории последних дней жизни этого князя мы слышим голос все той же самой трагедии Руси — трагедии разобщения сил, трагедии межкняжеских раздоров. На этот раз в ней особенно проникновенно звучит нота полного одиночества, щемящей тоски оттого, что родные братья покинули И. В. в решающий час его жизни и ему одному пришлось идти на бой с превосходящими силами противника. Тем самым отмечается следующая, уже роковая, ступень заранее предопределенной гибели: распалось даже родовое «гнездо», порвались связи между самыми близкими людьми. Под литовскими мечами не только полегла на поле боя вся дружина И. В., но те же мечи и «ему самому отзвонили конец». И на Руси никто почему-то не плачет о них; все «почести», навевающие новую печаль, идут от природы: «дружину новую, князь, птицы крыльями приодели, а звери кровь ее полизали». Такая безвестная, немая трагедия полного уничтожения воинов означает не только бесславный конец их жизненного пути, но и символизирует конец былой дедовской боевой славы: тут, уже подведена итоговая черта под всем прошлым величием Полоцкого княжества.

Сам И. В. не мог быть причиной своей обреченности на одиночество в борьбе против своих соседей-врагов, ведь он был, как подчеркивает Автор, человеком «жемчужной», т. е. чистейшей, благороднейшей, души, а не «яростным туром», не «буйным» князем, подобно Игорю, Всеволоду и многим другим. Но, оказывается, в атмосфере всеобщего разлада, сплошных междоусобиц «жемчужная» душа не дает никаких преимуществ ее обладателю. Автор, может быть, ставит его в худшее положение: судя по намекам, И. В. вынужден был один выступить против литовцев, так как надо было защищать честь «деда своего Всеслава».

Образ мужественного, честного князя И. В., ничем, похоже, не провинившегося ни перед высшими силами, ни перед своими братьями, добровольно принявшего неравный, смертный бой с литовцами, усиливает мотив обреченности, неизбежной гибели Руси от внешних врагов, если она не найдет пути к объединению своих сил.

Ивгварь, Всеволод и «все три Мстиславича» — герои «Слова», которые упоминаются все вместе в призыве Автора отомстить за раны Игоря. И. — князь луцкий, сын киевского, а затем луцкого князя Ярослава Изяславича; В. — родной брат И.; Т. М. — волынские князья. В группе волынских князей фигуры Т. М. не до конца уяснены. Возможно, речь идет о сыновьях Мстислава Ростиславича Храброго. Они были молоды и потому, естественно, названы не по именам, а по отчеству. Князья И. и В. ничем особо не выделялись и в силу этого оказались в одной раме группового портрета с Т. М. Все они «не худого гнезда соколы», т. е. из знатного рода. Автору очень важно отметить, что князья получили свои владения по праву наследования, а не как победители в братоубийственных войнах. Князей, получивших вотчины путем насилия над более слабыми соседями, Автор решительно осуждает. Глагол «расхытить» (растащить, раскрасть, разграбить), характеризующий поведение «сильных», не оставляет в этом сомнений. Понятно, что Автор имел веское основание надеяться на то, что пятеро князей примут активное участие в объединенном антиполовецком походе.

Обращение к пятерым князьям заканчивается знаменитым призывом: «Загородите Степи ворота своими стрелами острыми!..» Этот призыв — художественный символ огромного накала, означающий, что для борьбы со Степью надо мобилизовать все силы и стоять насмерть. И хотя владения волынских князей не граничат со Степью, но от них, как от всех русичей, требуется такое же самоотверженное единство, какое проявляет население осажденного города, потому что Русь — это их дом.

Содержание и форма призыва к пятерым князьям свидетельствуют об отсутствии у Автора захватнических намерений в отношении половцев. Он зовет Русь объединиться ради обороны. Поскольку этим призывом завершаются обращения к русским князьям, постольку мы вправе отнести его не только к пятерым волынским, но и ко всем, кто назван ранее, и вообще ко всем тем князьям, на чье участие в борьбе за единство и независимость Руси можно надеяться.

Князья — обобщенные характеристики русских К. Они даны на трех временных срезах — в прошлом, настоящем и будущем, что придает особую убедительность коллективному портрету К., созданному Автором.

Включение повествования об Олеге Горисла-виче в рассказ о битве русских с половцами означает, по мысли Автора, что прошлое не ушло в небытие, что оно продолжается и ныне, в действиях князей — потомков Гориславича, поэтому характеристике Гориславича придано расширительное значение как характеристике прошлого времени, длящегося во времени нынешнем. В судьбе Руси и русского народа не произошло изменений к лучшему: по-прежнему «по Русской земле редко пахарь» покрикивает, но «часто каркают» вороны-половцы и другие стервятники, деля между собой военную добычу. Русь без твердой центральной власти великого князя все равно что крыша терема без князька: от первого нашествия врагов Русь разваливается, подобно доскам крыши, не закрепленным князьком, ее центральным поперечным бревном. Главное зло на Руси и главная причина ее бед — отсутствие единства в борьбе против врагов, которое невозможно без иерархического устройства власти. «На розни ведь взросло насилие от земли Половецкой!» Если основную ответственность за прошлые междоусобицы Автор возлагает на таких, как Олег Гориславич и Всеслав Полоцкий, то за междоусобицы нынешние — на всех русских К., как на «внуков Ярослава Мудрого», так и на «внуков Всеслава Полоцкого». За последние сто лет раздоры меж К. не ослабели, а усилились. Оттого-то и одолевает уныние Автора.

В двух пророческих картинах будущее Руси изображается в трагических красках. Русь ожидает чужеземное порабощение, если не найдется в ней силы, способной прекратить княжеские междоусобицы. Для ясновидящего Автора будущее есть свершившийся факт, и потому он пишет о нем (в первом пророчестве) в прошедшем времени: «И вот, братья, невеселое время настало. Уже пустыня силу прикрыла... Войны князей с нечестивыми прекратились, ибо говорил брат брату: «Это — мое, и то — тоже мое!»... А нечестивые со всех сторон шли и шли с победами на землю Русскую». Через 50 с небольшим лет это пророчество стало историческим фактом: монголо-татары с востока, литовцы с запада одолели и поработили Русь.

Второе пророчество— «О, стонать Русской земле» — с особой силой высвечивает единственную причину будущих «стонов» — распри между братьями. Ясное осознание причины додержит в себе збрно надежды на то, что Русь может избежать погибели — чужеземного ига, если... Если будут осуществлены два абсолютно необходимых условия: жизнь в согласии с высшими силами, в подчинении земного небесному, малого великому и совершится внутреннее преображение души «буйных» князей, подобие тому катарсису-воскрешению, которое пережил князь Игорь. «Слово о полку» зовет К., всех без исключения, встать именно на этот простой, ясный, но чрезвычайно трудный путь спасения-единения.

Кончак и Гзак — половецкие ханы; К. — сын хана Атрака (Отрока), внук хана Шарукана; Г. — глава объединения донских половцев-бурчеви-чей, сын хана Веглюка (Белюка).

Образы К. и Г. играют заметную роль в раскрытии замысла Автора — призвать русских князей к единству ради спасения Руси от чужеземного порабощения. В «Слове» показано, как, забыв внутренние ссоры, дружно действуют разные половецкие ханы, когда во владения Степи вторгается войско князя Игоря.

В погоне за князем Игорем, сбежавшим из плена, К. и Г., мирно беседуя, спорят о том, какую тактику выгодно применить в борьбе с Русью. К. защищает традиционную политику русско-половецких браков, с которой было связано постоянное вмешательство половцев во внутриполитические дела Руси. Г. считает, что пришло время отказаться от этой политики (убить пленного сына князя Игоря Владимира, а не выдавать за него дочь К.), сделав ставку только на беспощадную, непримиримую борьбу. Автор «Слова» показывает, что эти расхождения во взглядах между К. и Г. ничуть не мешают их единству в борьбе с Русью, что теперь, когда Степь усилилась, а Русь ослабела, последнее слово остается за Г., за теми, кто делает ставку на сокрушение Руси силой оружия.

Овлур — половец, организатор побега князя Игоря из плена, сам бежавший с ним на Русь. О. достоин отдельного упоминания лишь потому, что он наглядно показывает движение художественного метода др.-русск. литературы от Бонна (XI в.) к Автору «Слова» (XII в.) как движение к более глубокому и правдивому осмыслению мира. О. — чужой, князь Игорь — свой, и для Бояна отношения не могли перейти черту отчуждения или враждебности. Но поэтика «Слова» иная — судить по правде времени. Тут есть переход от Света к Тьме и от Тьмы к Свету, тут свой может стать чужим (врагом), а чужой — своим (другом), что убедительнее всего показано в образе реки Стугны. Стугна — русская пограничная река, но при определенных обстоятельствах она топит своих и помогает чужим. О. был чужим, стал своим — только этим превращением он и интересен для нас.

Олег Гориславич (ум. 1.08.1115)— внук Ярослава Мудрого, дед князя Игоря Святославича, князь черниговский и тмутараканский. Настоящее отчество князя О. Г. — Святославич, но в истории он остался не с ним, а с отчеством-прозвищем — Гориславич, данным ему Автором «Слова о полку Игореве».

Когда миновало время Ярослава, время единства русских князей и русского народа, Русь раскололась. Внуки Ярослава, князья О. Г. и Владимир Всеволодович Мономах, всю жизнь воевали друг с другом. И вина за это возлагается на «буйного», непримиримого О. Г., «ведь это О. Г.. мечом раздоры ковал, по земле стрелы сеял».

Многообразен, обширен урон, который причинил Русской земле О. Г. Автор с горечью отмечает, что в одной из кровопролитнейших битв русичей с русичами на Нежатиной Ниве в 1078 г. пали два князя: Изяслав Ярославич, великий князь киевский, родной дядя О. Г., и Борис Вячеславич. Автор особенно печалится о гибели последнего (потому что он был "молод и храбр", а значит, мог бы быть еще полезен Родине), хотя и не одобряет его участия в битве против своих. Его втянула в междоусобную борьбу погоня за славой, и он бесчестно, зря погиб за местнические феодальные притязания О. Г.

Но Автор горюет не только о гибели князей во взаимных усобицах. Глубоким состраданием к простым людям пронизано лирическое отступление о несчастной доле, о растрате богатств Руси: «Тогда, при Олеге, Гориславичем прозванном, то распылялось, то прорастало войнами, — погибало достояние внука Дажьбога (русского народа. — Ред.), и в княжьих раздорах век людской сокращался». Почти все, а часто и все, что создавал и накапливал труженик, тратилось на многочисленные войны, зря уничтожалось в их пламени. Огромный урон был нанесен князьями живой людской силе Руси. Победители жестоко расправлялись с побежденными: выжигали города и села, порой истребляя их население от мала до велика.

Немалое символическое содержание вложено в замену отчества О. на прозвище. «Гори» (повелительное наклонение от глагола «гореть»), которое поставлено вместо «свято». О. Г. не сохранил святую славу отца и деда, а растерял ее, сжег в огне междоусобных войн. Г. — прозвище меткое и глубокое, в духе того времени. Оно — клеймо проклятия на князе, проклятия от предков, современников и от потомков. Оно — глубокий реалистический символ: О. Г. без настоящего отчества — авантюрист без роду и племени, князь-бродяга. Его судьба подтвердила характеристику Автора.

При О. Г. «по всей Русской земле редко пахарь покрикивал, но часто вороны каркали, трупы деля меж собой, да галки на своем языке говорили, собираясь летать на поживу». Истребление крестьян и тягловой силы в войнах, уничтожение деревень в огне пожаров неизбежно вело к запустению земли, к ослаблению военной силы Руси. Реалистическая картина опустошенных войнами полей осмыслена в символическом плане: при О. Г. немало Русской земли попало под власть половцев («вороны и галки»), которые, разумеется, занимались не умножением плодородия полей, а разграблением страны.

В повествовании об О. Г. тема мира звучит столь же мощно, как и тема войны. Всю жизнь он провел в войнах; воюя, совсем не думал об интересах русского народа и о его счастье. Получается, что дед Игоря воевал против своего народа, а Потому навеки опозорен Автором «Слова» в памяти народной.

Роман и Мстислав — русские князья, упомянутые Автором в общем обращении к князьям. Р. (1115(?) — 19.06.1205) Мстиславич — новгородский, волынский, а затем галицко-волынский князь, праправнук Владимира Мономаха; М. — скорее всего, имеется в виду сын Владимира Mстиславича, праправнук Владимира Мономаха. Хотя обращение к Р. и М. как бы предполагает их единство, но Р. характеризуется в «Слове» и отдельно, так что в итоге возникает его индивидуальный образ.

Р. и М. изображаются вместе как храбрые полководцы, которые всегда побеждают врагов, и поэтому их славные имена известны многим народам. Отблеск их славы «сияет» на золотых шлемах князей.

Р. посвящена целая строфа. Сравнение с соколом высокого полета ставит его в один ряд с Ярославом Мудрым, Романом Святославичем и Святославом III. Все они удостоены подобной похвалы. История подтвердила высокую оценку полководческого таланта Р.: за исключением одной, он выиграл все свои многочисленные битвы. В междоусобном сражении Р. разгромил Рюрика Ростиславича, а потом заточил его в монастырь.

Вместе с тем Автор трижды называет Р. «буй» — «буйным», тем самым отдаляя его от Ярослава Мудрого и подобных ему князей и решительно сближая его с князем Игорем, несмотря на различие их полководческих способностей. Князь Р. удачлив в боях с врагами, свободен, как сокол, а Игорь сидит в половецком плену. Однако Автор рассчитывает на сочувствие Р. к пленному Игорю и поэтому так горестно оплакивает поражение Игоря. Оказывается, печаль о храбрых, но опрометчивых Святославичах может быть для Р. действенным аргументом за совместный поход против половцев. Выходит, характеру Р. была свойственна отзывчивость на беду других русских князей и готовность прийти им на помощь.

Если в обращениях к левобережным князьям — призыв к отмщению, то в призыве к Р. и М. — соблазн новой победой. Примечательна эта замена мотива отмщения мотивом умножения воинской славы. Похоже, что гордость репутацией победителей была характерной особенностью обоих волынских князей.

Рюрик (ум. 1212) и Давыд (1140—3.04.1197) — русские князья, современники описываемых событий, к которым обращается Автор «Слова». Р. — сын Ростислава Мстиславича, внук Мстислава Владимировича; Д. — князь вышгородский, затем смоленский, брат Р. Князь Р. был соправителем Святослава III и потому с полным правом мог быть назван «великим». Но Автор пренебрегает этим и обращается к нему и к его брату Д. попросту: «Ты, буй Рюрик, и Давыд!» Автор прозорливо отнес их к одному психологическому типу «яростных, гневливых, заносчивых, самоуверенных» (буй) князей, хотя еще не мог знать страшного преступления Р., который в 1203г. привел половцев в Киев и вместе с ними подверг город разграблению. История подтвердила, сколь справедливо отказался Автор титуловать Р. «великим» князем киевским. Вполне резонно, по внутренней человеческой сути объединяет, он Р. с Д., князем смоленским, а не со Святославом III, соправителем Р. И дело не в родственных отношениях, а в родственном типе характеров. Д. вел своекорыстную политику, в трудный час не раз подводил князей, в том числе Р.

На что же рассчитывал Автор, включивший братьев в число князей, способных объединиться для борьбы с общим врагом? И Р., и Д. имели личные причины для отмщения половцам «за плавание в крови», т. е. за поражения от них и за разгром своих «дружин».

Обращение к Р. и Д. заканчивается призывом выступить против половцев «за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святославлича!». Автор явно говорит, что совместная борьба против половцев является не только отмщением за личные обиды и поражения, но и за всю Русскую землю. Примечательный смысловой оттенок возникает в силу того, что «буй Рюрик» призывается отомстить за «буего Святославлича», за князя с подобным же дерзким, самоуверенным характером: мол, родственные души охотнее вступятся друг за друга.

Светлое и Тресветлое Солнце — персонаж «Слова», представляющий высшие силы в этом произведении. Высшие силы неба воплощены в безличном всемогущем Божестве, которое в плаче Ярославны названо С. и Т. С. Оно — главная действующая сила в космосе, в природе и на земле, оно — хозяин света и тьмы, кровавых зорь, туч, молний, возвещающих поражение Игоря, буйных ветров, зверья и птиц и т. п. С. и Т. С. вездесуще и всемогуще, ибо от него зависит жизнь и смерть всего, что есть в природе, не исключая и человека. С. и Т. С. — средоточие высшей мудрости, и в «Слове» оно предсказывает судьбу безрассудного похода князя Игоря. С. и Т. С. — высший справедливый судия, Бог, карающий русичей за безверие и буйное самовольство, но и милосердно снисходящий к мольбам Ярославны и русских женщин, сполохами северного сияния указывающий путь на Русь осознавшему свою вину, бежавшему из плена князю Игорю. С. и Т. С. — не только грозный повелитель, но и спаситель, оно — всеобщий жизнедатель и потому «всем тепло и красно».

С. и Т. С. «разговаривает» с людьми и природой на языке Света и Тьмы, который понятен всему и всем — от князя Игоря до травинки, скорбящей о погибших воинах.

Союз С. и Т. С. и людей достигается тогда, когда, поняв его язык и осознав его как высшую силу и мудрость, люди действуют в согласии с его повелениями. Вездесущее С. и Т. С. проявилось в «Слове» от начала до конца: в символах потемневшего, гневного и карающего Солнца, в символике кровавых зорь, синих молний, погребальных костров, вечера, ночи, черного покрывала над Святославом, крыши златоверхого терема без князька, моря полуночи и других образов.

Их поэтика и сила воздействия обусловлены тем, что они входят в миф о Солнце, который неразрывно связан с реальной социально-политической действительностью Руси.

Святослав III Всеволодович, великий князь киевский (ок. 1125—27.07.1194)— сын князя киевского Всеволода Ольговича, внук Олега Святославича (Гориславича); был киевским князем во время событий, описанных в «Слове». В «Слове» С. — носитель основной идеи, идеи объединения Руси под началом самого мудрого и авторитетного .князя для обороны от агрессии врагов, для сохранения независимости родины в целом и каждого княжества в отдельности. С. показан не только как государственный муж и полководец, но и как человек.

Весной 1185г. он был подвергнут труднейшему испытанию. Его племянники, князья Игорь и Всеволод, бросили дерзкий вызов объединительной политике С., тайно отправившись в поход против половцев. Сокрушительный разгром Игоревых полков и последовавшее за ним опустошительное нашествие на Русь половецких ханов Кончака и Гзака легли позором не только на князей — виновников разгрома, но и на «серебряные седины» умудренного жизнью С., старейшины рода Ольговичей, к которому принадлежали также князья Игорь и Всеволод. Поражение их войска и пленение их самих ликвидировали все положительные результаты (как военно-политические, так и морально-психологические) победоносного объединительного похода против половцев весной 1184г., который возглавлял С. Кроме того, были сведены на нет и благоприятные мифологические результаты, которым русичи придавали огромное значение: притихший, «усыпленный» разгромом и пленением хана Кобяка злой дух коварства и обмана Лжа снова усилился и принялся за свою разрушительную работу.

С., оценивая негативные последствия Игорева разгрома, на первое место ставит ослабление единства власти на Руси, угрожающее ее независимости. Эта же забота-проблема поставлена Автором в центр вещего сна, который видит С. в своем «златоверхом» тереме. Обдумывая причины опасной военной политики князей Игоря и Всеволода, С. находит их в родовой традиции Ольговичей и в жестокосердном, дерзко-непокорном характере обоих братьев. Трезво глядя на славолюбие князей как -на свойство, присущее всем и каждому, С. в то же время упрекает своих племянников за безрассудную чрезмерность их страсти к славе, проявившуюся в стремлении завоевать лишь себе всю славу, «и прошлую, и будущую».

Мудрость С. ярко проявилась в том, что он, оценивая князей Игоря и Всеволода, не впадает в односторонность, видит не только их недостатки, но и их достоинства (храбрость, крепкую волю).

Сравнивая оценку Игорева похода С. с оценкой самого Автора, мы видим, что при всей мудрости киевского князя для него характерно аристократически равнодушное отношение к простым людям (князь не замечает гибели воинов), в то время как Автор сострадает прежде всего народной беде, а потом уж и княжеской. Это различие между Автором и С. должно удержать исследователя от утверждения, будто образ этого князя был задуман как образ идеального героя.

Ярослав Осмомысл (род. ок. ИЗО) — праправнук Ярослава Мудрого, представитель династии Ростиславичей. Только к Всеволоду Большое Гнездо и Я. О., князю галицкому, Автор обращается подчеркнуто персонально, не присовокупляя к ним ни братьев, ни других князей. К имени Я. добавлено прозвище О. Существуют разные версии по поводу значения этого прозвища. Вероятно, здесь это слово означает «многомудрый». Данное достоинство галицкого князя оценено выше всех других. Князь действительно был умен и подтвердил это делом. В самое смутное время XII в. он княжил 36 лет, в то время как на Киевском столе князья менялись много раз, иногда чуть ли не каждый год.

И имя, и прозвище, и продолжительность княжения, и политические принципы роднят Я. О. с Ярославом Мудрым, в силу чего четче проявляются идеал и традиция, в которой Автор видит опору Руси. Прочно и высоко сидел Я. О. на «златокованом троне», так что был виден всей Русской земле и соседним странам. Я. О. был богат, имел мощное войско, и соседи боялись его. В 1185 г, было еще памятно, как почти 30 лет назад он вышел победителем в борьбе с киевским князем, «отворив врата Киеву», но успех не вскружил ему голову, и князь, проявив политическую мудрость, «подарил» киевский трон смоленскому князю.

Я. О. сознает масштабы восточной угрозы Руси и своему княжеству, имевшему общую границу с половецкой степью. На этом основывается, видимо, уверенность Автора в том, что Я. О. непременно примет участие в объединенном походе против половцев. И все же Автор, верный своему взгляду на огромную роль характера человека в его делах, затрагивает в призыве к Я. О. и личные струны его души. Дочь Я. Q. была женой князя Игоря, поражение которого могло «задеть» и его тестя. Кроме того, Автор надеется и на чувствительность Я. О. к защите христианской веры от «поганых», в том числе и от Кон-чака, которые тут, под боком, и потому опаснее, чем «султаны за землями», в борьбе с которыми Я. О., видимо, принимал участие.

Ярославна — жена князя Игоря, дочь князя Ярослава Осмомысла. В комментарии к первому изд. «Слова о полку Игореве» названо имя Я. — Ефросинья. Др.-русск. источник этих сведений неизвестен. Княгиня Я. в «Слове» - символически сгущенный образ русских женщин конца XII в., оплакивающих своих «милых лад» (сыновей, мужей, братьев, отцов), которые погибли на поле брани в половецкой степи или попали в плен к врагам. Образ Я. написан без каких-либо подробностей, которые дали бы основание поставить вопрос о внешне-внутреннем сходстве, а тем более об отождествлении Я. с супругой князя Игоря.

Плач Я. от начала до конца так насыщен мифологическими образами, что можно уверенно сказать: ее мышление — языческое, настолько языческое, что нельзя обнаружить даже малейших следов христианского мироощущения и тем более христианских верований. Царство мертвых, в котором оказался погибший «милый лада» (все убитые воины), помещается ею где-то на западе — это представление вполне соответствует дохристианскому миропониманию русичей. Воображение Я., стоящей на забрале (помосте) Путивльской крепостной стены, послушно рисует ей желанную картину: приняв образ кукушки (чайки), душа Я. летит вверх по Дунаю на встречу с «милым ладой», чтобы обмыть его «кровавые раны». Такое воплощение души характерно для мифологического сознания восточного славянина, а не для православного христианина.

Видно, что Я. осознает Светлое и Тресветлое Солнце и Ветер-Ветрило как общечеловеческих высших повелителей, а Днепр-Славутич как свое, русское божество. Смысл ее молитвенного возношения души к Солнцу и Ветру-Ветриле в том, чтобы склонить их от гнева к милости, т. е. простить русичам их непослушание и неверие, проявленные перед походом на половцев. Смысл же мольбы к Днепру-Славутичу иной: Я. просит его о содействии «милым ладам» в их пути на родину, как бы исходя из того, что Солнце и Ветер-Ветрило уже вняли ее скорбному молению к главным высшим повелителям, приняв как искупительную жертву и жизни русичей, погубленные на поле брани, и страдания русских женщин, оставшихся без своих отцов, мужей, братьев, сыновей или внуков.

Автор «Слова о полку Игореве» верит в силу моления Я., в действенность ее заступничества за русичей, пострадавших из-за малодушного неверия в высшие силы, и потому показывает, как эти силы, смилостивившись, помогают князю Игорю в его побеге из плена: сполохи северного сияния, т. е. Светлое и Тресветлое Солнце, служат беглецам небесным ориентиром в ночной гонке на конях, а Донец укрывает их от глаз врагов и «лелеет» в пути. Так возникает великая надежда на спасение Руси от погибели. Ее начало и ее основа — добровольное подчинение высшим силам. Ее утверждение — в преображении душ «буйных» князей, в их отказе от взаимоистребления, в установлении на Руси единства.

Образ Я. стал одним из самых популярных образов русской женщины в литературе. К нему обращались писатели и в XIX, и в XX вв.: М. Херасков (поэма «Бахариана», 1803), К. Случевский (стихотворение «Ты не гонись за рифмой своенравной...», 1898), В. Соловьев («Ответ на Плач Ярославны», 1898), В. Брюсов (стихотворение «Певцу «Слова», 1912), Л. Татьяничева (стихотворение «Ярославна», 1943), П.Антокольский (цикл стихов «Ярославна», 1944), Н. Рыленков (стихотворение «Ярославна», 1961). Известны также поэтические переводы и переложения только плача Я. (очень часто в XIX в. — романсы на данную тему): В. Загорский «Ярославна» — романс, И. К. Козлов «Плач Ярославны».