Реферат: Казачество в революции и гражданской войне 1917 — 1922 гг.

Казачество в революции и гражданской войне 1917 — 1922 гг.

автономию, прежде всего, как гарантию неприкосновенности своей территории. Они упорно не желали выходить за её пределы. Так, уральцы приняли наиболее массовое участие в белом движении. Но и они долго соблюдали выдвинутое в начале 1918 г. решение — "За грань не пойдем". При Дутове оренбургские казаки не пошли за пределы войсковой территории — "ограничились тем, что расставили на границах своих владений сторожевые пикеты" 37. Это наблюдалось и позднее: в 1920 — 1921 гг. казачьи "армии" буквально кружили в определённых районах, не желая уходить далеко от родных станиц.

Казачья автономия (как в "атаманском", так и "народном" вариантах) в принципе не устраивала никого. Белое движение выступало за "единую и неделимую Россию", почему Колчак в итоге согласился передать атаманам полномочия только для решения вопросов внутреннего управления казачеством. Коммунисты, из тактических соображений поддерживавшие эту идею, в итоге упорно держались за распространение на всю территорию страны конституции РСФСР, не упоминавшей о казачьей автономии.

Среди других принципиальных моментов следует отметить отношение к форме правления. В принципе, все казачьи войска высказались относительно формы государственного устройства уже летом 1917 г., когда войсковые круги выступили за республику. В.Ленин или не владел информацией, или намеренно искажал реальность, если судить по его заявлению, относительно казачества Дона, "после 1905 г. оставшегося таким же монархическим как прежде..." 38 Почти сразу же после Февраля во всех казачьих областях вводилось демократическое самоуправление, и начинание это находило в казачьей среде самую широкую поддержку.

Особо стоит вопрос о "расказачивании". Важно уточнить, что понимать под этим. Наверное, речь следует вести о ликвидации особого сословного статуса казаков. Показательно, что о расказачивании заговорили почти сразу после Февраля — и либералы, предлагавшие ликвидировать как права, так и обязанности казаков, и сами казаки. Уже весной 1917 года на съездах казачества звучали призывы к ликвидации сословия. Естественно, речь шла о ликвидации, в первую очередь, обязанностей службы. Но был и иной подход: уравнять казаков с крестьянами в пользовании землей. Коммунисты отказывались признавать особость казаков — I-й Всероссийский съезд трудовых казаков в начале 1920 г. констатировал, что "казачество отнюдь не является особой народностью или нацией, а составляет неотъемлимую часть русского народа, поэтому ни о каком отделении казачьих областей от остальной Советской России, к чему стремятся казачьи верхи, тесно спаянные с помещиками и буржуазией, не может быть и речи" 39. В рамках этого подхода ликвидировались казачьи структуры самоуправления, а заодно и все проявления самобытности. С 1920 г. шла кампания по переименованию станиц в волости. В 1921 г. в Оренбургской губ. акция неповиновения в одной из станиц проявилась в демонстративном одевании брюк с лампасами и фуражек с кокардами. Все то, что В.Ленин небрежно назвал "привычными населению архаическими пережитками" 40, для очень многих было значительно большим, и запрет — не постепенное отмирание, но насильственный запрет — был воспринят чрезвычайно болезненно. Казачье стремление к сохранению традиционности истолковывалось как намерение сохранить особое, избранное положение. Несомненно, что социальное расслоение уже достаточно глубоко проникло в казачью среду, но всё же идея казачьего единства была сильнее, она оставалась цементирующим началом.

Как нам кажется, не совсем верно будет утверждать, что выступив в итоге на чьей-либо стороне, казаки, тем самым, однозначно стали красными или белыми. Традиционно принятые в советской литературе объяснения безусловного перехода “трудового казачества” на сторону красных в результате пропагандистской деятельности коммунистов и “кулаков” на сторону белых крайне упрощают сложную картину. Казаки сражаются не столько за кого-либо, сколько против. Казачьи части во всех белых армиях сохраняют некоторую обособленность: самарский КОМУЧ так и не смог заставить оренбургских казаков активно участвовать в боевых действиях, ограничившись полицейскими функциями. Удаление с территории враждебных сил почти сразу влекло за собой спад военной активности. Генерал И.Г.Акулинин с досадой констатировал: “после изгнания большевиков с казачьей земли, энтузиазм казаков сразу упал; появилось желание разойтись по домам, тем более что наступило время сенокоса и уборки хлебов; многие казаки по близорукости считали большевиков совершенно разгромленными; некоторые смотрели на борьбу вне территории Войска, как на дело, их не касающееся (подчеркнуто нами — Д.С.)” 41.

На начало 1919 г. приходится кризис белоказачьего движения, нарастание недовольства тяготами войны и политикой белых правительств. Экономические трудности на территориях казачьих войск приобретают катастрофический характер. Большинство войск находились в зоне военных действий, движение фронта с востока на запад и обратно усугубляло разруху 42. По мере того, как белые армии покидали войсковые территории, усиливался отток из них казаков. На наш взгляд, массовые переходы на сторону красных не есть результат идейного выбора, а просто возвращение домой. За пределы России, в эмиграцию, ушли прежде всего те, для кого не было дороги назад. Остальные же попытались приспособиться к новым условиям. Установление на казачьих территориях т.н. “Советской власти”, а фактически власти коммунистической партии, сделало самым актуальным вопрос о взаимоотношениях партии и казаков.

Следует признать, что коммунистическое руководство относилось к казачеству однозначно, видя в нем в первую очередь “опору трона и реакции”. Исключительно враждебно высказывался Л.Троцкий, утверждая на страницах “Казачьей правды”, что казачество “всегда играло роль палача, усмирителя и прислужника императорского дома”. “Казак, — продолжал далее он, — ...малоинтеллигентный человек, лгун и доверять ему нельзя...приходится заметить сходство между психологией казачества и психологией некоторых представителей зоологического мира” 43. Неприязненно и с недоверием к казакам относился И.Сталин. Показательно его письмо В.Ленину из Царицына 4 августа 1918 г. с обвинениями Ф.Миронова в поражениях, ставя последнему в вину “казачий состав войск”, которые “не могут, не хотят” сражаться с “казачьей контрреволюцией” 44. А, между тем, на деле войска Миронова удержали Царицын. “Исконным орудием русского империализма”, которое издавна эксплуатирует “нерусские народы на окраинах” назвал Сталин казаков на страницах “Правды” в декабре 1919 г. 45 Впрочем, и В.Ленин не был свободен от предубеждения: “На Южном фронте... гнездо несомненно контрреволюционного казачества, после 1905 г. оставшегося таким же монархическим как прежде...” 46 Подобные оценки были типичны для значительной части коммунистического руководства и были определяющими в проводимой политике. Недоверие к казакам наблюдалось на всех этапах гражданской войны. Нам кажется симптоматичным, что после выступления Ф.Миронова в причастности к нему был обвинен Казачий отдел ВЦИКа, дела которого были опечатаны 47.

Коммунисты поставили себя вне остального общества, точнее, над ним. Руководство партии требовало от рядовых партийцев непримиримости ко всем врагам, а таковыми становились все, в чём-либо не согласные с линией РКП(б). Для коммунистов была свойственна удивительная убеждённость, что только они, их партия, знают верный путь к счастью, только они поступают верно. Такой подход изначально лишал эту партию союзников и исключал равноправный диалог с кем бы то ни было, тем более, с крестьянством и казачеством. Всех прочих следовало вести за собой — в партийных документах очень часто встречаются слова о политической отсталости масс, “отсталом Дону” и т.п. Земледельческое население надлежало “расколоть”, а также “долго и с большим трудом и большими лишениями... переделывать” 48. Шло жесткое навязывание новых правил, ценностей, критериев — очевидно полное игнорирование традиций, привычек как российской деревни, так и казачьей станицы. Союзником мог быть только тот, кто безоговорочно принимал как политическую линию коммунистов, так и их руководство. Третьего не дано — как отмечалось в отчёте ЦК РКП (б), “не может быть на Дону никакой средней политики между деникинской реакцией и рабочей революцией” 49. Это говорилось в отношении выступления Ф.Миронова, чьи лозунги были названы “иллюзией демократии”: “Против коммунистов (т.е. против диктатуры революционного класса), в защиту демократии (под видом “народных”, т.е. междуклассовых советов), против смертной казни (т.е. против суровых мер расправы с угнетателями и и агентами) и проч., и проч.” 50

Нужно признать: партия коммунистов с казачеством воевала (нам кажется очень показательной фраза в отчёте ЦК за октябрь 1919 г., где говорилось, что РВС Туркфронта объявил амнистию “всем сдавшимся нашей партии оренбургским казакам”). Все заявления о том, что казачество (“основная масса казачества”) рассматриваются партией “как возможные союзники и друзья” — не более чем агитационные лозунги.

Курс на “расказачивание”, начавшийся как ликвидация сословных перегородок и повинностей казаков (декрет ВЦИК и СНК “Об уничтожении сословий и гражданских чинов” от 11[24] ноября 1917 г., постановление СНК от 9[22] декабря 1917 г., отменившее обязательную военную повинность казаков), постепенно приобрёл иное, более зловещее содержание — истребление казачества и растворение его в крестьянской среде. Достаточно часто это связывают с директивой Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г., требовавшей вести “самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы...недопустимы”. Беспощадный массовый террор надлежало осуществлять в отношении всех казаков, “принимавших какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью”. Требовалось провести полное разоружение, “расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи” 51. Изданная в развитие инструкция РВС Южфронта от 7 февраля требовала “немедленно расстреливать” “всех без исключения” казаков, занимавших выборные должности, всех офицеров красновской армии, всех деятелей контрреволюции, “всех без исключения богатых казаков”, у кого найдено оружие. Как следствие — резко ухудшилось положение на Донско-Кубанском и Уральско-Оренбургском фронте 52.

На территории Оренбургского войска директива не была реализована — регион контролировался белыми. Однако, есть факты eё использования белыми в агитационных целях. Всё это привело к потере Оренбургско-Уральского края и восстаниям казаков. 16 марта 1919 г. пленум ЦК постановил, что “ввиду явного раскола между северным и южным казачеством на Дону” “мы приостанавливаем принятие мер против казачества” 53. Это решение вовсе не было признанием ошибки — его просто “приостановили”. На местах же это проигнорировали и продолжили прежний курс. Так, на следующий день, 17 марта, РВС 8-й армии директивно требовал: “Все казаки, поднявшие оружие в тылу красных войск, должны быть поголовно уничтожены, уничтожены должны быть и все те, кто имеет какое-либо отношение к восстанию и к противосоветской агитации, не останавливаясь перед процентным уничтожением населения станиц...” 54 Как следствие — успешный прорыв деникинцев в мае 1919 г. в районе Миллерово и присоединение к ним восставших.

Для советских историков и определённой части нынешних российских свойственно сосредотачивать внимание на декретах Советской власти, партийных документах, анализируя политику коммунистов в отношении казачества на их основе. Разумеется, они являются источником, но картина, создаваемая на их основе, идеальна — реальность ощутимо отличалась. При комплексном рассмотрении бросается в глаза лёгкость корректировки курса — порой на диаметрально противоположный. То, что некоторые авторы полагают исправлением допущенных “ошибок”, на самом деле было лишь тактикой. Собственно, сюда же можно отнести и согласие на казачью автономию — вопрос для казачества достаточно важный и болезненный.

Политика была достаточно двойственной. Коммунистическая власть вроде бы признавала стремление казаков к автономии. В обращении Второго съезда Советов высказана мысль о необходимости создания повсеместно советов казачьих депутатов 55. Тогда же создан казачий отдел ВЦИК. Поначалу, будучи слабы и нуждаясь в помощи, коммунисты были склонны поддерживать идею автономии — так, в январе 1918 г. Ленин заявлял: “Против автономии Донской области ничего не имею” 56. III Всероссийский съезд Советов в январе провозгласил Россию Федеративной республикой. С IV съезда это стал съезд и “казачьих” депутатов. Весной 1918 г. СНК издал “Декрет об организации управления казачьими областями”, где отмечалось, что все казачьи области и войска “рассматриваются как отдельные административные единицы местных советских объединений, т.е. как губернии”. Как результат, в марте — апреле 1918 г. существовали Донская, Терская, Кубано-Черноморская республики. Декрет 1 июня 1918 г. закрепил широкую автономию казачьих областей. В период октября 1917 по май 1918 г. (период ощутимой слабости) коммунисты стояли за автономию казачьих районов. К осени 1918 начался пересмотр политики: 30 сентября президиум ВЦИК принял решение о ликвидации Донской республики. Стоило положению на фронтах измениться в лучшую сторону — и произошёл лёгкий отказ от собственных гарантий. На местах уничтожались казачьи органы самоуправления — вместо них создавались ревкомы, кое-где централизованно. Так, после возвращения красных к Оренбургу в апреле 1919 г. губревком постановил ввести в казачьих районах ревкомы, на гражданской территории — Советы.

Для ревкомов было свойственно назначенчество, принудительность, контроль. Временное положение о станичных ревкомах требовало от них организовать под угрозой трибунала сдачу военного имущества, относя к таковому даже подсумки, бинокли, сёдла. От ревкомов требовалось “разграничить все мужское население данной станицы, вести учет белогвардейцев-казаков и красноармейцев-казаков, составив на них списки” 57. Но когда в октябре началась мобилизация, появился приказ РВС Туркфронта, обещавший замену ревкомов органами власти, избранными населением. Когда же в апреле 1919 г. в Оренбурге попытались создать казачий исполнительный комитет для казачьей автономии, то были строго одёрнуты ВЦИКом. В телеграмме, подписанной Я.Свердловым, говорилось чётко: “ В каждом пункте должен существовать единый орган власти” 58. Фактически, казакам не было дозволено создать свою власть — допускался лишь вариант, сформулированный П.Кобозевым, уполномоченным центра: “Мои указания на порядок образования нового казачьего совета через комитет бедноты запятая коммунистической ячейки запятая через полное осуществление классовой продовольственной советской политики” 59.

Окончательной точкой в вопросе можно считать декрет СНК “О строительстве советской власти в казачьих областях”, который в 1920 г. прямо ставил задачей “учредить в казачьих областях общие органы советской власти” на основе Конституции РСФСР. Вскоре на бывшие казачьи области специальным постановлением ВЦИК были распространены все общие законоположения о землеустройстве, землепользовании, лесах.

Сходной была ситуация относительно призыва казаков, предоставления им возможности воевать за Советскую власть. На Южном Урале, где в начале 1918 г. Дутов позорно бежал, нужды в казаках не было. 1 февраля 1918 г. Оренбургский ВРК потребовал от Временного Совета ОКВ отменить мобилизацию — т.к. декретом СНК “все казачьи части распущены” 60. На Дону положение было иным, и 30 мая 1918 г. СНК призвал “трудовых казаков Дона и Кубани” стать под ружьё 61. Следствием кризиса начала 1918 г. следует считать новые декреты: декрет СНК от 1 июня 1918 г. “Об организации управления казачьими областями” уже предусматривал возможность формирования частей революционной армии, а декрет 11 июня объявлял мобилизацию на территории Сибирского и Оренбургского войск 62.

Определяющей в тот период была деятельность коммунистов на местах. Совершенно правильно отмечал Ф.Миронов в письме В.Ленину 31 июля 1919 г.: “Большая часть крестьян судит о Советской власти по ее исполнителям” 63. Сотня гуманных декретов легко перечёркивалась в сознании людей одним беззаконным расстрелом. Позиция местных коммунистов была гораздо жёстче и последовательнее — в массе своей они отказывались признавать за казаками какой-либо особый статус, тем более автономию. Причина такой неприязни, на наш взгляд, крылась в стереотипах, коренившихся в сознании крестьян, всегда полагавших, что казаки находятся в привилегированном положении и тому завидовавших, и городских жителей, рабочих, представлявших себе казачество как монолитную реакционную силу, опору старого режима