Державин – Пушкин – Тютчев и русская государственность

в области исследования П-на, было мне доступно.

[10] Так, Лаура из Д. Жуана приводит к Шиллеровской Melancholie an Laura: Weh! Entblattert seh ich deine Rosen liegen, Bleich erstorben deinen sussen Mund, Deiner Wangen wallendes Rund Werden rauhe Wintersturme pflugen. Duster Jahre Nebelschein Wird der Jugend Silberquelle truben; Dann wird Laura, – Laura nicht mehr lieben, Laura nicht mehr liebenswurdig sein. Ср.: так молода и т. д.

[11] Twas then, I tell thee, father! then I saw her; yes, she lived again; And shyning in her white symar As through the pale gray cloud the star... I saw her, friar, and I rose Forgetful of our former woes, And clasp her to my desperate heart, I clasp – what is it that I clasp? No breathing form within my grasp, No heart that beats reply to mine... Сравнение со звездой имеется и у Барри Корнуолла, но здесь «звезда» имеет другую функцию – не поэтического образа, а отвлеченного «понятия»; «путеводной звезды»: Then, soft and gentle beauty, be Still like a star to me; And I will ever turn at night Unto thy soothing light, And fancy, white before thine eyes, I am full in the smile of Paradise.

[12] Предположение о том, что именно Байрон внушил П-ну его раздумья о загробной жизни, было высказано Дашкевичем в статье: «Отголоски увлечения Байроном в поэзии Пушкина» (Соч. П-на, изд. Венгерова, II, 441 сл.). О влиянии Байрона в частности на «Заклинание» Дашкевич не говорит ничего. Для истолкования «3акл.» следует поставить его в связь с другими стихотворениями П-на, затрагивавшими тему о тайне смерти: иль чтоб изведать тайны гроба. Ср. Воспоминание (и оба говорят... о тайнах вечности и гроба); Е. Он. II, черн. набр. к 16-й строфе: ...и предрассудки вековые, и тайны гроба роковые. Ср. сопоставления, сделанные Морозовым в примечаниях к «Придет ужасный день» (Ак. изд. III. 353–369).

[13] Сопоставление «Привидения» Батюшкова – Парни с «К молодой вдове» сделано Л. Майковым (Ак. изд. 1). Стихотворение П-на является действительно как бы поэтическим «ответом» Батюшкову, выраженным в символике, заимствованной у этого последнего, – прием. свойственный П-ну и впоследствии. Ср. его ответ Мицкевичу в «М. Всадн.» и примеры в тексте настоящей статьи.

[14] Ср. окончания обеих строф:

I. Хоть острый серп судьбины

Моих не косит дней,

Но нет уж половины;

во мне души моей.

II. Нельзя смягчить судьбину,

ты сколько слез не лей

Миленой половину

Займи души моей.

[15] Ради экономии места отказываюсь от сравнительного анализа самых характерных в этом отношении образцов: «Осени во вр. ос. Очак.» и «Е. Он.» VII, 29–30. Читатель без труда может проделать его и сам.

[16] Собственно не он, а «Муза», его поэтический двойник. В рукописном варианте еще категоричнее: венцом бессмертия чело мое венчай, говорит он Музе.

[17] Чтобы не повторяться, отсылаю к моей статье: «3авет Пушкина» (Современные Записки, 1926, т. XXIX), где дан подробный анализ «Памятника» с этой точкн зрения. Ср. также обстоятельную, хотя перегруженную аргументацией, не всегда идущей к делу, статью ак. Сакулина, «Памятник нерукотворный», в сборнике «Пушкин», под ред. Пиксанова, I, M. 1924. Выводы ак. Сакулина, статья которого мне в свое время не была доступна, совпадают в общем с моими.

[18 ] Приведу еще один пример этого внесения новых оттенков смысла: ...слава возрастет моя, не увядая, доколь Славянов род вселенна будет чтить, говорит Державин. Слух пройдет обо мне от белых вод до черных... всяк будет помнить то в народах неиссчетных... В «Лебеде», развивающем ту же тему, этому соответствуют стихи: со временем о мне узнают Славяне, Гунны, Скифы, Чудь... К ним поэт дает объяснение: «древние обитатели России, из которых составилось государство». Он, очевидно, хотел сказать: русский народ, перечисляя его этнические элементы, в чистом виде уже исчезнувшие. Ср. у П-на: слух обо мне пройдет по всей Руси великой в назовет меня всяк сущий в ней язык: и гордый внук славян, и финн и ныне дикой тунгус и друг степей, калмык. Пушкин стоит на великодержавной, а не узконациональной точке зрения. Надо, впрочем, сказать, что пушкинская точка зрения не была чужда и Державину. См. в «Изображении Фелицы» слова о «диких людях отдаленных», привлеченных Екатериной в ее комиссию, которых онa желает «не в рабстве, а в подданстве числить». Т. о. Пушкин и здесь «поправляет» Державина с его же собственной помощью.

[19 ] См. в особенности последние строфы послания к Храповицкому, где трагедия «певца» у ступеней престола выражена с исключительной, беспощадной категоричностью:

Страха связанным цепями

и рожденным под жезлом

можно-ль орлими крылами

к солнцу нам парить умом?

А хотя-б и возлетали, –

чувствуем ярмо свое.

Должны мы всегда стараться.

чтобы сильным угождать,

их любимцам поклоняться,

словом, взглядом их ласкать.

Раб и похвалить не может,

он лишь может только льстить.

Извини-ж мой друг, коль лестно

я кого где воспевал:

днесь скрывать мне тех бесчестно,

раз кого я похвалял. (Речь идет о Зубове: послание написано в 1797 г.)

За слова – меня пусть гложет,

за дела – сатирик чтит.

Известен ответ Пушкина на последние два стиха, – обращенный, может быть, столько-же к себе, сколько и к Державину.

[20 ] Мой истукан, 1794.

[21 ] Изд. проф. Пичетой, Красн. Архив, III (1923), 291–293. Название «Наставления» дано самим царем. Издатель называет этот документ «поучением». Это последнее название может подать мысль, будто «наставление» стоит в связи с аналогичными памятниками древнерусской княжеской публицистики, чего, на самом деле, нет. Николай дает сыну наставления не столько о том, как царствовать, сколько о том, как вступить в обладание царством. (Ср. для дальнейшего мою статью Пушкин и Николай I в «3вене», 1926, N. 6. Сделанные в ней сопоставления воспроизвожу здесь в переработке и с сокращениями).

[22 ] Ср. М. Покровский, Шекспиризм Пушкина, Соч. изд. Венгер, т. IV, 10 с. Покровский говорит, что монолог Бориса «напоминает» шекспировский. На самом деле, значительная часть его – парафраза последнего.

[23 ] Согласно «Запискам А.О. Смирновой», Николай был в восхищении от некоторых сцен пушкинской трагедии и особенно выделял последний монолог Бориса: «S. M. a dit aussf que la scene de la mort de Boris est magnifique», Сев. Вестн., 1893, III, 166. Из статьи Л. Крестовой, К вопросу о достоверности так называемых «Записок» А.О. Смирновой (А.О. Смирнова, «Записки», М. 1829, стр. 382), явствует, что цитированное место из произведения О.Н. Смирновой, выданного ею за подлинные записки ее матери, совпадает по содержанию с записью О.Н. С. со слов А. О-ны, находящейся в исследованной Л. Крестовой рукописи «Очерков» О.Н. Смирновой. «Александра Осиповна, – излагает Л.Б. Крестова содержание записи, – рассказывает между прочим о тех замечаниях, которые Николай сделал на полях Бориса Годунова, а также о прекрасной сцене, где Борис дает советы сыну».

[24 ] Речь идет, конечно, не о той «особенной стати» России, которую Тютчев отказывался «понять умом», в которую он мог «только верить» и которую он выразил в чудесном стихотворении: «Эти бедные селенья». Речь идет о русской государственности и о ее «идее», которую он пытался связать с этой «особенной статыо», философствуя об этом – на французском языке.

[25 ] См. Ф. Тютчев, Проект дипломатической депеши по поводу греческих дел, составленный Ф. И. Тютчевым в 1883 г. Ак. Наук, Изв. по Р. яз. в Слов., 1928, т. I, кн. 2.