Идеологические доктрины: цивилизационные аспекты и национальный колорит

форм собственности, хозяйствования и предпринимательства.

Идея постепенности и последовательности социализации присвоения имеет серьезные теоретические основания. Взять, к примеру, наиболее спорную сегодня в этом отношении марксистскую теорию прибавочной стоимости и эксплуатации. Из факта присвоения капиталистом авансированного им в производство капитала отнюдь не обязательно следует необходимость, а тем более справедливость присвоения им прибавочной стоимости, созданной трудом наемных работников. Справедливо присвоение капиталистом только той вновь созданной стоимости, которая является результатом его собственного труда (как наемного работника, продавшего свою рабочую силу себе самому) по управлению и организации производства. Вновь созданная стоимость, будучи результатом труда наемных работников, должна присваиваться ими же, а не капиталистом. Следовательно, они должны становиться собственниками тех средств производства, в которые обращается часть созданной ими прибавочной стоимости, и, таким образом, обладать всем "набором" элементов присвоения или прав собственности, если использовать неоинституциональную терминологию. Очевидно, с каждым новым циклом производства доля средств производства, находящихся в собственности работников, в общей массе средств производства будет возрастать, так же как и роль работников-собственников со всеми вытекающими отсюда последствиями. Следовательно, вполне обоснованным не только политико-прагматически, но и научно-теоретически представляется программное положение социалистов о том, что концентрация экономической власти в руках немногочисленных частных собственников должна уступить место порядку, при котором каждый человек как гражданин, потребитель или производитель имеет право влиять на использование и распределение средств производства.

В отличие от либералов, но в развитие либерального постулата свободы выбора социалисты, во-первых, поддерживают такие направления, формы и меры по социализации капиталистической собственности, как гуманизация труда при участии самих рабочих; социальный контроль за развитием технологий и над инвестициями; участие рабочих в управлении, принятии решений, прибылях; различные формы социального партнерства. Именно в интеллектуальных лабораториях социалистов, а не либералов родились идеи фабричных инспекций, коллективного трудового договора, обязательного социального страхования. Последнее позволило в известной степени преодолеть дихотомию "автономная собственность — гетерономный труд". По мнению Р. Кастеля, фактически частной собственности противопоставляется общественная, позволяющая получить защиту тем, кто не имеет частной собственности. Источником социальной безопасности становится своего рода передача собственности посредством труда и под контролем государства.

Во-вторых, социалисты выступают за развитие коллективных предприятий, в том числе создаваемых по программам, подобным ESOP; самоуправляемых кооперативов рабочих и фермеров; демократических форм управления и принятия решений на государственных предприятиях, а также за реализацию нечастнокапиталистических микроэкономических проектов.

В-третьих, продвигаемые социалистами формы общественного присвоения на мезо- и макроуровне определяются преимущественно контролем государства, органов местного самоуправления и организаций гражданского общества за осуществлением прав собственности экономическими субъектами, прямым переподчинением (частичным и временным) со стороны государства некоторых из этих прав, а также государственным и гражданским регулированием рыночных процессов. Наиболее значимыми из этих форм являются гарантии экономических прав наемных рабочих, поддержка профсоюзного движения, совершенствование систем социального и пенсионного страхования, социальной и экологической ответственности собственников, а также согласованное развитие институтов политической и экономической демократии. Руководствуясь фундаментальными принципами справедливости и солидарности, а также равенства не только возможностей, но и в определенном смысле уровня конечных результатов деятельности (прежде всего, получаемых доходов), социалисты ратуют за роулсианский подход к распределению доходов, в соответствии с которым рост уровня доходов наиболее богатых оправдан в той мере, в какой он сопровождается ростом уровня доходов наиболее бедных. Как известно, либералы тяготеют к утилитарному и рыночному принципам, а коммунисты — к эгалитарному принципу.

Обозначенные отличия идей и действий социалистов и либералов во многом объясняют ключевую роль именно социалистов в создании социального государства, которое в основном отвечало духу эпохи позднего индустриализма и способствовало укреплению первых ростков постиндустриализма. Однако ускорение постиндустриализации, интеллектуализации и глобализации экономики потребовало соответствующего реформирования социального государства, корректировки идеологических доктрин и практической политики и либералов, и социалистов. С одной стороны, усложнение индивидуальности, в том числе как собственника интеллектуальных, творческих сущностных сил, умножение степеней ее свободы, повышение ее роли во всех сферах деятельности катализировали не только совершенствование и экспансию собственно либеральных идей, но и либерализацию идей социализации даже на "бастионах шведского социализма". С другой стороны, для усложняющейся и стремящейся к самореализации индивидуальности рамки классической "либеральной" частной собственности оказываются узкими. Сложным социальным сетевым коммуникациям, которые необходимы для такой самореализации, адекватно разветвленное соприсвоение средств, условий, процесса и результатов деятельности. Следовательно, соответствующим образом должны быть скорректированы и развиты классические идеи социализации, а либеральные идеи — социализированы.

Важными результатами активизации и взаимовлияния процессов либерализации и социализации стали формирование "нового лейборизма", опирающегося на концепцию "третьего пути", в Великобритании, "новой середины" - в ФРГ; Декларация Блэра — Шредера, смещение акцентов реальной политики многих западноевропейских правительств с "государства социальной помощи" к "государству социальных инвестиций", принятие и реализация Советом Европы Стратегии социальной сплоченности. По справедливому замечанию исследователя, сближение с либеральной идеологией вызвано прежде всего качественным сдвигом в развитии массовой базы социал-демократии, ростом новых средних слоев (служащих, техников, чиновников и т. д.), образ жизни и интересы которых все более сдвигаются к середине политического спектра, где задачи строительства социального государства сочетаются с ориентацией на либеральные ценности. Поэтому неслучайно в последнее десятилетие особенности в политике либералов, консерваторов и социал-демократов, сменяющих друг друга у власти в западноевропейских странах, все менее различимы, а общемировая тенденция к их конвергенции - все более очевидна.

Разумеется, роль указанных процессов нельзя переоценивать. Существенный неолиберальный сдвиг произошел в идеологии и политике лишь Лейбористской партии, что не в последнюю очередь связано с сильными протестантскими традициями в Великобритании. Рыночно-конкурентная модернизация Социал-демократической партии Германии, начавшаяся при Г. Шредере, была свернута его последователями, другие же континентальные левоцентристские партии не стали копировать "третий путь" "новых лейбористов". Некоторые из них частично модифицировали свои программно-идеологические установки, остальные не покинули позиций традиционного социал-демократизма. Сохранилась и национальная специфика различных группировок социал-демократии и их социальных моделей40. Политико-прагматический дрейф в сторону социального либерализма оказался заметнее идеологического. В ряду причин верности принципам и устойчивости идеологических доктрин социализации (интегративная функция, близость к профсоюзам, этатистские традиции и др.), на наш взгляд, нельзя недооценивать и доминирующую адекватность отражения в указанных доктринах тех особых цивилизационных и национальных ментальных характеристик, которые "ответственны" за продуцирование идей социализации. В целом же взаимодействия идеологических доктрин либерализации и социализации демонстрируют лишь элементы синтеза, а преобладают конкурентные, коммуникативные, консенсусные, симбиотические и коэволюционные формы.

3.Национальная специфика идеологических доктрин

Общецивилизационные процессы индивидуализации и обществизации взаимодействуют во всех этнических и национальных сообществах, странах, цивилизациях. В каждой из них при определенных конкретно-исторических условиях и указанные тренды, и их взаимовлияния обретают соответствующие специфические институты, формы выражения и реализации. Вся история восточного славянства и вышедших из его лона народов — от приглашения варягов возглавить власть и до современных реформ по сценарию "Вашингтонского консенсуса" — полна примеров не только естественного, органичного вызревания особых национальных форм упомянутых трендов, но и заимствования, импорта, —добровольного и/или принудительного, — непочвенных, чуждых институтов вообще и идеологических доктрин в частности (полонизация, окатоличивание, русификация, "монголоизация" государственного устройства, маркетизация общества и др.). В столкновении привнесенного и почвенного рождаются, среди всего прочего, мутантные формы и институты, господство которых, как правило, стратегически ущербно и чревато общественными катаклизмами.

Взять, к примеру, опыт советского социализма. Как показали выборы в Учредительное собрание в революционном 1917 г., большая часть населения Российской империи была привержена социалистическим идеям, что объясняется не столько распространением марксизма, сколько господством православной ментальности, не исключая ее старообрядческой составляющей. Однако последующие попытки реализовать марксистский коммунистический проект, как в грубоортодоксальных ("военный коммунизм", сталинский "Великий перелом", обещания построить коммунизм к 1980 г.), так и в более мягких и гибких (реформы периода "развитого социализма") вариантах, оказывались безуспешными в той мере, в какой противоречили объективным социально-экономическим реалиям и цивилизационной идентичности народов многонациональной страны, сопровождаясь появлением весьма токсичных мутаций. Борьба за диктатуру пролетариата и беднейшего крестьянства привела к торжеству тоталитаризма азиатского толка, упразднение частной собственности обернулось господством "всеобщей частной собственности" (К. Маркс) и массовым распространением одиозных теневых форм частного присвоения, а ликвидация товарного производства и рынка — натурализацией и феодализацией экономики; ГУЛАГ стал одним из средств обеспечения поголовной занятости, а гонения против церкви и верующих преследовали цель утвердить официальную сталинизированную коммунистическую идеологию.

Разумеется, нельзя умалять значимость советских успехов, в том числе НЭПа, мобилизационной экономики военного времени, "косыгинских" реформ, освоения космоса, стратегического народнохозяйственного планирования и концентрации ресурсов, социальной политики (бесплатное образование и медицинское обслуживание, свободный доступ к культурным ценностям и др.), без которых СССР не стал бы явлением всемирно-исторического масштаба и одной из двух сверхдержав. Однако, во-первых, эти успехи во многом объясняются почвенностью их предпосылок и оснований. Так, советский социальный проект в ряде аспектов воспроизводил традиции старообрядческих общин и предприятий. Облицованные мрамором больницы для рабочих с бесплатным лечением, 9-часовой рабочий день, 7—8-квартирные дома, благоустроенные общежития с бесплатными детскими яслями, профтехучилища с бесплатным обучением, пенсионные выплаты, участие рабочих в прибылях предприятий — обычные реалии старообрядческой социальной экономики 2-й половины ХГХ — начала XX в. Хозяйственная практика старообрядческих общин представляла собой своеобразные элементы "социализма в капитализме", а владельцы капитала были не более чем экономами, кассирами и приказчиками, приставленными к общинной собственности. В старообрядческой экономике (староверы-предприниматели контролировали от 60 до 75% капиталов дореволюционной России) имелась не только конфессионально замкнутая система финансирования, ставшая прототипом бюджетного финансирования советской экономики, работали также и общественные фонды потребления. Староверческая элита была одним из самых энергичных отрядов и российского капитализма, и революций 1917 года.

Во-вторых, псевдомарксистское доктринерство, волюнтаризм, антидемократизм правящей советской верхушки не позволили, с одной стороны, найти и актуализировать компенсаторы или альтернативы экономически неэффективным ментальным склонностям к уравнительности, патернализму, пассивной созерцательности и высвободить созидательный потенциал иных черт национального характера, которые отвечали бы вызовам времени, а с другой — обеспечить адекватное конкретно-историческим условиям и императивам прогресса сочетание почвенных и импортированных институтов (свидетельство тому — свертывание НЭПа и "косыгинских" реформ).

В-третьих, Октябрь 1917 года был вызван к жизни не только причинами внутреннего порядка, но и общецивилизационными сдвигами рубежа веков. Социализм советского типа стал внешней альтернативой господствовавшему "дикому" западному капитализму и либерализму. Именно под ее давлением оба претерпели серьезные социальные трансформации, которые продолжаются и поныне. Только тогда, когда в недрах передовых современных обществ процессы социализации достигли гораздо более развитых форм, чем в странах "реального" социализма, когда социализация как внутренняя альтернатива капитализации стала более мошной, нежели внешняя, историческая необходимость в последней отпала. Примитивные формы социализации были диалектически сняты и уступили место более развитым и современным.

Итак, советский опыт весьма показателен: алиберальная социализация, пренебрежение эволюцией адекватных цивилизационной идентичности и конкретно-историческим условиям форм индивидуализации и обшествизации чреваты потерей суверенитета. Упрочение независимости и международных позиций страны предполагает неукоснительное следование ее цивилизационной и национальной идентичности, органичное сочетание последней с динамичными общецивилизационными процессами, поддержание устойчивого баланса почвенных и адекватных им импортируемых институтов.

По понятным причинам, в Советской Украине формирование и реализация отвечающей этим требованиям политики были невозможны. Но, как оказалось, и обретение государственной независимости в 1991 г. стало лишь первым шагом на трудном пути к реальному суверенитету. Молодому государству приходится противостоять мощной геополитической экспансии — и российской, и евроатлантической. Следует признать, что сложившиеся в Украине модели олигархической капитализации и политического устройства, а также многочисленные мутантные институты и формы (прежде всего, в теневой экономике) явились результатом не столько внутренней самоорганизации на основе национальной идентичности, сколько реализации ортодоксальной неоконсервативной и неолиберальной идеологической доктрины, рожденной на иной национальной и цивилизационной почве. Стремление к весьма привлекательному членству в ЕС может обернуться значительными потерями, если во главу угла государственной политики поставить простое копирование европейских стандартов, в том числе идеологических, а не приоритеты цивилизационной и национальной самоидентификации, консолидации украинского общества, развития национальной культуры и идеологии.

Злободневная проблематика украинской идентичности активно дискутируется в научной литературе. В частности, утверждается, что основное содержание культурно-цивилизационной идентификации украинского народа определяется его пребыванием на стыке двух цивилизаций — западноевропейской и восточноевропейской. В то же время существует единая украинская идентичность, амбивалентная по своему характеру. На наш взгляд, цивилизационной пограничностью может быть объяснена амбивалентность идентичности, но не ее единство. Каковы же основы этого явления?

Восточные славяне и украинский народ никогда не были органической частью западноевропейского суперэтноса и католическо-протестантской цивилизации. У них иная историческая судьба. Их геоцивилизационный ареал — не Западный и не Восточный, а Срединный тип эволюции человечества, Восточнославянско-Православно-Евразийская цивилизационная общность. Следует согласиться с мнением, что истоком и основой последней была православная Киевская Русь. Ее распад и последовавшие за этим известные исторические события привели к образованию двух субцивилизаций единой цивилизации, а именно Восточнославянской — Западноправославной и Восточнославянской — Восточноправославной. Несколько столетий пребывания западноукраинских земель в составе различных государств католическо-протестантской цивилизации, а восточноукраинских — в составе Российской империи, вынужденная безгосударственность украинского народа наложили заметный отпечаток на его культуру, менталитет, идеологию.

Ценой больших усилий удалось в основном сберечь родовое православное единство украинского народа. Греко-католики сохранили православную обрядность, а католичество и протестантизм не стали сопоставимо массовыми. Но в культуре и идеологии западных украинцев прочно укрепились некоторые импортированные католическо-протестантские черты, взаимодействие которых с родовыми основаниями собственно украинской ментальности никогда не было беспроблемным. Восточные украинцы восприняли восточнославянско-православно-евразийскую культуру — общероссийскую не в национальном, а в цивилизационном отношении. В ее формировании приняли активное участие лучшие сыны украинского народа - П. Могила, Ф. Прокопович, Т. Шевченко и др. Именно благодаря их усилиям произошел принципиальный цивилизационный сдвиг, обозначенный Н. Трубецким как "украинизация великорусской духовной культуры... Эта единая русская культура послепетровского периода была западнорусской — украинской по своему происхождению, но русская государственность была по своему происхождению великорусской, а потому и центр культуры должен был переместиться из Украины в Великороссию. В результате и получилось, что эта культура стала не специфически великорусской, не специфически украинской, а общерусской". Несмотря на известные властные попытки русификации, взаимодействие родового украинского и восточнославянско-православно-евразийского начал культуры восточных украинцев отличалось большей толерантностью и органичностью в сравнении с взаимодействием родового, собственно украинского, и католическо-протестантского цивилизационного.

Современные этнометрические исследования подтверждают восточнославянско-православно-евразийскую идентичность украинского народа. С Запада на Восток и Юг независимой Украины влияние на родовую украинскую ментальность католическо-протестантских цивилизационных начал относительно снижается, а восточноправославно-евразийских — растет. Следовательно, с одной стороны, объективной реальностью являются особые, собственно украинские, формы и институты общецивилизационных трендов индивидуализации и обществизации, а почвенные украинские идеи либерализации, социализации и консерватизма не тождественны ни западноевропейским, ни российским. С другой стороны, на Западе и в Центре Украины позиции западноевропейского либерализма и консерватизма значительно сильнее, чем на Востоке и Юге.

В исследовании и определении родовых, базовых оснований украинской ментальности, а значит, и национального колорита идеологических доктрин необходимо учитывать, во-первых, весьма длительную, тысячелетнюю историю становления и протоинстатуциональную природу этой ментальности, а также устойчивость, инерционность и консервативность указанных оснований. Поэтому не следует переоценивать данные многих социологических опросов об изменениях предпочтений граждан и отождествлять эти изменения со сдвигами в ментальных основаниях. Упомянутые изменения предпочтений и некоторых поведенческих характеристик, происходящие в коротком периоде (например, взрыв агрессивности, жестокости, цинизма, завистливости, жадности, эгоцентризма, "money-мании"), являются преимущественно вынужденными и адаптационными, а не революционно-кардинальными. Во-вторых, речь идет о менталитете большинства украинских граждан, для которых определяющую роль играют протоинституты и ценности христианства, прежде всего православия.

Именно эволюционирующее православие в религиозном и/или секуляризированном виде формирует родовые основания и несущие конструкции украинского менталитета. Постулаты равенства всех перед Богом, коллективного спасения, первенства духовного над материальным, праведности источников богатства, нестяжательства, социальной справедливости свидетельствуют о доминантной социальности православия. Его духовность и культура более адекватны обществизации и социализации, чем капитализации и индивидуализации в их евроатлантаческих формах. Теперь уже очевидно, что советский социалистический эксперимент был вызван к жизни не только социально-экономическими причинами, но и питаемым православными протоинститутами стремлением огромных масс рабочих и крестьян к социальной справедливости. Следует признать, что и в современной Украине большинству граждан чужды капитализм и неоконсерватизм. Ностальгия по советскому прошлому соседствует с приверженностью тем реальным западноевропейским формам социализации, которые в определенной мере отвечают не столько букве, сколько духу православия.

Большинство украинцев и на Западе, и на Востоке страны не считает имущественное положение, уровень богатства, вид профессиональной деятельности свидетельством богоизбранности или богоугодности. Осуждаются и нетрудовое происхождение богатства, и социальная безответственность бизнеса. Главное в предпринимательстве — богоугодное и общественно полезное дело, а не погоня за прибылью. Конечно, украинцы понимают, что последняя диктуется законами мировой конкуренции, но не могут принять ни роскошеств "элиты", ни бедное -та человека труда и/или пенсионера, все еще не теряя надежду, что эгоцентричный гедонизм и цинизм крупных буржуа уступит место здоровому чувству вины, а безгранично потребительское использование прибыли — благотворительности как условию спасения души и показателю общественной эффективности предпринимательства. Расцвет потребительства и культа денег не поколебал глубинных нравственных побуждений к труду: содержать себя самому и заботиться о тех, кто не может зарабатывать. Разумеется, "несродный труд" (Г. Сковорода) труд не по призванию, а только ради хлеба насущного не может быть безусловной ценностью, — как правило, он в тягость, но еще более тягостны вынужденное безделье и ощущение общественной невостребованности.

Серьезным изъяном православной этики считается эгалитаризм, наиболее известной формой которого является уравнительное распределение доходов. Но внимательное рассмотрение обнаруживает не столь заметные, однако не менее важные обстоятельства.

Во-первых, в советской экономике уравниловка была результатом того, что господствовали неадекватные формы реализации принципа распределения по труду, который в большей мере соответствует православной этике. Уравниловка отнюдь не отождествляется со справедливостью в распределении доходов, императивом последней служит поддержка богатым бедного, здоровым — больного, трудоспособным — престарелого.

Во-вторых, православная идея равенства значительно богаче известного западного принципа равенства возможностей. Ее исток — равенство всех перед Богом, а одно из следствий — равенство в труде и в присвоении средств, условий и процесса производства. Сотрудящиеся — сособственники — равны, но не одинаковы. В известной мере таковы и неофиты христианства, и общинники русского "мира", и украинские хуторяне, и наши современники — субъекты сетевой экономики знаний.

Доминантная социальность православия, а также весьма критическое отношение православной церкви к неолиберальной доктрине отнюдь не умаляют значимость православных ответов на общецивилизационные вызовы индивидуализации. Срыв индивидуализации православия на базе собственной социокультурной традиции в результате поражения раскола 53 не означает ее (индивидуализации) окончательного свертывания, точно так же как экспансия католическо-протестантских норм — утраты ее православной идентичности. Несмотря на заметную рыночную рационализацию современного уклада жизни и разнонапряженность украинского индивидуализма в тех или иных регионах страны, его главные, общие для большинства украинцев черты весьма отличны как от утилитарного индивидуализма североамериканского типа, так и от староевропейского латино-римского приватизма. Украинский индивидуализм в большей мере кордоцентричен и чувственно-эмоционален, чем рационален, интровертен и толерантен, чем экстравертен и агрессивен.

В самом деле: принимая те или иные решения, в том числе экономические, большинство украинцев руководствуется не столько рациональным расчетом, сколько чувствами. Выбор и действия могут быть различными, но все они поверяются на весах совести и справедливости. Разумеется, украинская хозяйственность не лишена рациональности, тем более в рыночной среде. Но, как и прежде, она далека и от русской масштабности, известной бесшабашности, и от немецкого педантизма. Для этико-интуитивного интроверта эта хозяйственность является, скорее, вынужденной и не склонной покидать пределы хозяйственного микрокосма. Многовековая религиозная и национальная ущемленность украинского народа, государственный деспотизм Российской империи существенно ограничивали возможности экстравертной самореализации личности. Хотя для западных украинцев более характерны замкнутость и настороженное отношение к окружающим, а для восточных — доверчивость и открытость, их объединяет склонность к созерцательности, самоуглубленности, душевным переживаниям и поискам. Приоритеты духовного родства лишь подчеркивают толерантность и невоинственность украинцев по отношению к другим народам и религиям.

Принципиально важной чертой украинского индивидуализма является персонализм, — важной настолько, что впору говорить об индивидуалистических характеристиках украинского персонализма. Речь идет, прежде всего, о его (индивидуализма) личностности. Руководствуясь христианским постулатом о том, что человек был создан по образу и подобию Божию (Быт, 1:27), большинство украинцев воспринимают человека не как абстрактного индивида, играющего ту или иную социальную роль (субъект права, экономический субъект), а как целостную личность, в которой скрыто сущее и которая способна обнаружить его и в себе, и в другой личности. Украинцам ближе не внешние формы человечности, а ее духовные основания, не функциональные, а сущностные характеристики человека, не столько программные положения политических партий, сколько личные качества их лидеров. В силу меньшей инверсионности национального характера в сравнении с русским украинскому персонализму чаще удается избежать двух крайностей: абсолютизации разума и "безумства воли" (С. Трубецкой).

Именно из-за персоналистичности украинский индивидуализм немыслим вне коллективизма и соборности. Личность не может быть замкнута в границах индивидуального субъекта. Углубляясь в себя, она нуждается в другой личности: субъективный идеализм, тем более солипсизм, никогда не был влиятельным философским течением в Украине именно по причине "несубъективности" украинской ментальности. Разумеется, последняя не свободна от примитивного коллективизма общинного типа, когда личность изначально находится в заранее заданных условиях, которые она не вправе и не в силах изменить, а потому вынуждена смириться и терпеть.

Однако уже с периода казачества ведущей становится тяга к коллективу, образуемому в результате взаимодействия свободных личностей, способных добровольно пожертвовать частью своей независимости в пользу товарищества, а в определенных условиях — безоговорочно подчиниться его воле. Соответственно, усложняется и секуляризированная соборность, истоком которой, как известно, является православное стремление быть в соборе (союзе, единении) прежде всего с Богом, затем — с людьми, а также соборное устроение православной церкви. Украинская соборность, впрочем, как и российская, в равной степени противостоит и ортодоксальному индивидуализму "Я", и примитивному коллективизму безличностного "Мы". Она предполагает не формальное равенство перед законом, а духовное единство, не противопоставление себя другим как способ самоутверждения, а собирание мнений. Здесь единство достигается не внешними рамками, а внутренним взаимопониманием личностей.

Точным отражением украинской ментальности стала сформулированная Н. Костомаровым идея соборности украинского народа. Весьма актуальными представляются такие принципы его объединения, как несмесимость, но и неразделимостъ разновекторного общества, движущегося к своей спасительной цели. Желание жить в единой стране сплачивает большинство украинцев. Однако целая эпоха безгосударственности наложила специфический отпечаток на восприятие, понимание и национальные протоинституты государственности, демократии и свободы. Многовековой пресс чужой, непочвенной государственности, отведенная украинцам роль объекта государственного строительства и политики, особенно на западных землях, во многом объясняют, с одной стороны, стремление к безусловной, безграничной свободе, прежде всего от власти и закона, нежелание подчиняться государству, закононепослушание, которые нередко порождают, по меткому выражению А. Довженко, анархию и атаманство, а с другой — известный дефицит "воли быть собой" (И. Франко), слабую сопротивляемость импорту не адекватных народным традициям формальных институтов, явно недостаточную государственную самостоятельность украинской элиты, ее неверие в свои и народные силы, склонность подчиняться "союзникам" и некритично воспринимать их рекомендации. Неадекватность формальных институтов неформальным катализирует правовой нигилизм и отнюдь не сокращает разрыв между правом и правдой в народном сознании. В его толщу еще только начинает проникать государственное понимание свободы, ее сопряженности с личной ответственностью и ограниченным патернализмом. Подобным образом интровертность, толерантность и персоналистичность украинского демократизма, сложившиеся в предшествующие столетия на микрообщественном уровне и прошедшие испытание во времена Б. Хмельницкого, Запорожской Сечи, УНР, должны стать неотъемлемой составляющей украинского государственного демократизма.

Итак, если украинские идеологические доктрины претендуют не на западноевропейский, североамериканский или российский, а на национальный колорит, они должны опираться на почвенные ментальные основания. Речь идет, по крайней мере, об адекватном отражении в общественной идеологии постулатов изначальности и всеобщности социализации, ее соборности и персоналистичности, совместного труда и соприсвоения, равенства и справедливости, разумеется, в соответствующих конкретно-исторических формах. Подобным образом и украинский либеральный идеологический проект немыслим без чувственной эмоциональности и образности, кордоцентричности, толерантности, персоналистичности, социальной ответственности личности, сублимации идей безусловной свободы, преобразования интровертных поисков в экстравертную активность.

В современном украинском политикуме указанные императивы национальной идентичности не являются определяющими. В самом деле: политические силы, которые представляют отечественный крупный капитал, руководствуются отвечающими его интересам неоконсервативными и неолиберальными идеями. Правда, под давлением общественного мнения они вынуждены не только прибегать к социальной риторике, но и реализовывать некоторые социальные проекты, преимущественно патерналистской направленности, однако существо идеологической доктрины от этого не меняется. Надежды крупного капитала на ее долговременную поддержку большинством населения бесперспективны в силу не только социально-классовых соображений, но и чуждости этой доктрины украинскому менталитету. Следование ей вряд ли способно обеспечить отечественному крупному капиталу стратегическую конкурентоспособность на мировых рынках, поскольку неоконсервативная (неолиберальная) "ниша" уже прочно удерживается крупным капиталом других стран, для которого она является не импортированной, а почвенной. Нужно понять и должным образом действовать: главное конкурентное преимущество национального капитала — нереализованный мощный инновационный и экономический потенциал национального характера. Адекватная ему рыночная "ниша" еще не сформирована, и время пока не упущено, а потому соответствующие модернизационные национальные проекты должны щедро финансироваться именно крупным капиталом.

Мелкий и средний капитал в большей степени ориентирован на национальные ценности. Однако ему, как и представляющим его интересы национально-демократическим политическим силам, недостает консолидации и согласия, мешают чрезмерная евроатлантическая риторика и ориентация. Действительно, западноевропейский социальный и культурный либерализм и социал-демократизм близки украинской ментальности, но отнюдь не являются ее необходимым и достаточным отражением. Чтобы стать украинцем, нужно немало самостоятельно потрудиться. Только в этом случае украинцы станут европейцами, равноправными с немцами, французами, датчанами и другими европейскими народами.

Отсутствие в Украине, — стране с социально ориентированным менталитетом большинства граждан, — мощной и единой политической силы социальной направленности парадоксально лишь на первый взгляд. Практически очевидны следующие причины: активное противодействие крупного капитала, незавершенность и неустойчивость социальной стратификации, естественные трудности консолидации многочисленной и многоликой армии наемного труда, раскол православной церкви и др. Менее очевидно такое фундаментальное обстоятельство: идеологическая доктрина социализации в Украине пока сколько-нибудь полно не отразила базовые черты украинской ментальности. Одни политические силы по-прежнему привержены грубокоммунистическим идеям, другие — ориентируются на западноевропейский социал-демократический проект, а национальная специфика социализации остается "падчерицей" левого политического спектра.

Важнейшим направлением утверждения украинской ментальности в идеологии, политике и культуре является развитие демократических процессов в самом широком смысле. Разумеется, это предполагает использование как общецивилизационных демократических механизмов, так и опыта зрелых демократий. Следует, однако, учитывать, что указанные механизмы и опыт могут быть эффективны только в меру их адекватности национальным демократическим традициям и органичного сопряжения с ними. Именно на этой основе можно успешно продвигать национальный демократический проект. Так, ввиду особенностей национального характера есть смысл в том, чтобы разнообразить формы прямой демократии , особенно на уровне местного самоуправления, совершенствовать процедуры, способствующие достижению консенсуса, разрабатывать более чувствительные индикаторы накапливающегося общественного недовольства и взрывной энергии, а также демократические механизмы интровертного типа. В сочетании демократических традиций и инноваций нужно руководствоваться почвенным пониманием консерватизма как непрерывного совершенствования, всегда опирающегося на очищающую старину (А. Хомяков).

Опыт стран второй и третьей волн модернизации свидетельствует о том, что развитие демократии в конечном итоге обеспечивает национально-ориентированные преобразования, инициируемые национально-настроенной элитой. Именно благодаря демократическим механизмам из богатой сокровищницы национального опыта извлекаются и актуализируются те ценности, которые отвечают очередным вызовам эпохи. Такими ценностями украинского национального характера, вполне адекватными императивам экономики знаний, V и VI технологических укладов, наконец, модернизации постиндустриального типа, являются ассоциативно-образное мышление, навыки творческой интровертности и духовных поисков, потенциал персоналистической соборности, сотрудничества и соприсвоения. Но эти драгоценности могут остаться без достойной "оправы", а потому и невостребованными, если на демократическом поле сильным и ведущим игроком не станет государство.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Предъявляя высокие требования к молодому национальному государству, украинцы уверены в необходимости значительно его усилить, чтобы оно могло обеспечить отвечающий национальному характеру и интересам большинства граждан курс на демократическую либеральную социализацию общества и модернизацию страны. Поэтому государство должно обладать более мощным капиталом и ресурсами, чем национальная буржуазия, стать более эффективным общенациональным капиталистом на службе у народа. Иными словами, в современных условиях государственный социализированный капитализм в значительно большей степени соответствует названному курсу, чем господствующий олигархический.

ИСПОЛЬЗОВАНЫ ИСТОЧНИКИ

1. www/pravaya/side/9/520/.

2. В. М. Геец "Либерально-демократические основы: курс на модернизацию Украины" - "Экономика Украины" № 3, 2010, с. 4-20

3.Кочетков В. В., Кочеткова Л. Н. К вопросу о генезисе постиндустриального общества. "Вопросы философии" № 2, 2010, с. 26—27

4.Федотова В., Кросс Ш. Православие, Вебер и новый русский капитализм. "Общественные науки и современность" № 2, 2006, с. 46-48.

5.Иноземцев В. Возвращение Европы. В авангарде прогресса: социальная политика в ЕС-"Мировая экономика и международные отношения" № 2, 2002, с. 9

6.Петров В. Системы общественного бытия Запада и России - "Вопросы экономики" № 11,2000, с. 105, 106

7.Хантингтон С. Запад уникален, но не универсален - "Мировая экономика и международные отношения" № 8, 1997, с. 84-87

8.Гальчинский А. Европа и США -геополитическое соперничество. -"Экономика Украины" № 3, 2003, с. 4-14

9.Иноземцев В., Кузнецова Е. В поисках идентичности: европейская социокультурная парадигма - "Мировая экономика и международные отношения" № б, 2002, с. 3—14

10.Иноземцев В. Восставшая из пепла: европейская экономика в XX веке - "Мировая экономика и международные отношения" № 1, 2002, с. 3-13

11. Тарасевич В. О цивилизационном измерении мирового кризиса. "Экономическая теория" № 2, 2009, с. 17-18

12.Иноземцев В. Вестернизация как глобализация и "глобализация" как американизация - "Вопросы философии" № 4, 2004, с. 66

13.Соломон К. Культурная экспансия и экономическая глобализация. "Мировая экономика и международные отношения" № 1, 2000, с. 109.

14.Философский энциклопедический словарь. - М., 1989, с. 603.

15.Декларация принципов Социалистического Интернационала, sd-i.narod/ ustav.htm, с. 7.

16.Мысливченко А. Перспективы европейской модели социального государства - "Вопросы философии" № б, 2004, с. 6-10

17.Колот А. Социальная сплоченность общества как доктрина: основные принципы, причины актуализации, составляющие развития. "Экономическая теория" № 1, 2010, с. 18-28

18.Работяжев Н. Западноевропейская социал-демократия в начале XXI века. "Мировая экономика и международные отношения" № 3, 2010, с. 54, 39-53

19.Глотов Б. Б. Культурно-цивілізаційна ідентифікація українського народу. Дніпропетровськ, ДРІДУ НАДУ, 2002, с. 116

20.Тарасевич В. Н. Экуника: гипотезы и опыты. М., ТЕИС, 2008, с. 304-311

21.Цивилизационная структура современного мира. В 3 т. Под ред. Ю. Н. Пахомова и Ю. В. Павленко. Т II. Макрохристианский мир в эпоху глобализации. К., "Наукова думка", 2007, с. 428-446

22.Латова Н., Латов Ю. Этнометрические подходы к сравнительному анализу хозяйственно-культурных ценностей. "Вопросы экономики" № 5, 2008, с. 80-102.

23.М. I. Туган-Барановський та Г. С. Сковорода: науково-пізнавальна прощало місць життя видатних українців. Матеріали мобільного семінару факультету економічних наук НаУКМА. Упорядник Ю. М. Б а ж а л. К., 2007, с. 34-35

24.Глинчикова А. Социальное значение русского раскола. "Вопросы философии" № 6, 2008, с. 17-28

25.Сергеев М. Проект Просвещения: заметки об американской национальной идее. "Вопросы философии" № 2, 2007, с. 161—167

26.Соціоніка: час України. Тернопіль, 1991, с. 19—20

27.Прасолов М. Проблема внутреннего опыта в философии русского метафизического персонализма. "Вопросы философии" № 8, 2009, с. 111

28.Флоренский П. А. Сочинения. В 2 т. Т 2. М., 1990, с. 30, 343 – 344

29.www/obzh, с. 3.

Размещено на