Читайте данную работу прямо на сайте или скачайте
Островский
Островский Мир и личность
Кризиса патриархального мир и патриархального сознания оста-
ется в центре авторского внимания и ва "Грозе". Но в этойа драме Остро-
вскийа придаета проблеме совершенно иноеа звучание, арассматриваета ее
под принципиально новым глом.
Классицистическая "окаменелость"а персонажей глубоко соответ-
ствуета всейа системе патриархального мира. Это его неспособность к
изменениям,, его яростное сопротивление любому чужеродномуа эле-
ментуа порабощаета всех, входящиха ва круга патриархального мира, фор-
мируета души, неспособные существовать внеа его замкнутого круга.
Безразлично, нравится им эта жизнь или нета - ва другой они жить просто
не сумеют. Герои пьесы принадлежата к патриархальномуа миру, и их
кровная с нима связь, иха подсознательная от него зависимость - скрытая
пружин всего действия пьесы;а пружина, заставляющая героева совер-
шать по большейа части "марионеточные" адвижения, постоянно подчер-
кивать своюа несамостоятельность, несамодостаточность. Образная сис-
тем драмы почти повторяет общественную и семейную модель
патриархального мира. Ва центра повествования, кака и ва центр патриар-
хальной общины, помещены семья иа семейные проблемы. Доминанта
этого малого мирк -а старшая в семье, Марфа Игнатьевна. Вокруг нее
группируются н различнома отдалении члены семейств - дочь, сын,
невестк иа почти бесправные обитателиа дома: Глаш и Феклуша. Та же
"расстановка сил" организует и всю жизнь города: ва центре Дикойа (и не
упомянутые ва пьесе купцы ем уровня), на периферии - лиц все менее
и менееа значительные, не имеющиеа денега и общественного положения.
от мир Калинова отгородился столь прочно, что вота ужа больше
век неа проникаета ва город ниа одно веяние живой жизни. Посмотрите на
калиновскома "прогрессист и просветителя"а Кулигина! Этота механик-
самоучка, чьи алюбовь к науке и страсть к общественномуа благу ставят
его н грань юродств ва глазаха окружающих, всеа пытается изобрести
"перпету-мобиль":а он, бедняжка, и неа слыхал, что в большома мире
давным-давно доказан принципиальная невозможность вечном дви-
гателя... Она вдохновенно декламируета строкиа Ломоносов и Держави-
на, и даже сам пишет стихи в их духе... И оторопь берет: будто не было
еще ниа Пушкина, ни Грибоедова, ни Лермонтова, ни Гоголя, ни Некра-
сова! Архаизм, живое ископаемое - Кулигин. И его призывы, ема идеи, его
просветительские монологиа оба общеизвестном, о давно открытом кажутся
калиновцам безумными новшествами, дерзостным потрясением основ:
"Дикой. Да гроза-то что такое, по-твоему? А? Ну, говори!
Кулигин. Электричество.
Дикойа (топнув ногой). Какое ещеа там елестричество!а Ну кака же ты
не разбойник!а Гроза-то нама ва наказание посылается, чтобы мы чувст-
вовали, ты хочешь шестамиа д рожнами какими-то, прости господи,
обороняться. Что ты, татарин, что ли? Татарин ты? А? Говори! Татарин?
Кулигин. Савел Прокофьич, ваше степенство, Державин сказал:
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю.
Дикой. А за эти вот слова тебя к городничему..."
Ни громоотводы, ни Ломоносов, ниа вечныйа двигатель Калинову не
нужны:а всемуа этомуа попростуа нета места ва патриархальном мире. А что
же происходита з его границами?а Тама бушует океан, там разверзаются
бездны -а словом, "Сатан тама правита бал". Ва отличие от Толстого,
полагавшего возможным параллельное и независимое существование
двуха миров:а патриархального, замкнутого н себе и неизменного, и
современного, постоянно меняющегося, Островскийа видел иха принци-
пиальную несовместимость, обреченность застывшей, не способнойа к
обновлению жизни. Сопротивляясь надвигающимся новшествам, вы-
тесняющей его "всей стремительно несущейся жизни", патриархаль-
ныйа мира вообще отказывается этуа жизнь замечать, она творита вокруг
себя особоеа мифологизированноеа пространство, ва котором -а единст-
веннома -а можета быть оправдан его грюмая, врачебная всему чужому
замкнутость.
Вокруга Калинов творится невообразимое:а тама са неб падаюта це-
лые страны, населенные кровожадными народами: например, Литва
"на нас с неба пала... и где был какой бой с ней, там для памяти курганы
насыпаны". Тама живута люди "са песьими головами";а там вершата свой
неправедныйа суда султана Махнута персидский и султан Махнута турец-
"Нечего делать, надо покориться! А вот когда будет уа меня миллион,
тогда я поговорю". Этот миллион даста Кулигину н судилище "право
сноса", будет самым веским аргументом в его пользу. А пока миллиона
нет, умниц Кулигина "покоряется". Покоряются, ведя свою тихую
обманную игру, все: Варвара, Тихон, лихой Кудряш, покоряется затянутыйа жеа ва замкнутое пространство Калинова Борис. Катерина же
покориться неа может. Выродившаяся ва патриархальнома сознании в
пустой обряд Вера жива в ней, ее ощущение вины и греха прежде всего
личностно; она верует и кается с пылом первых христиан, не закосте-а !
невшиха ещеа ва религиозной обрядности. И это личностное восприятие
жизни, Бога, греха, долг выводит Катеринуа из замкнутоюа круга и
противопоставляета ее калиновскомуа миру. Ва нейа увидели калиновцы
явление куда болееа чужеродное, чема горожанина Борис или декламирующета стихиа Кулигина. Потому Калинова и организовался в судилище
над Катериной.
В блестящем этюде "А судьи кто?" В. Турбин тонко исследует тему
суда в "Грозе": "Никого не хочет судить Кулигин. Са смешечкой клоняется от роли судьи простушка Варвара: "Что мне тебя судить?а У меня
свои грехи есть." Но не има противостоять охватившемуа Калинов массовому психозу. А психоза разжигают две мельтешащих н сцене чудачки:
странниц Феклуш и барыня c лакеями."а Феклушины повествования
о Махнутах и людах с песьими головами представляются Турбину важнейшим элементом поэтики пьесы: "И глядятся друга в друга, будто в
зеркало, два мира: фантастический и реальный. И опять мы встречаемся со сборищем монстров, кентавров. Правда, на сей раз их причудливые Н
фигуры - только фон, на котором, по мысли скиталицы-странницы, С
яснее выступает праведность суда, творимого здесь, ва Калинове. Этот
суд затаился в ожидании жертвы. И жертва является: в раскатах грома,
в сверкании молнии раздается естественное, честноеа слово взалкавшей
очищения грешницы. А что было дальше, слишком известно. Где-то в
царстве Махнутова турецкого и персидского Катерину, может быть,
помиловали бы; но в Калинове пощады ей нет.
Гонимая в бездну, в пропасть всепроникающим, всенастигающим
словома самодеятельнома суда, грешниц ходита иза жизни:а "В омут
лучше... Да скорей, скорей!"'