«Во сне ты горько плакал» Казакова в кратком содержании / Школьная литература

Был один из летних теплых дней

Мы с товарищем стояли и разговаривали возле нашего дома. Ты же прохаживался возле нас, среди
цветов и травы, которые были тебе по плечи, и с лица твоего не сходила неопределенная полуулыбка,
которую я тщетно пытался разгадать. Набегавшись по кустам, подходил к нам иногда спаниель Чиф. Но
ты почему-то боялся Чифа, обнимал меня за колено, закидывал назад голову, заглядывал мне в лицо
синими, отражающими небо глазами и произносил радостно, нежно, будто вернувшись издалека: «Папа!»
И я испытывал какое-то даже болезненное наслаждение от прикосновения твоих маленьких рук.
Случайные твои объятия трогали, наверно, и моего товарища, потому что он замолкал вдруг, ершил
пушистые твои волосы и долго задумчиво созерцал тебя

Друг застрелился поздней осенью, когда выпал первый снег Как, когда вошла в него эта страшная
неотступная мысль? Давно, наверно Ведь говорил же он мне не раз, какие приступы тоски испытывает
ранней весной или поздней осенью. И были у него страшные ночи, когда мерещилось, что кто-то лезет в
дом к нему, ходит кто-то рядом. «Ради Бога, дай мне патронов», просил он меня. И я отсчитал ему
шесть патронов: «Этого хватит, чтобы отстреляться». И каким работником он был всегда бодрым,
деятельным. А мне говорил: «Что ты распускаешься! Бери пример с меня. Я до глубокой осени купаюсь в
Яснушке! Что ты все лежишь или сидишь! Встань, займись гимнастикой». Последний раз я видел его в
середине октября. Мы говорили о буддизме почему-то, о том, что пора браться за большие романы, что
только в ежедневной работе и есть единственная радость. А когда прощались, он вдруг заплакал:
«Когда я был такой, как Алеша, небо мне казалось таким большим, таким синим. Почему оно поблекло?.. И
чем больше я здесь живу, тем сильнее тянет меня сюда, в Абрамцево. Ведь это грешно так
предаваться одному месту?» А три недели спустя в Гагре будто гром с неба грянул! И пропало для
меня море, пропали ночные юры Когда же все это случилось? Вечером? Ночью? Я знаю, что на дачу он
добрался поздним вечером. Что он делал? Прежде всего переоделся и по привычке повесил в шкаф свой
городской костюм. Потом принес дров для печки. Ел яблоки. Потом он вдруг раздумал топить печь и лег.
Вот тут-то, скорее всего, и пришло это! О чем вспоминал он на прощание? Плакал ли? Потом он вымылся и
надел чистое исподнее Ружье висело на стене. Он снял его, почувствовав холодную тяжесть,
стылость стальных стволов. В один из стволов легко вошел патрон. Мой патрон. Сел на стул, снял с
ноги башмак, вложил в рот стволы Нет, не слабость великая жизненная сила и твердость нужна для
того, чтобы оборвать свою жизнь так, как он оборвал!

Но почему, почему? ищу я и не нахожу ответа. Неужели на каждом из нас стоит неведомая нам печать,
определяя весь ход нашей дальнейшей жизни?.. Душа моя бродит в потемках

А тогда все мы еще были живы, и был один из тех летних дней, о которых мы вспоминаем через годы и
которые кажутся нам бесконечными. Простившись со мной и еще раз взъерошив твои волосы, друг мой
пошел к себе домой. А мы с тобой взяли большое яблоко и отправились в поход. О, какой долгий путь нам
предстоял почти километр! и сколько разнообразнейшей жизни ожидало нас на этом пути: катила
мимо свои воды маленькая речка Яснушка; на ветках прыгала белка; Чиф лаял, найдя ежа, и мы
рассматривали ежа, и ты хотел тронуть его рукой, но ежик фукнул, и ты, потеряв равновесие, сел на
мох; потом мы вышли к ротонде, и ты сказал: «Какая ба-ашня!»; у речки ты лег грудью на корень и
принялся смотреть в воду: «Павают ыбки», сообщил ты мне через минуту; на плечо к тебе сел
комар: «Комаик кусил» сказал ты, морщась. Я вспомнил о яблоке, достал его из кармана, до блеска
вытер о траву и дал тебе. Ты взял обеими руками и сразу откусил, и след от укуса был подобен
беличьему Нет, благословен, прекрасен был наш мир.

Наступало время твоего дневного сна, и мы пошли домой. Пока я раздевал тебя и натягивал пижамку,
ты успел вспомнить обо всем, что видел в этот день. В конце разговора ты два раза откровенно зевнул.
По-моему, ты успел уснуть прежде, чем я вышел из комнаты. Я же сел у окна и задумался: вспомнишь ли ты
когда этот бесконечный день и наше путешествие? Неужели все, что пережили мы с тобой, куда-то
безвозвратно канет? И услышал, как ты заплакал. Я пошел к тебе, думая, что ты проснулся и тебе что-то
нужно. Но ты спал, подобрав коленки. Слезы твои текли так обильно, что подушка быстро намокала. Ты
всхлипывал с горькой, с отчаянной безнадежностью. Будто оплакивал что-то, навсегда ушедшее. Что же
ты успел узнать в жизни, чтобы так горько плакать во сне? Или у нас уже в младенчестве скорбит душа,
страшась предстоящих страданий? «Сынок, проснись, милый», теребил я тебя за руку. Ты проснулся,
быстро сел и протянул ко мне руки. Постепенно ты стал успокаиваться. Умыв тебя и посадив за стол, я
вдруг понял, что с тобой что-то произошло, ты смотрел на меня серьезно, пристально и молчал! И я
почувствовал, как уходишь ты от меня. Душа твоя, слитая до сих пор с моей, теперь далеко и с каждым
годом будет все дальше. Она смотрела на меня с состраданием, она прощалась со мной навеки. А было
тебе в то лето полтора года.