Бабель И.Э.

БАБЕЛЬ Исаак Эммануилович (наст. фам. Бобель) (псевдонимы - Баб-Эль, К.Лютов) [ 1(13) июля 1894, Одесса - 17 марта 1940, Москва], русский писатель.
Одесские корни
Родился в состоятельной еврейской семье (отец был средней руки торговцем) на Молдаванке (одесский район, известный своим налетчиками). Одесса как морской порт была городом разных языков и национальностей. В ней было 30 типографий, которые выпускали более 600 оригинальных изданий в год: 79% составляли русские книги, 21% процент - книги на других языках, 5% - на еврейском. В 1903 был отдан в Коммерческое училище им. графа С. Ю. Витте в Николаеве (где недолго жила семья). Потом - в Одесское Коммерческое училище им. императора Николая I. которое окончил в 1911. Изучал иврит, Библию, Талмуд; у известного музыканта П. С. Столярского учился игре на скрипке. К 13-14 годам Бабель прочел 11 томов "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина, произведения Расина, Корнеля, Мольера. Увлечение французским языком (под влиянием учителя французского языка) привело к сочинению первых рассказов - по-французски. Однако Бабель быстро понял, что крестьяне похожи у него на "пейзан": ненатуральны.
В 1911 поступил на экономическое отделение Киевского коммерческого института, который окончил в 1916. В 1915, прервав учебу, уехал в Петроград. Не имея прав на жительство за чертой оседлости, безуспешно предлагал свои сочинения разным редакциям. В 1915 был принят на четвертый курс Петроградского психоневрологического института (не окончил), некоторое время в 1915 жил в Саратове, что нашло отражение в рассказе "Детство. У бабушки", затем возвратился в Петроград. Первые серьезные публикации появились в журнале "Летопись", основанном М. Горьким ("Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна" и "Мама, Римма и Алла"). В том же 1916 в петроградском "Журнале журналов" вышел цикл петербургских зарисовок "Мои листки". Горький, однако, критиковал писателя за отсутствие живых впечатлений. О том, насколько важно было для Бабеля преодолеть умозрительность, оторванность от жизни, свидетельствуют сквозные мотивы его будущих рассказов:"Пан Аполек","Сказка про бабу","Иисусов грех".
Бабель считал русскую классическую литературу слишком серьезной. Моделируя литературу будущего, он полагал,что ей необходим "наш национальный Мопассан": он напомнит, какая красота есть в солнце, и в "сожженной зноем дороге", и в "толстом и лукавом парне", и в "здоровой крестьянской топорной девке". К югу, к морю, к солнцу, полагал он, должны потянуться и русские люди, и русские писатели."Плодородящее яркое солнце у Гоголя" - этого потом не было почти ни у кого, считал Бабель. Даже у Горького, писал он, "в любви... к солнцу есть что-то от головы" (эссе "Одесса").
Творческая установка
С надеждой встретив революцию, Бабель в декабре 1917 начал работать в иностранном отделе Петроградской ЧК. В марте 1918 стал корреспондентом петербургской газеты "Новая жизнь", где печатал свои "Несвоевременные мысли" М. Горький. Последняя корреспонденция Бабеля в "Новой жизни" помечена 2 июля 1918, 6 июля того же года газета была закрыта в числе других оппозиционных изданий (впервые эти материалы вышли за границей в книге "Забытый Бабель", издательство "Ардис", 1979). Бабель писал о Петербурге первых лет революции. Показательны его маршруты: он шел в больничную мертвецкую ("там каждое утро подводят итоги"): в родильный дом (где истощенные матери рождают "недоносков"); на бойню (где закалывают животных), он писал о комиссариате, где жестоко, до смерти, избивают мелкого воришку (Вл"ечер"). Находясь во власти романтических иллюзий, писатель надеялся на справедливость революции. Он считал:"Такова идея, ее нужно провести до конца. Надо же как-нибудь делать революцию". Но изображение разрухи опрокидывало Влидею", поселяло в ней сомнение. В очерке "Дворец материнства" Бабель писал:"Надо же когда-нибудь делать революцию. Вскинуть на плечо винтовку и стрелять друг в дружку - это, может быть, иногда бывает неглупо. Но это еще не вся революция. Кто знает - может быть, это совсем не революция? Надобно хорошо рожать детей. И это - я знаю - настоящая революция".
Было ясно, что писатель ориентируется на традиционные общечеловеческие нравственные ценности. Он еще не знал, как они будут деформированы.
Дневник
Конец 1919 - начало 1920 Бабель проводит в Одессе, где работает заведующим редакционно-издательским отделом Госиздата Украины. Весной 1920 уходит на фронт в Первую конную армию в качестве корреспондента газеты "Красный кавалерист" под псевдонимом Кирилл Васильевич Лютов, русский. Двигаясь с частями, он писал агитационные статьи, вел дневник военных действий, а также свой личный дневник. Где-то вместе с обозом перемещались его рукописи (многие из них пропали). Сохранилась лишь одна тетрадка - уникальный документ, забытый им в Киеве у переводчицы М.Я. Овруцкой (впервые опубликован в журнале "Дружба народов", 1987, № 12). Уроженкой Киева была его первая жена, художница Е. Б. Гронфайн (дочь крупного киевского промышленника), брак с которой фактически распался в первой половине 1920-х гг.
На фронте Бабель попал в среду казачества. Исконно иррегулярное войско, казачество в царское время проходило военную службу со своим снаряжением, своими конями и военным оружием. Во время конармейского похода оторванные от тылов казаки вынуждены были кормиться сами и сами же обеспечивать себя лошадьми за счет местного населения, что нередко приводило к кровавым стычкам. К тому же казаки шли по местам, где воевали в Первую мировую войну. Их раздражали чужой быт, чужая культура, попытки евреев, поляков, украинцев сохранить свой стабильный уклад жизни. Привычка к войне притупила в них страх смерти, чувство жизни. И казаки давали выход своей усталости, анархизму, гонору, хладнокровному отношению к своей и тем более чужой смерти, пренебрежению к личному достоинству другого человека. Насилие для них было обыденным явленем.
Бабель видел, что в глубине людской психологии жил смутный инстинктивный порыв к свободе и воле. В то же время он остро ощущал незрелость, отсутствие культуры, грубость казачьей массы, и ему трудно было представить себя, как будут прорастать в этом сознании идеи революции.
Пребывание в Первой конной ставило Бабеля в особое положение. Еврей среди казаков, он был обречен на одиночество. Интеллигент, сердце которого содрогалось при виде жестокости и разрушения культуры, он мог быть обречен на одиночество вдвойне. Тем не менее у Бабеля осталось много друзей среди конармейцев. Его ностальгия вырастала из неприятия насилия и разрушения.
"Жалкие деревни. Неотстроенные хижины. Полуголое население. Мы разоряем радикально...В» (2 сентября 1920)."Клевань, его дороги, улица, крестьяне и коммунизм далеко друг от друга" (11 июля 1920); "... Так выглядит сначала свобода"(12 июля 1920). Бабель реагировал на все это обостренно:"Впереди нет исхода"(12 июля 1920).
Судя по дневнику, в душе Бабеля рождался клубок сложных мыслей и чувств. В его отношениях с революцией, говоря словами А. Блока, возникла трагическая "нераздельность и неслиянность".
"Конармия"
На исходе борьбы Красной Армии с Польшей в 1920 переболевший тифом Бабель вернулся в Одессу. Вскоре он начал писать о революции. Материалом стал опыт, приобретенный во время конармейского похода. В 1922-1923 на страницах городских газет и журналов (Вл"ечерний выпуск Известий","Силуэты","Моряк","Лава" и др.) были опубликованы его рассказы, стилизованные под описание "Первой Конной" ("Грищук"), а также частью "Одесские рассказы" ("Король"). После знакомства в 1923 в Одессе с Маяковским Бабель печатается в Москве в журналах "Леф","Красная новь","Прожектор" и др.
Склонный к метафорическому мышлению, уверенный в том, что стиль держится "сцеплением отдельных частиц", Бабель написал в одном из рассказов:"И мы услышали великое безмолвие рубки". Он сознательно пренебрег привычными представлениями, где рубка не могла быть великой, пренебрег и реальностью, где рубка могла только казаться безмолвной. Родившийся художественный образ был метафорой революции в "Конармии".
Завороженность силой масс, оказавшаяся потом, в 1930-е гг., губительной для его сознания и судьбы, в годы, когда шла работа над "Конармией", выступила как всеохватывающий интерес к раскрепощенным, вольным, первозданным силам жизни. Конармейцы походили на блоковскую "голытьбу", что "без имени святого" "ко всему готова" ("ничего не жаль") - шла "вдаль", но они же были явно героизированы. Воображение читателя поражал их наивно-простодушный и наивно-жестокий взгляд на мир, было неясно, радуют они или пугают автора.
Обогатившись опытом реальной жизни, действительно увидев в революции не только силу, но и "слезы и кровь", Бабель в рассказах отвечал на вопрос, который в дни польского похода записал в своем дневнике:"Что такое наш казак?В» Находя в казаке и "барахольство", и Влреволюционность", и "звериную жестокость", Бабель в "Конармии" все переплавил в одном тигле, и казаки предстали как художественные характеры с нерасторжимостью их внутренне сплетенных противоречивых свойств. Доминантой стало изображение персонажей конармейцев изнутри, с помощью их собственных голосов. Писателя интересовало их самосознание.В такой сказовой стилистике были написаны новеллы "Соль","Измена","Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионовича","Письмо" и др.
Много новелл было написано от имени интеллигентного рассказчика Лютова. Его одиночество, его отчужденность, его содрогающееся при виде жестокости сердце, его стремление слиться с массой, которая грубее, чем он, но и победительнее, его любопытство, его внешний вид - все это биографически напоминало Бабеля 1920 года. Дуэт голосов - автора и Лютова - организован так, что читатель всегда чувствует призвук непосредственного голоса реального автора. Исповедальная интонация в высказывании от первого лица усиливает иллюзию интимности, способствует отождествлению рассказчика с автором. И уже непонятно, кто же - Лютов или Бабель - говорит о себе:"Я изнемог и согребенный под могильной кроной пошел вперед, вымаливая у судьбы простейшее из умений - умение убить человека".
Бабель сочувствует Лютову, как может сочувствовать человек себе прежнему. Однако к своему романтизму Бабель уже относится отчужденно-иронически. Это и создает дистанцию между Лютовым и автором. Дистанция существует и между Лютовым и конармейцами. Благодаря освещению в разных зеркалах - зеркале самовыражения, самопознания, в зеркале другого сознания - характеры конармейцев и Лютова приобретают объем больший, чем если бы каждый из них находился только наедине со своим Вля". Становится ясным, что истоки поведения конармейцев лежат в сфере бытовой, физиологической, социально-исторической, в опыте многовековой истории и в ситуации войны и революции.
Бабель хотел найти форму для воплощения временного и вечного в революции, понять связь индивидуального, социального и экзистенциального. Он нашел ее в многосложности притчи с ее иносказательным смыслом, скрытым в глубине повествования, с ее философствованием, которое, на первый взгляд, кажется непритязательным и наивным ("Гедали","Пан Аполек","Путь в Броды" и др.). Подобно многим другим, Бабель воспринимал революцию как "пересечение миллионной первобытности" и Влмогучего, мощного потока жизни". Но трагическим фоном через всю "Конармию" проходит невозможность слиться, отождествиться с новой силой. Потому-то горькая фраза рассказчика "Летопись будничных злодеяний теснит меня неутомимо, как порок сердца" и воспринималась читателями как стон, вырвавшийся из души самого писателя.
"Одесские рассказы"
Апофеозом раскрепощенных сил жизни стали "Одесские рассказы" (1921-1923). Бабель всегда романтизировал Одессу: в одесситах были радость, "задор, легкость и очаровательное - то грустное, то трогательное - чувство жизни". Жизнь могла быть "хорошей... скверной", но в любом случае "необыкновенно... интересной". Именно такое отношение к жизни Бабель считал адекватным революции. В реальной Одессе Молдаванкой, вспоминал К. Г. Паустовский, "называлась часть города около товарной железнодорожной станции, где жили две тысячи налетчиков и воров". В бабелевской Одессе этот мир перевернут. Окраина города превращается в сцену театра, где разыгрываются драмы страсти. Все вынесено на улицу: и свадьбы, и семейные ссоры, и смерти, и похороны. Все участвуют в действии, смеются, дерутся, едят, готовят, меняются местами. Если это свадьба, то столы поставлены "во всю длину двора", и их так много, что они высовывают свой хвост за ворота на Госпитальную улицу ("Король"). Если это похороны, то такие похороны, каких "Одесса еще не видала, а мир не увидит" ("Как это делалось в Одессе"). В этом мире "государь император" поставлен ниже уличного "короля" Бени Крика, а официальная жизнь, ее нормы, ее сухие, выморочные законы высмеяны, снижены, уничтожены смехом. Язык героев свободен, он насыщен смыслами, лежащими в подтексте, герои с полуслова, с полунамека понимают друг друга, стиль замешен на русско-еврейском, одесском жаргоне, который еще до Бабеля был введен в литературу в начале 20 в. Вскоре афоризмы Бабеля разошлись на пословицы и поговорки ("Беня знает за облаву","Но зачем же было отнимать наши граммофоны?В»). Бабель в критике С публикацией рассказов из цикла "Конармия" творчество Бабеля стало предметом серьезных споров. Блюстители "казарменного порядка" в литературе с самого начала считали "Конармию" "поэзией бандитизма", клеветой на Красную Армию (Н. Вежнев. Бабизм Бабеля из "Красной Нови". Октябрь, 1924, №3). Благожелательные критики, защищая Бабеля, считали, что писателю важнее всего было "выразить свое художественное мироощущение" (А. К. Воронский). Бабель объяснял, что создание героической истории Первой конной не входило в его намерения. Но споры не утихали. В 1928"Конармия" вновь была обстреляна с позиций, как говорил Бабель, Влунтер-офицерского марксизма": возмущение отповедью Горького, взявшего Бабеля под свою защиту,"Правда" напечатала открытое письмо С. М. Буденного Горькому, где Бабель был вновь обвинен в клевете на Первую конную. Горький не отрекся от Бабеля (их дружба продолжалась и в 1930-е). Напряжение вокруг имени Бабеля сохранялось, хотя "Конармия" непрерывно переиздавалась (в 1930 очередное издание разошлось в течение семи дней, и Госиздат приступил к подготовке очередного выпуска). Кризис Кризис настиг писателя в зените творческой зрелости. Еще до выхода "Конармии" отдельной книгой началась работа Бабеля над сценариями:"Беня Крик","Блуждающие звезды" (оба - 1925). Умение видеть мир как зрелище казалось Бабелю дорогой к новым работам. Но писатель счел сценарии неудачными. Тогда же он пишет пьесу "Закат", которую критика оценила отрицательно, увидев в ней только тему разрушения старых патриархально-семейных отношений; ее смущали "трагический надрыв", недостаточная комедийность пьесы. Писатель Бабель искал новые формы жизни, ему был нужен новый опыт: начиная с 1925, он много ездил по стране (Ленинград, Киев, Воронежская губерния, юг России), работал секретарем сельсовета в деревне Молоденово на Москва-реке. В 1925 Бабель пережил короткий, но бурный роман с актрисой Т. В. Кашириной. В 1926 у нее родился от Бабеля сын Михаил, который впоследствии был усыновлен ее мужем писателем Всеволодом Ивановым. Бабель намеревался писать на актуальные темы (собрал материалы для книги о Гражданской войне). С 1927, когда писатель выехал за рубеж проведать первую семью (Бабель, как будто предвидя перспективы жизни в СССР, сумел отправить сначала мать и сестру в Швейцарию, затем помог первой жене эмигрировать во Францию) он почти ежегодно бывал за границей (1927, 1928, 1932, 1933, 1935, 1936). В 1934 выступил (весьма ярко) на I съезде писателей и вступил в Союз. В 1935 в Париже на конгрессе писателей в защиту культуры он выступил с докладом. Его выступление, сдобренное юмором, на безукоризненном французском языке было встречено овацией. Необходимо сказать, что первоначально Бабель не был включен в состав советской делегации и только благодаря настоятельной просьбе французских писателей Бабель появился на конгрессе, когда он уже начался. Сохранившаяся переписка с издателями (Вяч. Полонский) выдает его отчаяние. Он мечется: участвует в создании коллективного романа "Большие пожары" (1927), публикует в альманахе "Перевал" (№6) свои старые рассказы. Внутренние причины кризиса он связывал не только со своим максимализмом, но и с Влограниченными возможностями выполнения", как осторожно писал он в частном письме из Парижа в июле 1928. Но в литературных кругах уже рождалась легенда о "прославленном молчальнике", хранящем свои рукописи в наглухо запертых сундуках. Писатель и сам время от времени говорил о своей немоте, о стремлении преодолеть "цветистость" стиля, о попытках писать по-новому и о мучительности этих усилий. Суетливая критика подстегивала писателя, заверяя, что, как только он окончательно отречется от себя прежнего, перестанет тратить годы на "завоевание армии слов", преодолеет свои "детские ошибки" и прильнет к "новой действительности", все пойдет на лад. Бабель старался, хотя не раз сетовал на невозможность "заразиться литературной горячкой". В 1929-1930 он близко видел коллективизацию. Тогда же, в 1930 написал о ней рассказ "Колывушка", дав ему подзаголовок: из книги "Великая Старица" (опубликован только в 1956 в благотворительном номере журнала "Простор"). Бабель опять столкнул лбами высокое и низкое, силу могучего духовного здоровья и агрессивность уродства, изначальную справедливость трудолюбивого человека и ненасытную тягу темной силы к самоутверждению. Как прежде, он дошел до изначальных истоков жизни, и их истребление изобразил как трагедию коллективизации. Большой травмой для писателя была отвергнутая совместная с С. М. Эйзенштейном работа над фильмом "Бежин луг" (запрещен и уничтожен). Тем не менее в 1930-е им были созданы рассказы "Пробуждение","Ги де Мопассан". Последний сборник рассказов вышел в 1936. Последнее выступление в печати - одно из новогодних пожеланий, опубликованных под рубрикой "Литературные мечтания" в "Литературной газете" 31 декабря 1938. Бабель прекрасно осознавал, что его разногласия с эпохой - отнюдь не стилистического порядка. В письмах к родным он жаловался на страх, который вызывает у редактора чрезмерная злободневность его рассказов. Однако его художественный потенциал был неисчерпаем. Едва ли не в самые трагические для страны дни - в 1937 - Бабель создает еще одну великую притчу -"Ди Грассо". Он опять изобразил смещенный страстью мир. Только теперь эта страсть - искусство. Конец 15 мая 1939 Бабель был арестован на даче в Переделкине под Москвой. Писатель обвинялся в Влантисоветской заговорщической террористической деятельности в подготовке террористических актов... в отношении руководителей ВКП(б) и Советского правительства. Под пытками Бабель дал ложные показания, но на последнем судебном заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР 21 января 1940 отказался от них. 27 января 1940 Бабель был расстрелян, тело его было сожжено в крематории Донского монастыря. Через 14 лет, в 1954, в заключении военного прокурора подполковника юстиции Долженко о реабилитации Бабеля было сказано:"Что послужило основанием для его ареста из материалов дела не видно, так как постановление на арест было оформлено 23 июня 1939, то есть через 35 дней после ареста Бабеля". При аресте были изъяты все его рукописи - 24 папки. Как полагает вдова писателя А. Н. Пирожкова (которая с первых дней ареста боролась за Бабеля), это были наброски и планы рассказов, два начатых романа, переводы, дневники, записные книжки, личные письма к жене. Не найдены.