Так же, как научная и литературная деятельность М. В. Ломоносова, творчество Д. И. Фонвизина может служить красочной иллюстрацией российской словесности века Просвещения. Правда, иллюст­рирует оно иную сторону русской литературы. Если стихотворения М. В. Ломоносова запечатлели гражданственно-патриотический пафос периода государственного строительства, то сатирические произведения Д. И. Фонвизина отразили резко критический взгляд на положение вещей в само­державной России. Если в первых получил развитие излюбленный классицистами «высокий» жанр оды, то во вторых — не менее популярный в классицизме «низкий» жанр комедии. И если гений Ломоно­сова олицетворял научный путь продвижения просветительских идей, то талант Фонвизина отмечал собой политический путь их становления. На эти особенности и указывал А. С. Пушкин, называя Фонвизина «сатиры смелой властелином» и «другом свободы».

Д. И. Фонвизин происходил из старинного дворянского рода, имевшего немецкие корни. Его фамилию долгое время писали на немецкий манер: «Фон Визин» или «Фон Визен». Одним из первых против этого выступил Пушкин, заметив: «Что он за нехрист? Он русский, из перерусских рус­ский». Тем не менее русское написание фамилии сочинителя утвердилось лишь в начале XX в.

В семье Фонвизиных чтились законы дворянской чести. По воспомина­ниям писателя, отец его «ненавидел лихоимство», «не терпел лжи» и за­искиваний перед влиятельными вельможами; мать имела «разум тонкий» и сострадательную, отзывчивую душу. К воспитанию наследника они от­носились серьезно. Первые десять лет жизни отец лично руководил обу­чением сына, а затем отправил его в дворянскую гимназию, после окончания которой юный Фонвизин поступил в недавно открытый по инициативе М. В. Ломоносова Московский университет. Уже в гимназические годы юноша увлекся переводами, уже в университетские годы стал их печатать. Упражняясь в этом занятии, он постепенно впитывал идеи европейского Просвещения. Другим его юношеским увлечением был театр. Именно ему Фонвизин впоследствии был обязан своей долгой писательской славой.

В 1762 г. Д. И. Фонвизин переехал в Петербург, где был принят перевод­чиком в иностранную коллегию. Службу свою он нес исправно, но пред­почтение отдавал литературному творчеству, обращавшему на себя всё боль­шее внимание аристократических кругов. Вскоре Фонвизина принимали в них не как чиновника, а как талантливого литератора, отличавшегося глубо­кой наблюдательностью, незаурядным остроумием и смелостью суждений.

В качестве придворного служащего писатель должен был посещать офи­циальные приемы, маскарады, куртаги, торжественные спектакли и другие увеселительные мероприятия. Однако эта обязанность была ему в тягость. В письмах к сестре Денис Иванович постоянно жаловался на приступы мрачного настроения, охватывавшего его в светском обществе: «Вчера я был на куртаге, и, не знаю что, стало мне так грустно, что, не дождавшись конца, уехал»; «С куртага приехал домой смущен»; «Народу было преужасное мно­жество, но клянусь тебе, что я, со всем тем, был в пустыне. Не было почти ни одного человека, с которым бы говорить почитал я хотя за малое удоволь­ствие». В числе подобных признаний иногда звучали совсем резкие умозаклю­чения: «Честному человеку жить нельзя в таких обстоятельствах, которые не на чести основаны». Тем не менее и обременительная светская жизнь, и при­чинявшая многочисленные хлопоты служба позволили писателю глубже узнать нравы высшего общества и свести знакомство со знатными вельможами.

В то время в придворных кругах нарастало напряженное политическое противостояние. Либеральные, прогрессивно настроенные дворяне во главе с фактическим министром иностранных дел и воспитателем наслед­ника престола графом Н. И. Паниным, предпринимали попытки осуществить реформы, которые положили бы конец царской деспотии, дикому произволу помещиков-крепостников и ужасающему рабству крестьян. Од­нако Екатерина II, на словах исповедовавшая принципы «просвещенной» монархии, а на деле проводившая политику укрепления самодержавия, не желала поступиться и толикой своих полномочий. На ее стороне выступи­ли дворяне, усматривавшие в подобных переменах прямую угрозу своим привилегиям.

Д. И. Фонвизин разделял взгляды сторонников реформ и потому, пере­йдя на службу к Н. И. Панину, включился в развернувшуюся борьбу. Борьба эта, сопровождавшаяся интригами и заговорами, длилась около двадцати лет и закончилась полным разгромом либеральной партии. Постепенно царское правительство отстранило от власти сторонников Панина, а затем отправило в отставку и его самого. В опале, раздавленный осознанием того, что дело его жизни рухнуло, граф вскоре умер. Однако незадолго до смерти, в 1782 г., он составил «политическое завещание», призванное сотрясти самые основы российского самодержавия. Со слов умирающего это завещание записал его секретарь, единомышленник и друг — Д. И. Фонвизин.

После разгрома либерального дворянства Д. И. Фонвизин оставил службу и полностью сосредоточился на словесности. В качестве члена Российской академии он принял участие в создании словаря русского языка, взяв на себя составление словаря синонимов, которые он, следуя буквальному переводу с греческого, назвал «сословами». Это была серьезная лингвисти­ческая работа. Но даже в ней писатель проявил политические пристрастия и сатирический дар, включив в пояснения слов язвительные остроты, вы­смеивающие двор императрицы и ее методы управления государством. Материалы «сословника» были напечатаны в литературном журнале «Со­беседник любителей российского слова», в котором публиковала свои очерки под названием «Были и небылицы» сама Екатерина II. Со стороны Фонвизина это был вызов, и вызов вдвойне дерзкий потому, что брошен он был на «поле» могущественного противника. В последующих номерах писатель продолжил атаку, анонимно представив еще несколько своих сатирических произведений. Особое внимание привлекла публикация фонвизинских каверзных вопросов, адресованных автору «Былей и небылиц». Екатерина на них ответила с едва скрываемым раздражением и — проиграла бой. Однако, узнав имя ненавистного вольнодумца, императрица нанесла удар с другой стороны — лишила его возможности печататься. Отныне все попытки Фонвизина издавать свои произведения (за исключением напи­санной им биографии Панина) пресекались, в том числе — и его намерение выпустить в свет собрание сочинений.

Закат жизни Фонвизина был печален. Писатель медленно угасал, страдая из-за вынужденного бездействия, краха политических надежд, неожидан­ного разорения и тяжелого недуга. Но до последнего дня, уже лишенный воз­можности полноценно двигаться и разговаривать, он, тем не менее, сохранял силу ума и способность язвительно высмеивать пороки своего века.