В истории отечественной литературы М. Ю. Лермонтов традиционно занимает место гения, подхватившего из рук Пушкина эстафету и великой русской поэзии, и трагической судьбы русского поэта. Так же как Пушкин, он совершил важные художественные открытия в поэзии, прозе и драматургии, так же как Пушкин, он обладал огромным влиянием на умонастроения современников, так же как Пуш­кин, он подвергался преследованиям со стороны властей и, так же как Пушкин, в пору расцвета творческих сил пал жертвой нелепой дуэли. Однако при всех совпадениях это были совершенно разные, если не сказать противоположные, по своему мироощущению поэты. Неслучайно в лирике Лер­монтова прослеживаются отголоски полемики с его старшим современником. Если Пушкин, при всех обстоятельствах не терявший вкус к земным радостям, восклицал:

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать, И ведаю, мне будут наслажденья Меж горестей, забот и треволненья, —

то Лермонтов, не забывавший о темных сторонах жизни даже в самые светлые мгновения, заявлял:

Я жить хочу! Хочу печали, Любви и счастию назло.

Если пушкинский герой, вопреки всем перенесенным любовным мукам, не отрекался от желания и способности любить, сквозь пелену «светлой печали» признавая:

И сердце вновь горит и любит — оттого, Что не любить оно не может, —

то лермонтовский герой на это мог бы возразить:

Любить?., но кого же? на время — не стоит труда, А вечно любить невозможно...

Если Пушкин видел себя в образе «беспечного» Ариона, счастливо вы­биравшегося на солнечный берег из жизненных штормов, то Лермонтов отождествлял себя с одиноким и мятежным парусником, охваченным жаждой бури. Если Пушкин запечатлел в поэзии мудрое и целостное мировоспри­ятие, то Лермонтов в своем творчестве обнажил мир души, разрываемой глубокими противоречиями. И если Пушкин производил впечатление «сына гармонии», то Лермонтов, по его же собственному определению, осознавал себя «сыном страданья».

Горечь страданий поэт познал еще в первые годы жизни. Отпрыск ста­ринного дворянского рода, росший в живописной усадьбе беззаветно любившей его бабушки, в окружении самой нежной заботы, маленький Михаил, тем не менее, не чувствовал себя счастливым. В трехлетнем воз­расте, когда умерла его мать, а отец был отстранен бабушкой от его воспи­тания, мальчик испытал боль сиротства. Он тяжело переживал конфликт между самыми дорогими для него, но ненави­девшими друг друга людьми. В отроческие годы Лермонтов стал чаще встречаться с отцом, одна­ко вскоре тот умер. «Ужасная судьба отца и сына жить розно и в разлуке умереть», — подвел итог семейной драме поэт в одном из своих стихо­творений.

В 1828 г. четырнадцатилетний Лермонтов был привезен в Москву и отдан на учебу в Москов­ский университетский благородный пансион. Прекрасное домашнее образование позволило подростку успешно одолеть обширную програм­му, которая способствовала развитию его неза­урядных способностей к рисованию и поэтиче­скому творчеству. Необычайно плодотворными для Лермонтова оказались 1830 и 1831 гг., совпав­шие с окончанием пансиона и началом обучения в Московском университете: в течение этого короткого срока он написал шесть поэм, три драмы и около двухсот стихотворений. К концу второго года пребывания в университете им бы­ло создано добрых две трети всего поэтического наследия. Однако прошло три года, прежде чем Лермонтов решился кое-что из своих поэтических опытов представить на суд читателей, и еще вдвое больше лет, прежде чем одно из его сочинений появилось в печати. Всё это время поэт вдох­новенно и напряженно работал, внутренне раздваиваясь между мечтани­ями о литературной славе и сомнениями в совершенстве созданных им произведений.

Раннее осознание своего литературного таланта и призвания укрепило в юноше взлелеянное домашним воспитанием чувство собственной из­бранности для великих свершений. Поэтому, даже принимая участие в общих студенческих развлечениях, он ощущал себя одиноким, непохожим на остальных, «странным», по его же определению, человеком. В универ­ситете Лермонтов ни с кем из однокурсников близко не сошелся, хотя среди них были такие одаренные, а в будущем прославленные литерато­ры, как Белинский, Герцен, Гончаров. Еще острее он переживал разлад с окружающими в Петербургском военном училище (именовавшемся тогда Школой гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров), куда по настоянию родни перешел после того, как, провалив экзамен, бросил университет. «Два страшных года» — так позже оценил Лермонтов время, проведенное в юнкерской школе. Привыкший к вольготной жизни, пре­доставлявшей возможности для поэтического творчества и самоанализа, он страдал в училище из-за бессмысленной муштры, отупляющих поряд­ков, грубых нравов товарищей. Но несмотря на неблагоприятные обстоя­тельства, Лермонтов и здесь не прервал литературных занятий — втайне от окружающих работал над романом «Вадим» (остался незаконченным) и драмой «Маскарад».

Окончив юнкерскую школу, Лермонтов попытался опубликовать драму «Маскарад», но получил отказ от царской цензуры, признав­шей его сочинение безнравственным. Подав­ленный неудачей, поэт практически перестал писать новые произведения, сосредоточив­шись на переделке старых текстов и переводах. К творческим трудностям прибавилась любов­ная драма: Вера Лопухина, которую Лермонтов считал своей невестой (хотя и не сделал ей официального предложения), вышла замуж за другого. Брак этот поэт воспринял как измену и крах надежд на личное счастье, но любовь к своей избраннице сохранил до конца дней — несмотря на непреодолимую преграду в их отношениях и пережитые любовные приключения с другими женщинами.

Таким образом, ни в творчестве, ни в любви Лермонтов не находил ис­комой отдачи. Не находил ее поэт и в обществе, хотя, от природы обладая недюжинной энергией, с ранних лет испытывал ту же потребность «дей­ствовать» на широкой социальной арене, что и кумир его юности Байрон. В одном из ранних стихотворений русского поэта звучит чисто байроновское признание:

Мне нужно действовать, я каждый день Бессмертным сделать бы желал, как тень Великого героя, и понять Я не могу, что значит отдыхать.

«Действовать» подобным образом в обществе, духовно и идейно ско­ванном последекабристской политической реакцией, было практически невозможно. И всё же Лермонтов совершил поступок, достойный «великого героя» и великого поэта, когда откликнулся на гибель Пушкина стихо­творением «Смерть поэта», в котором прямо обвинил в случившейся трагедии царское правительство и аристократическое общество, да еще пригрозил «палачам» Божьим судом. Этим стихотворением, вмиг его про­славившим и вмиг поставившим под прицел судьбы, Лермонтов бросил перчатку всей самодержавно-полицейской государственной машине, за­давившей в своих тисках лучшего поэта, который олицетворял собой «Свободу, Гения и Славу» России. Приняв его вызов, царское правитель­ство нанесло ответный удар, отправив автора «возмутительного» поэтиче­ского, а по сути политического памфлета в действующую армию на Кавказ — под пули горцев. Перед отъездом Лермонтов успел передать в журнал «Современник» стихотворение «Бородино», публикация которого отметила собой его официальный дебют в литературе.

На Кавказе поэт проявил себя достойным воином, «с отменным муже­ством и хладнокровием» исполнявшим опасные поручения, однако и тут находил время для литературного творчества. Одну из своих поэм — «Пес­ню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» — Лермонтов прислал в Петербург. По требованию цензуры, запретившей упоминать имя ссыльного автора, это произведение было напечатано без подписи и имело большой успех у публики.

Спустя полгода бабушка, использовав свои старые связи, добилась пере­вода Лермонтова в столицу. В Петербург он возвратился в романтическом ореоле славы талантливого, смелого и уже пострадавшего за свободомыс­лие поэта, а затем, с появлением ряда новых своих произведений, был признан литературным наследником Пушкина. Лермонтова принимали в высшем свете, им восхищались в литературных кругах, о нем повсюду тол­ковали. Это был настоящий триумф, однако он не избавил поэта ни от чувства непоправимого разлада с обществом, ни от терзавших его душу противоречий. Молодой Тургенев, наблюдавший за ним во время одного из маскарадов, вспоминал: «В наружности Лермонтова было что-то злове­щее и трагическое: какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовывался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ... Внутренне Лер­монтов, вероятно, скучал глубоко: он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба. На балу дворянского собрания ему не давали покоя, беспрестанно приставали к нему, брали его за руки; одна маска сменялась другою, а он почти не сходил с места и молча слушал их писк, поочередно обращая на них свои сумрачные глаза...».

Столь же странное, противоречивое впечатление Лермонтов произво­дил и на людей, с которыми общался: нежный и отзывчивый в обращении с друзьями, он казался невыносимо высокомерным, даже жестоким и злым с неприятными ему людьми. Однако и с теми, и с другими поэт не отказы­вал себе в удовольствии поострить, не задумываясь о последствиях своих насмешек. Нетрудно догадаться, что человек с таким характером легко наживал врагов и затевал ссоры. Одна из них, вспыхнувшая на почве лю­бовного соперничества, послужила причиной дуэли Лермонтова с сыном французского посла. Поединок, состоявшийся в феврале 1840 г., закончился бескровно, но сам факт того, что возвращенный из ссылки офицер снова выказал непослушание и тем самым пренебрег царской милостью, вызвал гнев Николая I. Лермонтов снова был арестован и изгнан на Кавказ, где 15 июля 1841 г. погиб на дуэли, которая по своим условиям мало чем отли­чалась от закамуфлированного под поединок убийства и, по сути, пред­ставляла собой вариацию того рокового поединка, который унес жизнь Пушкина.