«Дни Турбиных» — пьеса об интеллигенции и революции

«То, что мелькало во сне далёком,

Воплощено в дыму и гуле...

Что ж вы коситесь неверным оком

В лесу испуганной косули?»

В. Я. Брюсов, 1919 г.

Эпиграф я подобрал из стихотворения известного поэта «Товарищам интел­лигентам». В нём автор напоминает собратьям по труду, что им недавно ещё «были любы?— трагизм и гибель иль ужас нового потопа» и они «гадали: в огне, на дыбе ль погибнет старая Европа». И вот началось то, о чём мечтали и спорили, пыта­лись представить себе от себя и по книгам, что призывали и ждали.

Всё оказалось так непохоже на мечтания, и «народные заступники» испугались мощи, которую сами и пытались вызвать (ну прямо как Фауст с Духом земли)...

И вот мы в доме Турбиных — Тальбергов, доме гостеприимном и добром на­столько, что сюда прибегают спасаться от бушующей за стенами дома жизни. Так окажется здесь промороженный насквозь капитан Мышлаевский, сюда прибудет издалека кузен Лариосик...

Здесь так хочется жить, пренебрегая всем снаружи происходящим, сохранить ТО, что было до, как будто не произошли эти непонятные и непонятые события, как будто государь император встретился с гетманом Скоропадским в Берлине, как будто бегство Тальберга просто командировка.

Но Тальберг похож на крысу, причём крысу, бегущую с тонущего корабля.

Но жизнь не оставляет в покое и не только воем бури или орудийной стрельбой: она незаметно вошла в дом Турбиных с той самой песенкой, которую при открытии занавеса распевает юнкер Николка — самый младший из Турбиных. Уличная пе­сенка в доме, где звучала только высокая классика или офицерский «фольклор»! Прозвучит здесь и «Боже, царя храни»... Но в здании Александровской гимназии, где, укрывшись от «улицы», формируется артиллерийский дивизион полковника Алексея Турбина, вспыхивает митинг. Митинг в офицерской части!!!

Невозможно закрыться от тех титанических событий, которые разворачива­ются в мире и от которых не спрятаться, потому что они происходят и внутри каждого, кто приходит на Провальную. Здесь, разумеется, не найти ни большевиков, ни самостийников, но приходится решать главнейший вопрос жизни: с кем быть. Первое побуждение связано с тем, что жизнь уже как-то сложилась — и быт, и знакомства, и связи, и общественное положение. Со всем этим придётся проститься, а этого страшно не хочется. И первое решение — силой восстановить пес, что пытается отнять восставшая «улица». Если бы Турбины были богаты, это усилило бы терзания.

Второе побуждение связано с тем, что придётся менять идеологию: наши герои не наёмники, измена долгу для них действительно страшное нравственное потря­сение; отречение Николая II, бегство гетмана, бегство мужа Елены им противны и ненавистны, сами они присяге верны до конца, что и доказал жизнью и смертью Алексей Турбин. Но где те, кому они присягали? И презрение и ненависть офицерства к дезертирам-вождям так сродни чувствам простонародья, испытываемым к этим же предателям.

В-третьих, надо разобраться, где сражающийся народ, а где мятежная толпа... Мышлаевский согласен служить в Красной Армии. Нет, большевиком он не стал, но, русский офицер, он не будет воевать против своего народа, хотя бы и не соглашаясь с ним, но будет воевать за него, чтобы своим профессионализмом сохранить многие жизни. Вот только когда в песне он заменит слова «за царя, за Родину, за веру» словами «за Совет Народных Комиссаров», петь их ему придётся одному. Раскололся мир Турбиных, и сегодняшние родные и друзья завтра по­смотрят друг на друга сквозь прорезь прицела.

Мне кажется, что в жертвах Гражданской войны во многом повинны именно интеллигенты, которые лишили соотечественников своей поддержки, не поста­вили им на службу свои знания и свой гуманизм как раз на самом крутом пово­роте истории.

Одни пошли на Дон, когда кровавый скоропадский фарс был завершён шу­товской историей бегства, другие плюнули на общее дело (res publica) и начали решать свои очень личные дела на оперном и амурном фронтах, и только немно­гие из понявших желания народа пошли вместе с ним. «Прав мой народ или не прав, но это мой народ», и порядочный человек, мне кажется, должен разделить его судьбу.

В принципе можно понять мучения и метания этих людей, но простить...

Брюсов определил своё стихотворение как инвективу, то есть резкое выступление против кого-либо, выпад, брань, оскорбительную речь. «Дни Турбиных» мне кажутся очень похожими на инвективу именно потому, что каждый из героев пьесы так хо­рош, так симпатичен зрителю. И так не по-мужски слаб, когда пришёл час решения.