Галерея градоначальников (о повести «История одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина)

В начале «Истории одного города» помещена «Опись градоначальни­ков». Всего их было двадцать два, и каждому дана характеристика — предельно лако­ничная, но, вместе с тем, очень выразительная и смешная. Чего стоит, например, упоминание о том, что Амадей Мануйлович Клементий у себя на роди­не, в Италии, был известен искусной стряпней ма­карон (очевидно, большего для занятия должности градоначальника и не требовалось. Угодил, стало быть, какому-то вельможе своими макаронами). «При­быв в Глупов, не только не оставил занятия мака­ронами, но даже многих усильно к тому принуж­дал, чем себя и воспрославил».

А некий Ламврокакис, беглый грек, «без имени и отчества и даже без чина», был пойман графом Кириллою Разумовским в Нежине, на базаре, где торговал греческим мылом, губкою и орехами. Надо полагать, этого было достаточно, чтобы сделать Лам- врокакиса градоначальником.

Семен Константинович Двоекуров написал сочине­ние «Жизнеописания замечательнейших обезьян». Лю­бопытно было бы знать, каким образом он отличал обезьян замечательных от остальных? А Василиск Бородавкин «ходатайствовал о заведении в Глупове академии, но, получив отказ, построил съезжий дом» (т. е. обыкновенный полицейский участок).

Как бы внешне ни отличались градоначальники друг от друга, их объединяет одно: любое их дейст­вие направлено против народа. На первых же стра­ницах «Истории одного города» сказано: «Все они секут обывателей...» Впрочем, жестокость их нико­гда не приводила и не могла привести ни к каким позитивным результатам. Бородавкин, борясь с недо­имщиками (иными словами, с крестьянами, которые не платили своевременно налоги), сжег тридцать три деревни «и с помощью сих мер взыскал недоимок два рубля с полтиною». Фердыщенко, названный «фантастическим путешественником», вообще сжег весь город и уморил голодом тысячи глуповцев.

Изображая градоначальников, Щедрин неизменно подчеркивает их античеловеческую сущность. Даже характер их смерти вызывает впечатление зловеще- комическое: один был растерзан в лесу собаками, другого заели клопы, третий, отличавшийся очень высоким ростом, во время бури переломился попо­лам, четвертый умер от натуги, «усиливаясь пос­тичь некоторый сенатский указ».

Разумеется, во всем этом есть немалый элемент сатирического преувеличения, но надо принять во внимание, что писатель часто лишь доводит до ло­гического конца, заостряет, гиперболизирует то, что зафиксировано в народном творчестве. Порою он как бы материализует метафорические выражения, уже существующие в языке. Так, выражение «пустая го­лова» давало основание для создания образа градо­начальника, имеющего в голове маленький органчик (сегодня мы бы сказали: портативный магнитофон), который мог наигрывать только два романса: «Разо­рю!» и «Не потерплю!». Возникает возможность для обыгрывания гротескной ситуации: органчик требует ремонта и т. д. Вот еще один пример обыгрывания языковой («стершейся») метафоры. Приходилось ли вам когда-либо слышать выражение: кого-то на рабо­те «съели» (т. е. выгнали, заставили уйти)? Щедрин же возвращает этой привычной метафоре ее перво­начальное значение: у него градоначальник Прыщ был съеден в самом прямом смысле, потому что голова у него оказалась фаршированной.

Объясняя необычный характер повествования в «Истории одного города», Щедрин писал: «...градо­начальник с фаршированной головой означает не человека с фаршированной головой, но именно гра­доначальника, распоряжающегося судьбами многих тысяч людей. Это даже и не смех, а трагическое положение». Когда некоторые критики обвиняли са­тирика в преувеличении и даже искажении действи­тельности, Салтыков-Щедрин отвечал: «Если б вместо слова «органчик» было бы поставлено слово «дурак», то рецензент, наверное, не нашел бы ничего неесте­ственного... Ведь не в том дело, что у Брудастого в голове оказался органчик, наигрывающий романсы «Не потерплю!» и «Разорю!», а в том, что есть лю­ди, которых все существование исчерпывается этими двумя романсами. Есть такие люди или нет?» Поэто­му писатель настойчиво напоминал, что он пишет не «историческую сатиру», а самую обыкновенную «сатиру, направленную против тех характеристичес­ких черт русской жизни, которые делают ее не совсем удобною».