Идейно-художественное своеобразие поэзии И. А. Бунина

Яркая творческая ин­дивидуальность Бунина проявилась уже в ранний период. В отли­чие от многих своих современников он сохраняет верность тради­циям русской реалистической поэзии, по-своему развивая ее темы, мотивы и образы. Недаром его называют «последним из великих русских классиков».

Одной из важнейших в его творчестве становится тема природы. Уже ранние стихи Бунина, в которых он наследует традиции пушкин­ской пейзажной лирики, наполнены яркими реалистическими зари­совками русской природы в разные времена года. В его стихах мы ви­дим такие, на первый взгляд прозаические, но овеянные авторским лиризмом детали русского пейзажа, как «кочки дороги», «белый пар лугов», «зеленые овсы» и т.п. Как и его великий предшественник, Бу­нин пытается уловить в природе образ нетленной красоты:

А мир везде исполнен красоты. Мне в нем теперь все дорого и близко. («В степи», 1889)

В отличие от Пушкина, так любившего осень, Бунина чаще при­влекает весна и лето с их яркими красками:

Как дымкой даль полей закрыв на полчаса, Прошел внезапный дождь косыми полосами — И снова глубоко синеют небеса Над освеженными лугами. («Как дымкой даль полей закрыв на полчаса…», 1889)

Для Бунина-пейзажиста характерна особая зоркость и чуткость к различным явлениям природы. В стихах Бунин использует бога­тейшую палитру цветов и красок, разнообразную гамму звуков. Так бесконечно варьируются в его пейзажах оттенки синей, голубой, зеленой, желтой красок. Часто он использует составные цветовые эпитеты: «черно-зеленый конус ели», «снежно-золотое поле», «зелено-серебристый свет». Бунин любит цветовые и звуковые контра­сты: «тьма … золотится», «таинственно шумит лесная тишина». В его стихах необыкновенное многоголосие птиц — мы слышим голо­са кукушки, жаворонка, соловья, петуха. Бунина привлекает все, что способно помочь читательскому восприятию — зрению, слуху, осязанию и даже обонянию. Отсюда непривычные сравнения («леса на дальних косогорах, как желто-красный лисий мех»), необычные метафоры, как, например, построенное на сопоставлении с тканями и украшениями описание пейзажа, увиденного из окна:

Ветви клена — вышивки зеленым Темным плюшем, свежим и густым… На березах — серые сережки И ветвей плакучих кружева… (Из окна», 1906)

Читая стихи Бунина, мы как будто вдыхаем ароматы леса, поля, луговых трав, осенней листвы. Критики давно отметили особую «пахучесть» и прозы, и поэзии Бунина. Действительно обилие и разнообразие ароматов в его стихах поразительно: это «свежий за­пах сада и теплый запах талых крыш», дым, который «пахнет ме­дом и ванилью», поля, пахнущие «рожью и дождем». А в стихотво­рении «Ландыш», вспоминая цветок своей молодости, поэт как будто продолжает чувствовать его аромат:

И навек сроднился с чистой Молодой моей душой Влажно-свежий, водянистый, Кисловатый запах твой! («Ландыш», 1917)

Эта необыкновенная зоркость, восприимчивость поэта позволяет ему почувствовать счастье сопричастности окружающему миру:

День вечереет, небо опустело. Гул молотилки слышен на гумне… Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне. («Вечер», 1909)

Многие пейзажи Бунина наследуют некрасовские традиции, хо­тя он далек от резкости социальных контрастов, характерных для поэзии Некрасова. Деревенский пейзаж в поэзии Бунина поражает способностью поэта любоваться совершенно прозаическими, при­земленными приметами крестьянской жизни, с детства так памят­ной и дорогой для него:

В сонной степной деревушке Пахучие хлебы пекут. Медленно две побирушки По деревушке бредут. Жмурясь, сидит у амбара Овчарка на ржавой цепи. В избах — темно от угара, Туманно и тихо — в степи. Только петух беззаботно Весну воспевает весь день. В поле тепло и дремотно, А в сердце счастливая лень. («Русская весна», 1909)

Именно такой остается Родина в памяти поэта и тогда, когда он оказывается разлучен с нею навсегда. Только теперь совершенно иная грустно-ностальгическая интонация окрашивает русский пей­заж, который память рисует в воображении поэта:

Опять холодные седые небеса, Пустынные поля, набитые дороги, На рыжие ковры похожие леса, И тройка у крыльца, и слуги на пороге… — Ах, старая наивная тетрадь! Как смел я в те года гневить печалью Бога? Уж больше не писать мне этого «опять» Перед счастливою осеннею дорогой! («Опять холодные седые небеса…», 1923)

Но тема памяти появляется в творчестве Бунина намного рань­ше и становится одной из основных в его творчестве. Память позво­ляет человеку ощутить родство со своей семьей, страной, народом, всем человечеством, обрести незыблемые корни, уходящие в глубь исторического прошлого. Для Бунина категория памяти становится не только личной, но и общечеловеческой, приобретая глубокий философский смысл. Недаром поэта привлекают деяния великих людей прошлого: Эсхила, Александра Македонского, египетских фараонов, русских святых, князей Древней Руси, татаро-монгольских ханов («Эсхил», «Александр в Египте», «В жарком зо­лоте заката Пирамиды…», «Кончина Святителя», «Князь Всеслав», «В Орде» и др.). Его вдохновляют фольклорные образы, библейские сюжеты, античная, восточная, скандинавская мифология, мировые религии («Ра-Озирис, владыка дня и света…», «Океаниды», «Чер­ный камень Каабы», «Каин», «Геймдаль искал родник божествен­ный…», «Бегство в Египет», «Конь Афины Паллады» и др.).

Как известно, писатель много путешествовал, причем влекла его не только Европа, но и восточные страны — Турция, Сирия, Цейлон, он побывал и в Египте, Алжире, Тунисе, на окраинах Сахары. Впе­чатления, вынесенные им из этих путешествий, легли в основу многих его рассказов и отразились в поэзии. Как отмечает Н. Любимов, «за­долго до появления «кратких рассказов» в прозе Бунин начал культи­вировать жанр «кратких рассказов» в стихах. Это очерки или портреты на фоне пейзажа или интерьера». Таково, например, стихотворение «Бедуин». Но еще важнее то, что в стихах, навеянных путешествиями, Бунин старается показать ту связующую века и эпохи, народы и стра­ны нить, которая протягивается человеческой памятью:

Отрада смерти страждущим дана. Вы побелели, странники, от пыли. Среди врагов, в чужых краях вы были. Но вот вам отдых, мир и тишина. Гора полдневным солнцем сожжена, Русло Кедрона ветры иссушили. Но в прах отцов вы посохи сложили, Вас обрела родимая страна. («Долина Иосафата», 1908)

Поэт ассоциирует все окружающее с «раскрытой Книгой Бытия», сопрягая настоящее, прошлое и вечное.

В своих философских стихах Бунин определяет отношение к жизни и смерти, мгновению и вечности, земному и небесному. О быстротечности человеческой жизни, которая лишь краткий миг в вечном ходе мироздания, поэт говорит в стихотворении «Петух на церковном кресте» (1922), в котором петух

Поет о том, что все обман, Что лишь на миг судьбою дан И отчий дом, и милый друг, И круг детей, и внуков круг, Что вечен только мертвых сон, Да Божий храм, да крест, да он.

Быстрота метра и ритма стихотворения, четкость словоразделов и обилие внутренних рифм действительно создают реальное ощу­щение неудержимого бега времени.

В этой тематической группе стихов явно ощущается влияние философской лирики Е. Баратынского и Ф. Тютчева, но особенно интересны переклички с поэзией В. Жуковского, который был к то­му же дальним родственником И. Бунина по материнской линии. Еще в юности начинающий поэт был поражен способностью Жуков­ского улавливать тончайшие движения человеческой души, его умением прикоснуться к тайнам жизни и выразить свои мысли и чувства, связанные с ними. Бунин также стремится понять вечное, уловить проявление высших сил, а потому в его стихах явления природы, времена года, привычные приметы русского пейзажа предстают не только в своем непосредственном облике, но и как часть Вселенной с ее тайной всемирного бытия:

Мелькают дали, черные, слепые, Мелькает океана мертвый лик: Бог разверзает бездны голубые, Но лишь на краткий миг. «Да будет свет!» Но гаснет свет, и сонный Тяжелый гул растет вослед за ним: Бог, в довременный хаос погруженный, Мрак сотрясает ропотом своим. («Мелькают дали, черные, слепые…», 1911)

Творчеству Бунина присуще особое качество, которое получило название «космизм». «Единая жизнь совершает свое странствование через наши тела», — в этом постулате основа бунинской фило­софии. В ней утверждается власть единых для всех космических сил над личной судьбой, их таинственность и непознаваемость. Тайны судьбы человека — это и тайны бытия:

Где ты, звезда моя заветная, Венец небесной красоты? Очарованье безответное Снегов и лунной высоты? Где молодость простая, чистая, В кругу любимом и родном, И старый дом, и ель смолистая В сугробах белых под окном? Пылай, играй стоцветной силою, Неугасимая звезда, Над дальнею моей могилою, Забытой Богом навсегда! («Сириус», 1922)

Так возникает еще одна особая тема бунинской поэзии — «звезд­ная тема», которую он продолжает вслед за Лермонтовым. Как и великого русского романтика, Бунина волнуют тайны ночного неба, чувства, которые оно вызывает в человеке:

Звезды горят над безлюдной землею, Царственно блещет святое созвездие Пса: Вдруг потемнело — и огненно-красной змеею Кто-то прорезал над темной землей небеса. Путник, не бойся! В пустыне чудесного много. Это не вихри, а джинны тревожат ее, Это архангел, слуга милосердного Бога, В демонов ночи метнул золотое копье. («Звезды горят над безлюдной землею…», 1903)

Уже в ранней поэзии Бунина появляется образ «ночной звезды», который помогает обрисовать состояние человеческой души:

Не устану воспевать вас, звезды! Вечно вы таинственны и юны. С детских дней я робко постигаю Темных бездн сияющие руны. Вспоминая первые признанья, Я ищу меж вами образ милый… Дни пройдут — вы будете светиться Над моей забытою могилой. И быть может, я пойму вас, звезды, И мечта, быть может, воплотится, Что земным надеждам и печалям Суждено с небесной тайной слиться! («Не устану воспевать вас, звезды!..», 1901)

В стихах поэта звезды сопричастны человеческой жизни: они могут быть «кроткими», «дрожат», смотрят из глубин ночи, где мечется мрак. Особенно интересен в поэзии Бунина мотив отраженного неба: это звезды в глубине озера, моря, океана или же «ночное подводное небо»:

Вот снова ночь. Над бледной сталью Понта Юпитер озаряет небеса, И в зеркале воды, до горизонта, Столпом стеклянным светит полоса. («Ночь», 1901)

Когда «звезды глядят из таинственных вод», у поэта рождается «жутко-хорошее» чувство сближения с глубинами неба, а сами свети­ла становятся символами «предвечной красоты и правды неземной».

Ощущение своей сопричастности прекрасному и великому миру всегда помогало поэту преодолевать даже самые мрачные душев­ные состояния. Но главной опорой для него все же была любовь — чувство светлое и загадочное, страшное в своей непредсказуемости и прекрасное, возвеличивающее душу человеческую, дарующее ей чувство вечности. Любовная драма, пережитая Буниным в начале 1890-х г., связана с Варварой Владимировной Пащенко. Эта стра­стная и несчастная любовь привнесла в его поэзию чувства горечи и надежды, отчаяния и внезапной радости:

Если б только можно было Одного себя любить, Если б прошлое забыть, — Все, что ты уже забыла, Не смущал бы, не страшил Вечный сумрак вечной ночи: Утолившиеся очи Я бы с радостью закрыл!

Расставание было тяжелым, но, как и много лет спустя в цикле рассказов «Темные аллеи», в стихах Бунина постепенно воцаряется чувство гармонии с миром, которое дает ему память о минувшей любви, ее счастливых мгновениях, пусть и быстротечных, но воз­вышающих душу человека и дающих ему ощущение вечности:

Спокойный взор, подобный взору лани, И все, что в нем так нежно я любил, Я до сих пор в печали не забыл, Но образ твой уже в тумане. А будут дни — угаснет и печаль, И засинеет сон воспоминанья, Где нет уже ни счастья, ни страданья, А только всепрощающая даль. (1907)

Спутницей жизни стала для Бунина другая женщина, которая по­святила ему всю свою жизнь — это Вера Николаевна Муромцева- Бунина. После смерти мужа она написала о нем книгу «Жизнь Буни­на», вышедшую в Париже в 1958 г. Семейное счастье давало писателю возможность плодотворно работать до последних дней жизни. Но в эмиграции ему довелось вновь испытать обжигающее, страстное чув­ство любви, и, как и в молодости, принесшее лишь боль и страдания. Роман уже немолодого писателя и его юной «ученицы» Галины Куз­нецовой, которой Бунин оказывал покровительство и помогал в твор­ческой работе, длился с 1927 до 1933 года (хотя и позже писатель про­должал поддерживать ее). Именно тогда начинается работа над самым крупным произведением писателя — романом «Жизнь Арсень­ева», в котором большое место занимает любовная тема. Но и напи­санные уже в 40-е годы «Темные аллеи», где также ведущей является тема любви, в какой-то мере содержат отголосок этого глубокого чувст­ва. «…И все тоска, боль воспоминаний о несчастных веснах 34, 35 го­дов, как отравила она мне жизнь — и до сих пор отравляет! 15 лет!» — с горечью признается Бунин в 1942 году, когда завершается работа над «Темными аллеями». Но творчество оказывается способно преоб­разить это горестное чувство в самые прекрасные и возвышенные сло­ва о любви, выраженные писателем и в прозе, и в стихах.

Дар слова для Бунина сродни божественному призванию: оно со­храняет память, дает возможность соприкоснуться с вечностью и вы­разить всю прелесть окружающего мира, оно то «достоянье», которое остается с человеком в любых испытаниях жизни до самого ее конца:

Молчат гробницы, мумии и кости, — Лишь слову жизнь дана: Из древней тьмы, на мировом погосте, Звучат лишь Письмена. И нет у нас иного достоянья! Умейте же беречь Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья, Наш дар бессмертный — речь. (1915)