История мятежа в русской литературе

В начале XIX века российское высшее общество пребы­вало в страхе перед «гидрой революции» — революцион­ной Францией и ее непобедимым полководцем и императо­ром Наполеоном. Об этом мы узнаем буквально на первых страницах романа Л. Толстого «Война и мир». В разговоре мадам Шерер с князем Курагиным речь идет о том, что главной причиной войны коалиции европейских государств против Наполеона является желание «задавить гидру ре­волюции».

Речь, конечно же, идет о Великой французской рево­люции. Как Отечественная война сломала «прежние усло­вия жизни» в России, временно разрушила социальные перегородки и выдвинула на передний план главную силу исторического прогресса — народ, так Великая француз­ская революция разрушила «прежние условия жизни» и социальные перегородки не только во Франции, не толь­ко в Европе, но и во всем мире. Народное восстание и штурм Бастилии 14 июля 1789 года стали моментом рожде­ния нового мирового порядка, новой силы мирового исторического процесса — буржуазии. Несмотря на раз­личные интересы, в едином порыве против феодально­абсолютистского строя объединился весь французский на­род — буржуазия, крестьянство и городское плебейство.

Персонажи романа Л. Толстого мадам Шерер и князь Курагин знали, о чем говорили. Несмотря на свою принад­лежность к российскому высшему обществу и полное от­сутствие представлений о жизни простого русского наро­да, они оба страшились одного и того же — русского бунта. Они должны были хорошо помнить события, про­изошедшие в стране за тридцать лет до их разговора. По крайней мере, князь Курагин, разменявший шестой деся­ток лет, был современником тех событий.

А было тогда вот что. В 1773 году на юго-востоке Рос­сийской империи вспыхнула крестьянская война. Донской казак Емельян Пугачев назвался именем убиенного царя Петра III и начал собирать под свои знамена голытьбу.

В то время российский трон принадлежал властной са­модержице Екатерине II. Спустя годы императрица описа­ла в дневнике ситуацию, при которой приняла власть: «Каз­на была пуста, армии не уплачено за несколько лет, од­ним из важнейших дел было усмирение находившихся в открытом бунте и непослушании тысяч крестьян».

Императрица не лгала. Еще с уроков по отечественной истории мы помним, что правление Екатерины начина­лось на фоне растущих крестьянских волнений. Всех их «усмирить надлежало». Волнения охватывали 11 губерний Центральной России (всех губерний в России было 20), в некоторых местах начались даже вооруженные выступ­ления.

Первым из писателей нового времени, обратившихся к теме русского бунта и крестьянской войны Е. Пугачева, был А. Радищев — свидетель Пугачевского восстания. Впо­следствии в своем произведении «Путешествие из Петер­бурга в Москву» он выдвигает призыв к крестьянской рево­люции. Но при этом он не дает ее художественного обра­за, не пытается проникнуть в суть бунта, вскрыть его истоки и предсказать возможные последствия.

Первопроходцем на этом пути стал А. Пушкин. В 1828 го­ду император Николай I назначил его историографом Импе­рии, и А. Пушкин получил возможность ознакомиться с архивными документами времен Петра I и Екатерины II.

События восстания Е. Пугачева получили отображение в двух произведениях А. Пушкина — монографии «История Пугачева» и повести «Капитанская дочка». Повесть была написана в форме мемуаров очевидца и непосредственного участника событий Гринева. При воссоздании реалий 1773- 1775 годов А. Пушкин воспользовался не только истори­ческими документами, но и устными рассказами непос­редственных свидетелей и участников тех событий. Так, например, подлинным архивным документом является кос­венное свидетельство великодушия Пугачева — «счет Са­вельича» за заячий тулупчик.

В правительственных документах о расследовании Пу­гачевского бунта А. Пушкин обратил внимание на гвар­дейского подпоручика Шванвича. Дворянин, принесший присягу на верность престолу и Отечеству, он перешел на сторону самозванца, предпочитая гнусную жизнь честной смерти. Во время расправы с бунтовщиками Шванвич был лишен всех чинов и дворянства, ошельмован преломлени­ем шпаги над головой.

А. Пушкин не стал делать из гвардейца-изменника но­вого романтического героя. Шванвич стал прототипом для создания двух художественных образов — героя Гринева и подлеца Швабрина.

Русский бунт (бунт «сволочи») был страшен тем, что бунтовщики убивали целенаправленно. Например, при взя­тии Белогорской крепости казаки растаскивают только «офицерские квартиры». Пугачев направляет на Швабрина свой безжалостный гнев только потому, что тот угнетал Машу Миронову — сироту из народа. Однако не менее жестоко действует и противная сторона: «Начальники отдельных отрядов, посланных в погоню за Пугачевым… самовластно наказывали и виноватых, и безвинных».

А. Пушкин точно понял и отразил в повести такую осо­бенность русского крестьянства: крестьяне при первом при­ближении пугачевских отрядов мгновенно «пьянели» от не­нависти к помещикам-офицерам. Когда Гринев является в Бердскую слободу, караульные крестьяне захватывают его. Они не думают о причинах добровольного приезда офице­ра к Пугачеву. Но при этом они не сомневаются, что «ба­тюшка» распорядится повесить дворянина-помещика.

Всем изложением событий в повести А. Пушкин вну­шает нам мысль о русском бунте как о безжалостном и жестоком кровопролитии. Русский бунт не приводит и не может привести к каким-нибудь положительным результа­там. Это бунт ради бунта. Побунтовать — это как поуча­ствовать в кулачных боях на масленицу. Бунт — это по­требность выплеснуть энергию и разрядиться. Он утихает также стремительно, как и начинается. Как гаснет боль­шой лесной пожар, пожираемый самим собой. И этим он страшен. А. Пушкин был первым из русских писателей, кто понял и осознал всю опасность бунта, а потому пре­дупреждал о недопустимости доводить дело до него.