Коллективизация и судьбы деревни в изображении русских писателей XX века

Коллективизация — сложный, неоднозначный процесс; в ху­дожественной литературе в разное время он отражался по-раз­ному. Развитие прозы о коллективизации условно можно разде­лить на три этапа. Первый — 1930-е годы, т. е. время непосредст­венного «великого перелома». Оно изображено по горячим сле­дам в романе «Поднятая целина» М. Шолохова (первая книга писалась в 1932 г.), «Чевенгур», «Котлован», «Впрок» А. Плато­нова. Долгое время «зеркалом коллективизации» был роман «Под­нятая целина». М. Шолохов показал коллективизацию с точки зрения писателя-соцреалиста: с оптимистической уверенностью в необходимости и прогрессивности преобразования деревни. Он верно изобразил противоречия между новым и старым уклада­ми жизни, борьбу в сознании крестьянина-собственника, клас­совую борьбу. Но трагические противоречия оказываются смяг­ченными. Особое значение — в соответствии с канонами соцреа­лизма — имеет изображение ведущей, организующей роли ком­мунистов. При убедительной социально-психологической характеристике героев акцент все-таки смещен в сторону отрица­тельной трактовки тех персонажей, кто не принимает коллек­тивизацию.

Вместе с тем образы коммунистов даны Шолоховым с не­скрываемой любовью, хотя писатель не затушевывает и отрица­тельных их черт. Макар Нагульнов — бывший красный партизан, имеющий награды от советской власти. Он бескорыстно, фана­тично предан идеалам, точнее, идее революции. Ради идеи он готов на бессмысленную жестокость. В его психологическом об­лике уже заложены черты страшного орудия революции. Нагуль­нов вспыльчив, истеричен: главный аргумент в его действиях — угроза, сила. Он не считает нужным думать о смысле приказов властей, слепо верит в непорочность партии. Для победы совет­ской власти такие люди были необходимы. Именно они выхо­лостили из революции ее гуманистическую направленность и обратили в абстрактную идею. Эта идея привела к тому, что «…ты­сячи станови зараз дедов, детишек, баб… Да скажи мне, что надо их в распыл… Для революции надо… Я их из пулемета… всех порешу!»

Разметнов пережил трагедию в личной жизни, и это отрази­лось и на его психике, и на социальных взглядах. Он сентимен­тален, мягкотел.

Несколько иной образ двадцатипятитысячника Давыдова, человека далекого от земли, деревни, от понимания ее трудно­стей. Его функция — организовать колхоз. Поскольку крестьян­ского дела он не знает, психология казака для него темна, то методы, которыми он может действовать, — это то же принуж­дение, насилие, правда, не столь откровенное и фанатичное, как у Нагульнова. Шолохов показал гремяченских коммунистов не только героями того времени, но и жертвами. Именно такого типа люди были проводниками идеи коллективизации в дерев­не. Отношение народа к колхозам проскальзывает в отдельных репликах:

«Раньше без колхоза жили, не указывали, как сеять и па­хать», «…Трое работают, а десять под плетнем на прицыпках сидят, цигарку крутят». Писатель показывает, что безоговороч­но коллективизация принимается только бедняками да кресть­янскими люмпенами типа деда Щукаря, которые никогда не имели своей собственности, не умели трудиться, а потому кол­хоз для них — действительно рай: не очень-то утруждая себя, можно делать вид «полезного человека».

Шолохов отражает и жестокий, во многом несправедливый процесс раскулачивания. Он не стрижет всех зажиточных мужи­ков под одну гребенку, показывает разные пути их обогащения. В основном те, кого раскулачивают, — труженики, умные, гра­мотные хозяева. В «Поднятой целине» — это Тит Бородин, Фрол Дамасков, Гаев, Тимофей Рваный. Именно их трудом могла бы держаться советская власть. Однако неразумная политика не толь­ко ведет к разорению этих людей, к их уничтожению, но и тол­кает их к сопротивлению, к организации банд. «Жизня такая, что, если б банда зараз была, сел бы на коня и начал коммуни­стам кровя пущать!.. С кольями бы пошли, как вешенцы в де­вятнадцатом году!»

Как показала история, уничтожение хозяев, объявленных ку­лаками, привело в дальнейшем к голоду, к разорению деревни.

Шолохов не только позитивно оценивает коллективизацию. Он видит и ее негативные стороны. Однако соцреалистическая установка на оптимистический, жизнеутверждающий пафос приводила к ретушированию наиболее трагичных сторон дейст­вительности. Трагедия коллективизации проскальзывает отдель­ными штрихами, не будучи развернута психологически и де­тально. Шолохов, работая над второй книгой романа в 1950-е годы, был полностью во власти победившей идеологии. Поэто­му даже то, что было намечено в первой книге в изображении трагических сторон коллективизации, во второй не получает развития, а то и снимается.

В 1930-е годы написаны «Чевенгур» и «Впрок» А. Платонова, писателя антипатетического, доведшего в «Чевенгуре» идею обоб­ществления и раскулачивания до логического конца, в резуль­тате чего повесть приобрела антиутопический характер. В плато­новском «Чевенгуре» «социализм уже случайно получился» и «людям некуда деться». Здесь настал конец истории. Платонов по сути дела описывает жизнь коммуны, основанной, как и колхоз, на равенстве всех. Здесь пашню бросили, работник наименовал себя богом свободы; труд объявили «пережитком жадности», спо­собствующим «происхождению имущества» (ведь именно труд де­лал крестьян зажиточными). Никто в коммуне не сеет, не жнет, так как все «исполняют должности» (та же мечта шолоховского Щукаря о портфеле). Платонов доводит идею коллективизации до абсурда и показывает неминуемый крах Чевенгура.

Бедняцкая хроника «Впрок» — уникальное произведение о коллективизации. В момент, когда многие приходили в восторг от темпов обобществления хозяйств, Платонов попытался оце­нить все, что происходило в деревне. В повести сочетается фан­тастическое и реальное, условное и конкретное. В ней нашли отражение реалии периода коллективизации — обобществление скота, создание МТС, статья Сталина «Головокружение от ус­пехов». В то же время в колхозе «Доброе начало» действует «кол­хозное солнце», бог превращается в обычного кузнеца, а «гла­варь района сплошной коллективизации» Упоев перелетает во сне в кабинет Ленина. Сгущая и концентрируя события во вре­мени, Платонов раскрывает то, что еще только появляется как зачаток тенденции: волюнтаризм вождей, бюрократизм отчет­ности, парадность трудовых рапортов, спущенные сверху пла­ны, расписывающие все, вплоть до того, когда и что сеять. И как результат всего — сомнение писателя в успехе и перспективно­сти колхозов.

В своих рождавшихся синхронно с процессом коллективизации повестях-предупреждениях Платонов показал утопичность идеи о «самозарождении» социализма, антигуманный характер кол­лективизации, акцентировал ее драматическую сторону.

Второй этап интереса писателей к коллективизации связан со второй половиной 1950-х и 1970-ми годами, когда бурно раз­вивалась «деревенская проза». От воспевания праздничной жизни колхозной деревни, чем занималась литература в конце 1940-х — начале 50-х годов, писатели обратились к теме погибающей, вымирающей деревни, рисуя ее как результат коллективизации, нарушившей извечные устои («Матренин двор» А. Солженицы­на, «Привычное дело» В. Белова, «Живой» Б. Можаева).

Рассказ А. Солженицына «Матренин двор» явился одним из первых произведений, обозначивших поворот литературы к ре­альным проблемам деревни и положившим начало «деревенской прозе». Первоначальное название «Не стоит село без праведни­ка» отражало главную направленность рассказа — показать пра­ведную, полную страданий, несправедливости, ударов судьбы жизнь крестьянки как основу сохранения деревни вообще. Ге­роиня Солженицына чертами характера, отношением к миру схожа во многом с русскими святыми: то же бескорыстие, от­зывчивость, душевность, кротость и молчаливость, терпение. Пи­сатель не дает телесного портрета героини, отмечая только «про­стодушный взгляд блекло-голубых глаз» и «лучезарную улыбку».

Как у многих праведников, земная жизнь Матрены была труд­ной. На Первой мировой войне пропал без вести жених, кото­рый вернулся из плена через три года. К тому времени Матрена уже вышла замуж за его брата. Она пережила смерть шестерых детей, гибель мужа в Великую Отечественную. В деревне ее счи­тали «порченой», потому что безразлично относилась Матрена к «добру», материальному богатству, бескорыстно помогала всем и каждому. Как все праведники, Матрена «не гналась за наряда­ми. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев». Солжени­цын постоянно подчеркивает праведнические черты и поведе­ние героини, ее систему ценностей, в корне отличающуюся от остальных деревенских жителей.

Средоточием мира для Матрены является ее, Матренин, двор и дом. Внешне ограниченное пространство этого двора вмещает в себя судьбу не только патриархально-христианской России, но и современного человечества, теряющего духовность под на­тиском цивилизационных материальных благ. Хотя сами собы­тия, разрушившие русские дворы, не изображены, но они пе­реворачивают прежнюю крестьянскую патриархальную жизнь. Первая мировая война изломала судьбы Фаддея, Ефима, Мат­рены и ее тезки. Революции 1917 года «весь свет перевернули», коллективизация заставила людей не «по себе работать». Вели­кая Отечественная война забрала мужа. Половинчатые хрущев­ские реформы увеличили власть чиновников, заставили терпеть унижение и произвол. Двор Матрены оказывается островком ушедшей, потерянной духовности. Символично, что гибель Мат­рены связана с разрушением дома-двора. Все обитатели дома предчувствуют беду: в вечер перед смертью пропадает колчено­гая кошка, становятся «испуганными» фикусы, на Крещенье кто-то украл Матренин котелок с освященной водой, и оста­лась Матрена без святой воды, что видится ей дурным знаком. Наконец, причиной ее страшной гибели становится перевозка разобранной на бревнышки горницы — разрушаемого дома. Пред­ставляется символичным и то, что Матрена погибла именно под колесами спаренных паровозов. Можно предположить, что один из паровозов является воплощением движения к коммунизму («Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка»), другой — символ противопоставления города и деревни, цивилизации и природно-естественной жизни. Христиански-патриархальная Матрена оказывается на пути безнравственного политического строя и бездушного технического прогресса. Символично и то, что тело Матрены разрезано на куски, изуродовано, но оста­лось нетронутым и светлым ее лицо и правая рука, как бы для того, чтобы креститься.

В финале рассказа художественно реализованная позиция авто­ра выражается совершенно открыто: «Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша». Рас­сказ Солженицына задал нравственные параметры и деревен­ской прозе, и теме коллективизации, в частности.

В литературе 1970-х годов тема коллективизации решается уже не столько с социальных, сколько с нравственно-гуманистических позиций. Ф. Абрамов в «Пряслиных», С. Залыгин в «На Иртыше», И. Акулов в романе «Касьян остудный» обращаются к образам кулаков и середняков, пересматривая устоявшийся взгляд на них как на вредителей, врагов. Писатели рисуют своих героев Степана Чаузова («На Иртыше»), Федота Федотовича Кадушкина («Касьян остудный») как умных, трудолюбивых хозяев земли, по чьим хребтам прошел «великий перелом».

Своей неприкрытой правдой, трагедией тысяч людей пора­жают рассказы В. Тендрякова, написанные в конце 1960-х го­дов, но только через 20 лет пришедшие к читателю, — «Пара гнедых» и «Хлеб для собаки».

В рассказе «Пара гнедых» Тендряков вскрывает пагубность и бессмысленность принципа перераспределения. Ничего сущест­венно не меняется, когда у хозяйственного зажиточного кресть­янина Коробова отбирают крытый жестью, с застекленными Окнами и крашеным полом дом и отдают его беспутному, само­му бедному мужику Акуле. Крышу Акуля пропил, доски с пола тоже, жена его как в прежней лачуге никогда не мыла, так и в коробовском доме заросла грязью. Такие, как Акуля, не хотят работать, они способны только разорять и разрушать созданное. В одиночку или в колхозе такие люмпены будут составлять от­бросы. Но их бедность — их защита в период коллективизации. Тендряков показал, что таких было немало и нельзя народ ри­совать как что-то общее, единое, изображать, говоря словами Ф. Абрамова, «вместилищем всех добродетелей». В рассказе «Хлеб для собаки» Тендряков во всей жестокости, неприкрытости от­разил страшные события — великий голод 1932-1933 гг., до которых повествование у Шолохова не дошло. Рассказ — не только художественное обвинение политики коллективизации и раску­лачивания. Это документальное свидетельство, в котором при­водятся конкретные цифры изгнанных из родных мест, уничто­женных, умерших от голода так называемых кулаков и их семей.

Третий этап — 1980-е годы — период осмысления коллекти­визации как «пролога к экономическому кризису сегодняшнего дня». В романах В. Белова «Год великого перелома», Б. Можаева «Мужики и бабы», С. Антонова «Овраги» коллективизация пред­стает в многообразии нравственных, социальных, психологиче­ских проблем. Освещая исторические события, писатели показы­вают трагическую, антигуманную суть тех методов, того «кроваво­го жестокого давления, которые перенесла русская деревня.