Крах иллюзии Эммы Бовари (о романе «Госпожа Бовари» Г. Флобера)

В «романтическом», иллюзорном мире, в котором, как во сне, пребывает «страстная» душа Эм­мы Бовари, мужчины занимают особое место. По ее убеждению, сформировавшемуся на основе прочи­танных романов, мужчина должен был все знать, «быть всегда на высоте», «вызывать в женщине силу страсти», «раскрывать перед ней всю слож­ность жизни», «посвящать ее во все тайны бытия». Но муж Эмму ничему не учил, сам ничего не знал, да и знать ничего не желал. Шарль Бовари «не умел плавать, не умел фехтовать, не умел стрелять из пистолета». Он явно не соответствовал ее роман­тическому идеалу. До свадьбы Эмма еще «воображала», что любит его, «но счастье... из этой любви не пришло», и она решила, что ошиблась.

Таким образом, крах иллюзий Эммы Бовари на­чинается с момента вступления героини в брак с Шарлем Бовари. Но вот что удивительно: чем боль­ше она разочаровывается в своих иллюзиях, тем больше погружается в их бездну. Чем больше жизнь поворачивается к ней своей «неприглядной» сто­роной, тем больше она впадает в оцепеняющий «романтизм». Флобер мастерски показал нам это состояние своей героини в знаменитой сцене объяс­нения Родольфа в любви к Эмме во время Зем­левладельческого съезда.

Флобер как бы монтирует эпизоды из отдельных кусков. В лите­ратуроведческой науке Флобера действительно счи­тают одним из создателей приема «монтажа». Упо­мянутая сцена — классический пример применения этого приема. Объяснение Родольфа, пылающего стра­стью к Эмме, происходит на фоне официальных речей, звучащих на съезде:

— ...думал ли я, что сегодня буду с вами?

— «...семьдесят франков!»

— Несколько раз я порывался уйти и все-таки пошел за вами...

— «За удобрение навозом...»

— И теперь уже останусь и на вечер, и на завтра, и на остальное время, на всю жизнь!

— «...господину Карону из Аргейля — золотая ме­даль!» и т. д.

Сливаясь в один поток, переплетясь и коммен­тируя друг друга, казенная, бытовая и «роман­тическая» риторика столь красноречиво характери­зует всю пошлость и неуместность как любовного объяснения, так и скудность внутреннего мира ге­роев романа, что никаких авторских оценок уже не требуется. Читателю и так все ясно. Не ясно только самой Эмме Бовари. Почему? Да потому, что Эмму всегда интересовала только внешняя сторона, а не внутреннее содержание человека. Свидетельство то­му — ее влюбленность в мелкого служащего Леона, который очень своеобразно воспринимается Эммой Бовари. Думая о нем, она представляет себе бар­хатный цвет сюртука клерка, его каштановые во­лосы и длинные ногти.

Наступает ли в сознании героини Флобера про­зрение? Можно утверждать, что нет, не насту­пает, и это объясняется тем, что Эмма Бовари, постоянно мечтающая о любви, никогда по-настоя­щему не любила ни Родольфа, ни Леона, ни тем более Шарля. Она всегда любила «придуманных» Родольфа и Леона. Что касается Шарля, то его она даже не «придумывала», хотя он единственный, кто ее действительно любил. Родольф и Леон же ее ни­когда не любили. Первому она была нужна лишь для удовлетворения его донжуанских амбиций, вто­рому — как опытная и состоятельная любовница. Поэтому и один, и другой без особого сожаления окончательно отказываются от нее, как только над ней нависает крах разорения.

Иллюзии улетучились. Эмме Бовари остается толь­ко куча неоплаченных счетов и мерзкая, похот­ливая рожа кредитора, которого даже Эмма «при­думать» уже была не в состоянии. И ей остается только одно — быть последовательной в своем «буль­варном» романтизме и принять крысиный яд.