«Мысль семейная» и «мысль народная» (о романе «Анна Каренина» Л. Н. Толстого)

8 марта 1877 г. Софья Андреевна Толстая записала в своем днев­нике слова Льва Николаевича: «...чтоб произведение было хорошо, надо любить в нем главную, основную мысль. Так, в «Анне Карени­ной» я люблю мысль семейную, а в «Войне и мире» любил мысль народную, вследствие войны 12-го г.».

Вы понимаете, конечно, что обе эти мысли и в первом, и во втором романе Толстого находились в сложном сцеплении, сопряжении. И хотя писатель на передний план в «Анне Карениной» поставил «мысль семейную», это вовсе не означало, что он хоть на минуту мог забыть о «мысли народной».

Семья, по мнению Толстого, принадлежит к чис­лу высших человеческих ценностей. Не случайно Левин, часто выражающий взгляды, близкие автор­ским (фамилия героя образована от имени писателя), думает прежде всего даже не о будущей жене, а о будущей семье: он «представлял свою семью, а потом уже ту женщину, которая даст ему семью».

Центральная проблема романа рассматривается на примере нескольких семейных пар: Анна — Каре­нин, Долли — Облонский, Кити — Левин. И во всех случаях Толстой по существу не находит положите­льного ответа на постоянно волнующие его вопросы.

Долли, посвятившая всю жизнь детям, не испы­тывает полноценного счастья. И все же она тверже стоит на земле, нежели Анна, которой не удалось создать настоящую семью (не в юридическом, а в нравственном смысле) ни с Карениным, ни с Врон­ским. И даже в наиболее благополучной семье Ле­вина и Кити, основанной на взаимной любви, нет все-таки той цельности и взаимопонимания, которые были характерны, например, для Наташи и Пьера в эпилоге «Войны и мира» (и которые должны были бы понравиться Платону Кара­таеву — а он выражал народное сознание).

Разумеется, некоторая идеальность в отношениях Левина и Кити существует. Может быть, тут отрази­лись воспоминания Льва Толстого об истории его собственной семьи. Известно, например, что незабы­ваемая сцена объяснения Левина в любви, когда он пишет на бильярдном сукне первые буквы слов, Кити непостижимым чутьем догадывается, что там написано, имеет в своей основе действительный факт: так сам Лев Николаевич когда-то признавался в любви Софье Андреевне. Вам, возможно, бросился в глаза намечающийся разлад. Левину становится тесно в семейном уединении, его тянет в большой мир забот и тревог. Нечто подобное происходило в то время и в семье писателя, что и привело к трагическому уходу Толстого из Ясной Поляны.

У Левина появляются новые мысли, новые на­строения. Сказать об этом жене? Она должна по­нять! «Но в ту минуту, когда он хотел начать говорить, она заговорила тоже»,— но вовсе не о том, о чем думал Левин: «Вот что, Костя! Сделай одолжение,— сказала она,— пойди в угловую [комна­ту] и посмотри... Поставили ли новый умываль­ник?» Обычные слова, обычные домашние хлопоты. «Нет, не надо говорить»,— решает про себя Левин. Теперь ему кажется, что она все-таки не поймет. Возможно, он был прав, потому что Кити (тоже про себя, правда, в другой сцене) думает: «Для чего он целый год все читает философии какие-то?» Как же совместить бытовые проблемы с философией? Есть своя правда у Кити, но есть своя правда и у Левина. Возможно ли взаимопонимание?

Когда-то Левин мечтал: «Выйти с женой и гостя­ми встречать стадо... Жена скажет: мы с Костей, как ребенка, выхаживали эту телку. — Как это мо­жет вас интересовать? — скажет гость. — Все, что его интересует, интересует и меня». Осуществились ли эти мечты? Не случайно Левина так поразила поистине счастливая семья крестьянина Ивана Парменова. Радостный совместный труд мужа и жены вызывает у него чувство зависти. «...Под впечатле­нием того, что он видел в отношениях Ивана Парменова к его молодой жене, Левину в первый раз пришло в голову, что от него зависит переменить столь тягостную, праздную, искусственную жизнь, которою он жил, на эту трудную, чистую и общую прелестную жизнь». Обратите внимание на исполь­зованные Толстым контрастные эпитеты, выражаю­щие постоянные убеждения писателя в превосходст­ве естественной и простой жизни над жизнью ис­кусственной.

Так проявляется в «Анне Карениной» в нераз­рывной связи с «мыслью семейной» «мысль народ­ная». Она не выражена напрямую в открытых ав­торских высказываниях или отступлениях. Тем не менее она ощущается достаточно ясно в самых различных элементах текста: то в попутных замеча­ниях, то в прямом сопоставлении мира господ и крестьянского мира.

И вполне закономерно, что лучшие из героев Толстого сознательно или бессознательно тянутся к народу, воспринимая его простой и естественный взгляд на жизнь. Так, Долли Облонская легко и непринужденно находит общие темы для разговора с деревенскими бабами. «Дарья Александровна, — пишет Толстой, — не хотела уходить от баб, так ин­тересен был ей разговор с ними, так совершенно одни и те же были их интересы». (Заметим, что такого разговора у Дарьи Александровны никак не получалось с Анной Аркадьевной.) Общим же инте­ресом у Долли и деревенских баб были дети.

На чем держится семья? На любви. Толс­той добавляет: и на детях. Анна, став уже факти­ческой женой Вронского, сообщает Долли, что более не хочет и потому не будет иметь детей. Долли в ужасе. Если не дети, то на каких же основаниях держится совместная жизнь Анны и Вронского? Анне кажется, что Вронского можно удержать толь­ко любовью, только ее женской привлекательно­стью. Если принять эту точку зрения, то, как убе­ждена Долли, он вполне может найти себе какую-нибудь другую женщину, еще более красивую, чем Анна. Какая же это семья без детей, без любви к ним? А Анна не любит свою маленькую дочь, которую она родила от Вронского. (Вспомните, как относится к этой девочке Каренин.) Вронский же испытывал по отношению к Сереже, сыну Анны и Каренина, чувство «беспричинного омерзения».

Почему все это происходит? Не потому ли, что Сережа «с своим наивным взглядом на жизнь был компас, который показывал им сте­пень их отклонения от того, что они знали, но не хотели знать»? В этих словах, быть может, наибо­лее отчетливо выражено самое заветное убеждение писателя. Наивный, естественный взгляд на жизнь, свойственный ребенку, его интуитивное ощущение правды и лжи, добра и зла может служить самым надежным ориентиром, компасом в сложном плава­нии по житейскому морю. Таким образом, детский взгляд на жизнь, детское мироощущение сближает­ся с народным, таким же простым, нормальным, природным. Поэтому у Толстого мерилом нравствен­ности различных героев становится их отношение к детям, народу, природе.

Характерно, например, что лучшие пейзажи в ро­мане напрямую связаны с Левиным. Анна и Вронс­кий даны вне природы. Этот некий знак введен в роман, разумеется, не случайно. Вне природы, вне народа... Очевидно, так происходит потому, что Анна далека от тех народных нравственных ценностей, которые заключены в семье. И не за это ли она наказана?

Ведь, по глубокому убеждению Толстого, «мысль семейная» — это и есть «мысль народная».