Наташа Ростова. «Счастье, надежда, свет» (о романе «Война и мир» Л. Н. Толстого)

Среди многих действующих лиц романа одна Наташа вызывает у автора чувство самой глубокой и неизменной симпатии. Она стала своеобразным эталоном, так как помогает писателю оценивать нравственные качества других персона­жей. Так, например, в сравнении с простотой и естественностью Наташи, с ее органичной народ­ностью и искренним патриотизмом, чуткостью и неистребимой любовью к людям, особенно отчетливо видны отрицательные свойства, присущие Элен. И не случайно именно под воздействием Наташи князь Андрей открывает для себя возможность радоваться жизни, для него воскресает прелесть молодости, поэзии, природы. Нечто подобное происходит и с Пьером — и не с ним одним. Все любят Ната­шу — не за красоту (ведь если говорить о ее внеш­ности, то она скорее некрасива, в отличие от Элен), а за то, что в ней явственно ощущается внутренняя прелесть, душевное обаяние, отзывчивость на ра­дость и на боль других людей.

Толстой наделяет свою героиню не столько умом (по словам Пьера, она «не удостаивает быть умной»), сколько поразительной чуткостью, необыкновенной интуицией. В разговоре с матерью она говорит о своем восприятии Бориса Друбецкого: «...он узкий такой, как часы столовые... Вы не понимаете?.. Узкий, знаете, серый, светлый», — и Пьера Безухова: «...тот синий, темно-синий с красным, и он четвероугольный». Перевести это на язык логических понятий чрезвычайно трудно, но мы ощущаем, что она не ошибается: безликость, «серость», неустойчи­вость, «узость» Бориса и основательность, устойчи­вость Пьера (с его насыщенной цветовой гаммой) она почувствовала совершенно правильно.

Наташа у Толстого дана в прямом противопоставлении с Элен. Но не менее важным для понимания характера героини является ее сравнение с Соней.

Соня не совершает никаких ошибок (а Наташа совершает — да еще какие!), она очень рассуди­тельна и благоразумна, однако же симпатии у Тол­стого она не вызывает. Добродетельной Соне не дано той душевной мудрости, той способности к самоотречению, которые так свойственны Наташе. (Сравните поведение двух девушек в сцене эвакуа­ции из Москвы.)

Конечно, можно возразить: ведь пишет же Соня самоотверженное письмо Николаю Ростову, ос­вобождая его от данного им слова жениться на ней. Пишет. Но делает она это потому, что после новой встречи Наташи с Андреем Болконским твердо рас­считывает, что брак Николая с Марьей Болконской не состоится.

Что же касается Наташи, то ей суждено было ошибаться. Вспомните, на­пример, ее увлечение красавцем Анатолем Курагиным. Как это могло случиться? Лучше даже сфор­мулировать вопрос иначе: зачем писатель позволил Наташе совершить эту ошибку? И еще один уточ­няющий вопрос: что предопределило увлечение ге­роини романа безнравственным человеком? Почему она, уже невеста князя Андрея, наделенная необык­новенной чуткостью, не разглядела обмана?

Толстой в одном из писем периода создания «Войны и мира» (26 ноября 1867 г.) заме­тил, что это «самое важное место романа — узел».

После пребывания в деревне, иными словами, пос­ле простой и естественной жизни Наташа приезжает с отцом в Москву. Мать была нездорова и не могла ехать вместе с ними. Старый князь Болконский, который не желал, чтобы его сын-вдовец снова женился, крайне нелюбезно встречает Наташу. И в тот же вечер Ростовы отправляются в оперу.

Толстой описывает оперный спектакль, увиден­ный как бы глазами Наташи, т. е. с точки зрения естественного человека, не принимающего никаких условностей в искусстве: «...Потом прибежали еще какие-то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили...» Обстановка искус­ственности, фальши, когда стыдное, недозволенное оказывается дозволенным и обычным, лишает Ната­шу простых, естественных, человеческих представ­лений, ориентиры ее сместились, и то, что совсем недавно было бы невозможно для ее нравственного чувства, теперь становится вполне допустимым.

А ведь совсем недавно Наташа в деревне, у дя­дюшки, танцевала под звуки народной песни «По улице мостовой...». Графинечка, воспитанная эмигрант­кой-француженкой, сумела тогда «понять все то, что было в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке». То была настоящая жизнь. А теперь вместо ясного и про­стого мира, который охотно принял Наташу, как свою, она попадает в совершенно иной мир, где считается, например, обычным, что в соседней ложе сидит «голая Элен». Не совсем уж голой была она на самом деле. Просто Толстому еще раз нужно было подчеркнуть неестест­венность и безнравственность всего происходящего в оперном театре.

Наташа невольно подчиняется общей атмосфере вседозволенности, притворства, неискренности. И к концу спектакля она смотрела на сцену, «совершен­но уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Все, что происходило перед нею, уже казалось ей вполне естественным; но зато все преж­ние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о дере­венской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто все то было давно, давно прошедшее».

В толстовском романе существует два мира — живой и мертвый. Это мерт­вый мир ловил Наташу в свои сети.

Чем закончилась эта сюжетная линия в романе, вы, конечно, знаете. Нам хотелось бы обратить ва­ше внимание на то, что «низкий, глупый и жесто­кий поступок» свой Наташа переживает с отчаяни­ем, стыдом, унижением, она буквально перестрадала свою историю с Анатолем и в результате стала не хуже, а лучше.

У Наташи тоже есть свой внутренний путь раз­вития. В ранней юности ей все же присущи были черты наивного эгоизма. Вспомните ее разговор с матерью:

«— А если я хочу... — сказала Наташа.

— Перестань говорить глупости,— сказала графи­ня.

— А если я хочу...»

Многое пришлось пережить героине романа, что­бы решительно изменилась ее жизненная позиция. И последний, четвертый том эпопеи заканчивается знаменательными словами Наташи. Огорченная пред­стоящей поездкой Пьера в Петербург, она угова­ривает себя: «Нет, нет, это так надо... Да, Мари? Так надо...»

От «я хочу» к «так надо» — такова эволюция Наташи, логично подводящая нас к ее новому обли­ку, в котором она предстанет в эпилоге.

Наташа в эпилоге изменяется до неузнаваемости. Многие читатели даже перестают ее воспринимать как любимую героиню: до эпилога — да, а в эпило­ге — нет.

Вот показательный отрывок из одного школьного сочинения: «Хрупкая, нежная, очень живая и жиз­нерадостная Наташа стала просто любящей женой и матерью, может быть, слишком уж простой в своих заботах и проблемах. Мне кажется, что это законо­мерность нашей жизни. Так случается почти всегда. Но! Нравится ли мне это? Не совсем».

А вот мнение Н. Г. Долининой, исследователя творчества Пушкина, Лермонтова, Л. Толстого: «В жизни каждой счастливой женщины бывают такие прекрасные периоды, когда цвет пятна на пеленке ей важнее всего на свете, будь она доктор наук, летчица или актриса. Можно только пожалеть жен­щин, которые этого не испытали, потому что, при всей нашей сегодняшней свободе выбора профессии, сфер деятельности, при всем равенстве с мужчиной, нам дано единственное, только женское счастье ма­теринства, оно вечно и неистребимо, без него оста­новилась бы жизнь».

Очень часто изображение Наташи в эпилоге объяс­няют полемикой Толстого с популярными тогда рас­суждениями относительно «женского вопроса», женс­кой эмансипации. Да, полемическое начало вполне ощутимо у Толстого (и не только здесь), однако же вовсе не спор с Чернышевским воодушевлял его.

Писатель отстаивал свои собственные идеалы се­мейной жизни, будучи совершенно убежденным, что только в таком варианте «мысль семейная» сопря­гается с «мыслью народной».

Выше уже шла речь о соотношении образа Ната­ши с другими женскими образами в «Войне и мире» — Элен, Соней. Но никак нельзя забыть и о Марье Болконской — другой любимой героине Тол­стого. Эта внешне некрасивая девушка наделена под­линной и глубокой духовностью. Несмотря на то, что в тексте произведения ей отведено меньше места, чем Наташе, она не менее важна для автора. По словам Н. Г. Долининой, «все девушки, читаю­щие «Войну и мир», всегда влюблены в Наташу... Никто не хочет быть как княжна Марья с ее некрасивостью и тяжелой поступью, с ее добротой и смирением, с ее жалостью к людям. Но в каждой девушке есть, непременно должна быть и княжна Марья, без этого она превратится в Элен».

Наташа и Марья — два идеала женщины в пред­ставлении Толстого. Каждая из них дополняет дру­гую, в каждой из них есть то, чего недостает другой. Первоначальное недоброжелательство, возник­шее между ними, постепенно проходит. Они мно­гому учатся друг у друга. Для Наташи раскры­вается неизвестная ей ранее сторона жизни, поэзия самоотверженности и духовности, а Марья, в свою очередь, поняла и оправдала жизнерадостность На­таши, ее веру в жизнь.

В эпилоге Толстой подчеркивает, что семья Рос­товых крепка только потому, что основана на посто­янной духовной работе графини Марьи, ставшей же­ной Николая Ростова. Так объединяются две семей­ные традиции, столь важные для автора романа-эпопеи.