О творчестве Н. В. Гоголя. Отношение к театру
У истоков «золотого века» русской литературы стоят три крупнейшие фигуры — А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов и Н. В. Гоголь. Каждый из них открывал определенную грань этой литературы. Так, Пушкин осмыслял своеобразие национального русского характера; Лермонтов обнажал внутренние противоречия человеческой души; Гоголь преимущественно исследовал низшие, «приземленные» сферы действительности, или, по его же словам, «дрязги жизни».
Впрочем, в книгах Гоголя обнаруживается немало точек соприкосновения с творческими установками его великих современников. Подобно своему старшему товарищу Пушкину, он с сочувствием изображал «маленького человека», страдающего от враждебности окружающего мира, и с откровенным любованием живописал богатые некнижной мудростью народные типы. Вместе с тем, будучи представителем последекабристского поколения, Гоголь испытывал родственные Лермонтову чувства тоски по идеалу и неудовлетворенности современностью. Этими чувствами определялись два направления развития гоголевской прозы.
В русле первого создавались произведения, проникнутые духом романтики (сборник «Вечера на хуторе близ Диканьки», повесть «Тарас Бульба» и др.); в русле второго — художественные тексты, обличавшие те изъяны личности и общества, которые делают жизнь негуманной, недостойной человека (сборник «Петербургские повести», роман «Мертвые души»). Однако неверно было бы думать, будто данные направления существовали независимо друг от друга. Показательным примером их тесного переплетения может служить сборник «Миргород», под обложкой которого были собраны овеянные романтикой истории из прошлого украинского народа и повести, изображавшие удручающую скуку современной писателю провинциальной жизни. Да и в других гоголевских произведениях мы часто наблюдаем, как жестокая критика общественных нравов соединяется с задушевными романтическими описаниями или невероятными фантастическими происшествиями.
Общей мировоззренческой почвой обоих направлений была твердая вера писателя в духовное возрождение человека. Высмеивая глупые несообразности обыденного существования, настойчиво показывая, по словам Пушкина, «пошлость пошлого человека», Н. В. Гоголь искренне надеялся подвигнуть читателей к самосовершенствованию, которое бы позволило им избавиться от отравляющего жизнь «бесчеловечья». Будучи глубоко религиозным человеком, он считал, что такое самосовершенствование должно осуществляться на основе христианской морали. Обратить современников к этой морали, пробудить в обществе потребность в самовоспитании — вот в чем видел свое писательское предназначение Н. В. Гоголь.
Особенно широкими возможностями воздействия на публику, по его мнению, обладала театральная сцена. «Театр ничуть не безделица, — уверял писатель, — и вовсе не пустая вещь, если примешь в соображенье то, что в нем может поместиться вдруг толпа из пяти-шести тысяч человек и что вся эта толпа, ни в чем не сходная между собою, разбитая по единицам, может вдруг потрястись одним потрясеньем, зарыдать одними слезами и засмеяться одним всеобщим смехом. Это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра».
Интерес к сценическому действу у Гоголя проснулся еще в детские годы. Отчасти — под влиянием знакомства с украинским народным театром, вертепом. Но в первую очередь — благодаря отцу, который сам сочинял комедии на украинском языке, сам ставил их в домашнем театре своего дальнего родственника и влиятельного покровителя Д. П. Трощинского и сам же играл в них главные роли. Будущий писатель унаследовал от отца не только пристрастие к театру, но и способность к сценическому перевоплощению.
Эти склонности сполна проявились в годы обучения в Нежинской гимназии высших наук, где Николай был одним из заправил ученического театра, выступая в качестве автора пьес, режиссера, оформителя декораций и актера. Ему доставались преимущественно комические роли, которые он исполнял так, что публика покатывалась со смеху. Ободренный успехом на гимназической сцене, Гоголь после переезда в Петербург предпринял попытку стать актером. Явившись к директору Императорских театров князю Гагарину, он изъявил желание поступить на сцену и тотчас же был направлен на испытание к авторитетному знатоку актерского искусства, однако, вопреки ожиданиям, с экзаменом не справился. Трудно сказать, что сыграло решающую роль — сильное смущение экзаменуемого или предубежденность экзаменатора, предпочитавшего естественной и простой манере чтения Гоголя старомодную, во многом искусственную декламацию, — но только испытание обернулось для молодого человека полным провалом. Приговор экзаменатора гласил, что у прослушанного им претендента в актеры нет «решительно никаких способностей для театра» и что его можно использовать в спектакле «разве что на выход» (так на театральном языке назывались люди, которым поручалось на сцене выносить письма, подавать стулья и совершать прочие «подсобные» действия). Забавно, что спустя каких-нибудь пять-шесть лет после упомянутого приговора «забракованный» для театра писатель, уже прославивший свое имя книгами «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород», написал гениальную комедию «Ревизор», которая произвела настоящий взрыв на русской сцене.