Основные направления в развитии русской поэзии середины XIX в.

Еще в 40-х гг. XIX в. поэзия яв­но уступала место прозе. Прошло относительно немного времени, и положение изменилось. Уже в сле­дующее десятилетие поэзия вновь занимает достойное место в лите­ратурном движении, в ряде случаев она даже опере­жает и стимулирует художественные поиски в об­ласти прозы.

В русской поэзии середины XIX в. общепризнан­ным считается наличие двух направлений. С одной стороны, это Некрасов и поэты его школы. Предста­вители этого направления обращались к насущным общественно-политическим проблемам. В центре их внимания был современный человек с его нуждой и горем, тревогами и разочарованиями. Характерными для них были быстрота отклика на актуальные яв­ления действительности, обличительные тенденции, активное участие в литературной борьбе эпохи, ши­рокое использование сатирических жанров. В осо­бенности это относится к поэзии В. С. Курочкина, Д. Д. Минаева, В. И. Богданова, сотрудничавших в сатирическом журнале «Искра», к стихам Добролю­бова, которые он печатал в «Свистке» — сатири­ческом приложении к «Современнику». К некра­совской школе по справедливости нужно отнести и И. С. Никитина, посвятившего свое творчество изо­бражению народной жизни.

Одновременно существовало в поэзии и другое направление, ориентировавшееся на теорию «искусст­во для искусства» (А. А. Фет, А. Н. Майков, Л. А. Мей, А. К. Толстой, отчасти Ф. И. Тютчев). Поэты «чисто­го искусства» уходили в мир философских и психоло­гических проблем, сосредоточивали свое внимание преимущественно на личных, интимных пережива­ниях. Все это вызывало у демократического чита­теля, который на крутом переломе истории желал найти в литературе прямые отклики на волно­вавшие его вопросы, активное неприятие.

Существует большое количество фактов, свидетель­ствующих о непримиримой борьбе этих двух направ­лений. Но прошло уже едва ли не полтора столе­тия; нам теперь значительно легче оценить суть тех споров, столкновений, которые были так характерны для 60-х гг. XIX в. Прежде всего, представление о диаметральной противоположности двух эстетичес­ких позиций нуждается в определенных коррективах. Можно ли свести творчество Некрасова к одним только «гражданским мотивам», не замечать у него произведений общенационального и общечеловечес­кого характера? Не надо забывать, что именно Не­красов первым сказал о замечательном поэтическом даре Тютчева, высоко ценил стихи Фета. С другой стороны, лозунг «чистого искусства» не так уж последовательно соблюдался его сторонниками.

Если все-таки исходить из наличия двух направ­лений в русской поэзии середины XIX в. (а они обозначились в сознании современников достаточно отчетливо), то ни в коем случае не следует одно из них возвышать за счет другого. Были свои сильные стороны, несомненные открытия у представителей того и другого направлений. Важно не терять исто­рическую перспективу и ясно отдавать себе отчет в том, что для русской поэзии были, конечно, не­обходимы пафос социальности, стремление придать стихам прямое агитационное звучание, утвержде­ние высокого предназначения поэта-пророка, откры­тие народной жизни как законного предмета по­этического творчества. Но не менее важными и существенными были достижения другой школы, для которой характерными стали глубокое ощуще­ние природы в ее соотнесенности и органической связи с душевной жизнью человека, исповедальность, тонкий психологизм лирики, обращенность к вечным загадкам бытия, поиски новых средств худо­жественной выразительности, музыкальность и т. д.

Сложность заключается в том, что нам порою очень трудно совместить при анализе того или ино­го произведения разные критерии: сиюминутные и вечные. Бывает так, что поэт или писатель создает произведение, которое, благодаря быстроте отклика на самые актуальные, самые злободневные события, вызывает неподдельный интерес у его современни­ков. Но проходит пять или десять лет, изменяется общественное сознание, вопросы, которые когда-то так волновали читателей, перестают быть актуаль­ными, появляются новые проблемы. А что же про­изведение, вокруг которого еще так недавно велись оживленные споры? О нем уже никто не вспоми­нает, оно забыто, ему на смену пришли другие книги, но не будут ли они забыты точно так же?

А в то же самое время существует поэт или писа­тель, который вовсе не пользуется шумным успехом: современники его почти не замечают, о нем не спо­рят, не устраивают поэтических вечеров, не посвя­щают ему диссертаций, он не становится объектом поклонения и восторгов. Но проходит какое-то время, и выясняется, что именно он, этот поэт или писатель для последующих поколений оказывается важным, необходимым, актуальным, потому что он обращался в своих произведениях к таким проблемам, создал столь совершенные книги, которые имеют ценность вневременную. Его стихи приобретают в новых услови­ях у новых поколений новую эстетическую жизнь, ибо способствуют обогащению художественного сознания человечества, содействуя эстетическому освоению мира.

Итак, в одном случае — стремление откликнуться на интересы сегодняшние, в другом — на вечные проблемы. Должен же кто-то помогать нам разобрать­ся в сумятице повседневной жизни, подсказать, по­мочь, наставить. Но в равной степени кто-то должен хранить священный огонь поэзии, не давать ему за­тухнуть, даже если пока и не встречает понимания у тех, кто озабочен сиюминутными проблемами.

У Фета есть чудесное стихотворение, написанное, кстати говоря, без единого глагола:

Шепот, робкое дыханье, Трели соловья, Серебро и колыханье Сонного ручья...

Над этими строчками издевалась радикально на­строенная молодежь, на них было написано много пародий... Но послушайте, с какой мудростью оце­нил эту ситуацию великий Достоевский.

Представьте себе, пишет Достоевский, что в ка­ком-то городе произошло ужасное стихийное бедст­вие (писатель в качестве примера называет Лиссабон, где в XVIII в. действительно было землетрясение). Жители в отчаянии, они поражены, обезумели от ужаса. Утром следующего дня в городе выходит очередной номер местной газеты. Несчастные лиссабонцы надеются, «что номер вышел нарочно, чтоб дать некоторые сведения, сообщить некоторые извес­тия о погибших, о пропавших без вести и проч., и проч. И вдруг — на самом видном месте листа бро­сается в глаза что-нибудь вроде следующего: "Шепот, робкое дыханье..."» Что должны были бы сделать лиссабонцы с автором этого стихотворения? «...Мне кажется,— пишет Достоевский,— они тут же казни­ли бы всенародно, на площади, своего знаменитого поэта». Лиссабонцев можно понять. Достоевский и не думает их осуждать за столь жестокое отношение к служителю искусства. Однако он не заканчивает свою историю: «...поэта-то они б казнили, а через тридцать, через пятьдесят лет поставили бы ему на площади памятник за его удивительные стихи...»

Разумеется, все написанное Достоевским есть ре­зультат его художественной фантазии, но само по себе противопоставление читательских ожиданий, вы­званных сегодняшними тревогами и бедами, и объек­тивного значения художественного текста, который может быть по достоинству оценен только через много лет, отмечено им совершенно верно.

Даже у таких поэтов, как Некрасов и Тютчев, есть стихо­творения, написанные «на злобу дня», посвященные конкретным историческим или политическим собы­тиям, которые для последующих поколений поте­ряли уже непосредственный интерес.

Но есть ведь у них и стихи иного плана, кото­рые и сегодня продолжают нас волновать, ибо они утверждают те общечеловеческие ценности, без кото­рых жить невозможно. Это обстоятельство и предоп­ределяет величие и значение поэтов, писателей, дра­матургов, работавших не только для своего вре­мени.