«Положительно прекрасный человек» (о романе «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского)

17 января 1868 г. Достоевский пи­сал С. А. Ивановой о своем новом произведении: «Главная мысль рома­на — изобразить положительно пре­красного человека. Труднее этого нет ничего на свете, а особенно теперь... На свете есть одно толь­ко положительно прекрасное лицо — Христос... Но я слишком далеко зашел. Упомяну только, что из прекрасных лиц в литературе христианской стоит всего законченнее Дон Кихот. Но он прекрасен единственно потому, что в то же время и смешон».

Как видите, замысел у Достоевского был по­истине грандиозным. Ориентиры, намеченные писа­телем, обязывали его ко многому: с одной сторо­ны — Христос, с другой — Дон Кихот. В этом на­правлении и создавался образ центрального героя романа — князя Мышкина.

Мышкин — кроткий, совестливый, наивный и муд­рый одновременно — проходит через все сложные конфликты произведения. Он стремится всем по­мочь, хочет стать нужным и полезным для всякого, кто встречается на пути. Его неожиданное появле­ние в мире хищников, готовых пожрать друг друга за богатство, за владение женской красотой, в об­ществе финансистов, дельцов, мелких и крупных чи­новников похоже на легендарное появление Христа.

Мысль о том, что князь Мышкин, подобно Хри­сту, послан в мир для его спасения, неоднократно звучит в романе. Познакомившись с князем, генерал Епанчин произносит: «Точно Бог послал!» Генералу вторит его жена: «Я верую, что вас именно для меня Бог привел в Петербург из Швейцарии». О том же говорит и купец Рогожин: «Я все еще верю, что сам Бог тебя мне как друга и как родного брата прислал».

Лев Николаевич Мышкин и ведет себя в полном соответствии с евангельскими заветами. Вспомните эпизод в доме Иволгиных. Ганя, возмущенный тем, что Варя назвала Настасью Филипповну бесстыжей, хочет сестру ударить. «Но вдруг другая рука оста­новила на лету Ганину руку. Между ним и сестрой стоял князь». Взбешенный до последней степени, Ганя со всего размаху дает князю пощечину. А теперь подумайте: что после этого должен сделать князь Мышкин? Ответить тем же? Вызвать Ганю на дуэль? Нет, ничего подобного даже в голову не при­ходило князю. Он поступает совершенно иначе:

«— Ну, это пусть мне... а ее все-таки не дам!.. — тихо проговорил он наконец; но вдруг не выдержал, бросил Ганю, закрыл руками лицо, отошел в угол, стал лицом к стене и прерывающимся голосом проговорил:

— О, как вы будете стыдиться своего поступка!

Ганя действительно стоял как будто уничтожен­ный...»

Вы, очевидно, помните, что Мышкин ведет себя так, как учил Христос. Он проповедовал своим ученикам, что если те не будут как дети, то не войдут в Царство Небесное (Евангелие от Матфея, 18; 3). Мышкин же во многом похож на ребенка. Не случайно князь запомнил слова лечившего его доктора Шнейдера: «...он сказал мне, что он вполне убедился, что я сам совершенный ребенок...»

Мышкин действительно естественен и наивен, как дитя. (Мы уже обращали ваше внимание на прин­ципиальную важность для Достоевского темы детст­ва.) Рассказывая о себе в доме Епанчиных, князь почти сразу же начинает говорить о своем отноше­нии к детям, к несчастной Мари. Это очень важный эпизод, предвосхищающий дальнейшее развитие сю­жета. Судьба Мари в чем-то похожа на историю Настасьи Филипповны. Обманутая и опозоренная, Мари мучительно переживает презрение окружаю­щих. Мышкину удается внушить детям любовь к ней и тем самым сделать ее перед смертью «почти счастливой».

Если в душе человека сохранились какие-то дет­ские черты, детскость, это означает, что не все еще потеряно. Так, Мышкин после первого же разговора с генеральшей Епанчиной проницательно заметил, что она — «совершенный ребенок». Князь просит не обижаться на него за это наблюдение: «Ведь вы знаете, — говорит он, — за кого я детей почитаю?» («...Таковых есть Царствие Божие», — сказано в Евангелии от Марка, 10; 14.)

Даже в Гане Иволгине герой романа видит что-то человеческое именно потому, что в нем «еще дет­ский смех есть»: «Стало быть, еще способны же вы к таким словам и движениям».

И в «заносчивой, суровой красавице» Аглае Мыш­кин с удивлением обнаруживает черты ребенка: и она способна обращаться к князю «с самою детскою доверчивостью». Впрочем, полное незнание жизни и, возможно, эта самая детская доверчивость Аглаи принесут еще много горя и ей самой, и ее роди­телям.

В набросках к роману Достоевский назвал своего героя «Князь Христос». По глубокому убеждению писателя, нет для человека более высокого предна­значения, чем бескорыстно отдать всего себя людям, помочь их воскресению, принять страдание за них.

Мышкин верит, что «сострадание есть главней­ший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества». Вдумайтесь в это слово. Со­страдать — значит вместить в себя страдания других людей. Так происходит с Мышкиным. Он прини­мает в свое «я» красоту и терзания Настасьи Фи­липповны, душевную сумятицу Ипполита Терентьева, нравственный максимализм Аглаи. Он искренне сострадает генералу Иволгину с его фантастичес­кими рассказами, пронырливому Лебедеву с его мечтательностью (и склонностью к предательству) и, конечно, Рогожину с его роковыми страстями.

Образ Рогожина — одно из самых замечательных художественных открытий Достоевского. С большим психологическим мастерством показывает писатель, как в душе этого купца происходит внутренняя борьба между мрачными, темными сторонами его натуры и человеческими началами, которые в нем все же есть и которые почувствовали в нем На­стасья Филипповна и Мышкин.

Слов нет, крепко сидит в Рогожине купеческий азарт. Помните, как у Настасьи Филипповны он кричал в исступлении: «Не подходи!.. Моя! Все мое!..» Но бывают у Рогожина и периоды нравст­венного просветления. Мышкин понимает, что не только ожесточенная, мрачная страсть определяет мысли и поступки Рогожина: «Нет, Рогожин на себя клевещет; у него огромное сердце, которое может и страдать и сострадать... Сострадание осмы­слит и научит самого Рогожина».

Мысль об очищающем значении стра­дания не оставляет Достоевского (она отчетливо звучала и в «Преступлении и наказании»).

Сердце Мышкина открыто людям, но он так и не может никого спасти, никому помочь — ни На­стасье Филипповне, ни Рогожину. И сам он не в состоянии сделать выбор между двумя любящими его женщинами. Глубокое сострадание к Настасье Филипповне у героя романа столь же сильно, как и его любовь к Аглае. В этом и заключается тра­гическая вина Мышкина: жизнь настойчиво застав­ляет его сделать выбор, который для него оказы­вается невозможным. Парадоксальное сочетание силы и слабости героя, духовной мощи и в то же время невозможности исправить несовершенство мира отра­жены в его имени и фамилии: Лев Мышкин.

Герой романа с его изначальной добротой, нравст­венной чистотой и благородством — одно из наибо­лее ярких воплощений идеала «естественного чело­века» в литературе. И то, что Мышкин воспи­тывался в Швейцарии и именно оттуда прибыл в Россию, должно было дополнительно напомнить чи­тателям о Руссо и его идеях. Столкновение «естест­венного человека», готового, как Христос, принять на себя все грехи человечества, и реальной жесто­кой действительности образует контраст, являющийся трагическим из-за его неразрешимости. Мышкину не дано победить господствующее в мире зло, эгоис­тические страсти, человеческую разобщенность.

Мысль о всеобщей разобщенности ярко проявля­ется и в так называемых полемических страницах романа.