Портрет Пушкина в русской живописи («Себя как в зеркале я вижу…»)

В 1832 году великий русский писатель Н. Гоголь сказал: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, един­ственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двес­ти лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в той же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».

Есть множество отзывов современников о Пушкине. И есть немало прижизненных портретов поэта. Но сколь­ко мнений, столько же и художественных взглядов. А потому Пушкин нередко представляется нам многоли­ким, каждый раз другим, не похожим на прежнее пред­ставление.

Первое изображение Пушкина неизвестным художни­ком совпадает по времени с первым литературным призна­нием.

Известная сцена и не менее известная картина: публич­ный экзамен в Царскосельском лицее. Это событие про­изошло 8 января 1815 года. Картина выполнена в нежных пастельных тонах. У юного Пушкина — задумчивое выра­жение лица и весь он проникнут особым благородством и чистотой помыслов. Но эта картина, как всякое художе­ственное произведение искусства, передает не столько внешнее сходство, сколько особое настроение, душевный порыв.

За характер и внешность приятели по лицею прозвали Пушкина «смесью обезьяны с тигром». А вот Анна Керн, возлюбленная поэта, позже вспоминала: «Он был неописан­но хорош, когда что-нибудь приятное волновало его».

Первым книжным изображением Пушкина стала ил­люстрация Е. Гейтмана на титуле поэмы «Кавказский плен­ник» с таким послесловием: «Издатели присовокупляют пор­трет автора, в молодости с него рисованный». Фронтиспис представляет собой изображение «арапчонка» в байроновской позе.

Однако при сравнении картины неизвестного автора со сценой лицейского экзамена с рисунком Е. Гейтмана и ав­топортретами поэта на полях рукописей заметно, что все они имеют определенное отличие. Невольно возникает во­прос: какой из вариантов наиболее реалистичен?

В одном из своих писем Н. Гнедичу Пушкин однажды написал: «Своего портрета у меня нет — да и на кой черт иметь его».

До наших дней сохранились несколько камерных ри­сунков с изображением Пушкина, сделанных с натуры французом Ж. Вивьеном в конце 20-х годов XIX века. На них художник передал душевную мягкость, детскую непо­средственность и незащищенность русского поэта. То ли в характере и душевном настроении Пушкина произошла существенная перемена, то ли художники уходили от ре­альности, стремясь создать определенный образ, но на более поздних портретах выражение лица поэта становит­ся суровым и замкнутым, как будто неестественным. Его взгляд направлен несколько в сторону, как бы мимо нас. Возникает даже ощущение, что натурой для художника служил не живой человек, а прижизненный памятник.

Первым живописцем, написавшим портрет Пушкина, стал В. Тропинин — талантливый русский художник, быв­ший крепостной. Этот портрет наверняка знаком большин­ству читателей. На нем поэт изображен с расстегнутым воротом рубахи с большим белым воротником, в небрежно повязанном шарфе и домашнем халате. Густые темные ба­кенбарды почти до самого подбородка, взгляд широко от­крытых глаз устремлен влево. Кажется, что поэт на мгно­вение задумался. Еще миг — и он повернет голову, посмот­рит на нас и произнесет: «А ведь тысячу раз был прав Екк­лезиаст, когда сказал: «Суета сует, — все суета… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».

В 1827 году, в один год с портретом В. Тропинина, был выполнен гравюрный портрет Н. Уткина. Создается впе­чатление, что художник стремился передать «африкан­ские» корни поэта. Немаловажная деталь: когда портрет

В. Тропинина был закончен и стал известен публике, газе­та «Московский телеграф» написала, что «сходство порт­рета с подлинником поразительно…». Может быть, именно поэтому этот портрет до сих пор считается наиболее точ­ным и достоверным изображением Пушкина.

Самым «красивым» почему-то признается изображение Пушкина на портрете О. Кипренского. Позировать из­вестному живописцу поэта уговорил его друг А. Дельвиг. Именно по поводу этого портрета у Пушкина родился экс­промт:

Себя как в зеркале я вижу, Но это зеркало мне льстит. Так Риму, Дрездену, Парижу Известен впредь мой будет вид.

На портрете О. Кипренского мы видим Пушкина в сюртуке с клетчатым шотландским пледом через плечо. Руки поэта лежат на груди, взгляд обращен вдаль, а на лице отразилась затаенная грусть. По просьбе А. Дельви­га художник приписал на портрете бронзовую фигуру музы с лирой в руках, чтобы подчеркнуть поэтический дар поэта.

Из самых известных прижизненных изображений А. Пушкина мне хочется назвать гравюру В. Фаворского «Пушкин-лицеист», известную гравюру Т. Райта, а так­же посмертные изображения — рисунки Ф. Бруни и Коз­лова «Пушкин в гробу» и посмертную маску поэта, кото­рая, по-моему, имеет большое значение для определения настоящего облика поэта.

Спустя два года после роковой дуэли Пушкина с Дан­тесом мир узнал об уникальном изобретении французского художника Луи Жака Дагера. Используя опыты Н. Ньепса, Дагер открыл первый способ фотографирования, в кото­ром светочувствительным веществом служил иодид се­ребра. Этот способ был назван дагеротипией.

К сожалению, мы никогда не увидим фотографичес­кого изображения Пушкина и не получим уникальной возможности сравнить его с прижизненными портретами поэта. Пушкин вошел в историю русской и мировой ли­тературы многоликим и, по-видимому, таким навсегда и останется.